Вонзив в ладони ногти, я закрыла глаза и сделала глубокий вдох.
Глупо! Безумно глупо срываться на ни в чем неповинном ребенке. Господи, да что же со мной такое происходит? Мне срочно нужно взять отпуск.
Сосредоточившись на цветах, я буквально вперилась взглядом в белые лепестки. Мне нужно было ухватиться хоть за что – нибудь, чтобы почувствовать окружающую реальность. Ноздри слабо уловили тонкий аромат роз, и я почувствовала, как дрожь постепенно начинает проходить, а дыхание восстанавливается. Как бы то ни было, пациентов никто еще не отменял. И к тому же необходимо извиниться перед Женей – ребенок ни в чем не виноват.
Поднявшись вверх по лестнице, я быстро дошла до отделения, молясь про себя, чтобы никто не обратил внимания на букет в моих руках. Мне сейчас было не до объяснений, откуда он взялся. Высшие силы, какие бы они там ни были, похоже, услышали мою просьбу, и я спокойно добралась до ординаторской. Открыв дверь, вошла внутрь и поискала глазами вазу. Где – то должна была быть одна. Найдя то, что искала, я набрала воды из крана и поставила ее. Семь белых роз красиво очертили угол моего рабочего места. Хоть какое – то светлое пространство в моей жизни. Невольно улыбнувшись при этой мысли, я засмотрелась на них: лепестки их – нежные и хрупкие, были подобны крыльям бабочки, переливающимся всеми цветами радуги, и словно перышки трепетали на ветру повседневности. Любовь и Мечта. Я закрыла глаза и тихо выдохнула. Соня. Я сдержала свое обещание, но с каким трудом я переживаю последствия сдержанного слова!
Покачав головой, в печальной задумчивости я уставилась на розы. Такие красивые очертания – симметрия линий, игра волн на белом покрывале красок… ведь именно ты смогла пробудить во мне писательскую жилку. Научила верить в сказки. Моя малышка с голубыми, кристально чистыми лазоревыми глазами.
Неожиданно дверь открылась. Я проглотила комок, сдавивший горло и быстро вытерла подступившие слезы рукой.
– Марьям Руслановна, я как раз тебя искала. Мне нужно… Ух ты! Какая красота. От кого это?
Это была Маша.
Стоя к ней спиной, я сделала вид, что принюхиваюсь к цветам. Уняв дрожь в голосе, ответила так бодро, насколько смогла.
– Студенты! Красивые, правда?
Повернувшись к ней лицом, натянула улыбку и весело посмотрела на нее.
– Ага.
Маша буквально просияла и зашла в кабинет. Подойдя к моему столу, она наклонилась вперед и принюхалась к цветам.
– Пахнут. Значит, не голландские! Хотя смотрятся также.
Я натянуто рассмеялась и ответила:
– Маш, ты как всегда в своем репертуаре! Какая разница, чьи они. Главное – подарок.
Маша оторвалась, наконец, от цветов и, укоризненно взглянув на меня, возразила:
– Ну, не скажи! Бывает, сорвут с чьей – нибудь грядки и притаскивают на свидание. Жаль, конечно, что не мужчина. Я уж подумала, что у тебя жених, наконец, появился.
Маша весело подмигнула мне и улыбнулась.
– Машунь, прикалываешься?
Я с иронией взглянула на Машу, давая понять, что от мужчин в наш век цветов вряд ли дождешься.
– А что ты хотела – то, кстати?
– Эрвиназу* не получается заказать.
Я в недоумении уставилась на нее.
– В смысле не получается заказать? Это тебе старшая так сказала?
– Да.
Маша выпрямилась и добавила со вздохом:
– Главный добро не дал. Говорит в бюджете нет средств.
– То есть, как это нет средств?! А девочка что должна страдать из – за этого?
Я чувствовала, как внутри меня закипает гнев.
– И, вообще, куда они делись, эти средства?
– Так ведь купили магнитно – резонасный томограф*! Собираются поставить его в приемнике. Вот туда все средства и уходят.
– Понятно.
Ну, вот тебе, пожалуйста, холодный шлепок от реальности.
