– Но ни одна страна, кроме Чада, Либерии, Марокко, Судана и Эфиопии, не признала вас как государство. По сути, ваш статус остаётся неопределённым, что заставляет сравнивать вас с простыми бунтовщиками. К тому же, ваши действия стали причиной повешения цен практически на все товары и привели к потери сотен миллиардов долларов, честно заработанных Марсианской корпорацией. Согласно закону, вы должны возместить все убытки. Насколько нам известно, самопровозглашенная республика Марс не в состоянии выплатить и десятой части этой суммы. Я ничего не упустил?
– Насчёт убытков, которые понесла корпорация – думаю, это будет достаточным возмещением того ущерба, который она причиняла марсианскому народу на протяжении всей истории существования колоний. На месте корпорации, я бы заявил о своём банкротстве и не требовал от нас того, что ей не принадлежит. Насчёт нашей платёжеспособности, то вы обладаете ложными сведениями. Мы бы не стали предлагать сотрудничество земным компаниям, если бы сами не были в разы состоятельнее их самих. Нашей целью является приумножить общее богатство обеих сторон.
С моей стороны, это было откровенной ложью. Наши банки банкроты. Ситуация критические и спасти нас может лишь чудо. Именно на него все мы и надеемся.
– А что вы скажите на то, что Марсианская корпорация вполне может вернуть свои убытки с помощью силы?
– В случае попытки военной интервенции со стороны корпорации или какой-либо из земных стран, Марс будет защищать свои границы и своих граждан. Мы не хотим этой войны. Но хочу так же напомнить, что Красная планета была названа в честь древнегреческого бога сражений и воинов. Мы вовсе не так беззащитны, какими многие ошибочно нас считают.
– Вы захватили власть с помощью эффекта неожиданности, а так же разворованных полицейских арсеналов. До сих пор. Марс считался нейтральной зоной, на которой не было ни одного военного объекта. Так же на поверхности планеты до сих пор не было никакого военного конфликта, а следовательно и оружия, способного хотя бы приблизиться по мощи с современным арсеналом, доступ к которому имеет корпорация. Не кажется ли вам, что вы должны быть благодарны совету директоров за то, что вас до сих пор терпят, позволяют бесчинствовать на разграбленных станциях и пытаются остановить лишь путём убеждения? Тысячи жизней могут оказаться в опасности из-за вашей самоуверенности.
– Я не уполномочен открыто говорить об имеющимся у нас в наличие арсенале оружия. Но чтобы удовлетворить ваше любопытство, я готов заявить: каждый, кто покинет орбиту Земли с целью причинить вред гражданам республики Марс или посягнуть на нашу независимость – вернётся домой в гробу, сделанном из марсианского железа, если их тела нам удастся выловить из горы космического мусора, в который превратятся их корабли.
После этих моих слов зал чуть не вскипел. Чтобы хоть немного сгладить сложившуюся обстановку, я продолжил, не смотря на крики, из-за которых мои слова были еле слышны.
– Но я так же выражаю надежду на то, что все конфликты и недоразумения между нами будут улажены. Хорошие экономические отношения с соседями – всегда стояли в приоритете у развитых государств и именно их мы предлагаем нашим земным союзникам. Пока что, мы остаёмся единственной известной разумной формой жизни во вселенной и мы не должны вести войны, которые приведут нашу цивилизацию к краху. С тех пор, как наш вид приручил огонь, освоение Марса и строительство городов за пределами Земли – было величайшим достижением, о котором многие наши предки могли только мечтать. Теперь, пришло время для новых трудных шагов – мы должны сотрудничать. Друг без друга – мы не мы. Только от вас самих зависит, сделаете ли вы шаг вперёд к процветанию или же шаг назад, в сторону войны и хаоса.
Мне давно следовало бы придержать язык. Говорить так откровенно с этой стаей голодных волков было пока слишком рано.
– Господин министр, если это всё, то думаю, вам будет лучше на этом и закончить, – донёсся голос телохранителя.
О, мне было много ещё чего сказать. Но лучше не девать волю чувствам – я и так был слишком откровенен. Нужно не выпускать из виду пистолет – думаю, после такого выступления он придётся как раз кстати. Теперь, когда меня покажут во всех интернет-каналах новостей и напишут во всех блогах, цитируя мою речь – могу только представить, сколько людей будут охотиться за моей головой. А я ведь, по сути, даже не приступал к своему главному заданию – тому, ради чего я здесь.
