– А Рудольф?
– А Рудольф – скорее поведёт гарнизон на битву с отступающим батальоном. Он вешает и расстреливает предателей – всех, кто отказывается сражаться насмерть. Рудольф слишком безумен и опасен. Только мы с тобой можем ещё спасти наш гарнизон от верной гибели. У нас не так много времени. Я понимаю, что тебе нужно обдумать моё предложение, но позволить себе ждать мы не вправе. Ты со мной?
Ганс медлил, так ничего и не ответив. Вместо этого он застыл и опустил взгляд себе под ноги. Он думал. Я раз за разом убеждался, что лучше всех понимаю его, как и он понимает меня. Мы с ним были будто братья – вот только кто старший, а кто младший определить было трудно. В конечном итоге, я знал, что он ответит. Печальный хозяин пивного двора ничего другого сказать не мог. Он тоже чувствовал свой долг перед историей. И выдохнул:
– Да.
Решение было принято.
Если этот мир уже не удастся спасти, то помочь самим себе – у нас ещё есть шанс.
Возрождение Первое
Стена стоит в одном из дворов близ перекрёстка двух улиц: Победы и Патриотической. По работе мне часто приходится проходить в тех местах. Каждые несколько дней надписи на ней меняются. Никто из жителей окрестных дворов и не вспомнит, что должна была ограждать эта стена, стоящая перед безымянным строением с обвалившейся крышей. Её воздвигли задолго до появления первых пятиэтажек. Теперь заросший двор среди мрачных панельных домов, выстроившихся как под линейку, стал полем битвы для двух, а может и для трёх, художников, рисующих не на холстах, но на самом городе – повсюду, где сохнет краска. Надпись сегодня: «Да кто ты такой, чтобы бросить мне вызов?» и человек с огромным глазом вместо головы. Завтра она исчезнет. Так бывает всегда: что-то появляется и его тут же закрашивают белилами, чтобы поверх него нарисовать что-нибудь новое. Есть, вроде бы, дорогая краска, которую ничем не закрасишь. Но даже если настенные гладиаторы подозревают о её существовании – им всё равно нравится бросать друг другу вызов.
Я прохожу здесь каждый день и могу вести подробную хронику этой схватки – что я и делаю, фотографируя каждый день эту стену на телефон. Каждый день я снимаю на камеру одно и то же место – и каждый раз получаю совершенно разные снимки. Эта борьба вечна и победит лишь тот, у кого окажется больше наглости и ослиного упорства. Эти ребята, с которыми я даже не знаком – так напоминают мне две части меня самого. Я наблюдаю за их борьбой, будто она ведётся вовсе не за стену. Но за что?
Для многих людей своего времени я показался бы странным. Но я и не стремлюсь к одобрению пенсионеров, безработных и бездомных. Я был одним из тех, кто вдруг остановится посреди улицы и будет стоять там час, глядя в пустоту – зрелище не для слабонервных.
Я выхожу к набережной магистрали; иду и думаю: а ведь я так и не стал королём или президентом. Зато род моих занятий намного ближе к природе человеческой души, чем политика.
– Катай, – доносится голос за моей спиной, назвавший меня по имени, – ты как?
Я не оборачиваюсь. Достаю пакет из внутреннего кармана и держу его в рукаве. Хозяин голоса подходит ко мне сзади и обнимает меня. Тем временем, я ловко и незаметно кладу пакет ему в карман. Затем, он разворачивается и уходит. Он знает меня, а мне его знать совершенно необязательно. Скоро я понимаю, что мне тоже пора двигаться дальше.
Всё это представление – вовсе необязательно. На улице и так никого нет. Но, как и любой ритуал – я уважаю и чту его. Другие, подобные мне торговцы – редко соблюдают такие мелкие формальности. Много раз я сам видел, как прямо на трамвайных путях или за деревьями в скверах, или за гаражами, два человека просто обменивались пакетами, у всех случайных прохожих на виду. Их совсем не волнуют ни традиции, ни самая элементарная предосторожность. Потому-то они и дилетанты, а я – один из тех, кого можно назвать профессионалами.
