На следующий день утром в коридоре возле ее класса встретился Владимир Аркадьевич. Он внимательно что-то читал на стенде у малого зала, где уже собрались дети на урок. Дорогая матовость костюма оттенял маслянистое сияние его большой лысины.
– Что-то учащиеся раньше учителя приходят!– Безапелляционно начал он ее отчитывать, даже не считая нужным поздороваться.
– Значит очень мои уроки очень нравятся.– Весело прировала она.
Он нахмурил мохнатые брови и зашагал от неё по коридору. Дети не поняли содержание разговора , но уловили напряжение , исходившее от взрослых. Они испугались и, внезапно, перестали шалить. Этот класс ещё никогда не занимался с такой самоотдачей: по всей школе разносилось слаженное, как дыхание одной грудной клетки, пение.
« Как самочувствие ?» – Решила она вознаградить себя к вечеру за ударный труд, после четырёх учеников по сольфеджио. Многие родители отдавали детей в музыкальную школу для «общего развития», и им приходилось брать дополнительные уроки, что бы хоть как-то справляться с программой. Это были самые сложные ученики: без любви к музыке и редко с слухом. Работа с ними выматывала не только сложностью, но и бессмысленностью этих огромных усилий.
« Вашими молитвами»– Незамедлительно прилетел ответ.
« Чем заняты?»
« Изучаю подкасты , но , похоже, как образовательный ресурс, их рассматривать не стоит. А Вы как?»
Людмиле хотелось рассказать что-то о прошедшем дне и ее маленькой победе, но нужно было слишком долго писать о давнем конфликте с директором и о том, как он пытается отдать ее часы другой преподавательнице-своей любовнице. Объяснять все это было слишком долго и неинтересно, и она по боялась наскучить ему. Да и победа была больше над собой, чем над кем
–то: наконец-то она смогла хоть что-то возразить на безосновательные обвинения. Не в состоянии придумать , что сказать, она нашла в интернете понравившуюся когда-то запись дуэта двух виолончелей и отправила Илье ролик. Немка-блондинка и хрупая сосредоточенная китаянка были так погружены в тягучую мелодию, что их лица были отрешены от мира, как у христианских мучеников на старых полотнах. Оба инструмента жаловались, то вместе , то поочередно на какую-то общую потерю, и тяжкое ее осознание, то, воодушевляясь, находили какой-то новый смысл в своей боли. Людмиле чудились в этом опусе сложные и разнообразные шифры мыслей, непостижимых , но внушающих трепет и восхищение перед титанической работой человеческого разума, как философский трактат на незнакомом языке.
Он ответил не сразу: « Неожиданно и незаслуженно: получил истинное наслаждение» . Людмилу захлестнула волна радости оттого, что удалось донести ему свои эмоции на таком расстоянии. « Все-таки угадала: родная душа. Надо же как случайно встретились.» – Задыхаясь от восторга и мучимая сердцебиением неслась она с одной подработки на другую. Дети легко заражались ее новым юным энтузиазмом, радостно шли на ее занятия, и весело и смотрели прямо в глаза, когда отвечали урок. Каждое слово от Ильи наполняло жизнь новым смыслом и светом. Он писал каждый день, никогда не здороваясь , а как-будто продолжая один и тот же долгий разговор. Никогда не обсуждал бытовые проблемы или события, казалось мысли его возникали где-то в безвоздушном пространстве и всегда преследовали цель обобщить как можно больше разных знаний и наблюдений. Людмила поражалась, что его рассуждения, иногда достойные места в учебнике по философии чередовались с самыми наивными заблуждениями, более подходившими подростку. Но она находила эти переходы очаровательными, и бесконечно представляла его лицо в обрамлении длинных волос, склонившееся над экраном. Хотелось горячо благодарить Илью за каждое сообщение.
– На вас же дети смотрят. Чего как бабка ходите? – Очень заботливо сказал как-то Владимир Аркадьевич, испытующе глядя на Людмилу. Сдержать свой природный врожденный садизм он не мог, и хамил с добренькой улыбочкой, потом выдавая все за шутку или искреннюю заботу о жертве, что бы не отвечать за свои нападки, и заставить жертву страдать ещё больше от бессильной ярости. Он явно был готов и к слезам и к заявлению об уходе, но ее равнодушие его огорошило. Людмила остановилась в преподавательской перед зеркалом и внимательно вгляделась в отражение, без эмоций , как прораб на стройке.
– Думала уже. Пока руки не дошли.-Холодно отозвалась она. Уже не раз она с болью замечала в зеркале, что природная тонкокостная миловидностью, давно скрыта от окружающих слишком явственными следами самоотверженного труда и регулярного недосыпания. Припоминая по-настоящему респектабельный и ухоженный вид Ильи, Людмила не могла представить себя вместе с ним. Хотя он был старше, но не выглядел таким измотанным жизнью.
