Зимние Дацзыбао

Это, кто не в курсе, Библия. Паралипоменон. Вторая книга, глава десятая. Исключительно полезное чтение для финансово-экономического блока и высших чиновников на местах, в рамках скреп, доверия низов верхам, а также того, как надо себя с низами вести и какие слова говорить, а от каких воздерживаться, чтобы власть и деньги сохранить. Почитали бы, что ли?

* * *

Полон интернет гневных, обличительных постов насчёт всего, что сопровождает Девятое мая. Патриотизм воспитывает, милитаризм и готовность воевать с внешним врагом. Детей к этому приучает. Вместо того, чтобы непрерывно проливать слёзы над павшими, памятники ставить на могилах погибших на территории страны нацистов и молчать в тряпочку, когда в Европах наши памятники сносят. Вызывающе неполиткорректное поведение. Опять же, «Бессмертный полк», парад Победы и прочее раздражающее. Плюс собор армейский в парке «Патриот». Плюс перевооружение, сорванная приостановка оборонной промышленности под предлогом коронавируса, успешная операция в Сирии, Крым, Донбасс, российские военные в Ливии и ЦАР, и много что ещё.

В принципе, людей понять можно. Одни искренне, другие за компанию с первыми, а третьи и небескорыстно, борются за то, что полагают правым делом: обеспечение поражения страны в случае потенциального столкновения с любым из её вероятных противников. В первую очередь с Соединёнными Штатами. О том, почему это – единственный путь к цивилизации, сворачивать с которого нельзя ни в коем случае, тома написаны. На протяжении более чем поколения на эту тему талдычат на каждом углу. Многие в верхах на этих идеях выросли. Так что битва за финансы военных и оборонщиков с финансово-экономическим блоком – по этой части, а вовсе не обычное сражение Кащея с сундуком злата с Микулой Селянинычем и милитаристами его.

Опять же, помимо банкирского сообщества с возвышающейся над ним коллективной статуей силуано-набиуллинского и чубайсо-кудринского типа, есть и сообщество преобразователей всего сущего на новый, модернизированный лад, по направлениям. Там экс-премьер со всеми министрами, которые до него, при нём и после него были и будут, на тему медицины, науки и образования, ректор «Вышки» со своими теоретиками «как бы образования», «Эхо Москвы» с Веником и прочий засадный полк стирания страны в порошок. У Одиссея гомеровского на Сцилле с Харибдой именно так сирены работали. Сладким пением убаюкали, и на скалы. Или просто: хапнули пастью жадной, зубастой – хрясь, пополам!

Никакая стратегия развития такой чучи не выдержит: коллективный диссонанс возникнет, чреватый коллапсом системы и её отторжением. Равно как и тактика. Какая ж это тактика-стратегия: стирания всего, более или менее работающего, в порошок, с заменой хрен знает на что? Но тут ни тактики, ни стратегии не просматривается – просматривается невесть что на тему реагирования в последний момент, когда уже к глотке подбираются. Либо нечто такое хитровымудренное, что и подумать нельзя, чего хочет и к чему клонит начальство. Как у Стругацких: «Тихо, тихо ползи, улитка, по склону Фудзи, вверх до самых высот!» Что есть в оригинале – хайку Иссы Кобаяси. Вот от непонимания происходящего авторов гневных пашквилей и пучит.

С одной стороны – все ИХ при власти и во власти. И на некоторых направлениях только они и есть. С другой, самих их там нет и шансов на возвращение во власть, к уху Первого, у них нет. При Е. Б.Н. они там были и умами народонаселения плотно владели. Или полагали, что владеют. А теперь раздрай в интеллигенции. С Крыма пошёл. Тошнит от попыток внедрить объективное видение истории, в рамках которого нет своих и чужих. От того, что надо своих осуждать и притаптывать, а врага, бедного, несчастного, жалеть и мемориалы ему ставить – тем более. А от вечных требований извинений вообще хочется сказать: так им всем и надо. Которых за дело побили, так и вообще хорошо. А которых за компанию, так и Б-г с ними. В Катыни, не в Катыни… А тут ещё Девятое мая опять не по их лекалам. Пересолили ребята со своими стонами и посыпанием голов пылью. Достали очень. И кто им теперь виноват?