Торговцев встретить можно в каждом районе, чуть ли не в каждом дворе. Эти люди стоят часами на одном месте или ходя из стороны в сторону, глядя в себе под ноги. Кому надо – тот знает, что эти сомнительные личности не бездельничают, а торгуют. Кому надо – тот знает, чем. Таких людей вычислить нетрудно. Они хотят, чтобы их поскорей узнали. Они продают дёшево, но дороже, чем их товар действительно стоит. Я не продаю помои. Только самое лучшее – это девиз моего бизнеса. Простых торговцев знают все, кому не лень. Меня – знают лишь те, кому я действительно нужен. Я не терплю неудачников, не прощаю измен и не знаю пощады.
Долгие годы изучения мировой литературы не прошли мимо и пошли мне на пользу. Познания в этой области полезны для всех сфер, которые затрагивает моя профессия: экономика, финансы, маркетинг; групповая психология, философия, риторика, технология. Я знаю всё, что может мне пригодиться; а полезным оказаться может всё, что угодно. Те, кто знают меня – боятся моей власти; но у меня хватает мудрости держаться подальше от всех своих знакомых коллег. Хотя, мне стоит всего один раз оступиться, как меня сожрут с потрохами и приберут к рукам мои позиции на рынке. Но ждать им придётся очень долго – возможно, даже дольше, чем длится человеческая жизнь.
У кого хватает на это смелости, задаются вопрос: почему я добровольно избрал профессию, в которую идут, чаще всего, из-за того, что не остаётся другого выхода? Они удивляются, но вслух не спрашивают – боятся. Но я знаю: у моей профессии – есть будущее. Конечно, многие не хотели бы, чтобы это будущее у неё было. Мне бы тоже этого не хотелось, если бы я стоял по другую линию фронта. Я просто шагаю нога в ногу со временем, не пытаясь ни ускорить его, ни остановить. Ведь сколько раз мне уже приходилось наблюдать, как даже самым стойким оно переламывало ноги за то, что те двигались слишком быстро или слишком медленно. Я же – всё ещё жив, не смотря ни на что.
И своё мрачное незатейливое существование – я привык считать за жизнь.
После выполнения заказа я стал бродить по проспектам – сворачивал в сторону переулков и бульваров. Сколько бы я ни сменил переходов, нигде в этом городе мне не удастся найти себя. Пока что, мне это и не было нужно. У меня оставалась ещё парочка невыполненных дел.
Я дошел до самого бульвара Шевченка и затаился в одном из его дворов. Оглядевшись по сторонам, я убедился: ни единого взгляда в мою сторону. Зато оба моих глаза уже выловили нужного мне человека в толпе. Я прибыл как раз вовремя, чтобы застать того врасплох. И ему – уже не скрыться.
Я пошел за ним следом. Он бредёт себе расслабленно, прогуливает ноги и ещё не знает, что ждёт его впереди. Когда настал нужный момент, и мы зашли в безымянный пустой переулок, я быстро и решительно подхожу к нему сзади, обездвиживаю, подавляя всякое сопротивление. Он, наконец, понял, что с ним произошло. Тогда, я даю ему напоследок глотнуть воздуха и тащу в сторону заброшенного здания в ближайшем дворе. Всё проходит идеально – даже лучше, чем я мог ожидать. Сообразив, что его ждёт, он снова предпринял попытку отчаянного сопротивления, но моя жертва оказалась уже не в тех условиях, где её сила чего-либо стоила.
Несколько раз сплюнув кровью, он смирился, наконец, с тем, что живым ему отсюда уже не уйти. Мне интересно послушать, какими будут его последние слова:
– Если даже я умру, – произносит он со сдерживаемой звериной яростью, – мои ребята до самой твоей смерти не дадут тебе покоя.
– Ты получишь то, что заслужил. Отныне у тебя нет ни ребят, ни положения.
Я ударил его ещё несколько раз.
– Надеюсь, теперь ты понимаешь, в чьих руках сила. Теперь в этом городе всё будет по-другому. Если ты желаешь пустить всю свою банду в расход – можешь приводить их ко мне. Я не терплю мятеж. Дань с твоего района увеличивается вдвое. Если вздумаешь ещё раз устроить подобное – я не просто ворвусь в твой район – я приду к тебе в дом. Ты нигде и никогда не сможешь скрыться от меня. Я контролирую всё. И ты – одна из моих кукол.
