Сверх отпущенного срока

Глава 7

Алексей вернулся домой около полуночи. В прихожей посмотрел на себя в зеркало: сходство с известным олигархом, несомненно, присутствует. Заметит ли Нина произошедшую с ним перемену?

– Надеюсь, не отказался от участия в рекламной акции? – спросила жена, появляясь на пороге комнаты.

– Это не реклама. Но я все равно обдумываю.

– Чего думать, если деньги предлагают! Что хоть за работа? Чес какой-нибудь?

– Ну да, гастрольный тур по Сибири и Дальнему Востоку. Меня разыскал Володя Цыдынжапов, бывший сокурсник. Он теперь крупный антрепренер в Бурятии.

– Вот видишь, не все твои друзья неудачники. Смог же этот Володя устроиться в жизни.

– Однако поездка может затянуться на несколько месяцев. Вероятно, придется уволиться из театра.

Нина задумалась, а потом спросила:

– Сколько сокурсник предлагает?

– Три тысячи в месяц.

– Три тыщи баксов? Соглашайся, не думай даже! А на театр наплюй. Где еще тебе такие деньги платить будут?

– А как же ты одна здесь?

– Перебьюсь как-нибудь. И потом, я давно уже сама о себе забочусь – на тебя-то никакой надежды.

Нина вернулась в комнату к дивану и сериалу про богатых и красивых. Дальский вошел следом и протянул жене две новенькие банкноты.

– Вот тысяча евро, Володя дал в качестве аванса.

Супруга схватила деньги и спрятала их в карман халатика.

– Смотри-ка, не утаил… Ну, уж ладно, может, и тебе сегодня ночью что-нибудь обломится. Или ты больше получил?

– Больше, – признался Алексей. – Но я истратил деньги в парикмахерской.

– Подстригся, что ли?

Нина посмотрела на него внимательно и скривилась.

– Слишком коротко, раньше лучше было.

Ночью ему ничего не обломилось.

Жена спала, повернувшись к нему спиной, а Дальский думал. Вспоминал минувший день, встречу с Германом Владимировичем и то, как тот, не уговаривая, сломал его. И обед, и разговор о еде, и вытащенные запросто из кармана сумасшедшие деньги, все оказалось не случайно, все было проделано так, словно заранее спланировано. И в салоне известного стилиста их уже ждали. Хозяин вышел навстречу и, жеманничая, пропищал:

– Ой, вы так обросли, Максим Михайлович! Вроде бы совсем недавно стриглись. Вам, как всегда, Сонечку подавай, или вы предпочтете, чтобы я лично с вами сегодня поработал?

– Не дождешься, – ответил олигарх Потапов. – Соню зови!

Соня оказалась крашеной блондинкой с четвертым номером бюста. Пахло от нее теми же духами, что и от Вики Сосниной. Девица долго массировала Дальскому кожу головы, и он спросил, для того лишь, чтобы не молчать:

– Соснина не забегала?

Пальцы на его голове замерли. А потом Соня прошептала:

– Была сегодня с утра. Я ее случайно увидела – она же к Сереже ходит…

– Не одна зашла?

Дальский увидел, как отражение Сони кивнуло ему из зеркала.

– Не могу вас обманывать.

За прическу заплатил Герман Владимирович, протянув парикмахерше двести евро.

«Ого, – удивился Дальский, – за час работы месячная ставка ведущего актера театра!»

А вслух сказал:

– Герман, добавь Сонечке еще сотню – за честность.

В машине Герман Владимирович попытался его урезонить:

– Зачем эта самодеятельность? Так можно проколоться!

– А ходить к одному и тому же мастеру через день не прокол?

– Успокойся, настоящий Потапов сюда больше не придет. Выяснилось, что одна из горничных в его загородной резиденции прекрасно стрижет. Ни в одном салоне так не смогут…

Воспоминания о событиях сегодняшнего странного вечера еще больше взбудоражили. Заснуть не удавалось. Дальский вышел на кухню, заглянул в холодильник: на дверной полке обнаружилась бутылка водки. Откуда та здесь взялась и сколько уже стоит, Алексей вспомнить не мог. В бутылке едва ли набралось сто граммов. Он выплеснул водку в стакан для виски и выпил залпом. Сел за стол, достал из Нининой пачки тонкую сигарету и закурил.

Завтра он уедет из дома. Почему-то вдруг показалось – навсегда. И сердце у него при этом не защемило.

Нина давно не говорила ему о любви. Когда он слышал от нее ласковые слова в последний раз? До свадьбы? А сам-то верил в то, что обещал ей?

До свадьбы мужчины рассказывают сказки, а после свадьбы – жены.