Оставив Машу, одну в ординаторской, я пошла к Жене. Вот какие могут быть личные переживания, когда каждый день на работе как на войне? За жизнь каждого ребенка борешься, словно из последних сил, разрывая одежду на груди в клочья, и стучась в запертые двери. «Еще не успев расцвести, начинают угасать». Я невольно усмехнулась. Ну, все, теперь строки давно минувших дней будут периодически атаковать мое сознание.
Подойдя к одиннадцатой палате, в которой лежала Женька, я толкнула дверь и вошла внутрь. Девочка сидела на кровати: на коленях ноутбук, в ушах наушники. Типичный подросток.
Вот кто скажет, что она тяжело больна? Обычная девчонка, которая любит смотреть фильмы и общаться с друзьями в контакте.
Женя подняла глаза. В них мелькнул страх. Я сразу же почувствовала укол совести за свой недавний поступок. Девочка сняла наушники и протараторила:
– Марьям Руслановна, я больше так не буду делать. Обещаю! Только маме не говорите.
Вот он самый главный страх ребенка – «только маме не говорите». Мне стало смешно при этой мысли, и я улыбнулась. Подойдя ближе, я присела на край ее кровати и сказала:
– Женька, это я больше так не буду делать. И это тебе не стоит рассказывать об этом маме. Извини за то, что повысила голос.
Я ласково погладила ее по голове, смотря в бездонные озера синих глаз. Шестнадцать лет. А ведь столько могло бы быть Соне. Отогнав эту мысль, я сосредоточилась на проблеме, которая встала на повестке дня.
– Жень, мама ходила в Министерство?
– Да.
Девчонка утвердительно кивнула.
– Понятно. Где она сейчас, можешь сказать?
– Домой пошла. Ну, искупаться и все такое. Сказала завтра утром придет. Это я ее заставила!
Женя с виноватым видом посмотрела на меня, давая понять, что мать добровольно никогда бы не согласилась оставить больную дочь одну в больнице. Вот что больше всего меня впечатляло в моих пациентах: готовность этих деток, для которых каждый миг жизни, каждый вдох, выдох может стать последним, сделать все для близких людей. Ведь самое главное для них, чтобы те были счастливы.
– Молодец, что настояла на своем.
Я улыбнулась и потрепала девчонку по щеке. Неожиданно мой взгляд упал на кипу листов на прикроватной тумбочке.
– Это откуда, Жень?
– Я в интернете нашла.
Женя выпалила это так, словно находилась под дулом пистолета.
– И как? Интересно?
– Да! Хотите, возьмите почитать. Мне кажется, вам понравиться. Это врач написала.
– Так это она?
– Ну, да. Когда мне их дали я тоже подумала, что это чушь и всякое такое. Но поверьте, стоит потратить время.
– Ты думаешь?
– Ну, по крайней мере, мне так кажется. Я в первый раз такое читаю. Обычно натыкаешься на рассказы и статьи больных раком и, ну, все в таком роде. А тут пишется от имени доктора, который потерял свою пациентку.
Я смотрела в глаза юной девочки, боясь произнести хотя бы одно слово. Круговорот событий в жизни. Как там еще говорят? Бумеранг?..
Натянуто улыбнувшись, дрожащей рукой я потянулась за рукописью. Каково это увидеть воспоминания своими глазами и окунуться в них вновь?
Первозданная суть жизни закалит сердце трепетной любовью, преобразуя спрятанную в нем тьму во свет и раскрывает истинный смысл бытия.
Неизвестность пугает неизбежностью…
Я застыла, подобно камню, глядя на буквы, собранные в слова на бумаге. Три года! Три долгих года исчезли в один миг. Пуф! И все – нет их. Словно занавес упал, стекло разбилось вдребезги и прошлое встало лицом к лицу с настоящим.
– Возьмите почитать. Я уверена, вам понравиться.
Голос Жени доносился, будто из плохо настроенного динамика.
– Да, спасибо. Я возьму.
А этот, голос, судя по – всему, принадлежал мне.
***
– Они сделали все, что смогли…
Тьма подобно огромной туче сгустилась и накрывала меня. Душу она уже высосала, очередь была за сердцем… оно превращалось в пыль. В ничто.