Я говорю всё это, пока он жадно глотая воздух с кровью. Он пытается смотреть на меня, но видит лишь темноту.
– Дань собирать будет мой приемник. А ты – даже не пытайся меня выследить. Твои друзья – больше тебя не спасут. А если попробуешь – все демоны ада ополчатся против тебя.
Теперь, он боится меня больше смерти, потому что я дал ему почувствовать, что значит быть мёртвым и жалким.
Главное не сломать человека; главное – задавить, проделать дыру в его сознании и пустить в неё своего паразита. Тогда он будет моим, пока смерть не освободит его.
Я отпустил его и быстро скрылся, покинув этот район – надеюсь, навсегда. Уже давно меня преследовала тоска – от неё мне не скрыться. Казалось, что уже вечер, но взглянув на часы, я обнаружил, что ещё нет и часу дня. Делать было нечего – и я отправился на поиски новых жертв и новых клиентов. Я передвигался по городу дерзко и властно – будто хозяин, прогуливающийся по своим владениям. Я быстро сообразил, что ничего больше сегодня у меня не выйдет; и что я могу лишь бродить по бесчисленным улицам безо всякой цели и смысла.
В такие минуты, сам не знаю почему, я вспоминаю о смерти. В последний момент я решил сменить маршрут и направился не через мост, а в единственное место, где мог отдохнуть человек, которому уже давно стало наплевать и на мир, и на его будущее.
Кофейня «Утомлённое Солнце» – будто всегда была со мной; и я каждый раз возвращался туда с мыслями о том, что делаю это не зря.
– А, ты снова здесь, – такими словами встретил меня хозяин, сидевший в кофейне один, без единого посетителя, – ну, тогда, проходи.
И я сделал это – в сотый, если не в тысячный раз после того, как узнал о существовании этого волшебного места.
Здесь: всегда царит хорошее настроение – как раз то, чего мне так не хватало в последние несколько месяцев.
В кофейне «Утомлённое Солнце» не подают алкоголь. Но для хороших гостей у хозяина, под барной стойкой, всегда припасена початая бутылка рома. Наливая мне его в чашечку из-под эспрессо, он спрашивает:
– И что на этот раз произошло?
Догадливый. Знает, что я редко являюсь поболтать с ним не о чём и всегда прихожу, когда больше некуда идти.
– Я живу в чёрно-белом мире. Это странно, особенно в последнее время, когда повсюду так много цветных картинок и фильмов. Даже музыка становится цветной. А я на этом празднике – дальтоник. Не знаю почему, но мне кажется, что когда фильмы были чёрно-белыми, в этом мире было больше красок.
Я кладу маленький пакетик на стол, и он методично прячет его в укромный уголок. Всегда, когда я прихожу, я не жалею для своего друга самого лучшего.
– Не знаю – не могу этого знать. Я родился уже в начале нашего тысячелетия. А ты не кажешься мне настолько старым, чтобы ностальгировать о временах столетней давности. Это – если ты настроен говорить буквально; а если условно – то я скажу тебе лишь то, что всегда говорю тем, кто приходит мне с подобными новостями: нет лекарства от болезни, которую можно вылечить счастьем.
– Таким как я – не дано его познать. Налей-ка мне ещё. Вся проблема, конечно же, не в эпохе; но в людях, которые меня окружают.
Он снова налил мне ещё.
– Значит – пей, пока не поймёшь точно, что должен сделать. Редко люди сами понимают, чего они хотят, пока не осушат достаточное количество чашек.
Он подмигнул:
– Пока посетителей нет; и не предвидится в ближайшее время – это нормально для этого времени суток в этот день недели. Но если хоть один заблудившийся клерк зайдёт сюда, чтобы выпить одну чашку эспрессо – я сразу уберу ром и забуду о твоём существовании. Ты сам должен забыть о том, что сейчас в твоей чашке. У меня идеальная репутация – мне пришлось строить её долго; и я редко позволяю себе отдохнуть прямо в разгар рабочего дня. Так что, в случае чего – ничего личного, только бизнес.