Глава 8

Ему дали день на сборы, при этом сказав, что личные вещи с собой брать не нужно. Неужели придется одеваться в обноски олигарха? Хотя за миллион евро в год можно и походить в, так сказать, секонд-хенде от Армани и ему подобных. Но день – это слишком много, когда спешишь в новую жизнь, и слишком мало, чтобы проститься с самим собой…

Дальский вдавил кнопку звонка. За дверью – тишина. Потом хриплый голос спросил:

– Кто там?

Алексей для верности еще раз нажал на кнопку звонка и крикнул:

– Откройте – полиция!

Карнович приоткрыл створку и выглянул в щель.

– Чего пугаешь? Я же в глазок вижу, что это ты.

– А если видишь, зачем спрашиваешь? – хмыкнул Алексей и начал протискиваться в квартиру.

Но хозяин стоял на пороге, как скала. На Вадиме были широкие голубые джинсы на подтяжках. Черные подтяжки нелепо смотрелись на незагорелом белом торсе режиссера.

– Ты зачем на доске объявлений про меня гадость написал?

Карнович изобразил удивленное лицо.

– Я-а? Какую гадость?

– Разве не ты про какие-то сто рублей долга напоминал?

– Честное благородное слово, нет! – Вадим прижал руку к сердцу. – Мы же друзья, какие между нами могут быть сто рублей. Хотя, если все мои благодеяния вспомнить, ты мне не стоху должен, а все пятьсот.

Алексей достал из кармана брюк купюру в пятьсот евро и протянул другу:

– На, держи!

Потом из карманов куртки вынул две бутылки пива.

– А это проценты.

Ошеломленный Карнович слегка отступил.

– Откуда деньги, Леша? Ты что, свою Нинку зарезал?

Дальскому удалось все же протиснуться в квартиру. Он успел заметить, как за приотворенной дверью в спальню промелькнуло голое женское тело.

– Ты не один?

Карнович помялся и признался:

– У меня абитуриентка. Она в «Щепку» поступала, но срезалась на творческом конкурсе. Попросила меня позаниматься с ней актерским мастерством.

– Вадик, – шепнул другу Алексей, – тебе же пятьдесят лет! Мало, что ли, глупостей в жизни наделал?

– Честное благородное слово, между нами ничего нет! Только мастер-класс! Сегодня мы будем заниматься сценическим движением.

– Научишь ее передвигаться до магазина и обратно? – снова шепнул Дальский.

Режиссер ответил молча – прикрыв глаза и медленно склонив голову на грудь.

Они прошли на кухню, и Алексей сообщил, что получил предложение поучаствовать в антрепризе по городам Сибири, а потому он хочет написать заявление на предоставление ему творческого отпуска сроком на один год без сохранения жалованья.

– И сколько тебе пообещали за чес? – напрягся Карнович.

– Три тысячи долларов в месяц.

– О-о-о… – простонал Вадим. – А мне до конца дней придется гнить в нашем болоте… Кто там еще будет?

– Молодежь какая-то, я и не знаю их вовсе.

– Лешенька, друг ты мой единственный, замолви словечко! У меня ведь актерское образование, ты же знаешь! Я в Малом театре роль Гриши Незнамова играл с этой самой… ну, как ее… в роли моей матери Кручининой… Фамилия у нее еще такая стервозная! Народная артистка… Ну, ты понял, о ком я говорю.

Карнович выпрямился, оттянул подтяжки и шлепнул себя ими по голому животу.

– Леша, ты просто обязан составить мне протекцию! Иначе…

Вадим резко махнул рукой так, словно ребром ладони отрубал голову стоящему перед ними карлику.

– Иначе ты мне не друг!

– Да я сам с трудом устроился, – попытался объяснить Алексей.

– И пятьсот евро я тебе не верну никогда, – не мог угомониться Вадим.

Дальский понял, что отказываться бесполезно.

– Хорошо, я поговорю. А деньги оставь себе. Кстати, в нашем театре мои роли перейдут тебе, и ставка, соответственно, тоже. Зато не надо будет по гостиницам мыкаться, сосиски варить в рукомойнике при помощи кипятильника. Опять же абитуриенток там не будет.

Карнович задумался. И начал ходить по кухне.

– Ну-у, если роль пьяного гаишника перейдет ко мне, то у меня в загашнике есть собственная режиссерская находка. Помнишь, что он говорит: «Меня лишили прав»? Так вот, после слова «лишили» необходима пауза минуты на полторы. И уж потом надо говорить «прав». Затем гаишник должен сделать попытку изнасиловать Соснину. Ну, хотя бы одежду на ней разорвать немного, повалить на диван. А вот когда поднимется с нее, то есть с дивана, произнесет свою знаменитую фразу. «Ничего у нас с тобой не получится! А ведь я любил тебя!» И пойдет пить свой виски. Здорово, да?

