Искусство мягкого влияния. 12 принципов управления без принуждения

На рис. 2 «Мягкое влияние: методы и ошибки» отображены 12 конкретных методов обретения мягкого влияния, а также 12 типичных ошибок, которые совершают на этом пути люди, придерживающиеся западного подхода. Тактика применения предлагаемых методов описана в приложении А. Приложение Б содержит ответы на вопросы, которые могут возникнуть у вас в процессе освоения новых навыков.

Билл-всезнайка

Трейси Хьюлетт – менеджер и консультант. В 1980-х гг. она вела семинары The Forum Corporation. Много работала с представителями одной из крупных компаний – производителей сотовых телефонов. На одном из семинаров по влиянию в группе Трейси оказался инженер – назовем его Биллом, – получивший в качестве обратной связи от коллег очень низкие оценки за практические задания.

Увидев свои оценки, Билл был раздавлен. «Но ведь они всегда идут ко мне со своими вопросами! – восклицал он. – Они спрашивают меня обо всем, потому что я – лучший в своем деле». Трейси, наблюдавшая за его поведением во время семинара, понимала: Билл, несомненно, был знающим специалистом, но при этом заносчивым выскочкой. Он вел себя так, словно не сомневался: именно к нему коллеги должны приходить в поисках ответов на свои вопросы. Когда же сослуживцы действительно спрашивали его о чем-то, он унижал их. В ходе группового рисования на семинаре Билл буквально отнял маркер у соседки, поскольку его не устроил ее рисунок. В итоге остальные участники не только отказывались подходить к нему за помощью, но и всячески его избегали.

На второй день семинара Трейси решила кое-что объяснить Биллу наедине. Обсуждая эпизод с маркером, она спросила его:

– Неужели вы не понимали, как люди отреагируют?

– Нет, – ответил Билл. – Я всегда был умнее других. Думал, этого достаточно.

– Ум – это хорошо, – сказала Трейси. – Но нужно кое-то еще.

Остаток сессии Билл оставался тих и задумчив.

Несколько лет спустя Трейси вновь пригласили провести в той же организации семинар, посвященный влиянию. К своему изумлению, она увидела, что Билл не просто вновь пришел на мероприятие – он оказался его спонсором и руководителем программы качества на предприятии. Его стиль работы разительно изменился. И он получил от своих коллег совсем другие оценки. История о том, как Билл переменился, cтала легендарной в компании.

«Его уважали все без исключения, – вспоминает Трейси. – Каждый хотел получить у него совет».

Билл-всезнайка вовремя получил отрезвляющий урок, но, конечно, мало кому так везет. К счастью, большинству из нас это и не требуется. Обретение влияния обусловлено тремя факторами: во-первых, поддержкой, благодаря которой мы сможем говорить открыто и действовать решительно; во-вторых, практическими навыками, которые помогут справиться с задачей; и, в-третьих, уверенностью в том, что наши усилия принесут плоды. Эта книга снабдит вас всем необходимым – поддержкой, знаниями и уверенностью, так что в итоге вы сможете овладеть искусством влияния.

Пролог
Двенадцать мудрецов

Они не занимали высоких постов и не получали солидных зарплат за то, чтобы держать людей в подчинении. Они не были крутыми консультантами, чьих советов жду, затаив дыхание. Эти 12 мудрецов ни от кого не зависели^[22]. Некоторые из них принадлежали к презираемым слоям общества, их игнорировал современный им высший свет, и сочинения их становились известны лишь столетия спустя усилиями тех, кто искал лучшей жизни. Кое-кто из них высказывал весьма ортодоксальные идеи. Некоторые творили анонимно и до сих пор известны лишь по своим трудам. Но все они, в той или иной степени, были провозвестниками и пропагандистами мягкого влияния: силы без давления, действенной осознанности. Настало время представить их вам.