– Уж мне ли не понимать, что значит «только бизнес». Хотя, репутация у тебя не такая уж и идеальная, лжец ты несчастный. Иначе, у тебя бы не было этой бутылки под стойкой и я не сидел бы здесь; и налоговая инспекция не оставляла бы тебя в покое. А так – смотри, как хорошо устроился. Мне часто бывает завидно твоему образу жизни. Иногда, мне кажется, что много лет назад я должен был заняться совсем иным бизнесом. Ну, а пока, я сижу здесь; бутылка рома – тоже.
– Ладно, – засмеялся он, – ты меня расколол. Моя репутация – почти идеальна с маленькими нюансами.
Он – такой настоящий и такой человечный. Такой, каким всю свою долгую жизнь мечтал стать я; но не мог, потому что всё время скрывался и прятался. Видимо, для некоторых дел вечности – недостаточно.
Тем временем, как я просто сидел и радовался тому, что нахожусь здесь, в дверях кофейни неожиданно возникла гостья. Я и не заметил, как бутылка рома волшебным образом исчезла со стола.
– Ох, – прошипел он, – у нас посетитель. О чём я тебе говорил?
– Посетительница.
Но он даже не обратил на меня внимания. Женщины, что ли, делают это с ним?!
– Здравствуйте! Присаживайтесь.
Она подошла к самой барной стойке, хоть и в её распоряжении был весь зал; и заказала лонг-блэк. Я упорно делал вид, что её не замечаю, скрывшись за широким воротником. Мой взгляд был прикован к стакану воды. Я краем глаза я всё равно вижу, что она поглядывает в мою сторону. Тем временем, хозяин заведения ставит перед своей гостьей чашку с нависающим над ней лёгким дымком.
– Пожалуйста.
И оставляет нас одних, скрывшись где-то под бездонной барной стойкой – что только там не помещается: от бутылки рома до самого бармена. По крайне мере, в моих глазах это выглядело именно так. Я стараюсь ни о чём не думать и просто замер на месте. Девушка делает первый глоток своего кофе, оглядывается на меня и затем со смачным звоном стукает чашкой о блюдце. Я чуть не падаю со стула, едва сохраняя равновесие – чувство собственного достоинства в её глазах мне всё равно уже не сохранить.
Из своей ямы выныривает хозяин заведения с такими глазами, будто гостья перебила ему всю посуду. Но ничего подобного. Удар получился громким, но за пределы чашки вылетело всего несколько капель; а на самой посуде – ни трещинки.
– Достаточно уже всего этого! – произносит она.
Мой друг по-прежнему смотрел на него. Никогда я ещё не видел столько растерянности и удивления на его лице – да и вообще на чьей-либо физиономии.
– Какой, по-вашему, вкус у этого кофе?
– Да… самый обыкновенный лонг-блэк, как вы и заказывали: Двойной эспрессо с небольшим количеством горячей воды.
– Вот именно, что он обычный. А кофе – не должен быть таким. Теперь понятно, почему в вашей кофейне в такое время суток столько людей, – она кивнула в сторону пустого зала.
– Так сейчас же рабочее время.
– Вы знаете, сколько фрилансеров в это ваше «рабочее время» находятся в кофейнях?! Но не в вашей. Потому что кофе у вас стандартный – хороший, но слишком обычный. А кофе – должен быть как лучшая литература, как говорящие картины, как живая музыка.
Я упёрся щекой в кулак и улыбнулся, глядя, как эта сумасшедшая утирает нос хозяину кофейни. Она встаёт со своего места и произносит:
– Как один из видов искусства, кофе – должен либо вызывать у людей смех, либо заставлять плакать. Кофе – выражает чувства. Попробуйте-ка свой лонг-блэк – что он вам напоминает?
Мой друг нерешительно взял в руки чашку и сделал из неё глоток под пристальным наблюдением гостьи.
– Это… зёрна Кении, которые мы заказали вчера. Кофе свежий, идеально обжаренный. Я, лично, чувствую бодрость. Ни улыбаться, ни плакать мне пока не хочется. Но у меня после него появляется настроение работать. Если говорить вашими словами, то это – кофе вдохновения.