На кухню тихо просочилась девушка, одетая в спортивную майку Карновича.

– Здравствуйте, – пропищала она, изображая смущение. – Меня Лика зовут. А вы Алексей, да? Я вас в театре видела. Вы в «Ревизоре» Ляпкина-Тяпкина играли.

– В «Женитьбе» Яичницу, – поправил девушку Дальский.

– Чего? – не поняла Лика и поправила волосы над ухом. – Но мне все равно очень понравилось.

Карнович внимательно следил за их диалогом, и его лицо изображало огромную душевную борьбу, словно он задумал нечто такое, чему противится все его существо.

– Послушай, солнышко, – произнес он наконец с нежностью, – я сейчас дам тебе денежку…

Вадим опустил руку в карман джинсов, вытащил пятьсот евро, посмотрел на купюру и хотел снова спрятать ее, но рука на полдороге дрогнула.

– На, – провозгласил он, протягивая девушке деньги, – сходи и разменяй. Сто… нет, пятьдесят обменяй на рубли, рубли обменяй на продукты питания и прочее. Все тащи сюда. Запомнила? Приносишь мне четыреста пятьдесят евриков и продуктов на оставшуюся сумму полностью?

– Да, – кивнула Лика, – только сейчас оденусь.

– Непременно, – согласился Карнович. – Кроссовочки свои надень обязательно, а потом бегом туда и обратно. Только смотри, мою маечку по дороге не порви.

– Хи-хи, – донеслось из коридора.

После чего звонко хлопнула входная дверь. Карнович открыл пиво и припал к горлышку. Алексей стоял и смотрел на друга.

– У меня есть еще одна режиссерская находка, – оторвался от бутылки Вадим. – В «Женитьбе» титулярный советник Яичница тоже приходит свататься. Так вот, лезет он в карман, предположим, за платком, чтобы пот со лба вытереть, а достает вареное яйцо, потом второе… И сам при этом удивляется молча – откуда, дескать. В смысле, я же Яичница, а яйца у меня вкрутую. Как тебе? Все упадут. А чего ты стоишь?

– Вадим, у тебя, я знаю, компьютер есть. Включи его, пожалуйста, хочу в Интернете кое-какую информацию найти.

Ноутбук нашелся на тумбочке в спальне. На нем лежали черные стринги. Карнович смахнул трусики на пол и открыл крышку.

Дальский занялся поисками. Ссылок на олигарха Потапова было много. Алексея интересовала его биография.

Как выяснилось, Максим Михайлович старше Алексея на четыре года. Родился будущий финансовый воротила в северном городе Вольфрам. Отец его был главным инженером металлургического комбината, а мать – директором местного театра. Высшее образование Потапов получил в Москве, закончив Академию народного хозяйства имени Плеханова, вернулся в родной город на комбинат к отцу и очень скоро стал заместителем генерального директора по экономике. Тогда же женился на своей однокласснице, и вскоре в молодой семье появился сын Денис. В настоящее время парню семнадцать лет, он первокурсник одного из московских вузов. Жена сейчас домохозяйка.

Больше ничего о личной жизни и о семье Потапова в Интернете не было, зато его состояние обсуждалось наперебой. Оказывается, Максиму Михайловичу принадлежат несколько горно-обогатительных комбинатов, комбинат «Вольфрам», в котором началась в свое время трудовая биография олигарха, банк «Росинтерн», акции многих других успешных предприятий. Родной город практически является собственностью Потапова, но горожане, судя по всему, только радуются этому, потому что проезд в городском транспорте там вдвое дешевле, чем в среднем по стране, лекарства в аптеках тоже почти даром, школьные обеды и учебники для детишек бесплатные, а у учителей зарплата, сопоставимая с той, какую получают чиновники в Министерстве народного образования.

Размеры личного состояния Потапова неизвестны, но предполагалось, что на счетах в западных банках у него не один миллиард и еще больше вложено в ценные бумаги западных корпораций. Также имеется недвижимость: отели и замки, которые сдаются в аренду. Плюс у него две яхты, личный самолет и прочая, прочая, прочая. Аналитики считают, что Максим Михайлович Потапов – самый богатый россиянин. Причем богатство его стремительно увеличивается, так как он контролирует более трети мировой добычи вольфрамовых руд, природных вольфроматов и вольфрамитов, соответственно, ему принадлежит более трети мирового производства вольфрама, цена на который за последний год выросла в два с половиной раза. Кроме того, предприятия Потапова производят металлы платиновой группы. А совсем недавно геологоразведка, оплаченная Максимом Михайловичем, подтвердила объемы запасов нефти в районе, считавшемся бесперспективным, а потому доставшемся Потапову буквально даром, хотя и через тендерные торги. По прикидкам геологов, нефти в ныне принадлежащем олигарху бассейне не менее пятнадцати миллионов тонн, не считая колоссальных объемов сопутствующего природного газа.