⁂

VI век до н. э. «Кто мы?» «Из чего все сотворено?» «Как нам жить?» «Как стать первым?» «Как переживать страдание?» Эти и другие вопросы возникали у людей по всему миру, повсюду пробуждая творческую мысль, – и свидетельств тому множество: от cта школ философской мысли в Китае до философских дискуссий в Афинах и записи в Индии самой длинной истории, известной человечеству.

Наш тур (см. «Кратко о мудрецах») начнется с той самой индийской истории. Махабхарата в десять раз длиннее «Илиады» и «Одиссеи», вместе взятых. Эта семейная сага (ее название в переводе означает «великое сказание о потомках Бхараты») полна мифов, легенд, духовных уроков, размышлений о космосе и удивительных фантазий. «Что относительно закона, пользы, любви и спасения имеется здесь… то есть и в другом месте; а чего здесь нет, того нет и нигде»^[23]. Бхагавадгита «Божественная песнь» бога Кришны, – лишь небольшая глава в этом масштабном эпосе. Авторство Махабхараты приписывается легендарному мудрецу Вьясе, однако на самом деле это произведение, несомненно, представляет собой собрание трудов многих анонимных бардов. Поэма начала обретать устную форму в IX–VIII веках до н. э. и была впервые записана в V веке до н. э.^[24]

Примерно в то же время на свет появились первые Упанишады – комментарии к Ведам на санскрите, ставшие первыми священными текстами религии, которая позднее получит известность как индуизм^[25]. Их авторы формулируют свои идеи через понятия «брахман» («истинная сущность»), «майя» («воспринимаемая реальность») и «атман» («глубинное самосознание»). Упанишады и Махабхарата знаменовали подъем индийской литературы и религиозной культуры. Сегодняшние политические лидеры временами задумываются о том, не пора ли запретить эти книги как подрывную литературу.

В то же время в Китае начинался золотой век философии. Сто школ философской мысли включали в себя конфуцианство, даосизм, легализм, инь – ян, а также множество иных теорий, затрагивавших вопросы политики, стратегии, этики, хороших манер, природы. Они начали возникать в VI веке до н. э. и продолжали соперничать друг с другом в течение столетий. Наиболее влиятельным стало конфуцианство, создателя которого считают величайшим учителем и моральным авторитетом в Китае. Мэн-цзы, родившийся через сто лет после смерти Конфуция, был учеником внука великого философа. Он объединил и развил идеи вдохновителя, завоевав себе место в истории в качестве самого известного философа-конфуцианца.

Еще одно значимое китайское учение – даосизм. Его создателями стали легендарный мудрец Лао-цзы, известный как Мудрый старец, и несколько более исторически достоверный, хотя столь же таинственный мудрец Чжуан-цзы, известный также как Мэн Чжуан или Чжуан Чжоу.

Китайские правители той эпохи часто нанимали на государственную службу философов, чтобы те давали им советы по вопросам государственного управления, ведения войны и дипломатии. Однако перечисленные выше философы взаимодействовали с государями с весьма переменным успехом. Конфуция приглашали несколько властителей, однако через некоторое время вынуждали покидать двор. Мэн-цзы преподавал в государственной академии, но вскоре, разочарованный, ушел оттуда, не сумев провести задуманных изменений. Что же касается даосов – они идейно предпочитали отшельническую жизнь политической карьере.

Живший в Индии юноша по имени Гаутама, впоследствии прославившийся как Будда, был современником Конфуция. Его идеи легли в основу четвертой по популярности мировой религии^[26]. Он был современником первых авторов Упанишад, но учение Будды начали записывать не ранее чем через сто лет после его смерти. Самый ранний буддийский священный текст, Палийский канон, рассказывает о поисках Буддой просветления и его разочаровании на сложном пути к мокше, идею которого проповедовали индуистские учителя. Этот путь к освобождению из круговорота рождений и смертей традиционно предусматривал упорную учебу и болезненные практики аскетизма – к примеру, употребление в пищу только воды или стояние на одной ноге в течение недели^[27]. Споря с брахманами – индийской кастой священников, образованной элитой, заявляющей, что в ее руках ключи к спасению, – Гаутама утверждает, что ключи к спасению может получить каждый последовавший его учению.