* * *

На дворе трава, на траве дрова, майские грозы идут, сакура расцветает. Она в Подмосковье, вроде как, не должна, но поскольку неграмотная и книжек не читала – расцвела. Второй год уже цветёт, и ничего. Опять же, груша, яблони, сливы, черёмуха… Если дождями не побьёт – опять урожай ломовой будет. Варенье, повидло и компоты варить – не переварить. Сахар заготовлен – ждёт. А что не сварится, то заморозится. Как та же малина со смородиной. На спирее, опять же, цветочки пошли, мелкие, декоративные. И на газонах – тюльпаны, очитки и что-то мелкое, сиреневое. Да и лютики с одуванчиками, которые самое время корчевать, пока они жёлтые и белым их пухом всё вокруг ещё не усыпано. А так – красиво вокруг, и пахнет хорошо. И так весь год – до осени.

Птиц – море. Весна весной, но пока кормушки полные, на семечки такая орава прилетает… В основном певчие. К стандартным снегирям и синицам присоединились зеленушки, щеглы, соловьи, чижи, малиновки, зяблики и прочая мелочь. За компанию к ним периодически летят проверить, как дела, сойки, сороки, свиристели, и появился на участке собственный дятел. На кой чёрт ему местные растения, когда лес под боком, непонятно, но прилетает периодически. Молодой, наверное. Любопытный. Кот на это смотрит – дуреет от изобилия пернатой дичи. Зависает, как бомж у окна дорогого ресторана. Но отрывается на карасях. Они как раз в пруду отмёрзли, пошли у берега бока нагуливать – он их с отмели лапкой цепляет.

За забором, где под самоизоляцию приставы самострой многолетний местного истринского мусорного мафиози снесли, потихоньку зарастает бурьяном слежавшаяся мусорно-грунтовая свалка. Как вспомнишь, какой луг под ней похоронен, так вскипает… Есть же люди, которых к стенке поставь – воздух чище будет. Но природа потихоньку берёт своё. В речке, повыше по течению, ближе к ключу, которую эта тварь рода человеческого нагло грунтом заваливала, ни Б-га, ни людей не боясь, бобры хатку построили, и теперь там длинное озеро. По берегам они кой-какой лес валят, запасы делают, но вода очищается, а сваленные деревья много кого привлекают. Что называется – восстановление биоценоза в действии.

Вороны и ястебки в небе промелькивают. Кабанов и лосей пока не видно – одни следы. А с зайцами и лисами пока дефицит. Ну, может, к осени появятся. В соседнем лесу их много, а на одном из поселковых огородов хозяева грядку-другую капусты завели. После чего молодой и чрезвычайно непуганый заяц начал прямо через забор проскакивать и по дорожкам гулять, или насквозь, мимо домов в лес напротив бегать. Коты, йорки и померанские шпицы ему до лампочки, а из крупных у местных только старенький ретривер, тех же лет чёрный терьер да пара ризеншнауцеров, размером с него самого, – для охоты никак не приспособленных. Ну, ещё в одном доме родезийский риджбек живёт, но он за забором – и не из-за зайцев. Серьёзный зверь – на свободном выгуле держать не стоит. Не Африка.

В большом мире – бардак бардаком. Нефтяные цены лежат, по коронавирусу мы уже вторые после Америки, экономика в провале и завале, чем больше начальство мер по борьбе со всем, что на страну свалилось, предпринимает, тем меньше верится, что окончится благополучно, и не только у нас. Трамп у себя несёт невесть что, Нетаньяху у себя, европейцы вообще кое-как справляются, от ссылок на демократию, как светоч человеческой цивилизации, хочется сразу в морду дать, но Китай утверждает, что со всем справился. А справился он или нет – кто его разберёт. Тем более что американцы их всякими разными карами пугают, и чем всё кончится – никто не знает. Но жизнь продолжается. По крайней мере у нас, в Берендеевке. И это прекрасно.

