Через месяц, даже меньше, я получу, наконец, паспорт. Но пока – что мне делать, раз нужно и по-другому никак нельзя?! Да, приходилось идти на унижения: что-то говорить, кого-то просить, как-то выкручиваться. Думать, что добьёшься своего, а в итоге не получить ничего. А Полтава – это город, в котором далеко не с первой попытки можно найти в центре достаточно большой, чтобы там уже попросить доброго человека об услуге: заплатить за товар на кассе. Мне пришлось потратить целый час, чтобы обойти круг и, в конце концов, найти подходящий магазин. Название у него было незнакомое – прежде я таких никогда не встречал, но я так обрадовался, что об этом думал в последнюю очередь. Так много времени на его поиски у меня ушло, потому что я не искал супермаркет целенаправленно, не спрашивал прохожих, а просто обходил квартал за кварталом, в надежде рано или поздно на него наткнуться. С таким обывательским подходом, второе более вероятно, чем первое.
У меня оставалось всего пара часов в Полтаве; и как раз тогда, когда я совершенно отчаялся, супермаркет явил себя. Я зашел в него, не зная, должен ли я радоваться или злиться. Но какие бы эмоции меня не настигли, своё пиво я получил, а всё остальное было уже не так важно.
Дальнейшие мои рассуждения были лишены всякого сюжета, словно его вырезали за ненадобностью. Я пустился в самый настоящий поток сознания, из которого меня нужно было спасать – по крайне мере, это читалась во взгляде Хайдеггера: «не то ещё захлебнётся в собственных словах». Но как простому человеку вроде него справиться с силой воображения такого мечтателя как я?! Пристрелить, разве что, чтобы не мучился. Но даже будь у него пистолет – ему не остановить меня. Я обезоружил бы его, положил на лопатки и кувыркаясь по асфальту, рассказывал бы ему, как я радовался, ощущая сладкий холод банки пива в кармане по пути к альтанке. Мои слова перепрыгивали друг через друга, а точка в конце предложения утонула в необъятных смыслах моих фраз, уходящих в необозримую даль.
Банка пива в руке, перед глазами вид Полтавы – города, в который ни за что не вернусь, а в голове слова, которые я услышал где-то, когда-то очень давно: «Сталкиваясь с силой приключений, путешественник очищается от того, что было спрятано глубоко в его душе, что лежало на ней камнем, ускользая от познания и понимания – но, к несчастью, очищение никогда не бывает полным, и надо всё начинать сначала, раз за разом, всегда. А в результате неистовый путник становится только несчастнее». Я слушал музыку Вивальди, а когда надоедало, русский рэп. Знаешь, Хайди, мне всё чаще кажется, что мы занимаемся чем-то не тем и вместо рок-н-ролла нам следовало заняться хип-хопом, но это уже так, мысли вслух.
Не так уж и долго я просидел, наслаждаясь видом с беседки. Но этого времени мне хватило, чтобы полностью забыть обо всём, с чем я приехал в этот город. Я прибыл сюда за тем, чтобы разорвать в клочья то пространство, что угнетало и сковывало меня. Мне следовало понять это намного раньше.
– Если честно, то я жду не дождусь, когда же ты скажешь: «А теперь о самом главном, из-за чего я начал этот разговор». Или я уже всё пропустил? Если да, то уж прости, в твоём рассказе должно быть хоть какое-то содержание – иначе, к чему всё это?!
– Вот нет же у тебя терпения! Конечно, до самой сокровенной части мы ещё не дошли.
– А, так это было всего лишь вступление… Ты ждёшь, пока я состарюсь или действительно в этой истории был хоть какой-то смысл?!
Хайдеггер терял то, что у него ещё осталось от тех крох терпения, что у него когда-то были вначале. Мне пришлось его успокаивать:
– Я хотел, чтобы ты увидел мир моими глазами – понял, каким всё было на самом деле, каким я был и что чувствовал. Всё это имеет огромное значение. Но в одном ты, кажется, прав. Я действительно слишком затянул вступление. Ещё немного и рассказывать об этом я буду дольше, чем оно происходило.