Несмотря на противоречия, и индуизм, и буддизм сосуществуют и процветают в Индии многие века. В индуистской философии шесть ортодоксальных школ, каждая из которых признает непререкаемый авторитет Вед, включая йогу и веданту. Философы – представители буддизма и джайнизма, напротив, отрицают Веды. Две основные ветви буддизма – тхеравада (дословно «школа старших монахов») и махаяна (более массовая школа, возникшая на юге Индии). Буддизм махаяны со временем распространился на север, в Непал и Бангладеш, а затем – на восток, постепенно укоренившись в Китае, Корее, Японии и некоторых районах Юго-Восточной Азии.

Тем временем в Индии все эти философские направления развивались, сталкивались и переплетались, зачастую в рамках одних и тех же текстов. Апофеозом этого процесса стала «Йога-Васиштха», обширный компендиум историй и поучений легендарного мудреца Васиштхи, собранных им для принца Рамы в попытках спасти его от экзистенциального отчаяния. «Йога-Васиштха» считается одной из самых длинных книг в истории человечества, по объему она уступает лишь Махабхарате и Рамаяне. Как и в случае с Махабхаратой, точные даты ее создания неизвестны. Она создавалась приблизительно с IX по XIII век н. э., отражая в себе, подобно сверкающему космическому калейдоскопу, идеи всех индийских философских течений.

А в четырех тысячах километров к северо-западу активно развивалась исламская философская мысль. Багдадский халиф аль-Рашид положил начало золотому веку философии, основав Дом мудрости (VIII–XIII века н. э.), где собрал лучших мировых ученых, чтобы те перевели классические философские труды, прежде всего древнегреческие, на арабский язык. Философ аль-Кинди так рассказывал о целях этого начинания: «Первым делом – полностью записать все, что древние говорили по данной теме; затем – отразить все, что древние не сумели полностью выразить»^[28]. Переведенные учеными Дома мудрости труды Платона, Аристотеля, Евклида, а также комментарии к ним понемногу распространились по библиотекам мусульманской Испании (Андалусии), где были заново открыты христианскими священнослужителями, которые вслед за крестоносцами появлялись в ставших многонациональными городах этой части мира – Толедо, Лиссабоне, Кордове^[29].

Главными теоретиками исламской политической мысли стали аль-Фараби, Авиценна и Аверроэс (Ибн Рушд). Однако мы рассмотрим работы двух других философов, больше интересовавшихся вопросами духа и морали. Первый из них – Ибн Туфейль, выдающийся ученый мусульманской Андалусии, в XII веке написавший трактат «Повесть о Хайе, сыне Якзана», известный также под латинским названием Philosophus autodidactus, или «Философ-самоучка». Эта история, которую часто сравнивают с «Робинзоном Крузо», повествует о ребенке, который в одиночку оказался на необитаемом острове, где он растет и узнает о премудростях мира без помощи людей. Второй из философов, Руми, – законовед и теолог из Персии, еще одного центра исламской культуры. Будучи уже немолодым, он встретил бродячего святого по имени Шамс, провел с ним 40 дней, после чего оставил свою прежнюю жизнь, чтобы стать аскетом и писать лирические стихи. И Руми, и Ибн Туфейль практиковали суфизм – мистическое течение в исламе.

А теперь вернемся на Дальний Восток. Все это время буддизм, пришедший из Индии, распространялся по горам и равнинам Китая, захватил Корейский полуостров и в конце концов попал через море в Японию, встретившись там с даосизмом и другими китайскими учениями. В эпоху Хэйан, длившуюся с VIII по XII век, поэзия и литература в Японии достигают небывалых ранее высот, особенно при императорском дворе. Примерно в 995 г. императрица приглашает на придворную службу Мурасаки Сикибу, славившуюся литературным талантом. Ее вкусы и литературный стиль мало отличались от общепринятых, за исключением пристрастия к китайской классике, традиционно считавшейся запретной территорией для женщин. Сикибу продолжала писать при дворе, в итоге создав «Повесть о Гэндзи». Современные критики до сих пор спорят, можно ли считать это произведение первым в мире романом, первым современным романом или первым психологическим романом. Однако его статус литературного шедевра не оспаривает никто.

