Там, где свет. История первой леди США

Глава третья
Конец детства

Даже наши неудачи являются частью наших достижений.

Антуан де Сент-Экзюпери

Я выросла на «Белоснежке», «Золушке», «Пиноккио» и «Дамбо». Уроки, которые в них преподносились, были однозначны: добрые и трудолюбивые принцессы всегда находят своих принцев. Деревянная кукла учится честности и превращается в настоящего мальчика. Маленький затравленный слоненок осознает свою силу и оказывается в центре внимания, посрамив циников и мучителей. Когда я подросла, то переключилась на приключенческие и детективные романы, такие как серия о Нэнси Дрю или книги о моих любимых близнецах Боббси. Там проблемы всегда решались за счет смелости и сообразительности. В жизни персонажей, как казалось, мир всегда двигался в направлении устранения несправедливости.

Эти истории отражают то, во что я хотела верить: в мир, где жизнь, в сущности, справедлива. Где хорошее поведение вознаграждается и хорошие люди побеждают. Мы рассказываем нашим детям истории, которые, как мы надеемся, вдохновят их быть добрыми, много работать и нести добро в наш мир, с уверенностью, что, когда книга закроется, они и дальше будут жить счастливо. Но не все дети растут на таких историях. От греческой мифологии до истории Иова многим поколениям людей преподносятся разные уроки, в которых между тем прослеживается одна идея: никто не знает, когда может произойти трагедия. Иногда, без всякой очевидной причины, хорошие люди терпят неудачи. Боги могут забирать так же легко, как и дают.

Возможно, если бы я выросла на историях другого типа, я была бы лучше подготовлена к встрече с миром за пределами Уиллоу-Гроув. Но я росла на образах доблестных принцев и уважении к знаменам со звездами и полосами. Я верила, что любовь побеждает все, что справедливость восторжествует. И я не думаю, что заблуждалась – в долгосрочной перспективе, – но, как выяснилось, многие детали от меня ускользнули.

Был морозный вечер понедельника 1969 года, когда мы с друзьями из колледжа собрались вокруг маленького телевизора в квартире в Ньюарке, Делавэр. Мы в напряженной тишине наблюдали, как люди в темных костюмах занимают свои места вокруг большой стеклянной чаши. Один из них, опустив руку в чашу, вытащил синюю капсулу в форме пилюли и передал ее другому человеку в костюме. Тот открыл ее, развернул вложенную в нее бумажку и громко прочитал: «Четырнадцатое сентября».

Впервые со времен Второй мировой войны молодых людей таким образом отбирали на военную службу с вероятностью участия в боевых действиях во Вьетнаме. Это была лотерея: тех, кто родился 14 сентября, в 1970 году призывали первыми, с призывным номером 001. Мы подбадривали друг друга, пока все новые и новые бумажки прикреплялись к доске. Парню, с которым я встречалась, выпал номер 042, а еще паре наших друзей – более поздние номера. Было невозможно вообразить, что жизни людей зависят от этих клочков бумаги, заключенных в жалкие пластиковые капсулы, – они казались слишком маленькими, чтобы вместить в себя будущее такого количества людей.

Тот факт, что в нашем мире происходит сдвиг тектонических плит, я осознала еще до того, как покинула свой родной город. Как-то в пятницу в 1963 году всех учеников моей средней школы собрали на трибунах спортзала. Вечером намечались танцы, которые для детей средней школы были весьма важным событием, и я подумала, что нас собирают по этой причине. Когда директор упавшим голосом объявил, что был застрелен президент Кеннеди, зал затих. Мы сидели в молчаливом шоке, пока директор объяснял нам, что приехали автобусы, которые должны пораньше развезти нас по домам.

Следующие два дня вся страна была в трауре. Все было закрыто, люди плакали на улицах, не стесняясь. Большая часть Америки была прикована к экранам телевизоров, наблюдая в воскресенье за трансляцией из полицейского департамента Далласа. Семья Джейкобс смотрела телевизор в доме Ма. Там мы и увидели в прямом эфире, как выскочил Джек Руби, выстрелив Освальду в живот. В этот ужасный момент суровая реальность 1960‐х оставила позади замок моего идиллического детства. Но это было только начало. В этом десятилетии нам предстояло потерять Мартина Лютера Кинга и Бобби Кеннеди, также погибших от пуль террористов, и смерти этих гигантов потрясли страну до основания.