Провожали меня хорошо вооружённые люди с тяжёлым снаряжением. Видимо, они будут оставаться со мной до конца. Ни сведут с меня и глаза. Это пугает ещё сильнее, чем угроза теракта.
Мы прошли в чёрный бронированный фургон, стоящий у заднего входа и вернулись в мои скромные апартаменты, готовиться к новым встречам, выступлениям и вопросам. Я стал опасаться, что все мои усилия окажутся впустую. Скорее всего, настоящие разговоры настанет время вести уже после того, как на Марс попытаются напасть. Если только мы все выживем к тому времени.
А солнце здесь было таким огромным. И луна на небе – такая одинокая. В одном средних размеров городе на Терре поместится всё население Марса. Мы для них – песчинка и не относятся к нам всерьёз. Но на Красной планете живут точно такие же люди, как и здесь. Единственная разница, возможно, состоит в том, что на Марсе каждому приходится сражаться за свою жизнь. Это делает нас одним целым; мы становимся только сильнее. На Терре люди почти забыли, что это значит. Возможно, это ещё одна причина разногласий – они считают нас другими.
В бронированной квартире, с двадцатью бронированными видеокамерами и десятком бронированных охранников – я должен был чувствовать себя в безопасности, но при этом всегда быть готовым ко всему. Я сходил с ума в этой вечной клетке, в которую меня посадили и из которой я каждый день должен вещать о счастливом будущем. К тому же, я вовсе не чувствовал себя в полной безопасности – бомбы, падения самолётов или захват здания целой армией убийц – когда дело доходит до устранения проблем любыми средствами, терраны никогда не экономят на этом средств. Поэтому, я и встал у окна, наплевав на все правила и на снайперов. Никому ведь неизвестно, что мне – действительно на всё это плевать. И всё-таки, того, что должно было произойти вскоре, даже я не мог предвидеть.
Я увидел, как охрана пытается задержать водителя, остановившегося у дома, в котором меня держали как в тюрьме. А он протягивает им какую-то пластиковую карточку с картинкой, которая есть у них всех. Думаю, излишне говорить, что весь пластик производится на Марсе. Охранникам приходится отвлечься на изучения пропуска ко мне у незнакомца. Пока я смотрел на это, меня внезапно накрыла волна мягких чувств, которые я не испытывал уже много лет. Я уже думал, что они и забыл о моём существовании. Всё будет хорошо – прозвучало у меня в голове, пока внизу происходило нечто странное; мы справимся с любыми трудностями, а наша жизнь обязательно принесёт сладкие плоды; всё образует и станет таким, каким должно быть и все наши надежды и стремления – воплотятся в жизнь. Я помню, как нечто подобное испытывал, когда мой корабль покидал Землю и устремлялся к Марсу чуть ли не век тому назад. Ах, этот лёгкий пьяный ветерок, который каждый раз обманывает меня.
Стоило мне только вспомнить об этом, как всё вокруг моментально исчезло: и комната, и охранники, и даже странный водитель внизу. Остался только я, наполненный тоской и усталостью. Или же просто усталостью – даже без тоски. Всё равно. Именно такие чувства постоянно, по мнению многих, должны испытывать бессмертные; или же испытывали, если бы существовали. Дэжавю и мечта об избавлении от памяти. На самом деле, в мире бесконечное множество того, к чему даже я не успел прикоснуться. А хотел ли? Нет. Меня интересует лишь одна вещь, которая неизвестна ни одному живому существу: возможно ли избавиться от бессмертия? Когда-то, возможно, я знал ответ. И за три тысячи лет, это оказалось единственной действительно важной вещью, которую я забыл.
Неожиданно, в дверь четыре раза нетерпеливо постучали. Все мои чувства моментально заострились, а рука автоматически потянулась к месту, где лежал пистолет. В комнату вошел человек; и первым, что он увидел – это дуло моего пистолета, направленное прямо на него. Но мне пришлось его опустить, как только я разглядел улыбчивое лицо пришельца. Я должен был уже забыть его – и у меня это почти получилось. И вот, оно снова передо мной. Что ему нужно от меня – этому дьяволу?
– Ну, привет, – помахал мне рукой тот, в котором я многое упустил, – говорил же, что мы ещё встретимся. Надеюсь, ты меня ещё не забыл.
