Дом 17 по улице Черч-роу

Глава 3

София продолжала пристально смотреть, ожидая ответа.

– Дом прекрасный, – осторожно начала Никки, – Белла и Итан от него в восторге.

– Это и так было ясно. Ну, во всяком случае, относительно Беллы. Она говорила о нем так, будто уже переехала. Но вопрос, ми кариньо, в том, в восторге ли от дома ты?

– Я не испытываю к нему ненависти.

– Это не одно и то же, и ты это знаешь.

Никки вздохнула.

– Я люблю наш дом. Когда мы впервые приехали посмотреть его, я сразу поняла, что это то место, где мы будем растить наших детей.

– Любишь или любила? Потому что с любовью так бывает: она может умереть так же легко, как и родиться. Может быть, даже легче.

Никки ничего не ответила.

– Признай это, ты не была здесь счастлива с тех пор, как Грейс умерла.

При упоминании имени Грейс Никки снова вернулась к тому моменту, когда произошел несчастный случай. Было начало летних каникул, чудесный день, температура воздуха почти добралась до тридцати градусов. Тем июнем девочкам исполнилось по четыре года, и они играли в прихожей с теннисным мячиком, перекатывая его друг другу из противоположных концов коридора. Никки пошла на кухню приготовить им что-нибудь перекусить после полудня. Она была от них лишь в паре метров, достаточно близко, чтобы услышать их удаляющуюся болтовню. Как многие близнецы, они даже развили свой собственный язык, – криптофазия, так называлось это явление в технических терминах. Если бы она могла понимать их, то услышала бы, что им слишком жарко и они решили открыть входную дверь, впустить немного свежего воздуха, хотя им снова и снова повторяли, что этого делать нельзя.

В ту же секунду, как она услышала резкий звук тормозов снаружи, она поняла, что случилось что-то плохое. Звук был слишком громкий, словно машина была в самом доме. Кувшин с соком, который она держала в руке, упал на пол и разбился вдребезги; она выскочила из кухни. В коридоре девочек не было, а входная дверь была распахнута настежь. Она увидела Беллу на тротуаре, глядевшую с раскрытым ртом на белый фургон доставки. Грейс лежала перед ним в неестественной, ломаной позе. Зеленый теннисный мячик откатился в сторону и замер неподалеку от нее.

Врачи и хирурги сделали все, что от них зависело, но не смогли спасти Грейс. Повреждения головы были настолько серьезными, что даже если бы она пришла в сознание, то всю оставшуюся жизнь прожила бы овощем. Последовавшая за тем неделя была адом на земле; смотреть на Грейс, лежащую в кровати в окружении разных аппаратов, надеяться на чудо, зная, что оно не случится. Объяснить Белле, что ее сестра-близнец умрет, было самым сложным, что Никки доводилось делать в ее жизни. Она до сих пор не знала, как смогла выдержать это. Она и Итан описали ситуацию настолько честно, насколько Белла могла вынести. Были потоки слез, были горестные мотания головой, а маленькое личико Беллы выглядело совсем потерянным, но поскольку она перестала говорить, сложно было понять, что в действительности она думала. Когда Грейс ушла, Никки хотелось лишь исчезнуть.

Грейс умерла через несколько недель после ее четвертого дня рождения. Она была похоронена на церковном кладбище в Сэндридже, маленькой деревушке в Хартфордшире, где Никки выросла. Могилка была рядом с участком, где были похоронены родители Никки, в тени ясеня. Это было красивое место, на которое послеполуденное солнце изливало свой свет. Никки навещала могилу по крайней мере раз в месяц, меняла цветы и прибиралась. От вида белого надгробного камня у нее всегда сжималось сердце, но еще сильнее на нее действовала надпись, высеченная на мраморе:

Здесь покоится Грейс Роудс,

которая ушла танцевать с ангелами

* * *

– Позволь мне спросить кое-что, – начала София, – как ты считаешь, ты сможешь научиться любить этот дом?