* * *

Так осточертело писать о политике и политиках… Новости ими забиты. Кто что сказал, кому и почему сказал, чего не сказал, что имел в виду. Какие будут последствия в мире (!) от того, что где-то кто-то что-то сказал – или сделал. Холера – никаких!!! А почему? – спрашивает на полном серьёзе человек, представившийся корреспондентом и зачем-то назвавший имя и фамилию, – кому бы они были нужны, кроме его папы с мамой и работников ЗАГСа. Потому, что ты дурак, раз дурацкие вопросы задаёшь, хочется ему ответить. Но он же, в принципе, не виноват.

Виновато его начальство в недоношенной капсюльке, где он работает, которая себя средством массовой информации называет. Школа виновата, которая, с её ЕГЭ – не школа вовсе, а так, курсы по натаскиванию для сдачи идиотских тестов, подготовленных для превращения нормальных детей в таких же дебилов, как те, кто отечественным образованием командует. Те виноваты, кто их на все их посты назначил – от министерских до начальника московского городского образования. Так что если их когда-нибудь с их сверхвысоких постов попрут, то из-за этого. Ну, и из-за медицины и науки, с которыми они сделали то же самое.

Но раз не про политику, тогда про что? А про то, чего уже нет и больше не будет. Давно нет, и даже дома, в котором оно было, нет. Снесли. Ещё после кризиса 2008 года. Старый был дом. И ресторан, о котором речь, тоже был уже тогда старый. Тридцать с лишним лет на этом месте находился – на нью-йоркском Манхэттене. «Аргентинский павильон и гриль». Асадо делали на открытом огне. Газовая горелка, решётка, ничего особенного. Аргентинское мясо и такое же вино. Чилийское вроде лучше. Но к аргентинскому мясу надо родное. Правильное вино к правильному мясу – как хорошо подогнанные к шпаге ножны. Гладко идёт, и на душе легче.

Есть люди, которые полагают, что лучше, чем мираторговское мясо, в мире нет. Ну, у каждого свой секс. Они настоящего аргентинского не пробовали. Бразильского. Южноафриканского – особенно горб у зебу нежен. Японского, правильно приготовленного, мраморного. Как там у Гайдая было? «Кому и кобыла – невеста». Вот это про разницу между настоящим мясом, которое после правильного приготовления ложкой можно резать, и тем, что у нас пока сходит за мясо премиум-класса. Это как разница между политиком и государственным мужем – или леди. Почувствуйте разницу. Но, раз уж о политике ни-ни, вернёмся к воспоминаниям.

Уже и не вспомнишь точный адрес. Сорок восьмая или сорок шестая улица, между Пятой и Шестой или Шестой и Седьмой авеню. Ресторанная. Что точно – идти надо было на Вест, к Гудзону. Официанты пожилые, седые, спокойные как удавы. Старый седой манхэттенский негр с хорошо развитым чувством собственного достоинства (не будем позорить их, называя афроамериканцами, – это Обама им был, со своим кенийским папашей-алкашом и мамашей, от которой осталась масса снимков неглиже в стиле бурных 60-х), знающий и любящий свою работу до мелочей – это столп американской кухни, которая на самом деле ЕСТЬ, что бы по её поводу ни говорили и ни писали те, кому, в отличие от автора, не повезло с ней лично познакомиться.

Чоризо и чурраско, водяной кресс-салат и зелёный, на хорошем оливковом масле, чимичурри, чёрный фасолевый суп и яблочный пан-кейк, фламбе, прямо у стола облитый крепчайшим спиртным и подожжённый – Г-ди, как это было здорово! Там назначались встречи с друзьями, пока их ещё не разделила насмерть крымская тема. Там удавалось расслабиться после сумасшедшего, но успешного дня в окружении людей, к которым в обычной жизни было на пушечный выстрел не подойти, но по еврейской линии… Специфика жанра – случайно попал в поле зрения, ещё в 90-м, и так с тех пор оттуда и не выпадал. Да и до сих пор… Нет никакого мирового правительства и не будет – есть телефонная книжка и случайное попадание в правильное время в правильное место. А дальше всё от тебя зависит.