– Что ты здесь делаешь? – только и выдавил из себя я, подумывая над тем, что не помешало бы вернуть пистолет в угрожающую позицию.
Мой бывший водитель, всё это время выдавший себя не за того, кто он есть на самом деле, изобразил хмурое выражение лица.
– Почему сразу так грубо?! Я всего лишь зашел вернуть тебе то, что, как я считаю, принадлежит тебе.
– Мне?!
Никакой личной собственности у меня на Земле не было вот уже сотню лет. И прилетая сюда, с собой ничего своего я не брал.
Он достал из кармана свёрток и положил его на стол.
– Я оставлю это здесь, – снова улыбнулся он, – а ты посмотри, что в нём.
– Хорошо. Но как-нибудь попозже – сейчас у меня не то настроение.
– Раскрой его сейчас. Поверь, тебе стоит увидеть то, что в нём. Бояться, что я подложил туда бомбу – самое глупое, что только могло прийти тебе на ум. Мы ведь оба знаем, что так просто тебя не убить.
– Да кто ты вообще такой?!
– Ты меня не узнаёшь? Я – твой брат по несчастью, который всегда был с тобой. Взгляни и всё поймёшь сам.
Я снова поднял пистолет, но всё же подошел к столу и взял оттуда свёрток с чем-то тяжёлым. Развернув его, я чуть не выронил оружие – к счастью, я умею контролировать свои чувства, особенно шок. Это рукоять, это лезвие, залитое этой кровью. Как оно сохранилось спустя столько лет?! В музеях, все предметы того времени напоминают скорее пыль; но этим кинжалом ещё вполне можно было убить. У меня в голове возникли мысли на языке, который ни одному человеку так и не удалось расшифровать – на этрусском.
Передо мной стоял ещё один бессмертный – и я знал, где уже его видел. Неудивительно, что он прошел всю охрану. И только человек с таким же проклятием как и у меня мог назвать кинжал, который убили Гелиона чуть ли не три тысячи лет назад, моим.
Хоть я и всегда гордился своим умением сохранять хладнокровие в любой ситуации, тогда я и вправду потерял дар речи.
– Наконец-то, ты встретился с убийцей, – сказал он, – снова. Я знаю: и тебе, и мне есть о чём поговорить. Но люди, которые сейчас ворвутся сюда – вряд ли дадут нам поговорить в тишине и с глазу на глаз.
Внезапно, весь свет погас и завопили сирены. Я посмотрел на бессмертного, стоящего напротив меня – единственного своего брата и главного врага во все времена, на всех планетах и измерениях. А он всего лишь улыбался.
– А теперь, – едва слышно прошептал он, – будет весело.
Возрождение Третье
Для всех, кто помнил меня и чьи тела уже не первый и не последний век пожирают черви – я останусь привидением. И всё равно, сколько бы раз мне не пришлось умереть, я запомню все их имена. И возможно встречусь когда-нибудь, где-нибудь в другом мире с теми, чьи жизни были мне небезразличны, а судьбы позабыла история.
– Не подходи ко мне, – с едва слышным ужасом сказала она, когда я поднялся с земли с затянувшимися смертельными ранами, иначе я вызову полицию.
– Катя, – сказал я, ещё не собравшись с силами, – Катя…
Она даже не моргала – просто глядела, как у неё на глазах смертельные раны затягиваются. Если я пытался приблизиться к ней на один шаг, то она отдалялась от меня на три. Чтобы понять её, мне необходимо было проделать длинный путь, как до Марса; а ей меня – дальше, чем до ближайшей галактики.
И всё же, как бы ей не хотелось убежать, она оставалась стоять на месте. Либо она была настолько шокирована происходящим, что просто не могла уже бежать, либо от страха ей вышибло мозги. А может и всё вместе. И это не отменяло того, что нам нечего было друг другу сказать; так что, мы просто молча стояли, глядя друг на друга. Всё, что я мог произнести – это её имя, которое, видимо, для неё в тот миг было лишь пустым звуком. Но для меня в ту бесконечную минуту, не существовало ничего, что значило бы больше, чем это слово.
– Катя, – повторил я ещё раз.