Никки покачала головой:

– Не знаю. Возможно.

– Для начала неплохо. Ладно, как ты считаешь, ты сможешь превратить его в настоящий дом для вас троих?

Никки кивнула:

– Думаю, да.

София замолчала, ожидая, когда Никки снова посмотрит на нее:

– Ты можешь хотя бы вообразить себя снова счастливой здесь, в старом доме? По-настоящему счастливой? И будь честной, ми кариньо. Для тебя самой, не для меня.

Никки поколебалась, потом отрицательно мотнула головой.

– Тогда тебе нужно переехать.

– Но необязательно в этот дом.

– Это правда, но знаешь, что я думаю? Я думаю, ты могла бы отговорить себя от переезда в любой дом.

– Возможно, ты и права.

– Призраки умерших цепляются не только за дома, – проговорила София мрачно, – но и за души живых. Грейс останется запертой здесь, пока ты ее не отпустишь.

– Но я не хочу отпускать, – тихо сказала Никки.

Капелька скатилась по ее щеке, но прежде, чем она успела вытереть ее, София смахнула слезинку пальцем и взяла Никки за руку. Ее кожа была теплой и грубой, а прикосновение – утешительным.

– Бог забрал Грейс, и, поверь мне, я каждый день спрашиваю Его, как Он мог это сделать, – София помедлила, снова ожидая взгляда Никки. – Однако Он оставил тебе Беллу, и я верю, что Он сделал так, чтобы у тебя были силы продолжать двигаться вперед. А тебе нужно двигаться вперед, ми кариньо. Для Беллы, для тебя и для Итана. И для Грейс тоже.

– Я понимаю. Но это так тяжело.

– Знаешь, когда Филип умер, я не могла себе представить, что смогу продолжать жить, но я как-то смогла. Мы все сильнее, чем нам кажется, а ты одна из самых сильных женщин, что я знаю.

Никки покачала головой. София говорила это лишь для того, чтобы подбодрить ее. Она не была сильной. Отнюдь нет. Большую часть дней она чувствовала себя так, словно балансирует на краю, на расстоянии одного крошечного шажка от катастрофы.

– Это чистая правда, – добавила София.

– Что, по-твоему, я должна делать?

– Это не мне решать.

София похлопала ее по руке, затем встала и пошла обратно к раковине, чтобы закончить мыть посуду. Никки наблюдала за ней некоторое время, а потом достала мобильник, положила его на стол и долгое время просто сидела, уставившись на него. Комната Беллы была прямо над кухней, и отсюда было слышно, как она ходит туда-сюда. Грейс была мертва, и с этим ничего нельзя было поделать; Белла, однако, была жива. Что было бы лучше для нее? Ведь чего бы они ни сделали, какое бы решение ни приняли, оно должно было быть тем решением, которое будет наиболее благоприятным для Беллы. Здесь повсюду, куда бы Белла ни заглянула, таился призрак Грейс; воспоминания о ее сестре-близняшке были встроены в ДНК дома. Быть может, переезд на Чёрч-роу станет тем новым стартом, который был так нужен им всем. И кто знает, может быть, это станет первым шагом к тому, чтобы Белла вновь заговорила.

Никки потянулась за мобильным прежде, чем успела бы передумать. Итан ответил после второго гудка, как если бы телефон уже был у него в руке и он только ждал ее звонка.

– Привет, Ник. Все в порядке?

– Все хорошо. Я просто позвонила сказать, что можешь возвращаться. Мы покупаем дом.

Глава 4

Сегодня 12-е июня. Ровно семь лет назад Никки была в отделении для рожениц, парила на препарате «Этонокс» высоко, как воздушный змей, и все сжимала руку Итана и пыталась доказать ему, что «Этонокс» – это название лондонского ночного клуба, в который она ходила, когда была помоложе.