– Вот видите – никакой это не обычный кофе. Вы вдохновились, а мне от него – хочется танцевать.
И действительно несколько раз покружилась и подпрыгнула. Давно мне не приходилось видеть таких чудес. Её одежда была яркой, глаза горели огнём, а мебель в кофейне вдруг тоже стала разноцветной и я, наконец, понял, в какие цвета разукрашено всё вокруг. Картина перед моими глазами из чёрно-белой перешла в невиданно светлую, будто на чистый лист кто-то пролил три тонны красок.
– Таким и должен быть кофе. Не благодарите.
Хозяин кофейни зааплодировал. Эта гостья хорошенько его развлекла. Но со мной он сделало нечто большее.
Всё это время я внимательно следил за ней. Что и говорить: ей – удалось меня поразить. Что касается меня, то я – почти достиг предела отчаяния, откуда выбраться будет невообразимо трудно. Но, кажется, я нашел свой свет посреди всей это бездонной пропасти.
К сожалению, она быстро утратила свой огонь. Допила кофе, почти не выговорив ни слова. Расплатилась и быстро зашагала к выходу, даже не взглянув на меня напоследок и не дав мне ни единого шанса завязать с ней разговор. И тогда я бросил к чертям свой стакан и хозяина кофейни; меня волновало лишь одно – как можно скорее догнать её. Я уже много десятков лет топчу эти улицы и ломаю жизни людям на них. Но теперь, меня захватило чувство, будто всё стало совершенно иным.
– Подождите, – крикнул я ей уже за пределами кофейни; она повернулась ко мне, и я смог более тщательно разглядеть черты её лица, – вы так быстро ушли – даже не дали мне шанса сказать ни слова.
– А вам есть, что сказать?
Мне всегда есть, что сказать; но только не сейчас.
– Ну, – торопит она, – чего вы от меня хотели?
А я по-прежнему в ступоре и не могу выдавить из себя ни слова.
– Может, хотите выпить чего-нибудь покрепче кофе? – слышу я, наконец, собственный голос.
Она пристально смотрит на меня стеклянными глазами. А я уже знаю, что не смогу больше добавить ни слова. В лучшем случае, я буду только слушать – даже если она всё время будет молчать.
Стоя под покосившимися столбами, под крышами серых домов – я годами выслеживал сотни и тысячи жертв: кто был рад мне, а кто боялся – но всех ждал один печальный конец. Вначале своего пути мне было совершенно безразличны судьбы тех, кто всё равно обречён на смерть, так ничего в своей жизни и не достигнув – это был период моей античности. В середине: я боролся за спасение заблудших душ, неожиданно для самого себя, открыв важность всех происходящих в мире событий – от мелких и рутинных до глобальных; я открыл взаимосвязь всех предметов в природе – это был мой ренессанс. Но мне в последнее время кажется, что вот уже больше ста лет, как я вернулся в прежнее средневековье, размазав ногой об асфальт всё то доброе и хорошее, что я знал о человечестве. Но двигаясь по кругу, преодолевая его градус за градусом, мы неизменно переживаем свои жизни и свои истории заново, отправляясь в забытое путешествие из раза в раз.
Я ждал. Мне не терпелось вновь встретить возрождение таким, каким я его запомнил – прекрасным; без сожаления о прожитых годах и веках. И, кажется, я уже знаю, какой меня ждёт к нему путь.
События завернули нас в свой вихрь – и из него нам уже так просто не выбраться.
Но расскажу обо всём по порядку: я всё-таки нашел слова, чтобы убедить её прогуляться со мной в парке, сразу после того как понял, что ничего крепче кофе она пить не намерена.
Два человека идут вместе по парку. Как часто мне приходится наблюдать эту сцену. И как редко доводится в ней участвовать. Удовольствия от самого парка мало. Всё, скорее, должно заключатся в том, кто рядом в этот момент. Но и здесь не всё оказалось так гладко.
С самого начала нашего разговора мне хотелось спать. Я отчаянно пытался сопротивляться навалившемуся на меня чувству, но оказался бессильным перед самим собой. Все её слова – усыпляли и тело, и разум; а мои ответы – только подливали масло в огонь. Она разоблачила меня, когда я из последних сил имитировал бодрость.