«Таким образом, – сообщал неизвестный исследователь доходов бизнесмена, – стоимость контролируемых Потаповым активов можно смело оценивать в двадцать миллиардов долларов, которые приносят около сорока процентов годовой прибыли. Личное же состояние можно с определенной долей вероятности оценить в пятнадцать-восемнадцать миллиардов».

«Бред какой-то! – воскликнул про себя Дальский. – Чем отличается личное состояние от стоимости активов принадлежащих человеку предприятий?» Стоп! Человеку? Алексей понял, что даже в мыслях он не может назвать Потапова человеком. Человек – это он сам, несчастный и нищий актер Дальский, человек – Вадим Карнович. Девочка, побежавшая в магазин за выпивкой и закуской, тоже человек, хотя и глупенький! Нина, грезившая о любви богатого и знаменитого, другие такие же, мечтающие о минимальном достатке и спокойствии, – люди. А Максим Михайлович – это монумент удаче и благополучию. Откуда вдруг все – ему одному?

– Слушай, – озабоченно произнес, входя в комнату, Карнович, – полчаса прошло, а ее все нет. Понимаешь? Обменник за углом, магазин, в принципе, тоже, а Лики нет.

– Вернется, – уверенно сказал Дальский, – ведь одежда девчонки здесь.

– Вся ее одежда не стоит и сотни баксов, а тут ей в руки попало полтыщи евро. Господи, какой я наивный! Какой доверчивый! Представляешь, что было бы, если бы я на ней женился?

Вдруг Вадим, нагнувшись над плечом Дальского, произнес задумчиво:

– Волчья пена…

– Что? – не понял Алексей.

– Или волчья накипь. Нет, лучше будет сказать – волчья пена.

– Ты о чем?

Карнович пояснил:

– Да вот, читаю на экране – «вольфрам», а это можно перевести с немецкого как «волчья пена». Я же немец по отцу. Карнович – фамилия матери, по отцу я – Штольц. Отец мой слово «вольфрам» ненавидел более всего на свете, даже вслух произнести не мог: он перед войной строил в Заполярье комбинат с таким названием. Зеки строили, а родитель мой зеком и был. По той самой пятьдесят восьмой чалился. Да еще немец к тому же по происхождению. Кстати, начальником стройки, да и всего Заполярлага, был генерал Риммер, тоже немец. Ты понял? Как-то отца доставили к нему. Генерал спрашивает: «Твоего отца случайно не Отто звали?» «Отто Генрихович», – отвечает папаша. Генерал обрадовался, говорит: «Мои родители батрачили на вашей ферме, я с Отто Штольцем вместе в школу ходил, и он меня вашей домашней кровяной колбасой угощал, которая у меня до сих пор поперек горла стоит. Деда с бабкой твоих мы в восемнадцатом году на яблоне рядышком повесили, а Отто сбежал тогда. Кстати, где он?» Отец отвечает, мол, Отто Штольц умер в Петрограде в двадцатом году от инфлюэнцы. Генерал Риммер огорчился, что не удалось Отто повесить, но сказал, что его сыну недолго осталось. Да только отец мой выжил и протянул аж до восемьдесят второго года. А вот что с генералом Риммером случилось, мне неизвестно.

«Риммер, Риммер… – закрутилось в голове Дальского. – Сегодня мне уже встречалась эта фамилия. Но где?»

На кухне зазвонил телефон, и Карнович рванул туда.

Наконец Алексей вспомнил: Риммер – девичья фамилия матери Максима Михайловича Потапова.

– Что? Мезенцева? Лидия Альбертовна? – кричал на кухне Карнович. – Не знаю я никакой Лидии Альбертовны! Что? Лика? Так бы сразу и сказали, а то официально, прямо как в морге, то есть в загсе…

«Римма Романовна Риммер, 1941 года рождения, – читал на экране ноутбука Дальский, – в замужестве Потапова, директор театра драмы в городе Вольфрам. Замужем за Потаповым Михаилом Игнатьевичем, 1909 года рождения. М.И. Потапов в 1936–1956 годах был политзаключенным, в 1958–1974 годах главный инженер металлургического комбината «Вольфрам», умер в 1974 году».