Мисоль. Дева, Луной освещающая ночь и Солнцем, просыпающаяся по утрам. Та, что способна исцелять. Свет, оставленный Музыкой на земле, чтобы победить Болезнь. Единение. Любовь. Утрата. Пустота. Онемение. Холод. Безразличие. Бесчувственность. Равнодушие…
Сколько еще перечислить синонимов моей нынешней жизни, чтобы выкинуть этот бред из головы?!
Мисоль. Как смешно это звучит! А ведь это ты придумал, Музыкант. Сказал, что, не зная моего имени, дал мне, с позволения сказать, это «прозвище». Мисоль… и родилась сказка, ставшая легендой для маленькой голубоглазой девочки, верившей в чудеса.
Я поднялась с кресла, на котором сидела и подошла к столу. Моя рукопись, написанная для той, кого уже нет больше среди живых. Лежит аккуратно в красной папочке. Словно бельмо в глазу – белая кучка бумаг. Какая – то древесина, по сути, а причиняет столько боли.
Я взяла в руки папку и вытащила из нее листы. Мне захотелось сжечь их, как когда – то воспоминания о том, что было связано с ними. Я вытащила зажигалку из заднего кармана штанов и поднесла к бумаге. Смотря на то, как она горит, я не могла отвести глаз. Было что – то завораживающее в этом – словно отблески неонового заката. Пламя переливалось разными цветами и превращалось в пепел. Ай! Руку обожгло. Бумага практически полностью сгорела. Я очнулась и пришла в себя. Положив оставшиеся листы на стол, села обратно в кресло.
Любовь!
Я усмехнулась. То, чего жаждала! Та, кого знала в лицо, как сейчас одиночество! Рука – дающая и забирающая одновременно. Я так любила тебя, Музыкант – искренно, самозабвенно. А ты исчез! Как всегда, сбежал от проблем – подальше! От ответственности, от боли. Оставил меня одну гнить в этом сумасшествии.
Закон трех «П». Действует ли он вообще?
Невозможно простить то, что предано. Невозможно принять то, чего нет. Невозможно признать то, чего и не было.
***
– Давид Васгенович, девочке жизненно необходимо это лекарство! Поймите, у нее сейчас идет курс химиотерапии. Он проходит поэтапно. Скоро мне нужно будет перейти на следующий, а я не могу, потому что на Аспарагиназу* она дала крапивницу! Надо заменить ее. А химию прекратить я не могу.
– Марьям Руслановна, я все прекрасно понимаю! Но вы и меня поймите. В бюджете есть средства только на закупку томографа, и я не могу растратить деньги ради одного человека, когда на кону стоят гораздо больше жизней.
Держи себя в руках.
Чувствуя нарастающую злость внутри, я сделала глубокий выдох, стараясь не высказать все, что я на самом деле думаю.
– Но ведь мы заказали Сердюкову. И средства были.
– Ну, так урезали ж бюджет! Ничем не могу помочь. У меня много работы, да и вас, я думаю, больные заждались.
Засаленные глаза, чуть приподняв толстые веки, посмотрели на меня сквозь стекла очков.
Господи, о чем это я? Как можно сравнивать Сердюкова c Гладковой! Разговор окончен. Ясно.
Не сказав ни слова, я покинула кабинет главного.
В голове крутилась одна единственную мысль: как достать эту чертову Эрвиназу!
Боже, ну, как все – таки глуп народ! Неужели я похожа на монстра? Как можно было скрывать от лечащего врача, что благотворительный фонд отказал в продлении лечения! Мама Жени просто постеснялась сказать мне об этом.
Я поспешно поднялась по лестнице и за десять минут добралась до отделения. Мне обязательно нужно было успеть в ординаторскую, чтоб застать там Быкова. Он всегда находил выход из любой ситуации. А у меня уже начали опускаться руки.
Войдя внутрь, я как всегда нашла его за печатанием эпикризов*. Он был педантом до мозга костей. Все, кому нужно было спросить у него совета, прекрасно знали, что в два часа дня Виталий Олегович сидит в ординаторской за «писаниной».
– Виталий Олегович, выручайте! Я уже не знаю, что делать.
Быков, не отрываясь от основной работы, спросил меня что случилось. Это тоже было одной из отличительных черт его характера: ничто не могло отвлечь его, когда он был чем – то занят.