– Ты что, делаешь вид, будто стараешься не заснуть?!
– Я плохо сплю. Ничего не могу с собой поделать.
На самом деле, каждую ночь я гладко отсыпаю по восемь часов. Я пытался подкинуть нам тему для разговора, но всё выходило слишком банальным и скучным, от чего мне ещё больше хотелось спать. Спасти нас, а в особенности, меня – могло только чудо. И в самый подходящий момент, произошло то, чего мирные граждане опасаются больше всего.
Он набросился на нас, когда я уже валился на землю от усталости и чувства, что на каждом шагу к моей ноге привязывают по гире. Но его нападение – вернуло меня к жизни. Наш разговор с моей спутницей шел уже два часа – и всё это время каждое своё слово я выговаривал с закрытыми глазами. Теперь, случай заставил меня раскрыть их.
Он был пьян от своей глупости, но сражался неплохо. С виду он показался мне самым обычным прохожим – что ещё можно сказать о том, кто просто идёт мимо. Но внезапно, он набросился на нас: успел сбить меня с ног и схватить, впрочем, не очень дорогую сумочку моей спутницы. Стоило ради этой мелочи так напрягаться и так рисковать?!
Всё ещё лёжа на земле, я засмеялся. Как бы быстро не бежала эта мечта психбольницы – пулю ему всё равно не перегнать. У него был шанс скрыться в зарослях деревьев – тогда мне было его уже не поймать. Но он упустил свой шанс. Неужели я настолько безвестен в собственном городе, что на меня может напасть любой одинокий окурок с дороги?! Тем не менее, как бы мне не было его жаль – я не мог поступить иначе. Бег бедняги оборвал выстрел. В меня же – вернулся дух борьбы. А вот моя спутница, не смотря на её силу, кажется, чуть не лишилась сознания. Она закричала – может, её даже кто-нибудь, да услышал. Если бы хоть половина её слов за эти два часа была правдой – то такая обычная вещь, как пистолетный выстрел – никак не мог довести её до подобного состояния. Значит, дело было не в пистолете; и не в том, что она говорила неправду. Но разбираться в этом – у меня не было времени.
Я подбежал к своей жертве и обнаружил, что тот всё ещё дышит – сложно прицелиться, когда кругом одни деревья. Я взял у него сумку из рук и сказал:
– Расскажешь кому – тебе это цветочками покажется, если после этого от тебя хоть что-то останется.
По-прежнему держа руку на кровоточащей ране на ноге и крепко сжимая зубы, он закивал. А затем закричал, от боли пуская слёзы и сопли. Он запомнит это на всю жизнь.
Я развернулся, чтобы вернуться к своей спутнице, заранее подготавливая у себя в голове сценарий нашего дальнейшего с ней разговора. Конечно же, мы не будем вести себя так, будто ничего не произошло. Наоборот: мы с ней запомним этот инцидент надолго – будем обсуждать его, разглядывать со всех сторон, так и сяк вертеть его из стороны в сторону.
Я делал шаг ха шагом из зарослей, заранее предчувствуя грядущее, но не мог в него поверить. Уголки моих губ застыли – глаза впитывали каждый пиксель проносившихся мимо меня кадров.
Моя спутница была фотографом по призванию – почти всё время, она говорила только об этом. Её родной город был настолько маленьким и глухим, что любая фотография, сделанная в нём – запросто могла попасть на выставку «Смерть среди руин» – и всё равно считался городом. Она ненавидела то место, где ей так не повезло родиться. Впрочем, ей не повезло не больше каждого второго жителя этой страны. Она воспользовалась первым удачным случаем сбежать оттуда навсегда – свадьба, а затем развод. Она сохраняла равновесие в собственной жизни, черпая силы для своих достижений внутри самой себя.
Итак, я двигаюсь к месту, где её оставил. Я уже готовлю планы на вечер, к которому верно движется солнце. Я возвращаюсь на то самое место – с её сумочкой в руках и застывшей от ужаса улыбкой на лице. В уме я приготовил уже несколько фраз, с которыми я верну ей пропажу – вот только мне так и не придётся произнести их. Оглядевшись вокруг я понял: она исчезла.