Догэн, еще один необычный японский мыслитель, родился после окончания эпохи Хэйан. Будучи монахом в главном монастыре буддийской школы тэндай, в 23 года он разочаровался во внутренней политике школы и стал искать для себя иной, правильный путь. Он путешествовал по Японии, обучаясь у разных мастеров, а вернувшись в Киото, стал пропагандировать практику дзадзен – сидячей медитации. Позднее он порвал с руководителями основных религиозных школ. Удалившись в сельскую местность, он обосновался в новом монастыре и основал школу буддизма сото. И сегодня в ходе медитации люди следуют по пути просвещения, указанному мастером дзен Догэном.

Осталось упомянуть еще двух мудрецов. Один – практически наш современник: это Махатма Ганди, возглавивший в 1940-е гг. борьбу индийцев против британского владычества. Прозванный махатмой («великой душой»), он стал настоящим народным героем. Менее известны его достижения в сфере политической теории. Его книга «“Хинд Сварадж”, или Индийское самоуправление» излагает принципы ненасильственного сопротивления, которые используются практически всеми массовыми движениями за гражданские права начиная с середины ХХ века. Ганди не был святым – в ряде вопросов он отличался фанатичной нетерпимостью, да и его поступки в частной жизни не всегда были безупречными, – однако он, несомненно, стал одним из самых влиятельных людей своей эпохи.

Последний из мудрецов сам не был знаменит, он был биографом знаменитостей. О нем известно немного. Сыма Цянь жил в Древнем Китае. Он был человеком благородного происхождения, сыном придворного ученого и астролога, и поэтому своими глазами наблюдал за тем, как творилась политика. Отец и сын вместе задумали масштабный проект – написать историю мира, какой она была известна китайцам той эпохи. Когда отец умер, Сыма Цянь продолжил его работу. Позднее по обвинению в государственном преступлении он был приговорен к смертной казни, однако предпочел смерти кастрацию, чтобы иметь возможность закончить свой труд «Ши Цзи» («Исторические записки»). В книге, состоящей из 130 глав, содержатся биографии 12 китайских императоров, 30 описаний благородных семей и 70 записей о выдающихся личностях – правителях, министрах, бунтовщиках и военачальниках. Сыма Цянь явился зачинателем жанра всемирной истории^[30] и приобрел славу великого историка Китая.

⁂

Конечно, составлять подобное описание – это не более чем, как говорят китайцы, «любоваться цветами, сидя на лошади, несущейся галопом». Не сомневаюсь, моя история восточной философии в пятиминутном изложении заставила великого историка перевернуться в гробу. А Будда, как обычно, смотрит на нее с невозмутимой улыбкой.

Часть I
Участие

Вы когда-нибудь слышали о графике трудностей?

Возможно, нет. Но, вполне вероятно, вам приходилось работать в команде, участники которой не желали тратить время на шаги по ее формированию и прочие, по их мнению, пустяки, – и впоследствии спотыкались и ссорились на каждом шагу. Андре Альфонсо, бывший управляющий директор The Forum Corporation Australia, основатель и гене-ральный директор The Forum Corporation India, рассказывал:

На семинарах по влиянию я обычно рисовал график: на вертикальной оси – количество возникающих трудностей, на горизонтальной – время. Как правило, в начале проекта проблем немного, но со временем их число растет. В конце концов, когда сотрудников активно заставляют работать, сложности начинают накапливаться как снежный ком. Необходимо разобраться хотя бы с несколькими проблемами, обсудив с сотрудниками роль каждого и основные правила игры. Только так количество проблем со временем начнет снижаться, а не повышаться. Это я называю графиком трудностей^[31].