Вместе с тем, несмотря на все это, наша жизнь в Уиллоу-Гроув по-прежнему была далека от политических бурь, протестов, дебатов, и начала существования контркультуры. Моя жизнь крутилась вокруг школы, скаутских собраний, чирлидинга и походов в Dairy Queen^[8]. Мама и папа никогда открыто не говорили о политике, хотя мы знали, что они зарегистрированы как республиканцы. Мы видели в газетах отблески происходящего в мире, слышали, как родители обсуждают наркотики и рок-н‐ролл, но в целом это был лишь фоновый шум. В подростковом возрасте я сосредоточилась на школе, на летних подработках и хороших оценках.

Но, когда мне исполнилось восемнадцать и начался мой первый академический год в Делавэрском университете, я вдруг вблизи увидела те трещины, которые раскололи наше общество.

Как и большинство американцев, мы с друзьями прилипали к экранам телевизоров каждый вечер. Мы были первым поколением, которое наблюдало за продолжающейся войной в вечерних новостях. Мы видели хронику кровавой бойни по телевизору: напалмовые бомбы, резня в Ми Лай, видели раненных и подвергшихся пыткам молодых солдат. Мы видели покрытые флагами гробы. Мы обнимали своих друзей, прощались с ними перед отправкой на войну и чувствовали их страх. Мы пытались не представлять себе те ужасы, с которыми им предстоит столкнуться.

Собственно война не забрала жизни никого из знакомых, но один из моих друзей был ранен – прямо здесь, дома.

В мае 1970 года я смотрела вечерние новости. Начался специальный репортаж. Национальная гвардия в Огайо открыла огонь по протестующим студентам в Кентском государственном университете. Четверо были убиты. Когда на экране появились имена убитых и раненых, я с ужасом увидела среди последних имя Скотта МакКензи. «Это что, наш Скотт?» – подумала я. Скотт из школы Каунсил Рок? Разумеется, он не мог быть ранен нашей Национальной гвардией. Однако быстро сделав пару телефонных звонков, я поняла, что мог.

Мы видели покрытые флагами гробы. Мы обнимали своих друзей, прощались с ними перед отправкой на войну и чувствовали их страх. Мы пытались не представлять себе те ужасы, с которыми им предстоит столкнуться.

Скотт был постарше меня, ему было двадцать два, и он следил за порядком во время демонстраций в Кентском университете. И несмотря на то, что сам он был против войны, в тот день он не находился среди протестующих. Он наблюдал за происходящим, когда раздались выстрелы. Поначалу он подумал, что гвардейцы стреляют холостыми. А потом пуля попала ему сзади в шею и вышла через лицо.

Другой студент смог быстро доставить Скотта в университетский медицинский центр, и в конечном итоге физически он полностью восстановился после ранения. Но шрамы остались, и душа нашей нации изменилась навсегда. Волна возмущения захлестнула страну. Последовавшие протесты были столь массовыми, что охватили сотни колледжей и университетов по всей стране.

Меня воспитывали в вере в высокие моральные качества нашего народа. Но все, что я могла видеть в вечерних новостях, это было равнодушное отношение к жизни – к жизни тех людей, которые гибли на бессмысленной войне, к жизни молодых людей, которые противостояли своему правительству, требуя мира, к ни в чем не повинным семьям в далекой стране, вовлеченным в геополитические игры. Я не помню, чтобы протесты проходили в нашем кампусе, но, если бы проходили, то не пошла бы протестовать. Что, думала я, мой голос привнесет в этот хаос? Что он будет значить для правительства, которое нас вообще не слушает?

Несмотря на чувство безысходности из-за войны, я была благодарна за свободу, которую обрела в колледже. Я сменила свою консервативную одежду на джинсы клеш, сабо и отрастила волосы до пояса. Кстати, то же самое сделали некоторые из парней, с которыми я встречалась. Внезапно все старые правила будто перестали действовать.

Феминистская революция была на подходе, и активистки типа Глории Стайнем и Бетти Фридан призывали женщин самим распоряжаться своими жизнями. Впервые у меня открылись глаза на полнейший дисбаланс между мужчинами и женщинами в нашем обществе. Лишь немногие женщины занимали должности в органах власти, в корпорациях, а также были первыми в таких сферах, как медицина, наука и политика. Предполагалось, что женщины сидят дома, а те из них, кто работал, редко получали ту же зарплату, привилегии и возможности, которые имели их коллеги-мужчины. В большинстве мест женщины даже не могли взять кредит. Я ощутила эту дискриминацию на себе, когда за мою первую преподавательскую работу мне предложили $7500 в год, тогда как мужчина на такой же должности получал $10 000.