Освобождение от всех возникших перед нами трудностей и непониманий произошло как всегда уже на стороне. Так как идти нам двоим было особенно некуда, мы снова оказались в моём прокуренном номере отеля. Всю дорогу я думал, что она вот-вот закричит, убедит и я больше никогда её не увижу. Но она просто шла с таким лицом, будто ни о чём не думала; но на самом деле я понимал, какая борьба происходила внутри неё. Мы будто оказались в каком-то детективном романе и оба остались наедине с убийцей. Вот только его не было; были только мы.
Если она пытается осознать то, что она недавно увидела, с помощью ума – то у неё ничего не получится. Её лицо больше не выражало; я стал переживать за неё. И никто из живых не отважился бы угадать, что она испытывала. Единственное слово, которое могло бы хоть приблизительно описать сложившуюся ситуацию, был ужас – немой и проглатывавший всё вокруг без остатка. Фантазия открывает любые двери, делая всё объяснимым и поддающимся пониманию. Но её воображение порождало лишь чудовищ. Поэтому, я даже боюсь представить, по какому тонкому лезвия она шагала.
– Это такая форма бессмертия у тебя? – наконец, выдавила она, каким-то чудом приведя чувства в порядок, – тебя ни одна пуля убить не может?
– Нет, может. Просто смерть каждый раз будто возвращает меня обратно в мир живых. Я и не могу умереть от старости – сначала я взрослею, а затем снова начинаю молодеть. На месте мёртвых клеток появляются живые.
– Как такое возможно?
– Возможно, когда-то я и знал ответ; но я прожил так долго, что забыл даже, как мне всё это прекратить.
– Сколько же тебе лет?
Я вздохнул. Придётся рассказать ей всё.
– Я родился в Этрурии, в городе Вейи, чуть больше двух с половиной тысяч лет назад – плюс минус два столетия, как понимаешь, мало что значат.
Каждый раз я вижу, как нижняя челюсть у людей падает вниз, когда они слышат нечто подобное. Но её рот лишь слегка приоткрылся. Всё удивление выражали глаза, раскрытые так широко, как это только было возможно. На самом деле, со всем этим легко смириться. Достаточно просто принять происходящее за игру, а затем, с течением времени, это станет нормой. Любая, даже самая страшная игра – лишь способ восприятия реальности. И в конечном итоге, новая игра превращается в жизнь. Самое трудное – это осознавать, что старые правила больше не действуют.
– Почему именно я? Почему ты не мог найти себе кого-нибудь другого?!
– А почему именно мне приходится так долго жить?! Почему именно в этой комнате мы должны всё обсуждать? Возможно, с нашими ролями справились бы лучше другие; но на самом деле, знай, что других не бывает.
– Хорошо. Тогда давай поступим так: ты меня не знаешь и я тебя не знаю. Мы никогда не встречались и даже не подозреваем о существовании друг друга. Мы просто пойдём каждый своим путём и постараемся забыть об этом, как о дурном сне, – она вдруг перешла на умоляющий тон; её слова больше напоминали стоны, а на глазах выступили слёзы, – мне ведь и мужу нужно ужин готовить… Хотя, чёрт с ним, закажу пиццу. Но просто давай покончим со всем поскорее.
– Да, ты права, – мягко сказал я, чтобы её успокоить, но стараясь не перебарщивать, чтобы не оскорбить, – всё же, вернись домой к мужу и приготовь ему ужин. Так или иначе, я всё равно не смог бы задержаться здесь надолго. Мне нужно продолжать своё путешествие – даже не знаю, когда оно закончится. Может быть, соберусь с силами и в двадцатый раз отправлюсь вокруг света – это никогда мне не надоесть, ведь всё вокруг так быстро меняется. Я предлагаю тебе уехать вместе со мной. И для тебя, и для меня – это будет как глоток свежего воздуха, как возрождение. Я прожил достаточно долго, чтобы с уверенностью сказать: для человека нет чувства лучше, чем будучи взрослым взглянуть на себя в зеркало и увидеть там лёгкость и молодость; любовь к себе и любовь к миру. И у тебя есть такая возможность. Правда, не сейчас. Катя, оставь мне немного денег на первое время и иди домой. Я выселюсь из этого номера и покину город – а уже там подумаю, куда отправиться дальше. К часам десяти ночи я буду на автозаправке, что у северного выезда из города – ты должна знать, где это. Я буду сидеть там всю ночь до рассвета и ждать тебя. Затем, я затушу об асфальт последнюю сигарету и уеду так далеко, что всем псам мира будет меня не достать. И я предлагаю тебе поехать вместе со мной. Будет не просто, но я бы и не предлагал, если бы не знал точно, что ты с этим справишься. Для простого человека, ты видела уже достаточно, чтобы навсегда избавиться от наивности и глупости. Поэтому, я жду от тебя серьёзного решения: уехать или остаться. Затем: ты либо будешь со мной каждый день, каждый час; либо ещё сотню лет не услышишь обо мне и слуху.