– Ну, так давай, кончай уже!
Было бы, что заканчивать, – подумал я.
– Слушай внимательно, – сказал я, театрально подняв указательный палец вверх, – то, что я тебе расскажу, должно остаться между нами. Не говорили об этом никому: ни Штефану, ни Андрею, ни одной девушке из твоего гарема. Я могу тебе доверять?
– Конечно, можешь! Давай уже!
– Точно никому не расскажешь?
– Ну…
– Тогда ладно. Вообще, любой другой человек на моём месте не стал бы ничего рассказывать, а то, что произошло, что бы его личной тайной, которую нельзя доверять никому. Но тебе я верю. Да и к тому же, эти события нуждаются в том, чтобы быть рассказанными, иначе призраки той истории разорвут меня в клочья.
– Я слушаю.
Даже заверив его в том, что теперь точно расскажу ему только самое важное – я не сразу приступил к тому, что на самом деле хотел сказать. Если он ждал откровений в следующем предложении, то он попал не на того рассказчика. Чтобы мягко перейти к теме, которую мне так не хочется затрагивать, я должен сделать ещё несколько замечаний о Полтаве. Неблагодарное это дело, но придётся заканчивать, раз я уже начал.
Проблема переполненных маршруток – универсальна для всех городов Украины. Её можно встретить повсюду; как и недовольных подобным положением вещей пассажиров, готовых обсуждать её вслух прямо на месте их ежедневных мучений, на всех языках и диалектах, какие только можно встретить в нашей стране. Мне, как и многим городским жителям, сталкиваться с этим приходится довольно часто. Автобусы и маршрутки со свободными местами – редкость, на которую даже не стоит рассчитывать. И вот, оказавшись так далеко от дома, то же самое явление встречает меня здесь, как будто я и не покидал пределы привычного для себя мира. И всё же, автобус, разваливающийся на части и доверху забитый людьми, мечтающими его покинуть – это всё наша родная страна. Где кончается эта маршрутка – так кончается и мой дом, о котором я так много слышал, но только сегодня узнал по-настоящему.
– Гоголь, прекращай это, – он показал мне экран своего телефона, на котором огромными цифрами высвечивалось время – час действительно был поздним, – уже поздно. Либо ты вкратце рассказываешь мне суть своей истории сейчас, либо я ухожу, и делись своими впечатлениями от поездки с кем-нибудь другим. Мне ещё и спать, когда-нибудь, нужно.
– Я как раз к этому и подхожу.
Все мои длинные рассуждения об автобусах вели к одному парню, который ехал вместе со мной в этом гробу на колёсах, и стоял так близко ко мне, как это было необходимо, чтобы оба мы смогли уехать.
В этой маршрутке был мальчик моих лет, суржиком украинского и русского жалующегося на переполненную маршрутку, на продолжающих вталкиваться в неё пассажиров, да и на свою страну «шо идьот як ца маршрутка». Я спросил его, знает ли он, когда будет вокзал. Он ответил, что тоже выходит там и что нам следует встать на «Богдана».
Как и многие ударники, в душе я был философом. Для меня этот мир был не так просто, как столькие обыватели его себе представляют. Внутри я был мягким и ранимым, хоть за годы, пусть и не многие, но какие уж прожил, она успела стать циничной и беспощадной. И тогда, она и сыграла со мной злую шутку, раз заставила своего хозяина влюбиться в незнакомого чикса в маршрутке, как в фанфиках, которые пишут и распространяют в интернете неудовлетворённые школьницы. Любовь, такая нелепая и беспощадная.
– Ой, Гоголь, боже мой! Только не говори, что в итоге всё закончится какой-нибудь порнографией! Я с тобой разговаривать не буду, если всё действительно сведётся к каким-нибудь твоим извращениям!
– Перестань. Всё не так просто. Сейчас узнаешь, почему.