– Гладкова, моя пациентка нормально шла на Аспарагиназе, пока не дала крапивницу на половину тела. Срочно нужна Эрвиназа. Но как вы знаете, в России она не зарегистрирована и достать ее очень трудно. В семье денег нет, а благотворительный фонд, раньше помогавший девчонке, на этот раз отказал ей в поддержке. К тому же, бюджет больницы урезан, и я не могу достучаться до Главного, чтоб уговорить его заказать этот дорогостоящий препарат.
– Мать обратилась в Министерство?
Ответ сопровождали звуки беспрерывного «стучания» пальцев Быкова по клавишам.
– Да! Но там ей, естественно, отказали!
Мой голос сорвался и чуть не перешел на крик.
– Тем самым еще раз подтвердила мою теорию, что все люди – идиоты. Я не удивлен. Кстати, а ты зачем впряглась в это дело? Нечем заняться?
Я пропустила его сарказм мимо ушей.
– Виталий Олегович, что делать?
– Спроси у Чернышевского.
Он поднял голову и, посмотрев на меня, негромко рассмеялся.
Я злобно уставилась на него, давая понять своим видом, что шутки в данном случае абсолютно неуместны.
– Пусть идет в другой благотворительный фонд.
– Какой? Виталлий Олегович, вы же сами знаете, что у нас в городе их можно по пальцам посчитать!
– Я одного не понимаю, Марьям. Что с тобой происходит? Ты всегда была такая собранная, организованная. Все у тебя работало как часы. Что случилось?
Быков прекратил печатать и, подняв голову, проницательно взглянул на меня.
Я почувствовала, как в кожу начинает вгрызаться острыми зубами совесть. Да, я работала как часы, когда стала «роботом»! Но, все же, я живой человек и у меня есть чувства. А когда тебя начинает преследовать то, что ты предпочла бы выкинуть и забыть, каждый может слететь с катушек.
– Не знаю, как так получилось. Но факт остается фактом. Что мне делать?
Внутри не осталось ничего кроме готового сдаться отчаяния.
Быков отодвинул стул и подошел ко мне, окончательно оставив работу, что было ему абсолютно несвойственно.
– Марьям, я тебя знаю со студенческой скамьи, когда ты пришла к нам еще зеленой юной девчонкой. Так что можно сказать, что я знаю тебя, как облупленную. В твоей жизни что – то происходит. Не спорь!
Быков выставил вперед ладонь, тем самым пресекая любую форму выражения протеста с моей стороны.
– Это твое личное дело. И лезть в это я не собираюсь. Но пойми одну простую истину – работа и личная жизнь – это диаметральные противоположности.
Я почувствовала, что краснею, как рак. Быков, как всегда, заставил чувствовать себя школьницей перед учителем.
– Просто послушай то, что я хочу сказать тебе. Когда я пришел работать, не было таких лекарств, которые бы давали надежду этим несчастным деткам. Не было благотворительных фондов. Знаешь, сколько жизней заполнили мое кладбище?
Быков пристально смотрел на меня, и мне показалось, что за стеклами очков блеснули слезы.
– Лучше тебе этого не знать! Но это было, когда я начинал. У тебя сейчас намного больше возможностей. Не сиди, сложа руки. Соберись и действуй.
Неожиданно он резко развернулся и подошел к своему столу. Похоже, что – то искал. Протянув клочок оторванной бумаги, он выпалил:
– На, держи. Это название благотворительного фонда. Он открылся недавно. Знакомые подогнали адрес.
– А почему о нем ничего неизвестно?
– Потому что не успели еще зарегистрироваться! Марьям, что за глупые вопросы? Да и какая тебе разница! Держи. Иди туда, и поговори с их начальством или с кем – то еще. Главное иди туда сама. Ты врач, они прислушаются к твоему мнению.
Я благодарно посмотрела на Быкова, понимая, что, возможность, подаренная им бесценна.
– Спасибо, Виталий Олегович! Я пойду.
Чувствуя, что в конце тоннеля, наконец, забрезжил слабый огонек, я вышла из ординаторской и подошла к посту.
– Лера, где сейчас Гладкова?
– На переливании. У нее же химия была…
– Хорошо! Я поняла. Спасибо.