Слёзы у неё на щеках уже давно застыли. После всего, что с ней случилось, уже до того как я озвучил своё предложение она была не первой психической свежести. И всё же, нечто прекрасное происходило у неё в голове, хоть со стороны это и походило скорее на нервный срыв.
– А пока, – продолжил я, – в любом случае, не опаздывай домой. После убийств, смерти и воскрешения – я обычно очень устаю. Деньги оставь, будь добра, на столе; а мне нужно поспать. Катя, сейчас ничего не говори. Пусть всё скажут твои действия или бездействие. Но в любом случае, я хочу, чтобы ты знала: я верю в твой выбор.
Если она что-то и сказала в ответ, то я либо этого не услышал, либо у меня начались серьёзные проблемы с памятью. Мне всё же легче думать, что она не нашла тогда слов. Какое-то время она ещё стояла там, в одном номере со мной, пока я засыпал. Затем, тихо ушла, щедро исполнив мою последнюю просьбу. В любом случае, деньги путешественнику никогда не помешают.
Проснулся я от мыслей, что нужно как можно скорее бежать из этого города.
Ещё давно я понял, как важны для человека его собственные ритуалы. Мои было каждый раз, когда я покидаю какой-нибудь город, делать остановку на заправочной станции – даже в том случае, если мне это вовсе не необходимо. Исключения, конечно же, были когда я летал на самолётах, отплывал на кораблях или ехал на поездах или автобусах; но если у меня была такая возможность – я никогда её не упускал и в последний оглядывался назад, на город, который покидаю. Для меня, это было как прощание со всем, что меня с ним связывало. Правда, в этот раз, мне придётся задержаться здесь надолго.
Ночной сторож с заправки видит, что у меня не осталось сигарет и дёт прикурить. Ему явно скучно и он думает, что скучаю и я. Но он сильно ошибается. Я могу ждать столетиями; а всего лишь одна ночь – как простая передышка.
– Ты, это, не иначе, как ждёшь кого-то? – спросил он, вместо того, чтобы продолжать вежливо помалкивать, – сюда редко, кто ночью заходит, кроме всяких алконавтов и дальнобойщиков; но ты, я вижу, не из тех и не из других. Чёрт, даже бродячие дворняги так далеко не заходят, потому что знают, что искать им здесь нечего. А ты, вон, дошел.
– Да, я кое-кого жду. Вроде как, если я ничего не нарушил, имею право.
– А он придёт – тот, кто должен? В смысле, кто же он такой, что заставляет так долго ждать посреди глуши поздней ночью такого доброго человека?
– Я вовсе не добрый человек. И я не знаю, явится он или нет. На рассвете я в любом случае уйду отсюда – один или вместе с ним.
– Всю ночь так вот просидишь?! Если собрался далеко, то лучше так не заигрывать со своим здоровьем. Вообще, правила запрещают, но плевать на них – можешь зайти погреться в моей кабинке. У меня там чайник, телик и блок сигарет. Если есть деньги – то купи себе что-нибудь в магазине. Но нельзя просто так сидеть на морозе.
– Мне и так тепло. К тому же, не хочу пропустить момент, когда она явится. А если и вовсе не приедет – то хочу запомнить то, как ждал её.
– Да ты псих. Ты сказал «она»?! Значит дело опять в очередной бабе?! Ха, вот уж над чем я не стал бы на твоём месте волноваться.
– Я вовсе не беспокоюсь – не видишь что ли, что я просто сижу и спокойно гадаю: придёт иль не придёт.
– Уж, послушай: я уже давно в автозаправочном бизнесе и знаю, что к чему. Ты потратишь меньше топлива и будешь ехать легче, если отправишься туда, куда собрался, один. Вся эта школьная романтика – она только утомляет, тратит и деньги, и горючие.
– Конечно, я знаю. Но мне кажется, что я делаю это больше ради неё, чем для себя. Мне плевать на себя – я прожил достаточно долго, чтобы самому себе наскучить. Теперь, мне хочется остаться у кого-нибудь в памяти, пусть и ненадолго, не просто призраком, а продолжением глаз и воображения.