Девочки любили отмечать день рождения, и им всегда устраивали большой праздник, на который они приглашали всех своих друзей. На их последний совместный день рождения все нарядились диснеевскими принцессами, и это была настоящая вакханалия. Собралось общим счетом тридцать детей, все в ярких бальных платьях и до предела возбужденные от сладостей и праздничного веселья.

Когда они на следующей год предложили устроить праздник, Белла отказалась, отдав предпочтение домашней пицце и просмотру фильмов с ней и Итаном. Это положило начало новой традиции, которая продолжалась и по сей день. Они каждый раз предлагали вечеринку, но она говорила, что хочет этот тихий вариант, – хотя ее потерянное выражение лица говорило совсем о другом. Никки понимала. Праздничная вечеринка без Грейс снова разбила бы ей сердце. Трудно было и на Рождество. Тяжело было создавать новые счастливые воспоминания, когда ты оставался в плену старых.

– С тобой все хорошо, ми кариньо?

– Я в порядке.

– Нет, не в порядке.

– Просто скучаю по Грейс, вот и все.

Слова вылетели вместе со вздохом. Признаться в этом вслух было, в некотором роде, прогрессом. Долгое время она не могла произнести имя Грейс, не потеряв контроля над собой. Доктор Ричардсон, ее терапевт, сейчас гордилась бы ей.

– Я так и думала, что дело в этом. Дни рождения – это тяжелое время. Вскоре после того, как мы с Филиппом познакомились, он отвел меня в самый дорогой ресторан, какой мог себе позволить, на мой день рождения. И потом он делал так каждый следующий год. И еще он каждый раз покупал мне красную розу и устраивал так, что она уже ждала меня на столе. Перед смертью он заказал красную розу, чтобы ее прислали на мой день рождения. Клянусь, я неделю проплакала, когда получила ее.

– Поэтому ты всегда носишь что-нибудь красного цвета?

София кивнула и дотронулась до красной резинки для волос, которая собирала сзади ее шевелюру в конский хвост.

– Так я чувствую себя ближе к нему. Как будто он все еще со мной.

– Ты мне никогда об этом не рассказывала. Все время говорила, что это твой счастливый цвет.

В улыбке Софии проскользнули нотки грусти:

– Так и есть. Мы с Филипом прожили тридцать счастливых лет вместе. На этом основании я считаю себя самым удачливым человеком среди живущих.

Никки понимала. Старинный медальон в форме сердца, который она носила не шее, скрывал фото Грейс в младенчестве с одной стороны и Беллы – с другой. Она не снимала его, потому что это был еще один способ быть ближе к Грейс. Любой, кто взглянул бы на снимки, не смог бы различить девочек, но она всегда могла. Грейс смотрела в камеру прямо, как будто с вызовом; Белла косилась в сторону с подозрительным видом, словно пыталась сообразить, в чем тут хитрость. Их личности были определены с рождения. Грейс родилась первой и всегда была более уверенной; немалая часть уверенности Беллы была результатом того, что она следовала за сестрой, которая уже проложила тропинку.

– Как там тесто для пиццы? – перевела тему Никки.

– Будет готово через пять минут. Ну что, какие последние новости по поводу переезда?

Никки глотнула кофе и сделала гримасу. Не потому, что кофе был плох, – напротив, София приготовила фантастический кофе, – а потому что их мыльная опера с переездом не обещала завершиться в ближайшем будущем. Она действительно думала, что к этому времени они уже будут жить на Чёрч-роу. Вместо этого они застряли в чистилище, где половина их вещей была разложена по коробкам и ожидала завершения процесса, на который они не могли повлиять.

– Пара, которая покупает у нас дом, теперь говорит, что им нужна еще неделя, чтобы закончить с продажей своего. Заметь, они уже месяц это говорят.

– Должно быть что-то, что ты можешь сделать для ускорения дела.

