Двадцать тысяч лье под водой

Глава одиннадцатая
«Наутилус»

Капитан Немо встал. Я проследовал за ним в дальний конец столовой, где перед нами распахнулась двойная дверь. Мы вошли в соседнюю комнату, не менее просторную.

Это была библиотека. Вдоль стен высились шкафы из черного палисандрового дерева, инкрустированные медью; на широких полках стояли бесконечные ряды книг в одинаковых переплетах. К шкафам примыкали просторные, обитые коричневой кожей диваны, которые так и манили своими уютными изгибами. Легкие переносные пюпитры для книг можно было придвинуть или отодвинуть по желанию читателя. В центре располагался массивный стол, заваленный журналами, среди которых я заметил несколько старых газет. Из четырех матовых шаров, наполовину утопленных в узорчатую лепнину на потолке, лился электрический свет, придавая всему интерьеру особую гармонию. Я с неподдельным восхищением разглядывал эту столь искусно обставленную комнату.

– Господин капитан! – обратился я к только что расположившемуся на диване хозяину. – Ваша библиотека сделала бы честь любому дворцу планеты! У меня дух захватывает при одной лишь мысли, что она побывала вместе с вами в самых дальних морских глубинах!

– Где еще вы найдете такое уединение, такой покой? – ответил капитан Немо. – Вот скажите, господин профессор, разве ваш кабинет в Парижском музее располагает такими удобствами?

– Нет, сударь! Должен признаться, он куда скромнее вашего. Похоже, здесь не менее шести или семи тысяч томов…

– Двенадцать тысяч, господин Аронакс. Книги – единственное, что связывает меня с землей. Весь остальной мир перестал для меня существовать, как только «Наутилус» впервые погрузился в воду. В тот день я в последний раз купил книги, журналы, газеты и предпочитаю думать, что с тех пор человечество перестало и мыслить, и писать. Все эти книги, господин профессор, – в полном вашем распоряжении. Можете пользоваться ими, когда пожелаете.

Поблагодарив капитана Немо, я подошел взглянуть на богатства библиотека. Полки были заставлены томами научных, философских и художественных произведений, написанных на всех языках мира; однако я не увидел ни одной работы на тему политической экономии – похоже, здесь на них действовал строжайший запрет. Любопытная деталь: все книги стояли вразнобой, независимо от языка написания, – это доказывало, что капитан «Наутилуса» мог одинаково легко прочесть любое попавшееся под руку издание.

Это была библиотека.

Среди томов я заметил шедевры как древних, так и современных авторов, то есть все самое прекрасное, что было создано человечеством в области истории, литературы и науки, от Гомера до Виктора Гюго, от Ксенофонта^[59] до Мишле^[60], от Рабле до госпожи Санд. Но основу коллекции составляли научные труды: трактаты по механике, баллистике, гидрографии, метеорологии, географии, геологии и другим дисциплинам стояли на самом почетном месте, рядом с книгами по естественной истории. Очевидно, изучение наук было любимым занятием капитана. Я увидел здесь всего Гумбольдта, всего Араго, работы Фуко, Анри Сент-Клера Девиля, Шасля, Мильна-Эдвардса, Катрфажа, Тиндаля, Фарадея, Бертело, аббата Секки, Петерманна, капитана Мори, Агассиса и других ученых, а также «Записки Академии наук», бюллетени всевозможных географических обществ и, наконец, пару изданий, ради которых стоило потерпеть не вполне радушный прием капитана Немо. Благодаря книге Жозефа Бертрана «Основоположники астрономии» у меня появилась конкретная дата: я знал, что эта работа была опубликована в 1865 году, а значит, погружение «Наутилуса» не могло состояться позднее. Судя по всему, капитан Немо вел подводное существование по меньшей мере три года. Я надеялся обнаружить более недавние труды, что позволило бы уточнить полученные сведения; впрочем, времени на поиски у меня было предостаточно, поэтому я решил их пока отложить, не желая долее задерживать нашу прогулку для обозрения чудес «Наутилуса».

– Сударь! Спасибо, что любезно предоставили библиотеку в мое распоряжение! – поблагодарил я капитана. – Здесь есть настоящие сокровища науки, и я с удовольствием их изучу.

– Это не только библиотека, – сказал капитан Немо, – но и курительная комната.

