Твоя девушка снова начнёт курить. Она почти не будет говорить; а на все твои попытки завязать разговор – будет отмахиваться огненным взглядом.
В это время – кончится последняя стадия твоего интереса к религии. Религия и Бог – начнут выводить тебя из себя. Однажды, ты скажешь одному старшине:
– Если бы я мог ругаться – ты был бы уже послан, нехорошесть ты такая. Но я не могу – мы ведь в боговой церкви, бог тебя возьми, Мариин ты отрок!
Ты больше никогда не появишься в церкви на втором этаже. Ты изменишься до того, что когда кто-нибудь рядом произнесёт слово «Бог» – у тебя будет учащаться пульс, а в животе начинать тошнить.
Один день – ты будешь заниматься портретом Бернара и слушать его речи; другой день – ты будешь пробовать себя на прочность, хватаясь за каждую безумную идею, приходящую к тебя извне. Но твой мозг – покажется тебе практически бесполезной вещью.
Свободное время ты будешь проводить вместе со своей странной любовью, отказывающейся называть своё имя. Вы будете чаще держаться за руки, обнимать и целовать друг друга, чем заниматься любовью. К ней будут приходить её странные друзья – все в трауре; она будет о чём-то говорить с ними. А затем – они уйдут. Ты будешь встречаться со знакомыми уличными художниками и нередко проводить с ними ночи, бегая по улица в поисках хорошей стены для самых недолговечных в мире работ.
Вы станете далёкими друг от друга. Ваши отношения – сложно будет назвать таковыми. Многие на вашем месте – уже давно расстались бы. Но вы – будете продолжать жить вместе – на удивление всем, даже себе самим.
И тогда, в те немногие часы, которые вы можете посвятить друг другу, она будет стоять, опустив голову на твоё плечо. Она будет смотреть на ещё одну надпись на старой кирпичной стене. Ты прочитаешь слова, собранные в строчки и вырванные из чужой реальности:
«и мы так боимся вдвоём
неизвестно какого прозрения
а может уснуть на ладонях
своих… не жалей – я вру…
гори… не стесняйся… не думай
что больше нет времени
ведь как оказалось я так же
тебя люблю»
И снизу надпись:
«не ссы»
Новое время – заставляет появляться новых поэтов. Здесь – обитает та тонкая красота, что лежит за пределами всяких смыслов. И человек, который никогда не знал двадцать первого века – никогда бы не смог увидеть то, что скрывалось между этими строчками.
Душа шестнадцатилетней поэтессы, плохо выучившей пунктуацию, робко строча свои наивные строчки, с головой со звенящей в ней пустотой – в своём маленьком блокнотике с красивым принтом на обложке.
Твоя любовь поцелует тебя в щеку. Ты поцелуешь её в губы. И где здесь будет страх? Где несовместимость характеров? Будет только ваша любовь. И уж это – точно.
И в тот момент – ты поймёшь одну важную вещь: ты больше не будешь хотеть встречаться с другими людьми. Они – нужны были тебе, только как таблетки от самого себя; ты прятался от своего нутра в других. Теперь – ты утонешь в своей любви. И в ней – ты будешь спокоен. Ты полностью посвятишь себя искусству. Ты станешь старше.
Ты возьмёшь её под руку; и вместе – вы направитесь в ночь, всё глубже погружаясь в романтику городских окраин.
Молодой художник и его безымянная любовь – по ту сторону изгороди, за границей обжитого ими мира – увидят футбольное поле, со всех сторон окружённое мрачными башнями, с глазами, безнадёжно и отчаянно глядящими в ночную пустоту. За этими зданиями, построенными по принципу паразитической тавтологии – «Ctrl+C; Ctrl+V» – выраженными сами через себя – будет пустыня. Те, кто пересекут её, скажут, что за ней – на сотни километров простирается море, впадающее в мировой океан. Но ты – никогда не имел желания удостовериться в этом на собственном опыте, хоть и возможностей у тебя будет – что ни день, то сотня. Это – слишком далеко – совсем иной мир.
На футбольном поле – не смотря на ночь – вовсю будет кипеть жизнь. Парни с голыми, мускулистыми икрами – от семнадцати до двадцати лет – будут играть в футбол, громко выкрикивая в ночную пустоту свойственные их возрасту ругательные фразы и междометия.
Вы ненадолго застынете на месте, тщательно вглядываясь в траекторию полёта мяча. Со всех сторон, вместе с вами, за игрой тоскливо будут наблюдать тысячи пустых глазниц окон, с ресницами из тор и бровями кондиционеров. Это – будет не просто игра. Это – будет метафора самой жизни. Это – будет схватка – за честь и славу. С древних времён: животные всегда решали, кто сильнее – с помощью поединков. Люди многому научились у своих младших братьев, носящих рога, шкуры и клыки. Но они отличаются от своих предков тем, что все вопросы чести – решают с помощью игры.