«Какая у родителей олигарха разница в возрасте! – удивился Алексей. – Надо же, тридцать два года! Максим Михайлович, стало быть, остался без отца, когда учился в начальной школе…»

В спальню влетел взбудораженный Вадим.

– Из полиции звонили! Представляешь, Лика пошла менять евро, а в обменнике без паспорта операции не совершают. К ней подошел на улице какой-то парень и предложил помочь. Она, наивная, достала деньги, а незнакомец выхватил купюру – и деру. Так она за ним помчалась, догнала, вцепилась в волосы, чуть глаза не выцарапала. Грабителя полиция спасла, вовремя наряд подъехал. Говорят, Лике тоже досталось – в том пацане, по их словам, центнер весу, и у него две судимости за грабежи.

– Есть женщины в русских селеньях, – отозвался Дальский, думая о своем.

Очень скоро восхищенные полицейские доставили девушку. На героине был форменный бушлат, а под глазом сиял фиолетовый фонарь. Лика обняла Карновича и тихо заплакала:

– Он вашу майку порвал! Мне так жалко, ведь вы предупреждали. Вадим Петрович, простите меня, пожалуйста!

– Мы это… бушлатом ее прикрыли, – пустился в объяснения сопровождавший Лику старшина, – а то как же… не могли же мы ее в обнаженном виде везти… ведь что люди подумают… общественность, опять же. Но бушлатик вы все равно, это самое, верните, он ведь казенный.

Лика вошла в спальню, чтобы переодеться, Алексею пришлось уйти на кухню. Он опустился за стол, машинально вылил из бутылки в стакан остатки пива. «Вот ведь какие сюжеты в жизни бывают! – не мог успокоиться актер. – Дочь генерала НКВД выходит замуж за бывшего зека старше себя на тридцать два года… И у них рождается сын Максим, который становится одним из самых богатых людей на земле…»

Было слышно, как за стеной Карнович благодарил девушку за преданность и верность. Лика вскрикивала, а потом засмеялась, счастливая. На кухне с открытым ноутбуком появился вспотевший Вадим.

– На, покопайся еще. Я сбегаю все-таки до магазина и обратно…

«Интересно, а на ком женился Максим Потапов?» – задумался Алексей. Известно уже, что на однокласснице, но следовало бы получше узнать и ее биографию в свете закрученности сюжета.

Светлана Валерьевна Степанова оказалась дочерью первого секретаря Вольфрамского горкома КПСС. Ну, теперь все понятно.

Дальский отодвинул компьютер и тут же сообразил, что ему, наоборот, ничего не ясно. Снова начал искать. Нашел, правда, нечто другое:

«Риммер Роман Захарович (Рихард Зигфридович) 1906 г.р., генерал НКВД (1938 г.), начальник Заполярлага (1937–1942 гг.), заместитель Народного комиссара вооружений (1942–1946 гг.), заместитель министра среднего машиностроения СССР (1946–1964 гг.), заместитель председателя Совета министров РСФСР (1964–1968 гг.), председатель Совета Министров РСФСР (1968–1969 гг.), управляющий делами ЦК КПСС (1969–1977 гг.). С 1977 года пенсионер союзного значения. Член ВКП(б) с 1925 года. Член ЦК ВКП(б) с 1942 года. Член Президиума ЦК КПСС с 1968 года. Лауреат Сталинской премии 1942 года, Герой Социалистического Труда (1946 г.)».

На кухне появилась Лика. На сей раз на ней была полосатая рубашка Карновича.

– Я очень волнуюсь, – вздохнула она, – Вадима Петровича нет уже двадцать минут.

– Ребята, а почему бы вам не пожениться? – не то спросил, не то предложил Дальский. – Из вас бы получилась идеальная супружеская пара.

Лика смутилась и вернулась в спальню.

Алексей набрал номер сотового Карновича.

– Ты где?

– Поднимаюсь по лестнице… Уже у двери стою…

– А почему бы тебе не жениться на Лике?

Дверь распахнулась, вошел Вадим, в одной руке держа пакеты с провизией, второй прижимая к уху мобильник. Так и прошествовал на кухню, продолжая говорить в телефон, хотя видел, что Дальский вот он, сидит за столом, потягивая пивцо.

– Старик, я же старше ее на тридцать два года.

Наконец режиссер отключил аппарат, положил его на стол и посмотрел на Алексея так, словно именно сейчас ему пришла в голову гениальная мысль.

– А в самом деле, почему нет? Но с другой стороны, когда мне будет всего-навсего восемьдесят два, Лике стукнет уже пятьдесят…