Никки медленно покачала головой:

– Мы, с нашей стороны, сделали все, что могли. Теперь мы просто ждем их. Это все уже достигло той стадии, когда ситуация кажется более чем фрустрирующей.

Это была лишь половина правды. Она действительно хотела поскорее перебраться, теперь, когда решение было принято. И в то же время часть ее хотела остаться в этом доме навсегда, потому что здесь была Грейс.

– Если же говорить о хорошем, – добавила она, – я общалась со школой, которая всего в десяти минутах езды от Чёрч-роу. Там специализируются на детях, имеющих проблемы эмоционального характера. Звучит как идеальный вариант для Беллы. Я действительно думаю, что они могут помочь ей.

– А что о смене школы думает Белла? Ей нравится в школе Святого Марка.

Когда Никки не ответила, София добавила:

– Она ничего об этом не знает, не так ли?

– Уже почти летние каникулы. Она вполне может остаться в школе Святого Марка до их начала. Это даст мне целое лето, чтобы подготовить ее к переходу в новую школу. На данный момент ей и так со многим нужно справиться. Когда с переездом будет покончено, я начну понемногу подводить ее к мысли о смене школы.

София снова отпила кофе.

– Это мне напомнило, о чем я хотела с тобой поговорить. Ты слышала что-нибудь о докторе Сантос?

Никки наморщила лоб и покачала головой:

– Никогда о нем не слышала.

– О ней. Она психиатр из США. Но сейчас работает в Лондоне. Я вот думаю, может, стоит связаться с ней насчет Беллы?

Первой мыслью Никки было: «Ну здорово, еще один мозгоправ». Это, однако, не значило, что она готова была сразу отказаться от этой идеи. Если был хоть малейший шанс, что доктор Сантос сможет помочь, то это был вариант, который стоило проверить.

– Что ты можешь о ней рассказать?

– Немногое. Я читала о ней в интернете. Похоже, она помогала некоторым из тех несчастных детей, которые были вовлечены в историю с пожаром в Гренфелл-тауэр^[3] и все еще страдают от ПТСР. Вот почему я подумала о Белле. Если она даже им смогла помочь, то, может, поможет и Белле.

Никки взяла мобильный и вбила «Сантос Гренфелл» в строку поиска. Материал появился в верхней строке результатов. Она кликнула на ссылку и пробежала глазами статью, выхватывая только голые факты. Доктор Сантос переехала в Объединенное Королевство шесть месяцев назад и открыла новую практику в Лондоне. В Штатах она работала с детьми, выжившими в школьной массовой стрельбе. Между строк читалось, что она знает свое дело. Статья оканчивалась ее цитатой, которая запоминалась: «Нет поломанных детей, есть дети, которые ждут, когда их починят».

Никки перечитала, и надежда, которая расцвела у нее в груди, стала чуть ярче. Такое, впрочем, уже бывало. Неоднократно. За последние пару лет они посетили каждого специалиста в стране. Ни один из них не сумел помочь Белле. Единственное, на чем они все сходились, это на том, что Белла не говорила из-за шока от несчастного случая. «Запаситесь терпением» – это была любимая их фраза. Но прошло уже почти два года после смерти Грейс, а Белла так и не проронила ни единого слова. Как долго они должны были терпеть? Еще год? Десять лет?

Физиологических причин для молчания Беллы не было. Психологическая травма из-за несчастного случая как будто перерезала какой-то проводок у нее в голове, перекрыв путь голосу. Термин, который был в ходу у так называемых экспертов, – истерическая немота. Но это просто был удобный для них способ сказать, что они понятия не имеют, что это, и при этом не признать формально своего бессилия. Вбить в «Гугл» запрос «истерическая немота» не помогло. Исследований почти не было, и никто ничего полезного сказать не мог. У Никки сложилось впечатление, что истерическая немота – всего лишь бирка без содержимого, а не научный медицинский диагноз.