А мяч, как покажется, ни на секунду – не будет стоять на месте. Все силы, что были заложены в молодых мускулах и телах – будут положены на его пинания согласно правилам, которые никто никогда не говорит вслух. Гол пойдёт за голом. Удар за ударом. Победа – будет прыгать из рук в руки. И над всем эти – единственный главный зритель – серебряный диск луны. Покажется, что игроки – пинают и гонят по полю вовсе не мяч – а саму младшую сестру солнца.
Загорелый мальчик с обнажённым торсом поставит мускулистую ногу на солнце ночи. Затем – он резко перейдёт в атаку, поигрывая телом, преодолевая препятствия. Он останется один – окруженный множеством врагов, почти без шансов удержать своё серебряное солнце и забить им гол. Но с помощью обманных манёвров и пользуясь всеобщей усталостью – он будет обходить врага за врагом – сам он покажется неистощимым. Даже ребята, гораздо старше него – бессильно упадут на колени, упустив свой шанс.
И вот – он окажется один на один с вратарём. Времени у него – секунды две-три – после чего солнце ночи окажется в ногах неприятеля. Он не станет раздумывать – он будет действовать. Его кожа будет красной от циркулирующей по всему его телу, через вены и артерии его микрокосмоса, крови. Тело будет мокрым от пота – подует ночной ветерок – он точно простудится. Но – не сейчас.
Он подымит колено, взмахнёт ступнёй и ударит со всей силой и ловкостью, что останутся у него в теле. Луна попадёт в ворота. Вратарь упадёт на землю, отчаянно пытаясь остановить непредотвратимое. Но будет уже поздно. Победу одержит не команда парнишки – он один будет героем этой ночи. Он упадёт на колени – на голую землю, исцарапав себе всю кожу.
Луна исчезнет. Это – будет победа дня над ночью.
Вы снова превратитесь в людей, перестав быть немыми привидениями, ни на что не способных, кроме как – наблюдать бесконечное течение времени – и его стремительный уход в некуда.
Небо станет синим. Весь мир снов – будет синим.
Вы двинетесь с места и зайдёте в первый попавшийся круглосуточный бар – не такой, какой вам хотелось бы – но других не будет. Вы сядете за стол. Она – достанет сигарету. Закурит, сделает глоток пива и скажет шепотом одному тебе:
– Волшебно.
После этого – ты ещё долго не будешь решаться нарушить молчание, разбавленное приглушенной музыкой пустого бара, обвешенного охотничьими трофеями, сломанными музыкальными инструментами и эротическими картинами. Всю внимание будет обращено к властелину одиночества – к телевизору.
–…и у другим новостям, – прозвучит у тебя в ушах, – лидер оппозиционной фракции, известная как Жанна Шварц, была приговорена к двенадцати годам тюремного заключения, за организацию террористических акций, в последнее время прошедших по стране и вызвавших волнения среди мирного населения. Партия «Либертад», до этого момента – возглавляемая «королевой террористов» – получила статус террористической организации и была объявлена вне закона.
– Жанна? – переспросит у тебя твоё одиночество, – она ведь – твоя сестра, не так ли?! Разве, твоя фамилия – Шварц?!
– Нет. Она изменила фамилию, чтобы никто не мог докопаться до его прошлого. Все люди, болтающиеся среди опасностей – так делают.
– Так или иначе – с твоей партией покончено навсегда. Можешь больше ничего не бояться. Это – тотальный разгром. Настало наше время.
Ты грустно улыбнёшься и покачаешь головой.
– Возможно, это и так – но только на пару месяцев. Когда Жанна выйдет из тюрьмы – через два-три месяца – всё начнётся сначала. Только теперь – она будет более опытна. И на этот раз – у неё всё выйдет. То, что Либертад проиграл сегодня – значит лишь то, что завтра – Либертад победит. Когда во время выборов её сторонники одержат победу – Жанна придёт к власти над странной, свергнув все старые режимы. И тогда, как бы плохо мы ни жили сейчас – начнётся настоящий ад.
– Ты говоришь так, будто уже видел это, – с насмешкой в голосе скажет твоя страсть.
– Видел и не один раз – в учебнике истории.
Ты допьёшь своё пиво и скажешь, обращаясь ни то к своей девушке, ни то к самому себе, ни то ко всему миру:
– Рано или поздно – но наша страна получит то, что она по-настоящему заслуживает: богатство, влияние, уважение, не коррумпированных политиков, культурную нацию. Наш с тобой город – обязательно, однажды, станет центром мировой политики и вторым Нью-Йорком. Да, это будет. Но пройдёт году – вряд ли мы доживём до того момента. Да и какой ценой мы всё это получим…
Пока ты будешь вести рассуждения о будущем своей страны, ведущий продолжит сводку мировых новостей – сухим, монотонным голосом, от лица всех равнодушных и слепо исполняющих свои обязанности: насилия, ураганы, загрязнения, убийство, война, голод, порча пресной воды, потерянное поколение, детский рынок рабов, воры людских органов, народ, слепо восхваляющий своего диктатора, истребившего четверть населения своей страны.