Не знаю, с чего это мне захотелось излить душу этому охраннику. Наверное, нам обоим долгое время просто не было с кем поговорить. Теперь, уже всё равно с кем и совсем не важно о чём – можно даже о личном – но говорить. Он сказал:
– Ты как-то слишком сложно всё это закрутил. Это напомнило мне историю про одного странного парня, который тоже прошел через эту заправку. Он пришел сюда, как и ты, чтобы найти кого-нибудь, кто согласился бы его подвести. При этом он отвечал, что ему абсолютно плевать, куда ехать. Ну, нашел он себе такую машину, которая тоже ехала куда-то и водитель которой остановился здесь заправиться. Через несколько дней я читаю об этом парне в новостях: этот водитель завёз его глубоко в лес, избил, отнял телефон со всеми деньгами, общей суммой в десять тысяч долларов и семь тысяч евро. Еле живым, этот путешественник добрался до какого-то городка и сообщил обо всём полиции. Даже не знаю, как он всё это объяснял. Вот интересно же: на кой чёрт он полез путешествовать автостопом, когда у него по карманам разбросано такое состояние?! Люди не от хорошей жизни бросаются в любой остановившийся автомобиль, чтобы добраться туда, куда им надо. Разве он не мог с такими-то деньгами жить нормальной жизнью на одном месте?! Знаешь, сколько бы мне пришлось вкалывать, чтобы собрать такие деньжищи?! Вот и я не знаю. Нет, обязательно нужно было пускаться во все тяжкие и всё портить. Разве люди идут на такое, когда им есть, что терять?! Нет, с места срываются только в конец отчаявшиеся – остальные делают это от жира и попадают в вот в такие вот истории. Я не хочу гадать: есть тебе чего терять или нет. Просто задумайся: во что ты ввязываешься, на что идёшь. Ты уже человек видно, что не молодой, и пора бы определиться с курсом. Но это я так – не подумай ничего плохого, там, что я пытаюсь навязать тебе своё мнение или запудрить мозги, или чего там ещё. Просто, мне кажется, смерть настигает даже тех, кто думает, что он бессмертен – так или иначе. Бессмертных нет – есть только те, кто считает себя такими. Мы должны оставаться жить там, где нам хорошо. А вот так бесконечно скитаться – кто не знает этого, думает, что в такой жизни полно романтики. Но дерьма в постоянных путешествиях не меньше, чем в чехарде какой-нибудь офисной мошкары. Ты ведь такой смотришь потом: какой путь я проделал, аж обделаться можно, а ведь никуда не пришел. Может быть, было бы лучше, если бы мы остались жить на одном месте. Ведь, кажется, все люди когда-то были кочевниками, но ведь было что-то, что заставило их остановиться – нечто важное. Путешествие – это, конечно, хорошо. Но они ведь убивают.
– Если путешествия убивают – тогда стоит шататься по свету ещё больше, – улыбнулся я.
– Ты уже сказал своё слово, старик, а я его услышал. Но как насчёт той девчонки, которую ты собрался взять с собой?! На себя тебе плевать – но что будет с ней от такой жизни?! Точно ли ей больше нечего терять – неужели, она думает, что тоже бессмертна, как и ты?! Ладно, пойду я, не весёлый ты какой-то, а я, чтобы поговорить с тобой, сериал на паузу поставил. Пойду, досмотрю.
– Какой?
– «Хер с тобой» с Димой Вальски в главной роли. Всего тебе хорошего, чего бы там с тобой ни случилось.
Он ушел. Я заглядывал в глаза призракам и видел в них лишь бесконечно одинокую ночь – пустую, как белки их безразличных ко всему очей.