Больше всего ей не хватало тех маленьких радостей, когда она забирала Беллу из школы и та приветствовала ее объятиями, поцелуем и турбо-скоростным отчетом о прошедшем дне: какие учителя были милыми, а какие мерзкими, кто на этой неделе был лучшим другом, а кто выпал из милости. Теперь она получала лишь объятия, поцелуй и безучастное «привет, мамочка» через планшет.

– Свяжись с ней, – посоветовала София, когда Никки закончила читать, – терять-то нечего.

Именно поэтому она позвонит ей. А сумеет ли доктор Сантос помочь – ну, там будет видно.

– Я свяжусь с ней, когда закончим с переездом.

– Хорошо. И кто знает, а вдруг она поможет. Так здорово было бы услышать милый голосок Беллы снова, – София перегнулась через стол и похлопала ее по руке. – Тесто уже должно быть готово. Начнем делать пиццу?

Следующие пять минут София потратила на то, чтобы сделать основы для пицц, раскатать тесто, намазать заготовки томатным соусом и посыпать сыром. Тем временем Никки рассортировала топпинги по небольшим мисочкам, чтобы Белла могла сделать остальное. Закончив с этим, Никки подошла к двери и, высунув голову наружу, позвала:

– Белла Бу, иди к нам и укрась пиццы, милая.

Ответа не последовало. Не то чтобы Белла могла ответить словами, но Никки услышала бы движение.

– Белла, – позвала она снова.

Ничего.

– Белла! – теперь она сорвалась на крик, уже воображая сотни несчастий, которые могли стрястись.

Паника родилась где-то в животе и за считанные секунды заполнила каждую ее клеточку. Она сделала несколько шагов в коридор, достаточно далеко, чтобы убедиться, что входная дверь закрыта, а цепочка на месте, после чего поспешила наверх. В спальне Беллы не было. Она подбежала к постели и сдернула одеяло. Белла под ним не пряталась, и под кроватью ее тоже не было.

– Белла, – крикнула она, выбегая на лестничную площадку, – если ты играешь в прятки, можешь уже выходить.

Никки заставила себя остановиться и замереть, прислушиваясь. Все, что ей было нужно, это знак, что с дочерью все в порядке и она где-то в доме. Все, что она получила в ответ, это тишину, которая звучала как приговор, что Беллу она потеряла тоже.

Глава 5

София была в коридоре, громко звала Беллу по имени, и ее встревоженный вид отражал чувства Никки. Она попыталась что-то сказать, когда Никки промчалась мимо, но Никки сейчас пребывала там, где не могла слышать ничего, кроме бессвязного шума в голове. Он поглощал ее полностью, и все вокруг словно переставало существовать. Белла была где-то в доме – должна была быть. С ней все должно было быть в порядке. Кроме этих мыслей, Никки сейчас не за что было ухватиться. Она вбежала в кухню, схватила мобильный и включила его. Адреналин струился по телу, заставляя ее руки дрожать. Она нашла приложение, которое могло отследить GPS-сигнал планшета Беллы. София последовала за ней в кухню и сейчас переминалась с ноги на ногу у нее за плечом.

– Если верить приложению, Белла должна быть в своей комнате, – произнесла Никки, обращаясь скорее к самой себе, нежели к Софии.

Сжимая в руке телефон, она понеслась обратно наверх, София не отставала. Беллы не было под кроватью, ее не было в шкафу.

– Она определенно не здесь, – сказала София; от волнения ее акцент усилился.

Никки посмотрела на дисплей телефона. Приложение продолжало утверждать, что Белла тут. Никки позвала ее по имени и вновь не получила ответа. Где, черт возьми, она могла быть? Она подняла взгляд к потолку и неожиданно поняла, что было еще одно место, в котором она не искала. Минус приложения был в том, что он не различал этажи.

– Возможно, она наверху, на чердаке, – сказала она.

– Боже, хоть бы так, – проговорила тихо София, выходя вслед за Никки на лестничную площадку.