Впервые у меня открылись глаза на полнейший дисбаланс между мужчинами и женщинами в нашем обществе. Лишь немногие женщины занимали должности в органах власти, в корпорациях, а также были первыми в таких сферах, как медицина, наука и политика.

Даже будучи молоденькой девушкой, я знала, что, несмотря на то, как любила свою роль домохозяйки моя мама, я не хочу такой же судьбы для себя. В старших классах мама была круглой отличницей, но колледж она бросила, чтобы посвятить свою жизнь моему отцу. Забавно, но я никогда не спрашивала у мамы, какую карьеру она бы выбрала. Насколько я могу судить, отец и мы, дети, были ее жизнью – утром, днем и вечером. Возможно, у нее были и другие амбиции, но мы о них так никогда и не узнали.

Когда отец уходил утром на работу, мама занималась домашними делами и нами. Она никогда не обедала с друзьями и не смотрела телешоу. Ее единственной страстью было чтение. Часами она могла сидеть в угловом кресле и читать или решать кроссворды – и выглядела при этом вполне довольной.

Мне хотелось иной жизни. Когда я была девочкой, я мечтала, глядя на рекламу в журнале Parade, который доставляли вместе с воскресной газетой. Это была реклама виски Seagram, изображавшая два больших особняка, стоявших бок о бок. Я смотрела на них и воображала себе разные пути, по которым может пойти моя жизнь. Мне хотелось приключений, независимости. Я хотела пожить в домах, совсем не похожих на мой, и посмотреть, какой из них мне подойдет.

Итак, я получала образование и планировала карьеру, следуя, в определенном смысле, по стопам Ма Годфри. В Делавэрском университете я впервые смогла увидеть путь к своей цели. А в окрестностях кампуса я исследовала, что может преподнести мне жизнь. Я объездила на велосипеде весь Ньюарк, гуляла допоздна, встречалась с друзьями в барах, и мы выпивали. Как и для многих юных студентов, колледж был для меня началом взрослой жизни, и я не могла дождаться дня, когда узнаю, куда же приведет меня эта дорога.

Кампус университета был небольшим, и друзей заводить было легко, потому что ты постоянно видел одни и те же лица и там, и тут. Вот так я и встретила компанейского молодого парня из Уилмингтона, студента по имени Фрэнк. Мы с ним поздоровались и случайно остановились поболтать. Вскоре я узнала и запомнила его фамилию: Байден. Фрэнк Байден.

Мы с ним поздоровались и случайно остановились поболтать. Вскоре я узнала и запомнила его фамилию: Байден. Фрэнк Байден.

Фрэнк – младший брат Джо, но, разумеется, на тот момент я ничего не слышала о Джо Байдене. Джо тогда был членом муниципального совета округа Нью-Касл, чиновником местного масштаба, от которого никто не ожидал выдвижения в сенат. И, по правде говоря, я даже не заметила, когда он включился в предвыборную гонку, потому что абсолютно не интересовалась политикой, не говоря уже о выборах. Я никогда не следила за кампаниями и не изучала политологию. Но в конце концов участием Джо в выборах очень заинтересовался кое-кто другой – мой муж.

В год, когда я поступила в колледж, это был 1969‐й, Rolling Stones выпустили песню You can’t always get what you want, а я влюбилась в высокого экс-футболиста, который водил быструю желтую «Кама́ро». В следующем году мы поженились. Мне тогда было всего восемнадцать. Оглядываясь назад, можно подумать, что наши отношения были ошибкой юности. Однако в то время я действительно верила, что мы созданы друг для друга. Он был харизматичен, предприимчив и вскоре запустил собственный бизнес. Мы снимали модный современный дом. Внезапно я стала не просто студенткой, которая ест дешевую еду и живет в студенческом общежитии, я стала женой. Я покупала продукты на двоих и украшала наш дом. Мои родители не возражали. В принципе мой избранник им нравился. И, что самое важное, я думала, что встретила такую же любовь, как у них, обрела партнерство, построенное на верности и преданности. Какое-то время мы были счастливы. Я нашла своего прекрасного принца и была уверена, что счастье будет длиться вечно.