– Курительная? – изумился я. – Разве на борту «Наутилуса» курят?

– Разумеется.

– Но тогда… Полагаю, вы сохранили связи с Гаваной?

– Никаких! – ответил он. – Позвольте угостить вас сигарой, господин Аронакс. И если вы истинный ценитель, то не будете разочарованы, хотя она и не из Гаваны.

Я взял предложенную сигару. По форме она напоминала гаванские, но, как мне показалось, была скручена из листочков сусального золота. Я зажег ее от маленькой жаровни на элегантной бронзовой подставке и вдохнул первые клубы дыма с наслаждением заядлого курильщика, уже два дня лишенного такой возможности.

– Вкус превосходный, – сказал я. – Только это не табак.

– Вы правы, – подтвердил капитан. – Такого табака нет ни в Гаване, ни на Востоке. Это сорт водорослей, богатых никотином, – ими меня тоже снабжает море, хотя и не столь щедро. Ну что, сударь, все еще мечтаете о гаванских сигарах?

– Капитан, с этого дня я и смотреть на них не стану!

– Тогда курите, сколько пожелаете, не задумываясь о происхождении этих сигар. Ни одно правительство не контролирует их производство; полагаю, от этого они не становятся хуже.

– Как раз наоборот!

В эту минуту капитан Немо открыл дверь напротив, и я прошел за ним в роскошный, ярко освещенный салон.

Комната представляла собой большой прямоугольник со срезанными углами, десяти метров в длину, шести в ширину и пяти в высоту. С потолка, украшенного изящными арабесками, струился мягкий дневной свет, озаряя каждую вещицу в этом набитом диковинками музея. Здесь и впрямь был настоящий музей, где хранились все сокровища природы и искусства, собранные в одном месте мудрой и щедрой рукой. Повсюду царил художественный беспорядок, какой можно встретить в мастерской живописца.

Обтянутые простыми гобеленами стены были украшены тремя десятками картин признанных мастеров в одинаковых рамах, перемежавшихся сверкающими паноплиями^[61]. Среди полотен я заметил несколько особенно ценных шедевров, которыми мне доводилось любоваться в частных коллекциях Европы и на выставках живописи. Здесь были представлены различные школы старых мастеров: «Мадонна» Рафаэля, «Дева» Леонардо да Винчи, «Нимфа» Корреджо, «Женщина» Тициана, «Поклонение волхвов» Веронезе, «Успение Богородицы» Мурильо, один из портретов Гольбейна, «Монах» Веласкеса, «Святой мученик» Риберы, «Ярмарка» Рубенса, два фламандскими пейзажами Тёнирса, три небольшие жанровые картины Герарда Доу, Метсю и Паулюса Поттера, два полотна Жерико и Прюдона, а также пара морских пейзажей Бакхёйзена и Верне. Среди шедевров современной живописи встречались работы кисти Делакруа, Энгра, Декампа, Труайона, Мейссонье, Добиньи и других мастеров. По углам этого чудо-музея возвышались на пьедесталах великолепные изваяния – мраморные и бронзовые копии прекраснейших античных статуй. Состояние изумления, о котором предупреждал капитан «Наутилуса», уже начало овладевать моим разумом.

Комната представляла собой прямоугольник со срезанными углами.

– Господин профессор, – сказал вдруг этот странный человек, – надеюсь, вы меня извините за недостаточно церемонный прием. И за царящий в этой комнате беспорядок.

– Сударь, – ответил я. – Не пытаясь проникнуть в тайну вашей личности, осмелюсь все же предположить: вы художник?

– Не более чем любитель. В прошлом я увлекался коллекционированием прекрасных творений рук человеческих. Как пытливому исследователю и неутомимому искателю, мне удалось приобрести несколько весьма редких экземпляров. Только это и осталось мне на память о мире, которого для меня больше не существует. В моих глазах – что ваши современные художники, что древние мастера других тысячелетий – все одинаково ценны. Гений лет не имеет.

– А композиторы? – спросил я, указывая на партитуры Вебера, Россини, Моцарта, Бетховена, Гайдна, Мейербеера, Герольда, Вагнера, Обера, Гуно и других композиторов, разбросанные на большой фисгармонии^[62], занимавшей одну из стен комнаты.