Поход в косметологическую клинику вылился в бесконечные унижения, но решимость Людмилы была так велика, что она глазом не моргнула. Мрачные и высокомерные врачи рассматривали ее лицо внимательно и близко , как диковинное насекомое, оттягивали щеки и чертили прямо на на коже маркерами. Обсудив что-то на своём непонятном языке, оба доктора озвучили приговор:
– СМАС. Думаю другие методики бессильны совладать с избытком кожи и потерей упругости. – Сказал один из них.
– Можно ещё несколько лет подождать , используя уколы и физиолечение. Но эффект будет значительно меньше и денег потратите больше. – Поддержал другой, строго глядя ей в глаза.
– Если хотите, запишем Вас на конец мая. Вы же учителем работаете.
Людмила молча подписала документы в регистратуре, и побрела домой.
– Чужие дети, больше своих нужны.– Неприветливо встретила дома мать. Людмила поняла, что , несмотря на проживание в одной тесной квартире, она всю жизнь отдалялась от матери и наконец достигла какой-то точки из которой уже никак не могла контактировать с ней.
– Что не так?– Сухо поинтересовалась она. Из года в год отражая нападки матери, Людмила поняла, что, главное, не проявлять эмоций.
– У несчастного ребёнка живот болит.
– Когда у меня чего-нибудь болело, где ты была?
Но мириться все-таки пришлось, потому что сына надо было с кем-то оставить на время госпитализации в клинику. Все завертелось слишком быстро: непрерывно звонили вежливые и цепко-деловитые регистраторши, передавали направления и рекомендации врача в ватсап, и контролировали ее действия, как ЦУП управляет космонавтом. Людмила оглянутся не успела, как в какое-то солнечное утро уже села в бумажной накидке на простой табурет в большом помещении, где, по-видимому, хранились препараты и какой-то запасной инвентарь, и одна из приторно-ласковых медсестёр пребольно стала убирать все волосы в маленькие хвостики под обычные разноцветные канцелярские резинки.
Пробуждение после наркоза произошло ночью, ничего не болело, но мучила сильная жажда. Рядом сидел и скучал долговязый и нескладный, как щенок дога, анестезиолог.
– Все хорошо. Завтра переведу в палату. – Сказал он, заметив , что Людмила открыла глаза.
– А где остальные?– Прошептала она пересохшими губами, озираясь одними глазами. Он сразу достал из шкафчика розовую бутылочку и аккуратно стал поить по глотку липкой жидкостью с клубничным вкусом.
– Сегодня у всех маленькие операции были, под местной анестезией. Они уже переведены.
На следующий день на осмотр пришли оба хирурга. Людмила заметила, что они похожи между собой , как два трактора разных производителей.
– Ни одной гематомы.– Радовался один, улыбаясь одними морщинами глаз между шапочкой и маской.
– Из под уха синяк, пожалуй, по шее расползется. – Со сдержанным оптимизмом отозвался второй, но было видно, что он тоже очень доволен.
– На шею шарфик, а девушку на подиум. Удачный пример бьютификации.– Сиял маленькими умными глазками хорька первый.
Через три дня Людмила вернулась домой, прятать швы от грянувшей жары и планировать дальнейшее преображение. Новый, легкий и жизнерадостный летний гардероб выселил старые учительские облачения из шкафа. Болтливая парикмахерша прямо на дому вернула волосам цвет ранней юности. Мать молча и с антипатией следила за этими изменениями, видимо подозревая, что начинается новая жизнь.
– Ремонт бы в своей комнате лучше сделала. Люди придут – стыдоба.
– Ко мне не придут, а твои пусть к тебе в идут. – Смело парировала Людмила. Она вообще стала очень развязной, как будто уже не боялась перелистнуть эту надоевшую страницу жизни. Легко и спокойно отправила сына в лагерь на все лето, чему он изумился, но подчинился. Было видно, что он напуган изменениями в матери, и сам стремится избегать ее, предпочитая проводить время в последнем убежище одиноких и сирых детей-в компьютерных играх.
В первое же утро официального отпуска Людмила уже сидела в самолёте среди других пассажиров, и смотрела на суету работников аэродрома снаружи. Самолёт взлетел и впервые в полёте она молилась не от страха не долететь.
« Я еду.» – Написала она и включила авиарежим. Нервное возбуждение не позволяло уснуть, и она сидела как на иголках, почти тошнило от звуков и света в салоне.
«Где и когда?» – светилось на экране , когда Людмила выключила авиарежим, и она словно опьянела от счастья. Все встречные на пути люди стали казаться милыми и совсем родными.