Лестница на чердак была узкой, и им пришлось карабкаться по ней друг за другом. Никки остановилась перед дверью и на какое-то мгновение просто замерла, не в силах ни пошевелиться, ни вздохнуть. Так случалось каждый раз. Она хотела войти, но вместе с тем и не хотела. Любой, кто утверждал, что призраков не существует, очевидно, не терял ребенка. Ведь правда заключалась в том, что призраки повсюду. Они были там, в криках и плаче, которые наполняли воздух каждый раз, как ты проходил мимо детской площадки. Они были в улыбках и смехе чужих детей. Они жили в тысячах воспоминаний, маленьких и больших. Именно там их кружило вокруг нее больше всего, они разбивали ее сердце и рвали душу.

София положила руку ей на плечо, чтобы подбодрить, и это помогло сдвинуться с места. Она толкнула дверь и увидела Беллу сидящей на кровати и крепко прижимающей к груди мистера счастливчика. Планшет лежал на подушке подле нее. Она выглядела потерянной и одинокой, отрезанной и брошенной на волю судьбы в большой плохой мир, который украл ее сестру. Без единого слова Никки вошла в комнату, оставив Софию переминаться с ноги на ногу в дверях. Белла не подняла взгляда, когда она подошла. И не отреагировала, когда Никки села рядом и притянула ее к себе. Тело Беллы было расслабленным и безвольным, как у соломенной куклы.

– Я знаю, милая, – прошептала Никки ей на ухо, – я тоже по ней скучаю.

Только теперь подступили слезы, безмолвные слезы, которые, казалось, будут литься вечно. Белла плакала так, словно оплакивала свою сестру в первый, а не в тысячный раз. Ее маленькое тело тряслось, и единственное, чего желала Никки, это забрать ее боль. Но она не могла этого сделать. Она могла лишь быть с ней. Этого ни в малейшей степени не было достаточно, но ничего другого ей не оставалось.

Спальня не изменилась со времени несчастного случая. Обе постельки были аккуратно застелены и накрыты покрывалами с диснеевскими принцессами, на подушках были соответствующие наволочки. Принадлежавший Грейс мистер счастливчик сидел на ее подушке. В те дни, когда они купили девочкам эти мягкие игрушки, Никки постоянно их путала. Теперь этого не происходило. Счастливчик Беллы был выцветшим и потертым, счастливчик Грейс был все того же кислотного желтого цвета, какого был при покупке, застывший во времени, как все остальное здесь.

В самом начале эта комната была детской с желтыми стенами, предназначенной для младенцев. Ее выкрасили в желтый, потому что не хотели до рождения выяснять пол детей. Понадобились четыре сеанса экстракорпорального оплодотворения, прежде чем она забеременела близнецами. Глядя, как маленький розовый крестик появляется на палочке с тестом на беременность, ее сердце наполнялось надеждой, но это была сдержанная надежда: ее сдерживало понимание, что это лишь первый шаг в очень долгом пути. На этом этапе они уже бывали и раньше – дважды, – и оба раза за этим следовал выкидыш, каждый раз разбивавший их сердца. Сканирование, проведенное через десять недель, показало, что все идет хорошо. Тогда же выяснилось, что их ждут все их чаяния в двойном экземпляре. Преодолев шок от того, что у них будут близнецы, они решили не выяснять пол детей, – это просто казалось неважным. Важным было лишь, чтобы Никки и дети были здоровыми в течение всего срока. Будут это две девочки или два мальчика или мальчик и девочка, не имело значения, она в любом случае отдала бы им всю свою любовь.