– Для меня эти композиторы – современники Орфея, – ответил капитан Немо. – В памяти мертвых нет понятия времени, а я давно мертв, господин профессор. Как и те ваши друзья, что покоятся в шести футах под землей!

Капитан умолк, погрузившись в глубокую задумчивость. В наступившей тишине я с живым интересом изучал необычные черты его лица. Облокотившись на бесценный мозаичный стол, он меня не замечал и, казалось, вовсе забыл о моем существовании.

Я оставил его наедине со своими мыслями и продолжил рассматривать украшавшие гостиную редкостные вещицы.

Произведения искусства соседствовали с шедеврами природы. В основном это были растения, раковины моллюсков и другие творения мирового океана, – очевидно, находки самого капитана Немо. В центре салона находился фонтан: подсвеченные электричеством струи воды падали в чашу, изготовленную из цельной створки тридакны^[63]. Эта раковина с волнистыми краями, некогда принадлежавшая самому крупному из безголовых моллюсков, достигала не менее шести метров в окружности, – а значит превосходила размерами те прекрасные тридакны, которые Франциск I получил в дар от Венецианской республики, и из которых впоследствии изготовили две гигантские кропильницы^[64] для церкви Сен-Сюльпис в Париже.

Вокруг фонтана располагались изящные витрины с медными оправами, где лежали под стеклом, пронумерованные и подписанные, самые ценные образцы даров моря, когда-либо предложенные вниманию натуралиста. Можете вообразить себе восторг профессора естествознания!

Раздел зоофитов был представлен весьма любопытными экземплярами двух групп: полипов и иглокожих. Первую группу составляли тубипоры, похожие на веер восьмилучевые горгонарии, губки из Сирии, изиды с Молуккских островов, морские перья, восхитительная виргулярия из норвежских морей, всевозможные умбеллулы, альционарии, а также ряд мадрепоровых кораллов, подробную классификацию которых разработал в свое время мой учитель Мильн-Эдвардс, – среди них я отметил прелестных флабелин^[65], ветвистых окулин с острова Бурбон^[66], «колесницу Нептуна» с Антильских островов, огромное разнообразие кораллов, и наконец все разновидности удивительных полипов, чьи колонии образуют целые острова, которые однажды станут континентами. В полную коллекцию иглокожих, примечательных своими колючими оболочками, входили астерии, морские звезды, пентакриниды, морские лилии, офиуры, морские ежи, голотурии и прочие представители этой группы.

Какой-нибудь впечатлительный конхиолог^[67] непременно лишился бы чувств при виде других, более многочисленных витрин, где были выставлены самые разные виды моллюсков. Моему взору предстала поистине бесценная коллекция – мне не хватило бы времени, чтобы описать ее всю целиком. Упомяну здесь лишь некоторые из образцов, только для того, чтобы сохранить в памяти их названия: изящный королевский морской молоток из Индийского океана с симметричными белыми пятнами, отчетливо проступающими на красно-коричневой поверхности раковины; ощетинившийся шипами императорский спондилюс яркой расцветки, стоимость которого я примерно оценил в двадцать тысяч франков – большая редкость для европейских музеев; обыкновенный морской молоток из морей Новой Голландии, – его непросто раздобыть; экзотические буккарды из Сенегала – хрупкие двустворчатые ракушки белого цвета, которые разлетаются от малейшего дуновения, словно мыльные пузыри; различные виды морских леечек-клавагеллид с острова Ява, напоминающих известковые трубки, обрамленные пластинчатыми складками – споры о них до сих пор не стихают среди знатоков; многочисленные представители класса брюхоногих, от желто-зеленых из морей Америки, до красно-коричневых из прибрежных вод Новой Голландии; а также необычные обитатели Мексиканского залива с чешуйчатой раковиной; стелларии, выловленные в южных морях, и, наконец, великолепный шпорник из Новой Зеландии, самый редкий образец в коллекции; далее восхитительные сернистые теллины, драгоценные разновидности цитер и венерид, решетчатый кадран с берегов Транкебара^[68], отливающая перламутром мраморная крепидула, зеленые улитки из китайских морей, почти неизвестный конус из отряда Cœnodulli^[69], все разновидности ракушек-каури, которые используются вместо монет в странах Индии и Африки; «Слава морей» – самая ценная раковина Восточной Индии; а еще литорины, дельфинки, башенки, янтины, яйцевидки, свитки, оливы, митры, шлемы, пурпурницы, трубачи, арфы, мурексы, тритоны, церитии, веретеницы, стромбы, птероцеры, пателлы, гиалеи, клеодоры – нежные, хрупкие раковины, которым ученые дали самые очаровательные имена.