Методом проб и ошибок подобран был точный набор. Попадание в десятку – персонально и на все времена. Восемнадцатиунциевый чурраско. Ни больше, ни меньше. Грубо говоря, полкило нежнейшего, полосой, зажаренного с крупной солью на решётке мяса, сочного, как предвыборные обещания мэра, но, в отличие от них, настоящего мяса, без всякого обмана. С травяным, чесночно-оливковым чимичурри – идеально. Хлеб не собственной выпечки, без московских извращений, но свежий, из соседней пекарни. Перед мясом – водяной кресс-салат. Шикарная штука, если знать, как его готовить. Или, зимой, наваристый, коричнево-чёрный фасолевый суп. Так согревает, если поперчить его от души… После – яблочная оладушка размером с тарелку, карамелизованная, с огня. И вино. Красное, бутылку. И можно жить дальше.

Потом выходишь на улицу. Уже ночь – с поправкой на манхэттенские огни, из-за которых темно по-настоящему там не бывает никогда. Если остановился в отеле, лучше пройтись. Если нет – доходишь до угла, голосуешь… Более или менее сразу такси остановится. За рулём, как правило, сидит человек из Африки, Пакистана или Бангладеш, который город знает хуже тебя раз в десять, а за пределами Манхэттена вообще почти не бывал. Так что отслеживаешь путь и периодически даёшь ему ценные указания насчёт направления – «дирекшнс». Главное, чтоб он хоть немного рассекал по-английски. Или, точнее, на том сленге, который за него сходит в Городе Большого Яблока, он же Багдад над Подземкой нашей юности…

Давно это было. Теперь ни того ресторана нет, ни здания, в котором он когда-то был, ни того Нью-Йорка, в который приходилось ездить чаще частого. Изъезженного на метро и такси, а до того, когда денег было мало, а сил много, исхоженного пешком вдоль и поперёк. Ещё до кризиса и санкций. До Обамы и Трампа. Когда будущее было непонятным, но светлым, и в него стоило верить, а невозможных вещей не было в принципе. Всего-то надо было отбиться от бандитов и аферистов, не ожидать ничего от государства, ждать от которого было нечего, заработать пару миллионов и помочь тем, кто был умнее тебя и знал то, что в мире мало кому удавалось узнать, но деньги зарабатывать не умел. Хорошее дело – молодость.

* * *

У каждого, кому с этим в детстве повезло, родители разрешили, или сами держали кого – свой любимый зверь. У внучек: у одной рыжий с тёмными подпалами (официально это называется – оранжевый соболь) померанский шпиц-девочка, Джерри-Ли: пару кило меха и, в районе хвоста, белого пуха, звонкого лая (передвижной сторож-звонок), невероятной прыгучести и нахальства. С младенчества вместе: подружки. У другой кот Мурчик – серый с рыжинкой, полосатый, «цвета скумбрии», с белой грудкой и такими же «носочками» на передних лапках, охотник, кастрированный по медицинским соображениям, но боец. Она его не даёт ругать и подкармливает выловленными в пруду карасями. Он её терпит. Не царапался никогда, даже когда она его в нежные годы за хвост пыталась поднять. Возможно, пенсию зарабатывает, постепенно приручая хозяев. С немалым успехом.

У внука было две живших параллельно, но в разных местах животинки. Трёхцветная кошка невестки Мэри, со сложным ревнивым характером и мягкой, до изумления шелковистой шкуркой, подобранная в Питере на улице ещё котёнком и полжизни там прожившая, так что Москва ей не пришлась по душе, как с питерскими часто и бывает. Он её по малолетству любил пугать, за что ему врезали лапкой от души. Так что, когда в семье появилась младшая сестра, кошку, любя, но от греха подальше, увезли к родителям – в Казахстан. Где они её холили-лелеяли, и там она закончила свои дни, когда настал её срок.