Мы уже сделали большой круг и подошли к дому Хайдеггера. Мне стало казаться, что сегодня я не вернусь домой вообще. Мой спутник тоже начал подозревать что-то подобное и решил прямо спросить меня о планах на ночь. Я ответил:
– Не важно, где я буду ночевать. Твоё дело – дослушать историю до конца. Если, конечно, тебе на это хватит духу.
– А родители тебя не хватятся?!
– А им-то что?! Ну, не приду домой одну ночь, вторую… Может на третью действительно и хватятся. Они привыкли, им до меня особого дела нет – тем лучше.
– Если хочешь, то можешь переночевать у меня – как-нибудь постараюсь на ходу объяснить это маме. Ляжешь спать сейчас, а утром закончишь историю.
– Завтра у меня уже не выйдет – просто не хватит храбрости. Если не смогу сейчас, то уже никогда.
– Успокойся. Ничего в этом страшного или необычного нет. Расскажешь утром.
– Хайдеггер, мы ведь с тобой друзья. Для тебя я бы сделал всё, что угодно; просто дай мне закончить историю, пока я ещё могу это сделать, разве я многого прошу?!
– Ну, хоть в дом зайдёшь?
– Не могу. Посиди со мной здесь ещё немного.
В его дворе, под скрывшимися за ночными облаками звёздами и луной – чего только ещё я мог желать?
– Опять говоришь, что справишься быстро, а затем разбавляешь свою историю сотней бессмысленных фраз?
– На этот раз, ради тебя, я сделаю всё, чтобы рассказать её как можно быстрее.
В Хайдеггере безумия было не меньше, чем у меня – потому я и знал, что он согласится. В глубине души, не смотря на все его попытки отложить мою повесть до завтра, он знал: история должны быть рассказана до конца. Хотя, где там затерялся тот конец?!
Чико приехал в Полтаву вместе со своей девушкой. Они возвращались домой – я узнал об этом не сразу. Хоть убей, не вспомню, как же называлось тот хутор близ Диканьки, откуда они оба были родом. Помню только, что их электричка отправлялась через полчаса. Парень попросил меня дать ему сигарету. У меня с собой не было, поэтому я предложил ему купить пачку пополам, на что он ответил, что деньги у него с собой только на проезд. Тогда, я купил пачку сам. Я взял самые дорогие, какие только были в привокзальном ларьке. Парень отдал свою спортивную сумку девушке, а сам снял рубашку, сказав, ни к кому не обращаясь, что жарко. И затем, забрал свой «Еверласт» обратно, перебросив его через плечо. Всё время он над чем-то смеялся, то и дело выкрикивал фразы, которые, прозвучи они от кого-нибудь другого, показались бы мне нелепыми и неуместными. Но услышав их от него… да какие здесь могут быть слова?! Я отдал ему сигареты и по-дружески завёл ему руку за плечо. Какие только мысли не проносились тогда в моей голове?! Это было прекрасно и вместе с тем, невыносимо.
За те полчаса на вокзале, мы втроём успели выкурить полпачки и многое обсудить, став близкими знакомыми; хоть я так и не узнал их имён, а они моего. Я даже не думал об этом – казалось, что мы уже знакомы давным-давно, а зачем друзьям лишний раз спрашивать друг друга об именах? Я рассказал им свою историю, а точнее, что приехал в Полтаву из Запорожья и что у меня нет обратного билета – да, я действительно составляя план поездки забыл включить в него возращение домой. Я пришел на этот вокзал чтобы уехать хоть куда-нибудь – если повезёт, то пусть даже и домой. Но следующий поезд обратно отправляется только завтра. И лишь одному чёрту известно, где я буду ночевать сегодня.
Тогда я увидел, как они переглянулись, словно таким образом могли общаться друг с другом. Потом, парень без рубашки вспомнил, что его родители уехали дня на два в другое село. Раз я такой хороший человек, да ещё и путешественник, попавший в неприятности, почему бы мне не поселиться у них за небольшую плату – приключение ведь. Выглядело всё безобидно. Но затем, я услышал цену – она была в три раза больше того, чего на самом деле стоила их услуга. За эти деньги я спокойно мог поселиться и в одном из не самых дешевы отелей в городе. Но, само собой, я не мог отказать, назови они цену хоть ещё большую, чем та, которую я услышал. Его тело высохло и больше не обливалось потом, но место у него затылке, за которое я продолжал держаться, по-прежнему оставалось влажным. Страсть сжигала меня настолько, что я не мог отказаться.