Не дослушав медсестру, я направилась в кабинет заведующей. Мне необходимо было отпроситься у нее, чтоб пораньше уйти с работы. Не думаю, что в благотворительной организации, какая бы она благотворительная не была, люди будут сидеть до восьми вечера.
Я искала возможность отвлечься от мыслей о Саиде и Соне. И ситуация с Женей показалась мне идеально подходящей для этого. Поговорив с Алиной Расимовной, я объяснила ей сложившуюся ситуацию, и мы договорились, что в список моих обязанностей войдет еще и эта задача. Она была замечательным руководителем и быстро вникла в сложившуюся ситуацию.
Я летела на всех порах по адресу, который дал мне Быков. Кто знает, может, они откликнуться и у меня получится их уговорить? Быстро добравшись к месту назначения, я сошла с маршрутки и огляделась – вокруг были только жилые дома. Может, я что – то не так поняла? Оглядевшись по сторонам, я попыталась отыскать номера на зданиях, чтобы сориентироваться. Затем, кое – как разобравшись в их расположении, наконец, нашла то, которое было нужно мне. Поднявшись по ступенькам вверх, вошла внутрь и увидела бесконечное количество дверей, расположенных по разные стороны длинного коридора. Подойдя к ближайшей, постучалась и вошла внутрь. В дальнем углу за столом сидела аккуратно одетая девушка.
– Здравствуйте. Извините, что отвлекаю, но это благотворительный фонд?
Девушка оторвалась от своего компьютера и ответила мне отказом.
– Поднимайтесь на второй этаж. Они вроде как там находятся.
Поблагодарив ее, я вышла в коридор и направилась обратно к выходу. Лестница, ведущая наверх, находилась рядом с главным входом. Поднявшись по ней на второй этаж, я снова увидела коридор, заполненный дверьми на всем протяжении. Похоже, здание не располагало другого типа планировкой, кроме этой. Найдя нужную, я снова постучалась и вошла внутрь. На сей раз меня встретил улыбчивый молодой человек. Что ж это намного приятней. Наверное, я пришла по адресу.
– Здравствуйте. Чем могу помочь?
– Здравствуйте, меня зовут Марьям Руслановна Алиева. Я врач – гематолог детской краевой больницы. Моей пациентке срочно необходимо лекарство для продолжения курса химиотерапии. Я надеялась, что вы мне сможете помочь. Необходимые выписки и история у меня с собой.
Я выпалила это словно из пулемета и в ожидании ответа уставилась на парня. Похоже, он был немного ошарашен.
– Я понимаю вашу ситуацию, но я ничем…
– Подождите.
Я пришла в бешенство.
– Это благотворительная организация, так?! Я спросила на первом этаже, девушка направила меня сюда. Двадцатый кабинет, третья дверь слева от лифта! Значит, я зашла правильно! А теперь ответьте мне: на каком основании вы мне отказываете?! Ведь вы занимаетесь благотворительностью! Сколько вам лет? Двадцать пять? Двадцать восемь? Она младше тебя всего на десять лет, а ты мало того прожил больше, так еще и будешь продолжать это делать!
Внутри все кипело и меня просто разрывало от злости. Сколько можно стучаться в закрытые двери и слышать бесконечные отказы! Надоело!
– Не смей говорить мне нет.
Я угрожающе нависла над парнем, чувствуя, что в данный момент способна на все.
– Вообще – то…
– Я сказала, что не приму твоего отказа!
– Он не занимается благотворительностью. Это – моя забота.
***
– Я так понимаю твоей пациентке необходимо заказать лекарство для продолжения курса химиотерапии. Что ж, думаю, я смогу помочь.
Смотря на его лицо, я единственное не понимала одного: что этот человек тут делает? Это что шутка?!
– И с каких это пор, стесняюсь спросить, ты начал заниматься благотворительностью?
– Будем считать, что ты не задавала этот вопрос.
Я громко расхохоталась.
– Будем считать, что ты сбежал от ответа! В принципе, как и всегда.
Злобно выплюнув последние слова, я скрестила руки на груди.
Он отреагировал в свое спокойной манере, которая невероятно бесила меня и не сказал в ответ ни слова!
– А знаешь, я думала, мы с тобой больше никогда не увидимся. Ну, ты понимаешь, что я имею в виду – твою болезнь и все такое.