На стадии участия, первой стадии групповой деятельности, вы можете заранее сгладить график трудностей, если будете побуждать сотрудников к участию (см. рис. I.1). Эксперт по развитию лидерских навыков Мэгги Уолш, несколько лет возглавлявшая The Forum Corporation программы обучения лидерству, согласна с Андре. По ее словам, приглашение к участию прежде всего предусматривает «четкое обозначение условий с самого начала». Участники группы должны чувствовать, что их ценят и что они делают общее дело, – вместо того чтобы страдать от постоянного контроля, понимая, что их в любой момент могут заменить. Чем больше времени с самого начала мы потратим на создание и сплочение такой группы, тем больше времени и усилий мы сбережем впоследствии, когда начнутся проблемы и надежность взаимной поддержки придется проверить на практике. Это равно справедливо и для группы из двух человек, и для коллектива с двумя сотнями участников.

Вот какие методы влияния мы рассмотрим в части I:

1) заботиться о людях;

2) побуждать сотрудников к высказыванию возражений и сомнений;

3) не скупиться на похвалу, создавать позитивный настрой;

4) не жалеть времени, чтобы прийти к общей точке зрения.

Глава 1
Будьте человечны. Конфуций

Бостон, октябрь 1989 г. С понедельника я только и думаю об увольнении. Уже неделю я работаю в The Forum Corporation – средней по масштабам компании, занимающейся проведением тренингов. Я редактор, моя работа – готовить и редактировать материалы для семинаров по продажам и менеджменту: рабочие тетради, справочные материалы и прочие бумажки. Я сижу в небольшом общем зале, в отдельном закутке, рядом с другими редакторами, которые целыми днями колотят по клавишам рабочих компьютеров IBM 286.

Раньше я работала в издательствах, где в основном трудились такие же, как я, интроверты, поглощенные каждый своей задачей. Здесь совсем другая атмосфера: сотрудники, идя по коридору, радостно улыбаются друг другу и восклицают: «Привет! Как дела?» По соседству с комнатой редакторов – кабинет, на дверях которого висит табличка «Продажи – Новая Англия», и из него то и дело раздаются взрывы смеха. Совещания начинаются с упражнений на сплоченность. Сама идея нашей компании кажется мне сомнительной. Учить людей продавать и руководить? Кому это нужно? Я чувствую себя чужой и твердо намерена оставаться в компании лишь до тех пор, пока не найду себе новую работу в издательском бизнесе. Я уже разослала резюме в несколько мест.

Был четверг, около 16:00. Я работала над каким-то материалом, когда в дверях появилась моя начальница Мона. Она держала тяжелый свиток пластиковых демонстрационных плакатов, перетянутый резинкой.

Тогда мы еще не знали о PowerPoint. Визуальный ряд на семинарских занятиях создавался с помощью презентационных плакатов. Редактор собирал материал для 50 с лишним плакатов, нужных для семинара, распечатывал их на лазерном принтере и отправлял копировщику. Тот черными чернилами вручную писал тексты и чертил графики на прозрачных пластиковых листах размером с небольшой ковер. Затем огромная стопка этих листов из так называемой майларовой пленки возвращалась к редактору на вычитку, и, если не обнаруживалось ошибок, их отправляли на принтер, из которого наконец выползали презентационные плакаты, готовые к использованию на семинаре. Процесс занимал около двух недель. При взгляде из сегодняшнего дня эта процедура кажется ужасной тратой времени, и все же в этой бесконечной ручной работе было свое очарование.

Мона положила пленки мне на стол. «Это только что пришло от Кристины, – сказала она. – Нужно срочно вычитать. Можешь прямо сейчас?»

Рабочий день у меня заканчивался в половине шестого. Способность быстро переключаться на новое дело никогда не была мне свойственна. Я взглянула на толстую стопку, затем на Мону.

– Не могу. Я доделываю раздаточные материалы.

– Нам просто необходимо получить правку завтра, прямо с утра.