Так я и попал на хутор близ Диканьки. Мои грустные мысли шли за мной по пятам, не давая мне ни единой надежды хоть когда-нибудь от них скрыться. Электричка тащилась ели-ели по аварийной железной дороге, а затем до их дома пришлось идти ещё непостижимо долго. Всё это время я пытался хоть как-то развлечь себя отбиванием ритмов в голове. Я мог вести глупые и несвязные диалоги со своими попутчиками, с которыми мы будто говорили на разных языках, исполняя, параллельно, сложнейшие партии на ударных, даже те, которые в реальной жизни я ни за что не смог повторить. Даже если бы я и умел играть на барабанах на уровне истинных легенд, своего темпа в моих бродяжничествах по свету не было, сколько бы я его ни искал. А ведь ритм – самая важная составляющая музыки; самая важная составляющая жизни.
Их дом казался скучным и серым. Таким он и был – такие можно встретить повсюду, в каком бы уголке мира ты ни оказался, всегда будут такие дома, которые ничем не отличаются от всех остальных. В чём-то различия будут всегда, но в одном, самом важном, они неизменно будут похожи на остальные. На плите у них на кухне стояла огромная кастрюля с овощным супом. Это был наш ужин, который мы разогрели всё в той же посуде, в которой он готовился, разлили по тарелкам и стали есть, запивая чёрным чаем с мёдом из улья их соседки. Деньги за ночь и еду они решили взять с меня вперёд.
Мне показалось, что солнце в тот день село слишком рано. Я ненавидел тьму. Без света я был одинок, кто бы в этот момент не находился рядом со мной. В их хуторе делать было совершенно нечего. Единственная корчма – и у той как раз в этот день был внеплановый выходной из-за запоя всех членов семьи владельца по случаю смерти их сына. Вечер – это время, в которое люди из маленьких городов и деревень вообще забывают о всяческих мирских делах. Был телевизор со спутниковой тарелкой; но мне вообще противно телевидение, особенно, когда нет настроения. Единственным спасением мог стать только интернет. Так, я уставился в разряжающий телефон, беспощадно цепляясь за мельчайший кусок бесполезной информации и совершенно позабыл о том, что в нём имеется специальное отверстие для подзарядки.
Когда телефон вырубился, чтобы хоть чем-то занять время, мы стали играть на кухне в карты и глотали литрами крепкий чай. Вначале нас было трое, но затем, девушка куда-то ушла и остались только мы вдвоём. Нам не о чём было говорить друг с другом, да я произношения наши отличались настолько, что походили на два совершенно разных языка, что приносило одни неудобства нам обоим, поэтому мы просто кидали карты на стол. Его имени я так и не узнал. Он, вроде как, предпринял несколько попыток узнать моё; но я закрыл эту тему, назвав себя Гоголем, объяснив, что этого прозвища будет вполне достаточно и что ему вовсе даже не обязательно называть мне своё имя. Сомневаюсь, что на Земле существует хоть один вменяемый человек, который после моих слов продолжал бы считать меня во всех отношениях здоровым человеком.
В карты, как вскоре выяснилось, я играю куда лучше него. Часам к десяти ему это окончательно надоело и он бросил свой веер из собранных им карт на стол. Меня игра с ним достала ещё часом ранее, но я продолжал, получая удовольствие не от побед, а от того, что сижу напротив него и вижу, как его глаза наблюдают за никчёмными картами в колоде. Хотя, чем дольше я сидел рядом с ним, тем больше даже такая сомнительная радость постепенно сходила на нет. Насколько же пугающим я казался тогда самому себе. Да что вообще могло произойти, чтобы я, внезапно для себя, стал монстром, которому даже собственное отражение в зеркале кажется чужим?! По моему лицу было видно, что я весь сжался от страха, хоть и продолжал играть в карты на пять с плюсом. Парень даже задал мне вопрос, который я перевёл с его говора как: «Не боюсь ли я тёмной сельской ночи, не освящённой ни одним фонарём?». Я ответил ему, что на улице фонари, вроде как, горят. Он цыкнул, будто обиделся, что его слова неправильно поняли. Как же, всё-таки, глупо звучит абсолютно всё, что он говорит.