Вторым – уже в возрасте, но чрезвычайно любимым животным была девочка-пекинес жены, Гакусей Зянь-Вэй, по-домашнему – Зуля. Маленькая, что называется – «рукавная» собачка. Бывают такие, хоть и редко. Два кило весу, а в зимнем меху и отъевшись – два с половиной: палевая шерстяная варежка с глазами-пуговками и хвостом-султаном. Тоже прыгучая, храпевшая во сне, как подвыпивший биндюжник, как с собачками такого типа всегда и бывает. Упрямая до чрезвычайности, любопытная, храбро защищавшая бабушку от курьеров, приносивших ей пенсию, но категорически не игравшая с собаками, – напугали в детстве. Набросилась на неё, ещё щенка, соседская эрделька, дурная на всю голову, навеки отбив охоту общаться с кем угодно, если он на четырёх лапах.

Хотя за воронами и голубями она гонялась страстно. Вороны на это, надо сказать, смотрели с большим юмором. Умные птицы и для маленьких собак очень опасные. Стоит учитывать. Но вот чего Зуля не любила, так это гулять. Её бы воля – из дома бы вообще не выходила. То ли дело – лежать на коврах. Грязь уличная её вводила в ступор. Да и когда погода была хорошей, собаку приходилось относить подальше от дома и там ставить на траву или тропинку. После чего она двигалась прямо к подъезду, как подвыпивший моряк к родному кораблю, словно в неё был встроен компас. И если не соизволяла по дороге сделать свои дела, её приходилось относить опять – в другую сторону.

Единственное исключение – свежевыпавший снег, по которому низко посаженная, со своими короткими, прикольно кривыми лапками, но чрезвычайно опушённая мадам Зуля ходила с удовольствием, и даже могла позволить себе по нему покататься-поваляться, как персонаж русских народных сказок. В последние годы жизни, в посёлке, на природе, ей было гулять интереснее. Клинкерные дорожки, трава… Очень любила с хозяйкой в жару полежать на крыльце, в теньке. Когда одной особенно снежной зимой намело сугробы под самый верх внутреннего забора, на метр с лишним, с удовольствием по твёрдому насту бродила между кустами, обнюхивая торчавшие из снега прутья с остатками листвы. Правда, на сугробы её приходилось забрасывать, зато спускалась она сама, прыжками, гордая и явно очень довольная собой.

У жены в семье тоже была собачка, папина. Крошечный японский пинчерок, с характером самурая и преданностью истинной японской женщины. Капризная, признававшая за хозяина только главу семьи, а всех остальных её членов терпевшая через силу. Что не способствовало любви к ней детей, которых она периодически покусывала, так что собственные любимые собаки у них появились уже в зрелом возрасте – и то случайно. Помянутую выше пекинеску купили, гуляя по Арбату с дочкой, зайдя на выставку щенков и котят, провести время. Умная заводчица предложила взять её на руки – псица глянула жене в глаза, вздохнула, и в неё тут же влюбились. Ну, кто видел щенков-пекинесов, тот понимает. Так с тех пор в семье и жила – тринадцать лет. Куча была проблем с медициной, да и умерла от сердечного приступа, хотя её несколько лет с того света вытаскивали, но счастья, когда тебя с восторгом, преданно глядя в глаза и крутясь юлой, встречают у порога, столько…

Своя первая собака была лаечка. Маленькая, западно-сибирская. Точнее: ненецкая оленегонка – он же ненецкий оленегонный шпиц. Умнее пса встречать не доводилось. Принёс его брат в кошёлке, крошечным чёрно-белым щенком-потеряшкой, которого они с его девочкой нашли в новостройках. Папа, который хорошо помнил, как он хоронил семейную овчарку, словно близкого родственника, брать никого не собирался, так что щенка принесли «на денёк-два», пока девочка, с которой брат его нашёл, с хозяйкой не договорится. Через неделю к щенку, оказавшемуся чрезвычайно умным и принципиально терпевшим, пока его не выводили из квартиры, а на лестничной площадке ходившим только на подстеленную газету, привыкли. А через две полюбили и оставили жить навсегда. И прожил он в семье семнадцать лет. Назвали пса Диком, в честь героя «Чёрной стрелы» Стивенсона. Другого такого пса уже не будет…