Внутри все застыло: глыба, нависшая над телом, попала прямо в сердце и разорвала его на мелкие куски. Молодец, Музыкант, у тебя это получилось! Браво!
– Марьям, тебе нужна помощь, и я могу ее тебе оказать.
Да. И это самое ужасное.
– К сожалению, ты прав.
Я запечатала гнев за семью замками.
– Мне нужна Эрвиназа. Евгения Гладкова, моя пациентка. Вот выписка. Остальные документы пришлю по почте.
– Острый лимфобластный лейкоз после ремиссии. Девчонка готовится к пересадке через три месяца. Сейчас проходит курс химии.
– Я понял.
– Вот телефон ее матери. Свяжись с ней.
Его бездонные глаза привычно тянули в черную пропасть, побуждая броситься в нее с головой. Три года исчезли во мраке, будто их и не было. Я пристально всматривалась в эту глубину, ища привычные покой и радость, но понимала, что их больше нет. Я изменилась. Изменился и он. «Былой магнетизм Бугдаева» не действовал так как это было раньше.
– Прости.
– Что?!
– Прости меня…
Я повернулась к нему спиной и зашагала к выходу.
***
Внутри все раскололось – одна половина требовала его, а другая… дилемма между сердцем и душой: тем, что любило и той, что ненавидит.
Заглянув в твои глаза, «любимый», я, наконец, осознала – ты мое самое главное разочарование в жизни. Мы больше не едины – у меня появились углы, края, которые совершенно не подходят твоим… Три года сделали свое дело. Мы не являемся больше «половинами» целого – просто существуем сами по себе.
А знаешь, что самое страшное? Пустота. Ведь она так и осталась внутри…
Жизнь Гладковой находится в твоих руках. «Спаситель».
Я горько усмехнулась про себя.
Я ехала в маршрутке. Ноги мерзли от холода, нос вдыхал прекраснейшие запахи человеческого тела, а я вела мысленный диалог с Саидом. Какой во всем этом смысл?
Знаешь, Музыкант, были моменты, когда я задумывалась о жизни, в которой не было бы тебя: я бы вышла замуж за своего коллегу, такого же «законченного» доктора до мозга костей, как и я. Такого же самовлюбленного идиота, считающего, что он во всем и всегда прав! Родила бы ему детей, возможно двоих. И разрывалась бы между работой и семьей, выслушивая бесконечные упреки мужа и парируя их вечным брюзжанием об отсутствии денег. Да, и еще дети – терпела бы их укоризненные взгляды, потому что мамы «вечно нету дома». Спустя года три, четыре, мой муж также бы стал пропадать в больнице, но только по причине наличия молоденьких медсестер. А я бы превратилась в законченную стерву, которая не смогла состояться как женщина. А если бы вдруг у нас что – то и вышло, то даже этого не было бы – с твоим – то диагнозом! Не пришлось бы нам рассчитывать на «долго и счастливо».
– Остановка «Славянский», выходят?
В поток мыслей ворвался голос водителя, и я очнулась ото сна. Повернув голову направо, посмотрела в лобовое стекло – следующая остановка моя. Вытащив руки из карманов пуховика, я начала впопыхах рыться в сумке в поисках кошелька. Достав деньги, и отсчитав нужную сумму, увидела, что мы уже практически подъезжаем.
– На остановке!
Сзади раздался громкий мужской бас. Как вовремя!
Маршрутка остановилась: я поднялась со своего места, и, наклонившись вперед, еле протиснулась между сиденьями. Отдав водителю деньги, кое – как достала рукой до двери и потянула на себя. Выйдя, наконец, на улицу, подошла к остановке и вдохнула свежего воздуха. Подняв глаза к небу, невольно посмотрела вверх: оно было раскрашено в удивительно яркие цвета – участки синевы соединялись с желтыми и оранжевыми красками солнечного света, словно какой – то художник провел кистью по холсту. Меня настолько поразила эта картина, что где – то с минуту, две, я неподвижно стояла, рассматривая ее.