До этого, я думал, что буду ночевать в одном, по крайне мере, в соседней с ними комнате. Но когда я попросил его провести меня до моей спальни, он вывел меня во двор и завёл в какое-то подобие летней кухни. Размерами она была с маленький гостиничный номер, хоть и хорошо убранный – девушка как раз закончила с наведением там порядка. Для себя же они выделили целый пятикомнатный дом, а на меня оставили какой-то кирпичный сарай. А впрочем, подумал я, так даже лучше. На что я, собственно, надеялся, когда согласился остаться у них?! Что я вообще ожидал от своего внезапного путешествия в Полтаву?! Я был доведён до такого состояния, что готов был рассмеяться прямо перед этим парнем и бессовестно хохотать над своим нелепым положением. К чему я пришел? Что преследовал всё это время?
Всю ночь я не мог заснуть. Перед глазами у меня была голая кирпичная стена со свежей паутиной в каждом углу. За окном: пространство, отделявшее меня от хозяйского дома – огород, на котором всё равно в это время года ничего не росло. Свет в их комнате давно погас, но было ясно, что и парень, и девушка, как и я, не спят, а придаются романтическим страстям. Нас разделял не только дачный участок и стены; между нами как словно вырос целый необозримый мир.
К четырём часам утра моё состояние только ухудшилось. Примерно в это время я увидел, как девушка выходила из дома. Я заметил её краем глаза в окно над своей головой, в которое смотрел от ночной скуки. Она выглядела как тень во мраке; не заметить её было легче лёгкого. Но я всё равно проследил взглядом каждый её шаг, даже не сомневаясь, что это была именно она. Парня можно было понять, раз он влюбился в неё. Она вышла за калитку и скрылась в неизвестном направлении где-то вдалеке, где даже мой взгляд не смог бы угнаться за ней.
С минуту я стоял, прижавшись носом к холодному оконному стеклу и думал, что бы всё это могло значить – в первую очередь, для меня самого? Ещё полчаса у меня ушло на то, чтобы собраться с духом и решиться. Раз девушки больше нет, тогда ничто больше не стоит между мной и этим парнем – чико остался в доме один. Он спит после бурной ночи – в этом сомневаться не приходилось. И я знал, что должен делать: идти к нему – не мог не пойти. У меня не хватало смелости, но ноги несли меня сами. Так я вошел в хозяйский дом, открыл дверь в его спальню. Он лежал неподвижно, укрывшись с голов до ног тёплым зимним одеялом с выемкой посередине. Теперь уже ничто меня не сдерживало – я мог делать всё, что захочу.
Я подошел к его кровати и лёг рядом с ним, залез под одеяло, прислонившись к его тёплой спине. Он тут те развернулся на бок, лицом ко мне, но глаза его оставались закрытыми так, словно он ещё не вышел из сна. Я сразу понял: ему сниться, что я – это она. Я воспользовался этим и поцеловал его в губы. Он крепко сжал обеими руками меня за бёдра, а я в ответ завёл ему руку чуть пониже пояса.
– Гоголь! – взвыл Хайдеггер, – прекрати сейчас же! С меня хватит всех этих подробностей!
– Это ещё не конец.
– Даже не хочу знать, чем всё закончилось! Тем более, что я уже знаю.
– Он долго не мог понять, почему у его девушки такой странный привкус. Он открыл глаза, только когда всё было уже кончено. Эх, видел бы ты его лицо, Хайди!
– Могу себе представить! Ужас.