Возможно, в чём-то этот странный и подозрительный охранник был даже прав. Возможно, даже слишком во многом, как для простого ночного сторожилы. О чём-то таком я и сам не раз задумывался, хоть и не говорил об этом вслух. Но ещё тогда, в «Утомлённом солнце», с первого взгляда я уже знал, что она способна на такое путешествие. Если бы я имел право классифицировать всех, кого когда-либо встречал, то я разделил бы их на три типа. Первые – живут для других; у них мало близких друзей, зато их имена известны многим – даже тем, кто никогда не видел их в лицо. Вторые – живут ради тесных компаний; эти счастливее остальных, потому что всегда могут найти общий язык с каждым, в их обществе всегда легко и весело; они постоянно хотят быть с кем-то и не выносят одиночества, но им легко, потому что они всегда находят себе хотя бы одного спутника, хотя бы на один день. Третьи – живут даже не для себя; они, скорее, заблудились во внутренней стороне своей мечты. Их трудно назвать самыми несчастными, потому что счастье для них имеет совсем именное значение, чем у всех остальных. Мечтатели, которые не признают существования всех остальных. Я вижу таких людей сразу. Они могут скрываться под масками первых или вторых; но себя им обмануть, в конечном итоге, не получится. Они – единственные стрелы, выпущенные в меня смертью, которые имеют шанс долететь до своей цели. Смерть берёт свой лук и пускает их в меня. Жизнь бесконечно тянется, ведь кажется, что чем ближе ко мне стрела – тем дальше я от неё. Но когда-нибудь, она долетит.
Я сижу, упав лицом в ладони, уперев локти в колени. Ночь подходила к концу. Единственное, что доносилось до моих ушей – был уже известное гудение автомобилей вдали, шорох травы на ветру и глухой визг насекомых. Отражённый свет долетал до моих глаз, спускаясь с окрашенных в тысячу синих цветов небес. На горизонте медленно загорался фонарь, освещающий путь.
Обычно, новый день я встречаю так, как простой человек новую секунду – кто будет радоваться ещё одной секунде, продолжающую его жизнь?! Но теперь, я позволил глазам жадно глотать каждый лучик света, в надежде прочесть хоть в одном из них, что я не ошибся в выборе своей спутницы.
Сколько бы сотен лет ни было у меня в запасе – ждать вечно я не мог себе позволить, не в этот раз. Особенно, если ожидать того, чему не суждено произойти никогда. Восход солнца остаётся одним и тем же вот уже почти три тысячи лет – я ручаюсь за каждый. Многие в городе ждут звон будильника с трепетом. Никому из них и в голову не придёт просто любоваться небом, которое наблюдало за человечеством сто тысяч лет спустя, и будет наблюдать ещё сто тысяч лет назад. По сравнению с ним, даже я – как стрекоза-однодневка, уж что и говорить про остальных.
Я погасил последнюю сигарету, которую оставил мне охранник, о бордюр. Я встал и размял ноги перед долгим путешествием. Солнечный свет по-прежнему слепил мне глаза – только теперь намного сильнее. Я надеялся, что развернувшись к этой надоедливой небесной лампе спиной, ничего кроме дороги вокруг себя я больше не увижу. Пора в путь.
Но далеко я уйти не успел. Кошмар спидометров, на полной скорости меня догнал автомобиль. С водительского сидения на меня глядело то самое создание, сомнений в котором я не испытывал никогда. И не испытаю. Она остановилась напротив меня и дважды посигналила.
– Эй, запрыгивай, давай!
И мы рванули с места, даже не подозревая, как быстро нам придётся вернуться обратно.
Охранник не сводил с нас глаз, пока мы не исчезли. Он оставлял за собой горы окурков не из-за привычки и не потому, что ему это нравилось. Это был его образ – ещё один, с которым он справился безупречно. Этого человека я видел уже не раз – и всегда с новыми лицами. А сам он никогда не переставал ждать нашей последней встречи. Правила игры, в которую он мен впутал, я узнал лишь столетие спустя. А пока, я полностью находился в его власти; и всегда был. Я был слишком озабочен самим собой, чтобы вырваться на свободу.
Я бросил взгляд вниз, под сидение. Глаза сообщили мне о странном предмете, напоминающем тряпку, непонятно что забывшую там. Я нагнулся, чтобы поднять её. Убедился, что я ошибался. Мне пришлось поднести предмет поближе к лицу, чтобы внимательнее его рассмотреть – что-то он точно мне напоминал. Сложно сказать, как точно я смог узнать, что это было. Ещё сложнее даже предположить, как это могло здесь оказаться. Но не оставалось никаких сомнений: это – была шапочка Рудольфа, которую он потерял перед тем, как американские войска ворвались в город. Мне пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не закричать. Но приглушенный крик всё же вырвался у меня из горла.
И в этот же миг, Катя не справилась с управлением на высокой скорости и вылетела с дороги на обочину. А машина продолжала двигаться – теперь уже независимо от нас.