Чуть поодаль, в особых отделениях, сверкали нити жемчуга неописуемой красоты: розовые жемчужины, извлеченные из пинн Красного моря, зеленые жемчужины из радужных галиотисов, а также желтые, голубые, черные жемчужины – удивительные творения самых разных моллюсков, населяющих все океаны, в том числе некоторых обитателей Северных течений; словом, множество бесценных образцов, произведенных самыми редкими жемчужницами. Некоторые жемчужины были крупнее голубиного яйца, стоили дороже, чем знаменитая жемчужина, которую путешественник Тавернье продал персидскому шаху за три миллиона, и превосходили жемчужину имама Маската^[70], которую я прежде считал несравненной.

Так что определить ценность этой коллекции, прямо скажем, и думать нечего. Должно быть, капитан Немо потратил миллионы, чтобы приобрести эти редчайшие образцы. Я как раз задавался вопросом, из какого источника он черпает средства на удовлетворение свой страсти коллекционера, когда капитан прервал мои размышления такими словами:

– Вижу, вы разглядываете мои ракушки, господин профессор. Они и впрямь могут заинтересовать любого натуралиста; но для меня они имеют особое очарование, поскольку я собрал их собственными руками. На земле не осталось морей, которые бы я не исследовал.

– Понимаю, капитан, прекрасно понимаю, какую радость доставляет вам созерцание этих сокровищ! К тому же собранных собственноручно! Ни один музей Европы не может похвастаться столь обширной коллекцией шедевров океана! Но если я истрачу все свое восхищение на нее, что же останется для вашего чудесного судна? Я вовсе не стремлюсь выведать ваши личные секреты. Однако должен признаться: сам «Наутилус», заключенная в нем тягловая сила, устройства, позволяющие им маневрировать, могучий механизм, приводящий его в движение, – все это вызывает у меня живейший интерес. Я вижу на стенах этой комнаты различные инструменты неизвестного мне назначения. Могу ли я узнать…

– Господин Аронакс, – ответил капитан Немо, – как я уже говорил, на борту моего судна вы совершенно свободны, поэтому для вас здесь нет запретных мест. Так что можете осмотреть каждый закуток «Наутилуса», а я с удовольствием стану вашим проводником.

– Не знаю, сударь, как вас и благодарить! Обещаю не злоупотреблять вашей любезностью. Хотел бы только спросить, для чего нужны эти инструменты…

– Господин профессор, такие же есть у меня в каюте, и я с радостью объясню вам их назначение, когда мы там окажемся. Но сначала позвольте показать вам каюту, которую приготовили для вас. Вы должны знать, как будет обустроена ваша жизнь на борту «Наутилуса».

Я проследовал за капитаном Немо. Через одну из дверей, расположенных на каждой угловой грани гостиной, мы попали в узкий проход, пролегавший вдоль бортов корабля. Капитан провел меня в носовую часть судна, где я обнаружил не просто каюту, а элегантно обставленную комнату – с кроватью, туалетным столиком и прочей мебелью.

Мне ничего не оставалось, кроме как поблагодарить хозяина.

– Ваша каюта примыкает к моей, – сказал он, открывая другую дверь, – а моя сообщается с салоном, откуда мы только что вышли.

Я очутился в каюте капитана. Простотой обстановки она напоминала монашескую келью. Железная кушетка, рабочий стол со стулом, умывальник с кое-какими туалетными принадлежностями. Полумрак. Ни намека на уют. Только самое необходимое.

Каюта капитана Немо.

Приглашающим жестом капитан Немо указал мне на стул.

– Не желаете ли присесть?

Когда я сел, он заговорил.

Глава двенадцатая
Все благодаря электричеству!