Прозвучал короткий сигнал телефона. Вытащив его из сумки, я машинально провела по экрану пальцем и разблокировала его. Пришло уведомление, какая – то ссылка на очередную муть во «В контакте». Я хотела было закрыть телефон и положить его обратно в сумку, но что – то удержало меня. Решив не сопротивляться этому порыву, я нажала на нее и перед моими глазами предстало стихотворение из паблика, на который я была, когда – то подписана:
Прошлое – это прекрасно, моя Мари,
Только с собой его, милая, не бери.
Лучше оставь его в бабушкином сундуке,
Или у мамы в шкатулке, но в рюкзаке,
Что ты несешь за плечами, его не храни,
Слишком тяжелый камень, моя Мари.
Прошлое – это как детство, скажи прощай,
Изредка воскресеньями навещай.
Но никогда в глаза ему не гляди,
Прошлое – это зараза, моя Мари.
Белый осколок чашки, причуда, пыль,
И на земле лежащий сухой ковыль.
Это товар без возврата, пробитый чек,
Смуглый мальчишка с родинкой на плече,
Что целовал под саваном темноты,
Первый бокал мартини, табачный дым.
Всё, что когда-то выгорело костром:
Истина, безмятежность, невинность, дом.
Ты не святая, зачем тебе этот крест? –
Сотни отпущенных рук, опустевших мест.
Всё, что не прижилось и не проросло,
Даже вот это ангельское крыло.
Выбрось его с рождественской мишурой,
Смело шагай под звёздами, громко пой.
Прошлое – это так больно, моя Мари,
Всё, что нельзя исправить и изменить.
Каждое грубое слово, кривой совет,
Тот утонувший в море цветной браслет.
Слёзы на выпускном и последний вальс.
Что-то хорошее тоже, но в том и фарс:
Это есть якорь, что тянет тебя ко дну,
В прошлый четверг, в растаявшую весну.
Если не сможешь и не шагнешь вперед,
То, что давно истлело, тебя сожрёт.
Брось его в пламя, гляди, как оно горит,
Полку освободи для другой любви.
Прошлое – это прекрасно, моя Мари,
Только с собой ни за что его не бери.
Джио Россо
Я еле сглотнула комок, застрявший в горле. В глазах защипало, навернулись слезы и тот груз, который я хранила на протяжении стольких лет, тот, что давил на мою грудь, сжимал горло, заставлял мой голос хрипеть от боли прорвался сквозь плотину безразличия и полился рекой сдавленных рыданий. Мне было абсолютно плевать, что я стою на улице, что на меня смотрят люди, что я не одна. Все эти пустые мысли исчезли из моей головы и перед глазами стояли только эти раскалывающие на куски строки:
Прошлое – это прекрасно, моя Мари,
только с собой его, милая, не бери.
Пошатнувшись от собственного бессилия, я машинально ухватилась за рядом стоящий столб. Ловя ртом воздух, закрыла глаза и собрала мысли в кучу. Чувства успокаивались, боль стала резко утихать: осень ласково коснулась сердца, и тихо шепнула о яркости цветов, которые, когда – то были смыслом моей жизни.
«Лесная фея, благодаря кому, деревья засыпают глубоким сном».
Я слабо улыбнулась промелькнувшим воспоминаниям. Впервые за все время, я искренне обрадовалась их присутствию. Прошлое поросло былью, и его уже невозможно было вернуть.
Я перевела взгляд на вывески магазинов, находившихся рядом с остановкой: вроде, на них были такие же яркие цвета – красный, зеленый, синий, оранжевый. Но они не шли ни в какое сравнение с теми, что являла природа на холсте облаков!
На светофоре оставалось несколько секунд до того, как должен был загореться зеленый. Я быстрее побежала к тротуару. Необходимо было перейти дорогу в течение пятнадцати секунд.
Пробегая на последних, я немного подпрыгнула и, как раз успела. Отлично!
Внутри зажегся огонек. Он грел меня своим теплом, наполняя странным ощущениями: пустота начинала исчезать. Семя смирения постепенно стало давать долгожданные ростки.
***
– Антонина Викторовна, благотворительный фонд называется «Здоровье детям». Они вам помогут собрать нужную сумму. Я разговаривала с их руководителем и заручилась его поддержкой.
– Я ходила туда, но он ответил мне отказом.