Собакен вырос небольшого роста, по колено, пушистым до чрезвычайности. Быстрый, как молния, – пока не подрос до шлейки, выгуливали втроём, загонять обратно в кошёлку. Шёл кругами, как оленей пас. Погода его вообще не волновала – дождь, не дождь… Хотя зиму он любил больше всего – опускал морду в снег по самые глаза и пёр как бульдозер, только снег вокруг бурунами расходился. Катался в нём так, что снежная пыль облаком стояла. Шерсти с него начёсывали столько, что её не на один пояс от радикулита хватило. Эффектная чёрно-белая масть, с чёрным чепраком на спине, таким же пятнышком на плече, потрясающая чёрная маска на морде, выразительная, с бакенбардами и опушёнными ушами…

Очень весёлый, грозный с врагами и дружелюбный к знакомым, а уж с друзьями – не разлей вода. Особенно со старинным другом семьи, дедушкиным сослуживцем-одесситом, военным моряком и великим собаколюбом, приезды которого чуял заранее и всех о них предупреждал, когда тот был ещё на Киевском вокзале, притом что семья жила через весь Кутузовский, на площади Победы. Это было исключение из правил, но там отношения были особые. Дядя Миша собак не просто любил: он с ними разговаривал исключительно на «Вы», с подчёркнутым уважением. Собаки от этого старого холостяка балдели все без исключения, знакомые и незнакомые. Что называется, дал Б-г талант человеку. При этом Дикуша тех, кто его боялся, деликатно обходил, не навязываясь, как дедушкину сестру, которую почему-то любые собаки ввергали в неконтролируемый ужас. Раз подошёл, всё понял и больше ни-ни.

Подозрительные звуки в подъезде пёс встречал грозным рыком – грудь у него была колесом, так что бухало, как из бочки. С учётом того, что стальных дверей тогда не было, а квартиры в Москве часто обворовывали – очень хорошее качество. Не раз спасало. Мало кто помнит, как на самом деле в Союзе было. Какие-то виды преступности встречались реже, какие-то чаще, какие-то так же, как теперь, но чтобы всегда и везде безопасно было – не было такого ни в какие времена. Вот чего не было – особой преступности в силовом блоке, в том числе в верхах. Особенно в КГБ, где её в принципе быть не могло. Теперь она везде, так что никого особо и не удивляет. Ссылаются на то, что деньги появились, на демократию… На самом деле рыба, как всегда, с головы гниёт. Её только чистят с хвоста, и то не очень. Так что лучше продолжим говорить о собаках.

Со всеми собаками у Дика были свои отношения. От огромного чёрного дога Берты до серой овчарки Альки, умницы, которая его выгуливала по газонам Музея-панорамы Бородинская битва – с поводком в зубах, подтягивая, когда он не хотел куда-то, куда она его вела, идти. От крошечной мальтийской болонки Мишки до друга, рыжего шпица Гоши, с которым они, дружелюбно порыкивая, упирались друг в друга грудью и обнимались, становясь на задние лапы, когда встречались. От афганской борзой Сандры с невероятно шелковистой тёмной с подпалинами шерстью и аристократической мордой, одной из первых в Москве, привезенной соседями-дипломатами откуда-то контрабандой, до единственного настоящего врага – тоже борзой, но русской, Назара, которого его хозяин, редкий дурак, притравливал на кошек и небольших собак, пока на папу не напоролся.

Назар в итоге, пытаясь прихватить Дика, папины часы прокусил, хотя в ответ тут же получил по морде ребром ладони. В классическом карате это называется «шуто», хотя папа этого не знал – дрался на автомате, и ни людей, ни собак, ни чертей с привидениями не боялся. В его жизни всякое бывало. Очень способствовало пониманию того, как мир устроен – и он так до сих пор устроен. Личный опыт подсказывает. Когда он умер – не пережил второго инфаркта, не дожив до шестидесяти, Дик решил, что ему тоже пора умирать. Половина его роскошной чёрно-белой шубы вылезла. Есть он отказывался. Выходили пса чудом. Пожалуй, именно то, что за ним надо было ухаживать и с ним гулять, спасло маму, которая внезапно оказалась вдовой. Дальше помогли внуки. Так что папу она пережила намного, дожив до девяноста с небольшим…