– Эти измерительные приборы, – сказал капитан, обводя рукой стены с развешанными на них инструментами, – необходимы для управления «Наутилусом». Здесь, как и в салоне, они всегда у меня перед глазами, чтобы я знал, в какой точке океана находится мой корабль и куда направляется. Некоторые приборы вам знакомы: термометр показывает внутреннюю температуру «Наутилуса»; барометр измеряет вес воздуха и предсказывает изменения погоды; гигрометр определяет степень влажности атмосферы; штормглас содержит жидкость, которая распадается на составные части при приближении бури; компас, указывает путь; секстант помогает определить широту по высоте солнца; хронометры позволяют вычислить долготу; наконец, подзорные трубы, дневные и ночные, дают мне возможность осматривать горизонт, когда «Наутилус» поднимается на поверхность океана.

– Все эти приборы давно известны мореплавателям, и я прекрасно знаю, для чего они нужны, – ответил я. – Но здесь есть и другие, которые, верно, служат только для «Наутилуса». К примеру, вот этот циферблат с подвижной стрелкой, похожий на манометр.

– Это и есть манометр. Измеряя уровень давления воды за бортом, он тем самым сообщает мне, на какой глубине находится судно.

– А эти зонды необычного устройства?

– Термометрические зонды. Они измеряют температуру разных слоев воды.

– А остальные устройства, о назначении которых мне не догадаться?

– Полагаю, я должен вам кое-что объяснить, господин профессор, – сказал капитан Немо. – Извольте меня выслушать.

Немного помолчав, он продолжил:

– В природе есть могущественная движущая сила – быстрая, послушная, простая в использовании, которая и верховодит на борту моего судна. Все работает благодаря ей. Она освещает, согревает, вдыхает жизнь в мои механические устройства. Эта движущая сила – электричество.

– Электричество? – удивился я.

– Да, господин профессор.

– Позвольте, капитан, но как тогда объяснить невероятную быстроходность «Наутилуса»? Неужели это тоже заслуга электричества? Насколько мне известно, его динамическая мощность весьма ограниченна! Разве оно способно производить такое количество энергии?

– Господин профессор, – ответил капитан Немо, – мое электричество – особое. Это все, что я могу вам сказать, не вдаваясь в подробности.

– Не смею настаивать, сударь! Однако замечу, что совершенно потрясен подобным результатом. Позвольте задать еще один вопрос – можете не отвечать, если он покажется вам нескромным. Насколько я понимаю, элементы, которые вы используете для производства этой чудесной движущей силы, очень быстро расходуются. К примеру, цинк. Как вы восполняете его запасы, не имея никакого сообщения с землей?

– Я отвечу на ваш вопрос. Но прежде замечу, что на дне морей есть залежи цинка, железа, серебра и золота, добыча которых вполне осуществима. Однако я не взял у земли ни грамма ее металлов и попросил у моря дать мне все необходимые средства для производства электричества.

– У моря?

– Да, господин профессор, и море меня услышало. Кстати говоря, я мог бы получить ток от разницы температур в слоях воды, проложив кабель на разных глубинах. Но я предпочел более практичный способ.

– Какой же?

– Вам известен состав морской воды? В одном литре содержится девяносто шесть с половиной процентов воды, два и две трети процента хлорида натрия; затем небольшое количество хлоридов магния и калия, а также бромид магния, сульфат магния, сульфат и карбонат кальция. Как видите, доля хлорида натрия довольно велика. Именно этот натрий я извлекаю из морской воды и использую для питания своих элементов.

– Натрий?

– Да, сударь. При соединении со ртутью он образует амальгаму, которая заменяет цинк в элементах Бунзена^[71]. Ртуть, в отличие от натрия, никогда не истощается. А натрием меня снабжает само море. Кроме того, надо отметить, что гальванические элементы на основе натрия вдвое мощнее цинковых и способны вырабатывать гораздо больше энергии.

– Господин капитан, я прекрасно понимаю преимущества натрия в условиях, в которых вы находитесь. Он содержится в морской воде. Отлично! Тем не менее его нужно сначала произвести, то есть добыть! Каким образом вы это делаете? Очевидно, можно было бы использовать ваши батареи; но, если не ошибаюсь, в таком случае количество натрия, расходуемого на электролиз, превысило бы количество натрия, извлеченного из морской воды. И тогда получилось бы, что вы тратите натрия куда больше, чем производите!

– Поэтому, господин профессор, вместо гальванического элемента я просто-напросто использую энергию каменного угля.