– Может, я возьму листы домой и сделаю вечером? – осенила меня идея.

– Отлично! – воскликнула Мона. – Спасибо!

Она направилась к двери, но на полпути вдруг повернулась ко мне:

– Один момент. Когда повезешь их домой, будь осторожна, ведь…

Следующие несколько секунд изменили мою жизнь. Я проработала в The Forum Corporation 23 года, и тому было много причин, но если бы Мона вместо тех слов сказала то, что я ожидала услышать, возможно, об остальных причинах я не успела бы даже составить представление.

Я была уверена, что Мона предупредит: «Будь осторожна, ведь эти пленки очень дорогие». Каждый босс на любой из моих прежних работ непременно напомнил бы мне об этом. Нет, они совсем не были злыми и придирчивыми, но, как начальники, считали своим долгом беспокоиться о расходах фирмы. Я была уверена, что подобные мысли не чужды и Моне, и готовилась ее заверить, что, конечно же, буду аккуратна с пленками. Но она сказала совершенно другое:

– Будь осторожна, ведь у этих пленок острые края. Ими легко порезаться.

В своей TED-лекции «Лидерство каждый день» Дрю Дадли рассказывал, как, будучи координатором мероприятий в рамках дней профориентации в университете, он по-приятельски улыбнулся и дал леденец девушке, стоявшей в очереди желающих записаться на первый курс. Он не знал, что она была до ужаса напугана окружающей обстановкой и уже решила, будто колледж не для нее. Она собиралась направиться к двери, но простой дружелюбный жест Дадли изменил ее решение. Она рассказала ему эту историю четыре года спустя, на выпускном. К своему удивлению, признался Дадли, он совсем забыл этот момент с леденцом.

Я уверена, что Мона тоже не помнит историю с пленками. Но для меня это не имеет значения. Мне она дала понять: я нахожусь там, где главной задачей бизнеса считают заботу о людях.

Место, где царит человеколюбие

Учитель сказал: «Там, где царит человеколюбие, прекрасно. Поэтому когда [кто-либо] поселяется там, где нет человеколюбия, разве он мудр?» («Аналекты Конфуция», или «Лунь юй»)

В любом деле главное – забота о людях, считает величайший философ Китая (см. далее «Мудрецы: Конфуций»). Если мы изучим компиляцию его работ, известную как «Лунь юй», то увидим, что Конфуций с наибольшей похвалой отзывался о таком качестве, как рен – человеколюбие. Рен – это не просто умение быть вежливым с людьми, это отношение к людям как к цели, а не как к средству, уверенность в том, что они стоят нашей заботы. То, что Конфуций называет «место, где царит человеколюбие», по-китайски обозначается словом «лирен». Ли означает место, где мы находимся, но метафорически может описывать любого рода окружение человека, включая работу и круг друзей^[32]. Таким образом, лирен – это область человеколюбия, сообщество, физическое или виртуальное, где люди заботятся друг о друге.

Почему это место столь желанно? «Человек, не обладающий человеколюбием, не может долго жить в условиях бедности, но он не может долго жить и в условиях радости», – утверждает Конфуций, тогда как «человеколюбивому человеку человеколюбие приносит успокоение» («Лунь юй», IV, 2). Иными словами, человеческое общество, построенное на основе гуманности, отличается стабильностью и жизнестойкостью. Если члены группы ощущают себя на своем месте, они не покидают его и прикладывают усилия ради достижения общей цели. Если они чувствуют себя чужими, как я в первые дни работы в The Forum Corporation, они тратят время и силы в первую очередь на поиски выхода. Помимо прочего, тот, которому чуждо человеколюбие, обычно не отличается также терпением и решительностью. Он вечно пребывает в поисках лучшего окружения и более полезных знакомств и нигде не задерживается надолго. Поэтому неудивительно, что сообщество, в котором отсутствует гуманность, постоянно теряет людей.