– Возможно, вы разговаривали с молодым человеком? Знаете, там сидит в переднем кабинете. Надо было просто дальше пройти.
– Нет. Я пришла правильно. Никакого молодого человека там не было. Только взрослый мужчина, где – то вашего возраста, может старше. Он ответил, что не сможет помочь нам в покупке Эрвиназы.
– То есть, как это не сможет? На прошлой неделе я согласовала с ним все – отдала выписку Жени, документы с консилиума!
Женщина стояла в дверях палаты, вытирая слезы носовым платком.
Я старалась ее успокоить.
– Ладно. Давайте сделаем так. Я сама поеду туда и поговорю с директором.
Чувствуя, как в душе закипает злость, я пошла в сторону кабинета заведующей, оставив мать пациентки стоять одну посреди коридора.
Господи, Саид! Ты можешь хоть что – нибудь сделать по – человечески?
Постучавшись в дверь, я потянула ее на себя и заглянула внутрь.
– Алина Расимовна, можно?
Заведующая, молча, кивнула, уткнувшись в монитор компьютера. Я вошла в кабинет и сразу перешла к делу.
– Я прошу прощения, что отвлекаю вас. Но это срочно. Моя пациентка Гладкова дала на Аспарагиназу крапивницу. Вы знаете, что я ходила к главному, но он мне, естественно, отказал. Виталлий Олегович помог найти благотворительный фонд, работающий на местном уровне, в пределах региона.
– И в чем проблема?
Алина Расимовна оторвалась от компьютера и недоуменно взглянула на меня.
– Проблема в том, что директор фонда хочет поговорить лично со мной, чтобы удостоверится в необходимости покупки такого дорогостоящего препарата.
Пришлось соврать ей, чтобы она отпустила меня, не задавая лишних вопросов.
– А ты что не отдала ему все необходимые документы?
– Отдала. Но, похоже, он не может в них разобраться.
Алина Расимовна удивленно посмотрела на меня сквозь стекла очков.
– Он что читать не умеет? Что там непонятного!
– Просто, фонд открылся недавно и, возможно, как и любой новичок, он не понимает некоторых нюансов.
Заведующая покачала головой, как бы говоря – куда катиться мир!
– Ну что ж! Если так, то иди, конечно. Только постарайся объяснить ему все досконально, чтобы таких вопросов больше не возникало. Гладкова ведь не единственная твоя пациентка.
– Конечно.
Зная теперь куда ехать, я добралась до офиса фонда за двадцать минут. Зайдя внутрь, сразу же направилась в нужный кабинет и только сейчас заметила вывеску с названием. «Здоровье детям».
– Марьям! Здравствуй.
Саид взволнованно посмотрел на меня и поднялся со стула.
– Здравствуй.
Я растерялась и на мгновение забыла зачем приехала.
– Что – то случилось?
– Да, я по поводу Гладковой.
– Понял. Хочешь чаю или кофе?
– Нет, спасибо. Давай сразу к делу. Объясни мне, пожалуйста, причину своего отказа. Мы же, вроде как, договорились с тобой обо всем. Я выслала необходимые документы, и ты сказал, что поможешь.
– Что ты имеешь в виду?
Я медленно повторила сказанное.
– Какой отказ, Марьям? С чего ты это взяла?
– Какой отказ, Саид?! Мать Гладковой прибегает ко мне вся в слезах и говорит о том, что ты не хочешь помогать ей! Ты решил мне этим насолить или что, я не пойму? Это жизнь! Человеческая жизнь! Как ты можешь играть с нею? Девчонке, только исполнилось шестнадцать. Да ведь она ненамного старше Сони!..
Я проглотила комок, застрявший горло, чувствуя, как на глаза подступают слезы.
– Могла бы быть, если бы Соня была с нами.
– В который раз убеждаюсь, что люди – идиоты!
Саид никак не отреагировал на мои упреки.
– Что?
Я была ошарашена.
– Ничего!
Саид так громогласно отрезал, что я вздрогнула от неожиданной грубости.
– Я же объяснил все этой женщине! Сказал, что не получится сразу же привезти препарат, потому что потребуется время на сбор средств, затем оформление бумажек в Росздравнадзоре! В конце – концов, необходимо найти покупателя за границей, с помощью которого мы сможем его приобрести!