– Земного каменного угля?

– Скажем, морского, – ответил капитан Немо.

– Вы имеете в виду подводные залежи? Неужели вы нашли способ их разрабатывать?

– Господин Аронакс, вы обязательно увидите это на деле. Я только прошу вас запастись терпением, к тому же спешить вам некуда. Помните одно: я всем обязан океану. Он снабжает меня электричеством, а электричество дает «Наутилусу» тепло, свет, движение – словом, жизнь.

– Только не воздух для дыхания!

– О, я мог бы легко произвести и воздух! Но не вижу в этом смысла, поскольку в любой момент могу подняться на поверхность. Впрочем, если электричество и не снабжает меня кислородом, оно все же обеспечивает работу мощных насосов, которые закачивают его в особые резервуары, что позволяет мне оставаться на глубине сколь угодно долго.

– Капитан, я восхищен! Вам удалось то, что человечеству еще только предстоит, – открыть кинетическую энергию электричества!

– Не уверен, что у них это получится, – холодно заметил капитан Немо. – Итак, вы уже знаете, для чего в первую очередь применяется эта сила. Именно она обеспечивает нас освещением – равномерным и непрерывным, в отличие от солнечного света. Теперь взгляните на эти стенные часы: они тоже электрические, причем точностью хода превосходят лучшие хронометры. Я нанес на циферблат двадцать четыре деления, как у итальянских часов, потому что для меня не существует ни ночи, ни дня, ни солнца, ни луны, – лишь этот искусственный свет, который я уношу с собой в морские глубины! Сейчас, к примеру, десять часов утра, видите?

– Как интересно!

– А вот еще одно применение электричества. На циферблате, который висит прямо перед вами, отображается скорость «Наутилуса». Этот прибор соединен электрическим проводом с вертушкой судового лага^[72], и стрелка показывает точное число оборотов. Взгляните: сейчас мы идем с умеренной скоростью в пятнадцать миль в час.

– Потрясающе! – воскликнул я. – Теперь я понимаю, почему вы решили использовать энергию электричества. За ним – будущее! Когда-нибудь оно заменит ветер, воду и пар!

– Наша экскурсия еще не окончена, господин Аронакс, – сказал капитан Немо, вставая. – Не желаете осмотреть кормовую часть «Наутилуса»? Пойдемте со мной.

Я действительно уже осмотрел всю переднюю часть подводного судна, состоявшую из нескольких помещений. Привожу здесь точный порядок их расположения, если двигаться от центра к шпирону: столовая пяти метров в длину, отделенная от библиотеки герметичной, то есть непроницаемой для воды, перегородкой; пятиметровая библиотека; салон длиной десять метров, отделенный второй герметичной переборкой от каюты капитана длиной пять метров; рядом моя каюта в два с половиной метра; и наконец – резервуар для хранения воздуха, который занимает семь с половиной метров и тянется до самого форштевня. Итого тридцать пять метров! В водонепроницаемых перегородках были прорезаны двери, которые закрывались герметично благодаря каучуковым прокладкам и обеспечивали полную безопасность в случае пробоины.

Пройдя за капитаном Немо по расположенным вдоль бортов узким проходам, я попал в самый центр корабля. Там, между двумя герметичными перегородками, находилось тесное помещение вроде колодца. К стене была приделана железная лестница, которая уходила в потолок. Я спросил у капитана, куда она ведет.

– К шлюпке, – ответил капитан.

– Как! У вас и шлюпка есть? – удивился я.

– Разумеется. Отличная гребная лодка – легкая и непотопляемая. Мы используем ее для прогулок и рыбалки.

– В таком случае вам, наверное, приходится всплывать на поверхность?

– Вовсе нет! Шлюпка помещается в кормовой части палубы «Наутилуса», где для нее предусмотрено специальное углубление. Она закрыта тщательно подогнанными досками, чтобы вода не проникала внутрь, и крепится в гнезде надежными болтами. Лестница ведет к люку, прорезанному в корпусе «Наутилуса», который в точности совпадает с таким же люком в одном из бортов шлюпки. Именно через эти два лаза я и попадаю в шлюпку. Кто-то из матросов закрывает люк «Наутилуса»; я в свою очередь с помощью зажимного винта закрываю герметичной крышкой отверстие в шлюпке. Затем отвинчиваю болты, и шлюпка моментально всплывает на поверхность. После этого я открываю верхний люк, ставлю парус или берусь за весла и отправляюсь на прогулку.