Мудрецы: Конфуций

Конфуций, живший в VI–V веках до н. э., – самый авторитетный духовный учитель Китая и один из наиболее часто цитируемых мудрецов. Его цитаты обычно берут из «Аналектов Конфуция», или «Лунь юй», где описаны истории из жизни Учителя и его беседы с учениками. Составленный несколькими поколениями последователей Конфуция «Лунь юй» представляет собой компиляцию устных высказываний Конфуция, а не его письменных работ – точно так же, как «Диалоги» Платона являются пересказом речей его учителя Сократа. На протяжении большей части первого тысячелетия нашей эры в Китае «Аналекты» уступили позиции буддийским текстам, пришедшим из Индии, однако к XIII веку конфуцианство вернулось на авансцену – а вместе с ним и «Лунь юй». Текст книги стал одним из тех четырех, которые молодые люди должны были выучить назубок, чтобы сдать экзамен при поступлении на государственную службу, который был для них пропуском в средний класс. «Претенденты, надеявшиеся на успех, учили текст наизусть в самом юном возрасте, а потом регулярно, практически ежедневно, повторяли его», – пишет Эннпин Чин, переводчик Конфуция на английский язык^[33]. Учитель, несомненно, одобрил бы это. «Учиться и время от времени повторять изученное, разве это не приятно?» – именно так звучит первая строка «Лунь юй».

Ценность лирен сегодня может казаться очевидной, но во времена Конфуция дела обстояли совсем иначе. У каждого человека было собственное место в обществе, на котором он оставался всю жизнь. Крестьянин По из Северной деревни оставался крестьянином По из Северной деревни вне зависимости от того, царило в деревне человеколюбие или нет. Сегодня все понимают, что любой человек может просто уволиться, так что удержанию сотрудников уделяется все больше внимания, а конкурсы на звание лучшего работодателя привлекают повышенное внимание. Мобильность, однако, может иметь и иной эффект: сотрудникам далеко не всегда понятно, зачем строить прочные доверительные отношения с коллегами, которые сегодня здесь, а завтра – нет. Во все времена лидеры были склонны недооценивать рен, считая его либо бессмысленным («Зачем себя утруждать? Этим людям все равно некуда идти!»), либо бесполезным («Зачем себя утруждать? Ведь они все равно уйдут!»). Но Конфуций понимал все выгоды рен, сделав это понятие ключевым в своем учении:

Учитель сказал: «Шэнь! Мое учение пронизано одной идеей». Цзэн-цзы сказал: «Истинно так!» Когда учитель ушел, ученики спросили: «Что это значит?» Цзэн-цзы ответил: «Основные принципы учителя – преданность [чжун] и забота [шу], больше ничего».

Слово чжун в китайском состоит из двух иероглифов – «центр» и «сердце», и дословно его можно перевести как «делать все возможное». А шу – это сочетание «знания» и «сердца», дословно – «поставить себя на место другого»^[34]. Таким образом, чжун (преданность) направлена внутрь и состоит из двух аспектов: знания и стремления сделать все, на что ты способен. А шу (забота) направлена вовне и предполагает умение понимать ближнего.

Знакомясь с трудами других восточных мудрецов, мы обнаружим, что через них красной нитью проходят те же два принципа: умение признать человека в себе и видеть его в других. Эта двойная спираль морали аналогична двойной спирали нашей ДНК: две серебристые нити проходят сквозь все аспекты нашего взаимодействия с людьми и определяют нашу гуманность.

Еще одно лингвистическое замечание: в классическом китайском языке иероглифы «сердце» и «разум» пишутся одинаково. Таким образом, понятие чжун также может быть истолковано как разумоцентричность, а шу – как осознание разума. Китайский, в отличие от западных языков, не делает различий между эмоциями и логикой, чувствами и анализом. «Единство сердца и разума» (синь) – умение думать и действовать, помня о других, то есть понимая значимость людей в этом мире и нашей реакции на них. Для Конфуция человеколюбие требует, говоря привычными нам идиомами, горячего сердца и холодной головы. Суждение, основанное на традиции и опыте, подскажет нам, как подойти к ситуации – с душой, отстраненно или используя в равной степени оба подхода.