От испуга, я чуть не сжал зубы и не оставил его навсегда бездетным. Но укусить как следует, притом без всякого вреда, я не успел. Всё равно, он заревел от боли как дикий зверь и подпрыгнул, как был, голышом, на метр вверх, чуть не ударившись лбом о потолок, согнув колени и прижав ноги к тазу. Я смотрел на него снизу, прямо в его огненные глаза. Он так и застыл в воздухе – казалось, так могло длиться вечность. Но внезапно, он одним рывком спрыгнул с потолка и полетел прямо на меня. За доли секунды сработал инстинкт самосохранения – я даже не успел заметить осознать, как мой кулак сжался сам и угодил ему прямо в подбородок. Но даже этого удара, который мог сломать ему челюсть, оказалось недостаточно, чтобы остановить его. Он стал душить меня обеими руками, одновременно раздавая пинки коленями и ударяя своим длинным хвостом.
– Хвостом?!
– Не перебивай.
Мы с тобой сейчас не стояли бы здесь и не разговаривали, если бы я тогда не схватил его за известный конец и со всей силы не потянул в свою сторону. Сам не знаю, чего хотел этим добиться – видимо, в дело вступил страх. Он заревел во второй раз, теперь уже более свирепо, испытав непередаваемую боль. Но я нашел в себе смелость сказать ему:
– Сиди, чёрт, смирно! Иначе хвост оторву.
– За шо ж ты, Гоголь меня так?! Шоб ты бул проклян на сто-пятьсот лет!
– Сам виноват, что привёл меня сюда, – продолжал я, крепко сжимая его за известный конец, – вот я и не устоял. Кажется, теперь мне точно пора возвращаться. Жаль, что не могу забрать тебя с собой – ты мне приглянулся. Не подумай, конечно, что я влюбился в тебя, злая ты сила. Но с тобой, временами, было весело.
– Зарижу тебя! Руки выдру! Теперь уж тебе точно меня не пережить!
– А вот за такие слова я не стану говорить тебе даже «до побачення». У вас – самые скверные условия для проживания, которые я когда-либо видел. Верни мне, дорогуша, деньги; не то сам знаешь, что будет.
Когда он протянул мне пару скомканных купюр, которые достал из шкафчика у кровати, я отпустил его, натянул на себя штаны и футболку. Я понимал, что злоупотреблять его терпением и гостеприимством дальше было невозможно. Но лучше бы тогда я двигался быстрее. Не успел я даже вернуться на летнюю кухню, в которой ночевал, чтобы забрать свой портфель со всеми немногочисленными вещами, с которыми отправился в это неожиданное путешествие, как в дверях появился по-прежнему ничем не прикрытый хозяин дома – теперь уже в руках у него был ужасающего вида топор.
Так быстро, как только мог, я бросился к распахнутому окну. Но и парень был не так прост. В один прыжок он преодолел расстояние между нами. Только чудом мне удалось увернуться от удара тесака, который с первого же раза мог снести мне голову. Лезвие вонзилось в ствол яблони и застряло там. Пока хозяин дома пытался справиться со своим сельским мачете, я бежал что было мочи от него. Но как бы быстро я не переставлял ноги, он успевал сделать два шага, пока я делал только один. Далеко мне было не убежать, а потому, я поставил всё на кон, развернулся и первым пошел на него. Я запрыгнул к нему на плечи и схватил за рога, раскачивая его из стороны в сторону, пытаясь повалить на землю. Но он, в каком-то безумном порыве, пробежал со мной на спине ещё около километра, размахивая топором и вопя на всё село так, что петухи прокукарекали раньше времени. Наконец, он выдохся и свалился на землю. Я встал с него и оглянулся вокруг – неподалёку я разглядел фигуру таксиста, наблюдавшим за всей этой сценой со стороны и страшно напуганного чёртом с длинными рогами и хвостом. Я сунул ему все деньги, которые отобрал у хозяина дома и наказал ему вести себя до Харькова. Уже оттуда, не без помощи своих давних знакомых, я смог вернуться домой. Ну, как тебе моя история, Хайдеггер?