Умер Дик, пережив папу на семь с небольшим лет – в августе 90-го. Как назло, дома тогда быть не случилось – унесла нелёгкая в Лондон. Да и Зуля когда умерла, был в поездке, летел в Астану. Тоже как нарочно – обе собаки ушли, а с ними не попрощался. У кого своих собак не было, этого не поймёт. Да и не надо. Не умеешь зверей любить – не научишься. И тут вопрос: как с людьми? Опыт показывает, что и с ними так же. Как правило, если человек не держал никогда животных и их не переваривает, что-то с ним не так. Не стоит его к людям подпускать, а уж к детям – тем более. На всякий случай. Хотя среди мизантропов и садистов встречаются экземпляры, которые только людей ненавидят, а душой на каком-нибудь кенаре отдыхают, рыбках, лошади скаковой, коте или собаке. Бывает и такое…

По этой части вспоминается происхождение упомянутой выше овчарки, которая в семье жила с конца 40-х, по рубеж 50-60-х. Уточнить бы, да не у кого… Пока родители были живы, у них не спросил, а теперь что уж. Мы вообще никогда с родными при жизни не говорим про то, что потом, под собственную старость, больше всего интересно. Им некогда, нам некогда. Так и живём – случайными обрывками воспоминаний, рассказанными ненароком. Сколько рассказалось, столько и запомнилось. Возвращаясь к домашним зверям, которых видел сам, – был ещё Жук. Здоровенный волкодав, размером с телёнка, в Евпатории. Отец построил там с дедом дом в 50-е, который дед после смерти бабушки в конце 60-х продал. Тогда дед там жил – строил всякое, военно-морское, особой важности и секретности. Ну этот пёс дом и охранял.

Запомнился он, как всегда большие собаки запоминаются маленькому ребёнку, лет двух-трёх, огромным чудищем. Хотя по характеру, наверное, был совсем неплох, раз к нему подвели знакомиться. Папа на нём ездил верхом, подогнув ноги. Что о многом говорит, хотя рост у папы был небольшой, а мама была ещё меньше. Оба метра полтора с небольшим. Война ли сказалась с её голодом, или генетика такая была – кто знает? Мама вообще-то кошек любила – и их вспоминала. Чёрного, пушистого кота, который потерялся, уйдя на полустанке погулять из эшелона, когда её из Ленинграда на Урал зимой 41-го в эвакуацию везли, и маленькую чёрно-белую Кнопку-хулиганку, любившую съезжать сверху вниз по гардинам, от потолка до пола, вцепившись в них когтями передних лап. Её им в качестве будущего кота принесли, и она так котом и жила, пока котят не принесла…

Но главный, про кого родители, особенно папа, рассказывали, был Джек. Тот самый, смерть которого его так ранила, что он больше собак заводить не хотел. Немецкая овчарка – трофей войны, доставшийся деду вместе с Пилау. Элита элит, из прусского эсэсовского питомника. В котором осталась только щенная сука – настолько злобная, что её пришлось пристрелить, и её подросший щенок, которого уже начали тренировать, – этот самый Джек. На фотографии – огромный пёс с большими ушами и невероятно смешливой и умной мордой. Который, когда слышал немецкую речь, шёл убивать – молча летел к горлу, так что его, когда пленные работать приходили, приходилось в сарай запирать.

В СС ведь как собак тренировали? Сначала били. Потом приходил ОДИН, который не бил, а кормил и воспитывал. Он и должен был стать хозяином на всю жизнь. А тут бить уже начали, а хозяина псу не завели – наши пришли. Он на всю жизнь запомнил – говорят по-немецки, значит, будут бить. И реагировал соответственно. Да и не он один. Теперь-то ладно, но ещё в 70-х, когда в институте учился, привести домой одногруппников-гэдээровцев было нельзя. Все нормальные ребята, один вообще отличный, но нельзя. Думать об этом не стоило. Нынешним этого не понять и, наверное, слава Б-гу. До следующей войны. А вот как она будет, и вопрос ещё с кем… Кто после неё жив останется, если доживём, что вряд ли, так и посмотрим, как реагировать на чужую речь ОНИ будут. Со всей их интеллигентностью, толерантностью и хорошим воспитанием…