Внезапно я стала не просто студенткой, которая ест дешевую еду и живет в студенческом общежитии, я стала женой.

Муж интересовался политикой гораздо больше, чем я, и в ходе сенатской кампании был ярым сторонником Байдена. Летом 1972‐го я стала находить агитационные брошюры Байдена на кухонном столе. Это была не просто кампания с сомнительным результатом – она казалась безнадежной. Джо был молод: ему исполнялось тридцать, законный возраст для того, чтобы занять должность сенатора, только после выборов. Он соперничал с республиканцем, сенатором Боггсом, в штате, где демократы не считались конкурентоспособными. Команда Джо состояла не из известных специалистов в области политики, а из членов его семьи: кампанию вела его сестра Вэл. У него не было таких источников финансирования, как у его оппонента, а традиционные крупные игроки не поддерживали его, потому что он отказался в дальнейшем представлять их интересы. В какой-то момент, чтобы остаться в гонке, ему пришлось повторно заложить дом.

Ни один человек в здравом уме не поставил бы тогда на Байдена, но при этом ему удалось добиться отклика в небогатых домах, кофейнях и барбершопах по всему штату. И он произвел определенное впечатление на моего мужа.

Я по-прежнему посещала колледж, сдавая от двенадцати до пятнадцати зачетов в семестр, поэтому не обращала внимания на предвыборную гонку. Чего мне ужасно хотелось, так это избавиться от гигантской стопки листовок Байдена на нашем маленьком кухонном столе. Однако в ноябре Джо Байден потряс весь политический мир. Вплоть до утра дня выборов он отставал по результатам опросов, но к вечеру совершил невозможное и вырвал победу с перевесом примерно в три тысячи голосов. Радостное удивление несколько захватило даже меня. Мне пообещали хороший ужин после празднования победы и уговорили пойти на него.

Вечеринка была в отеле Du Pont в центре Уилмингтона. Это элегантный отель в историческом здании с мраморными лестницами, мозаичными полами и хрустальными люстрами. В зале царило волшебное ощущение, словно произошло чудо, а мы все – его свидетели. Людей было много, все праздновали и поздравляли друг друга. Толпа вибрировала энергией, но для меня это было несколько чересчур: шум, растущий градус эмоций. Я уже была готова отказаться от обещанного мне ужина, когда заметила светловолосую женщину, которая шла сквозь толпу, пожимая всем руки и приветствуя людей.

Это была Нейлия Байден, жена Джо. Я как-то спонтанно решила с ней поздороваться. Подошла, протянула руку и сказала: «Поздравляю с победой!»

Она обладала легкой, естественной красотой, и поэтому выглядела не вполне уместно в этой возбужденной толпе. Даже будучи окруженной незнакомцами, состязавшимися за ее внимание, она казалась спокойной, тепло и искренне улыбалась. Даже издалека было видно, как она счастлива, – счастлива и невероятно горда. Это была Нейлия Байден, жена Джо. Я как-то спонтанно решила с ней поздороваться. Подошла, протянула руку и сказала: «Поздравляю с победой!» Она взяла мою руку, мило улыбнулась и ответила: «Большое спасибо!» Я мало что о ней знала, но в тот момент подумала, как колоритна ее семья: красивый молодой сенатор, пытающийся сделать мир лучше; прекрасная любящая жена, всегда поддерживающая его; трое замечательных детей. Вот они здесь, и весь мир у их ног, они стали частью политической элиты, они победили.

Мы не стали задерживаться на вечеринке, потому что ужин интересовал меня больше, чем политические речи. Тем вечером я не увидела Джо Байдена, но встреча с Нейлией запала мне в душу.

Чуть больше месяца спустя, 18 декабря 1972 года, я слушала радио по дороге в кампус, когда ехала на один из последних экзаменов. Тогда диктор прервал программу, чтобы сообщить, что жена Джо Байдена, Нейлия, и ее маленькая дочь Наоми погибли в автокатастрофе. Они везли домой только что купленную рождественскую елку. Сыновья Бо и Хантер тоже были в машине, но выжили.

После этой новости я уже ничего не слышала. Я припарковалась на студенческой стоянке и выключила зажигание. Нейлия умерла, умерла и ее маленькая девочка. Это было так несправедливо – забрать мать у ее детей. Забрать у отца дочь. У Джо Байдена было все, и вот в одну секунду все рухнуло.