Итан зарабатывал более чем достаточно, чтобы содержать их, поэтому Никки ушла с работы в продюсерской телекомпании и полностью отдалась своей роли мамы на полный день. В двадцать с небольшим она ужаснулась бы одной мысли о таком образе жизни, не говоря уже о том, чтобы пойти на это добровольно, но ей было почти сорок, когда она, наконец, забеременела, и ее двадцатилетняя версия себя казалась теперь лишь далеким чужаком. Приоритеты меняются, и именно это произошло с ней. Впереди забрезжил свет той жизни, которой ей сейчас хотелось так сильно, как не хотелось ничего никогда прежде. И четыре восхитительных года она жила этой жизнью. Да, это было испытание, это выматывало – так выматывало, что порой она задумывалась, быть может, она не создана быть матерью, но в остальном это были счастливейшие годы ее жизни.

Она всегда представляла себе, как эта комната будет расти вместе с девочками, и какое-то время так и было. Когда малышкам исполнилось по три года, желтые стены перекрасили в розовый и лиловый. В розовый, потому что у Грейс это был любимый цвет, в лиловый – потому что это был любимый цвет Беллы. Через некоторое время здесь появились постеры диснеевских принцесс, сразу после поездки в Диснейуорлд. Рапунцель, Ариэль, Белоснежка, Тиана… вся банда. Любимой принцессой Беллы была Ариэль, потому она показала, как расчесывать волосы вилкой, когда они были на обеде принцесс. Любимицей Грейс была Рапунцель, потому что она могла надрать задницу.

Теперь, когда Белла стала старше, она переключилась от диснеевских принцесс на динозавров парка юрского периода. Сейчас подошел как раз тот момент, когда Никки столкнулась бы с необходимостью смены интерьера в детской. Этому, впрочем, не суждено было случиться. Пока они будут жить здесь, комната останется прежней. Менять ее было бы неправильно, это было бы, как если бы они хотели стереть Грейс из своей жизни. Время и так работало над этим со знанием дела. Бывали такие дни, как сегодня, когда воспоминания пронзали, словно лезвия, но в последнее время бывали и моменты, когда Никки приходилось прикладывать усилие, чтобы вспомнить какую-нибудь деталь. И, что еще тревожнее, бывали случаи, когда ей приходилось напрягать память, чтобы представить, как выглядела Грейс. До недавнего времени ей достаточно было взглянуть на Беллу. Но Белла росла. В Белле нынешней все еще проглядывала та Белла, какой она была в четыре года, но и этот призрак становился все бледнее.

Она оглянулась на дверь. София все еще стояла там, касаясь пальцами распятия на груди, ее глаза были полны тревоги. Она спросила одними губами: «Ты в порядке?» Никки ответила кивком: «Все хорошо». Это была ложь. Ее дочь сидела здесь в свой день рождения, вместо того чтобы веселиться, и это разбивало сердце. Это было очень далеко от «хорошо», казавшегося в тот момент недосягаемым. София поколебалась еще мгновение в дверном проеме, а потом тихо исчезла. Никки слушала, как удаляются ее шаги. Она обнимала Беллу так крепко, как никогда, борясь с собственными слезами и желая вернуться в прошлое. Только этому не бывать, как бы сильно ты ни желал повернуть время вспять, время двигается лишь в одном направлении – к боли.

Дверь снова открылась через некоторое время; на этот раз это был Итан. Он выглядел измотанным. С тех пор, как он перешел на утреннее шоу, он всегда так выглядел. Подъемы в 4 утра убивали; по его собственному описанию, это было, как перманентно испытывать джетлаг^[4] и при этом слушать шоу, о котором иначе ты бы даже не знал.

Его улыбающееся лицо омрачилось, когда он увидел, что Белла плачет. «Грейс», – беззвучно прошептала Никки. Не было нужды говорить что-то еще. Он подошел к постели и присел на краешек. Когда Белла его заметила, она отпустила Никки и перебралась к нему, спрятав свое маленькое личико у него на груди. Никки подвинулась ближе к Итану и обвила его руками, положив голову ему на плечо. Они так и сидели втроем, прижавшись друг к другу, в этой застывшей сценке, окруженные воспоминаниями о Грейс, пока Белла не перестала, наконец, всхлипывать.