Конфуция интересует также вопрос, что нельзя считать человеколюбием. В главе V «Лунь юй» один из учеников просит Учителя поделиться своим мнением о трех других членах их сообщества:

Мэн Убо спросил: «Можно ли назвать Цзы Лу обладающим человеколюбием?» «Не знаю», – ответил Учитель. Тот повторил вопрос. И Учитель сказал: «Цзы Лу! Если найдется государство, способное выставить тысячу боевых колесниц, то ему можно доверить командование войсками. Можно ли назвать его обладающим человеколюбием – этого я не знаю». «А что Вы скажете о Цю?» Учитель ответил: «Цю! Его можно назначить начальником уезда в тысячу дворов или управляющим в семью аристократа, способную выставить сто боевых колесниц. Можно ли назвать его обладающим человеколюбием – этого я не знаю». «А что Вы скажете о Чи?» – «Чи! Если его обрядить в ритуальные одежды, то он может при дворе принимать гостей из других царств. Можно ли назвать его обладающим человеколюбием – этого я не знаю».

Цзы Лу, Цю и Чи талантливы. Однако их таланты не имеют никакого отношения к человеколюбию. Цзы Лу – полководец, храбрый командир на поле брани. Цю – администратор, способный эффективно управлять хозяйством в тысячу дворов. А Чи – дипломат, умеющий добиваться своего в самых деликатных переговорах при дворе, поражая всех безупречностью парадного платья. Нам знакомы эти типы, но хотя они, безусловно, привлекательнее баронов, законников и соблазнителей – трех представителей искателей власти, которые мы рассмотрим в главе 2, этого мало. Конфуций скептически относится к выбранному ими пути. «Ты можешь быть великим полководцем, администратором или дипломатом, – подразумевает он в своих речах, – но это не значит, что ты добился успеха в главном. Превыше всех твоих заслуг – способность стать великим в своей человечности».

Прочитав это, многие, наверное, вообразят, что человечность недостижима для нас, простых смертных. Однако Конфуций разубеждает: по его мнению, рен заключается не в каком-то невероятном альтруизме, а в чем-то куда более простом, сродни той атмосфере, что царит в счастливых семьях. Следующий диалог – иллюстрация того, сколь прост и одновременно неуловим этот дух:

Цзы-гун спросил: «Что можно сказать о человеке, делающем добро людям и способном оказывать помощь народу? Можно ли назвать его человеколюбивым?» Учитель ответил: «Почему только человеколюбивым? Не следует ли назвать его совершенномудрым? Даже Яо и Шунь уступали ему. Человеколюбивый человек – это тот, кто, стремясь укрепить себя, помогает в этом и другим, стремясь добиться лучшего осуществления дел, помогает в этом и другим. Когда [человек] в состоянии руководствоваться примерами, взятыми из его непосредственной практики, это можно назвать способом осуществления человеколюбия».

Можно сказать, что Цзы-гун слишком усложняет понятие человечности. По мнению Конфуция, человечность одновременно сложнее и доступнее, чем «оказание помощи народу». Такую всеобъемлющую благожелательность легко обсуждать, однако воплотить ее в жизнь было бы сложно даже легендарным императорам-мудрецам Яо и Шуню. Но что же делать, если добродетельных бесед недостаточно, а действенная добродетельность труднодостижима? Для Конфуция человечность требует от человека лишь способности «руководствоваться примерами, взятыми из его непосредственной практики». Таким образом, мы можем описать двойную спираль чжун и шу следующим образом: «Я человек. Я хочу безопасности, процветания и уважения. Я хочу, чтобы моя работа была успешной. Я хочу, чтобы мои дети росли счастливыми и здоровыми. Ты тоже человек, значит, ты хочешь того же. Если мы признаем друг друга людьми и будем совместными усилиями достигать общих целей, это будет лучше для нас обоих».