Даже после того, как мы с Джо поженились, я не могла представить себе эту боль. Не могла представить опустошение, которое он пережил, потеряв так много и найдя в себе силы двигаться дальше. Я сопереживала ему и изумлялась его силе. И я узнала подробности: он думал, что никогда не сможет восстановиться, а от мыслей о самоубийстве его отвратило лишь понимание того, как он нужен своим маленьким сыновьям. Но ощутить пережитого им в полной мере я все равно не могла, до тех пор, пока годы спустя не умер Бо. А как могло быть иначе? Подобную скорбь невозможно понять, пока не столкнешься с ней лицом к лицу. Пока она не захватит тебя и не заставит думать, как это возможно, что ты по-прежнему так похож на человека, о котором теперь можно только вспоминать. Ты молишься и просишь повернуть время вспять. Ты ищешь объяснений. Ты пытаешься понять причину, но ее нет. Нет причин для потери ребенка, есть только дни, которые продолжают идти, и люди, которые остались и поддерживают тебя в твоей скорби.

Тем холодным декабрьским вечером жизнь на мгновение остановилась, и я молилась за семью Байден. Это было единственное, что я могла сделать.

Мои родители любили друг друга до самой смерти. Даже в старости они были игривы и нежны друг с другом. Они любили преданно и без условий. Брак для них был навсегда. И я знала точно и без сомнений, что так должно быть и у меня.

Вот почему, когда мой брак распался, я растерялась. Я в растерянности наблюдала, как все ускользает сквозь пальцы, а я даже не могу понять, как это удержать. Мы были молоды, и достаточно быстро мы стали развиваться в разных направлениях. Это началось, когда я поняла, как важно иметь финансовую независимость, особенно женщине. Моя дочь подтвердит вам, что я вбивала ей в голову эту мысль с ранних лет. И даже теперь это одна из тех вещей, которые я продолжаю подчеркивать, общаясь с женщинами в своей аудитории и с молодыми студентками, наставницей которых являюсь. Это и еще то, что вы не всегда будете готовы к поворотам судьбы. И в данном случае я как раз была не готова.

Я не могла довольствоваться фальшивой любовью. Правда ошеломила меня, словно рассеялись какие-то чары: я собираюсь развестись.

Я пыталась работать над нашими отношениями. Я думала, что смогу вернуть наш брак к жизни. Но мне следовало отделять свое представление о том, какой должна быть моя семья, от реальности наших отношений. Вскоре я осознала, что треснувшее не подлежит склеиванию. Я не могла довольствоваться фальшивой любовью. Правда ошеломила меня, словно рассеялись какие-то чары: я собираюсь развестись.

Я не помню, были ли у меня в те годы знакомые, которые развелись. Сама мысль об этом меня ужасала. Это означало поражение, а в своей молодой жизни я еще никогда не терпела подобных поражений. Я подвела родителей – особенно папу. Я подвела саму себя. Я чувствовала себя ужасной и ущербной, растерянной и пристыженной.

За один опустошающий год я прошла путь от мысли, что у меня есть все, до ощущения надломленности и одиночества. Я стала сомневаться, смогу ли я найти свою любовь, будет ли у меня когда-нибудь своя собственная семья. Как я смогу снова отдать кому-то свое сердце? Как я смогу снова рискнуть оказаться в столь униженном положении, испытать эту боль? И как мне понять, кто же я на самом деле?

Я собрала осколки своей жизни и спрятала их. Родители меня поддержали. Они предложили мне пожить у них, но я отказалась. Я хотела продолжать жить самостоятельно. Мне казалось, что мой бывший муж думает, что я без него пропаду, и я поставила себе цель доказать, что это не так. Я решила уехать из Ньюарка – от кампуса, от баров, от самого большого разочарования в своей жизни.

Я сняла небольшую квартиру в Чаддс-Форд, Пенсильвания, примерно в двадцати милях от университета. Это был таунхаус с одной спальней, скромный, но для меня одной вполне подходящий. Я заглушала свою печаль упорными занятиями и сосредоточилась на завершении учебы. Я встречалась с мужчинами, не рассчитывая на нечто большее. Я забыла про сказки со счастливым концом и пыталась вновь стать тем храбрым человеком, которым привыкла быть. Я включала музыку погромче:

You cant’t always get what you want

But if you try sometimes you just might find

You get what you need^[9].