Про Джека рассказов была масса. Как он, когда брата из роддома принесли, лёг на пороге и к нему никого не подпускал, даже маму – покормить. После чего был бит, с запретом входить в комнату, и до конца жизни туда не входил, как перед ним ни извинялись. Как маленький брат, учившийся ходить в год-полтора, вышел к нему в коридор, свалился на подстилку, и его счастливый пёс-убийца начал страстно вылизывать. За что отдельно и опять несправедливо получил, после того как подслеповатая бабушка, не разобравшись с тем, что в углу прихожей происходит, ворвалась в комнату с заполошным: «Джек ест ребёнка!»

Рассказывали, как дура-нянька (домработницы и няньки у всех были, даже в коммуналках: девушки из голодной деревни выбирались) заснула, выгуливая на бульварах коляску, и брата увезли вместе с ней цыгане. Отец пустил по следу Джека, и с двустволкой шестнадцатого калибра, подаренной деду ещё до войны Ворошиловым, погнался за ними, так что коляску с братом они на остановке бросили, сбежав на троллейбусе, – и правильно сделали. Иначе там бы их и пристрелили, даже если забыть о собаке, а про неё забывать никак не стоило. Не та была собака, чтобы про неё забывать. Отбиться было нереально. Ну, прошлое есть прошлое. Жизнь страны. История семьи – в котах и собаках. Про рыбок как-нибудь отдельно: есть и о них что вспомнить. Длинный получился рассказ, но звери этого заслужили. Не меньше, чем люди. А может, и больше – по крайней мере некоторые…

* * *

Народ тут, сильно «Бессмертным полком» озабоченный, развлечение придумал: нацистов под красноармейцев маскировать и на мемориальные сайты ставить. Гитлера, Гиммлера и прочих персонажей такого толка. На всякий случай обработав в фотошопе: усы там, капелькой, под носом, всему миру известные, снять, причёску изменить. Ну и, понятно, с другими именами. Не под их собственными же… Прикольно! По крайней мере, для определённого контингента, который в детстве били мало, да и сейчас явно бьют куда меньше, чем заслуживает.

Откуда идёт контент, более или менее понятно. В основном заграничная работа, из стран, где с антироссийскими настроениями всё хорошо, а с мозгами, наоборот, плохо. И вправить некому. Но и российские шутники есть. Тут проще. Пропаганда нацизма? Да. Хулиганство? На все сто. Статьи за это есть? Есть. Ну и в чём дело? Найти, персонально принять в добрые крепкие объятия и, выловив, как нагадивших котят, пересажать, без ссылок на возраст и политические воззрения. Очень помогает в правильную сторону мировоззрение исправить.

Группе поддержки, если таковая найдётся, а она непременно найдётся, из числа активных критиков того, что происходит Девятого мая, и с мероприятиями, посвящёнными Победе как таковой, насчёт избытка в стране патриотизма и милитаризма, поставить на вид и отправить её в пешее эротическое путешествие. Кто не понял: послать на х-й. Не тема для дискуссий. Если будут упираться – не бить, не мазать зелёнкой, не обливать вонючими жидкостями, как завели моду люди патриотических воззрений, тупые, как сибирский валенок. Действовать строго в соответствии с законом и не обострять.

А вот что делать с теми, кто всем этим развлекается из дальнего и ближнего зарубежья… Тут серьёзный подход нужен, системный. Поскольку это всего лишь верхушка айсберга. Там и хакерские программы работают, вирусы распространяя, и фальшивые предупреждения о терактах в школах и на вокзалах косяком идут, и много что ещё встречается. Это работа для соответствующих подразделений спецслужб, усиленных добровольцами-компьютерщиками, которых в нашей высокообразованной стране набрать можно тьму-тьмущую. Ибо действие в этом мире равно противодействию, и кто на святое покусился, тому обломиться должно непременно – с процентами. Древнее талионное право. С незапамятных времён работает.