– Как же вы возвращаетесь на борт?

– Я и не возвращаюсь, господин Аронакс. Это «Наутилус» возвращается ко мне.

– По вашему приказу?

– По моему приказу. Шлюпка соединена с кораблем электрическим кабелем. Все что мне нужно – отправить телеграмму.

– А ведь и правда, – сказал я, восхищенный увиденными чудесами, – нет ничего проще!

Миновав лестничную клетку, я увидел каюту длиной в два метра, где довольные Нед с Конселем уплетали за обе щеки свой обед. За следующей дверью оказался камбуз длиной три метра, расположенный между огромными кладовыми для провизии.

Вся пища готовилась на электричестве, которое оказалось мощнее и удобнее газа. Оно поступало по проводам, раскаляя добела платиновые пластинки, которые были проложены под кухонными печами, и давало равномерный и стойкий жар. Этот жар использовался также для нагрева дистилляторов, которые производили великолепную питьевую воду посредством выпаривания. Рядом с камбузом располагалась прекрасно оборудованная ванная комната с кранами для холодной и горячей воды.

Далее находился кубрик^[73] длиной пять метров. Однако дверь была заперта, и я не смог оценить внутреннее убранство помещения, что, возможно, дало бы мне примерное представление о количестве персонала на борту «Наутилуса».

Четвертая по счету герметичная перегородка отделяла кубрик от машинного отделения. Дверь открылась, и я очутился в помещении, где капитан Немо – без сомнения, первоклассный инженер – установил машины, отвечающие за движение судна.

Длина этого ярко освещенного помещения составляла не менее двадцати метров. Оно было логично разделено на две части: в первой находились устройства, производящие электричество, а во второй – машины, которые вращали гребной винт.

Прежде всего меня поразил стоявший в машинном отделении запах, весьма sui generis^[74]. Капитан Немо заметил мое удивление.

– Так пахнут газы, которые выделяются в процессе извлечения натрия. Однако этим маленьким неудобством можно пренебречь. Впрочем, каждое утро мы тщательно вентилируем судно.

Я с живейшим интересом осматривал машинное отделение «Наутилуса».

– Как видите, – продолжил капитан Немо, – я использую элементы Бунзена, а не Румкорфа^[75]. Элементов Бунзена у меня не так много, зато они мощнее и объемнее, а потому лучше подходят для наших целей, как показала практика. Выработанное батареями электричество направляется в кормовую часть и проводит в действие огромные электромагниты, которые через особую систему шестеренок и рычагов заставляют вращаться гребной винт. Этот винт с диаметром в шесть метров и шагом в семь с половиной может делать до ста двадцати оборотов в секунду.

– Значит, вы развиваете скорость…

– Пятьдесят миль в час!

Тут таилась какая-то загадка, но я не настаивал на ее раскрытии. За счет чего электричество приобретало такую мощность? В чем заключался источник этой почти безграничной силы? Может, в избыточном напряжении, получаемом благодаря индукционным катушкам нового типа? Или в передающем импульсе, который способен усиливаться до бесконечности благодаря системе особых рычагов? Это было выше моего понимания.

Ярко освещенное машинное отделение.

– Капитан, я могу лишь констатировать факты, не пытаясь их объяснить, – сказал я. – Мне довелось собственными глазами наблюдать за вашими маневрами с борта «Авраама Линкольна», так что у меня нет сомнений в быстроходности «Наутилуса». Но ведь одной скорости мало. Нужно еще видеть, куда идти! Нужно направлять судно то вправо, то влево, то вверх, то вниз. Как вам удается погружаться на глубину, преодолевая давление воды в сотни атмосфер? Каким образом вы всплываете на поверхность океана? Наконец, как вы удерживаетесь в избранных вами водных слоях? Возможно, мои вопросы покажутся вам нескромными…

– Вовсе нет, господин профессор, – ответил капитан после некоторого колебания. – Ведь вы навеки останетесь на борту этого подводного судна. Пройдемте в салон. Он заменяет нам рабочий кабинет – там вы и узнаете все, что вам необходимо знать о «Наутилусе»!