Ты не станешь его слушать – потому что будешь заранее знать наперёд всё, что он сможет сказать.
Но какой-то бородатый мужчина в белой футболке и чёрных штанах, одиноко попивавший виски в углу и всё это время – внимательно глядевший в экран глазами, полными страха и боли – одним ловким движением руки достанет кольт, и выстрелить прямо между глаз ведущему, заставив того замолчать. Затем – всадит в экран ещё три пули, окончательно разорвав его на части.
Все девушки в баре, кроме твоей – завизжат от ужаса, а мужчины свалятся на пол, прикрыв головы руками. После третьего выстрела – мужчина с густой бородой отшвырнёт пистолет в сторону. Сожмёт зубы.
Он упадёт головой на стол и начнёт медленно пошатывать плечами, издавая стонущие звуки, прикрыв от стыда лица ладонями. Немногие – увидят его слёзы.
Ты и твоя девушка, опомнившись от страха – поймёте, что только что произошло.
– Бедный человек, – скажешь ты, – слишком многое его трогает – всё рвёт его на части. Слишком хорошим людям – нет места в нашем мире.
Кофе с сигаретами. Затем – двойная порция виски без льда. Только так – можно будет дожить до конца этой ночи – стакан за стаканом. Вы будете говорить обо всём на свете – не замолкая. И покажется, что у вас ещё есть время; что ещё есть надежда на то, что всё будет…
Домой вы придёте только к полудню. Скоро – должен прийти Бернар. Твоя любовь, хоть и устанет до потери чувств – понимающе уйдёт из дому, чтобы не мешать вам работать.
Когда он сядет на предназначавшийся для него стул – он снова начнёт свои разговоры о множественных вселенных и о свойствах разных видов горчичных зёрен. Ты высосешь из пальца десятки набросков, намечая контуры его величественной и низменной фигуре на чистовой работе, заранее понимая, что ты – всего лишь намечаешь границы, которые пересекать нельзя. А плотной чёрное пятно с лица Бернара, которое тебе всё никак не удавалось правильно изобразить – упорно не спадало.
Ещё много часов, потраченной впустую, работы.
Когда ты объявишь, что на сегодня хватит, он осмотрит твои рисунки и станет довольно кивать головой.
– А вы изменились, – скажет он, глядя на собственную фигуру, зеркально выраженную через грифель карандаша, – в чём причина? Я всё никак не могу этого понять.
– Я не так часто наблюдал за собой, – ответишь ты, – чаще – за другими. Вот изменения и накапливаются, вываливаясь однажды изнутри настоящей революцией во всех красках.
Он засмеётся.
– А вы стали более красноречивым, – и добавит, – как я.
Последняя фраза – тебе понравится меньше всего.
Бернар уйдёт. А вскоре – его заменит твоя таинственная любовь. Ты упадёшь головой на её колени, пока та будет держать в руках кружку с горячим шоколадом.
– Давай уедем, – скажешь ты, – я так больше не могу. Я умираю.
– Ты же не любишь путешествовать.
– Я тебе такого не говорил.
– А разве любишь?!
– Я не знаю!!! – почти в отчаянии закричишь ты, – я не знаю точно. Но я – теперь совсем другой человек. Я – больше не тот молодой, революционных художник, который сражался за своё признание. Мне оно совсем не нужно. Я хочу просто прожить эту жизнь, каждый день, рисуя твои портреты. Я не хочу больше современного искусства и новых смыслов – я хочу тебя.
Она будет гладить твои волосы. Ты пролежишь в тишине пару минут и, затем, продолжишь:
– Я ещё не до конца разобрался в себе. Но одно – я знаю точно – я больше не смогу выносить этот город.
– А как же твой заказчик?
– Я поговорю с ним. Я не считаю, что босс мафии – такая уж большая проблема. Я скажу ему, что мне нужно расслабиться. Мне нужно будет сделать ещё одну попытку изобразить его, когда я его не вижу, но смотрю, к примеру, на водопад, или на капли дождя. Уверен: он поймёт и отпустит.
– Хорошо-хорошо. Но ты уже подумал – куда ты хочешь поехать?
Ты пожмёшь плечами, весело и безумной улыбаясь:
– Далеко, – пропищишь ты, – а затем – ещё дальше!
Она ласково и нежно станет перебирать твои волосы.
– Ты думаешь, что там – нас оставят в покое? – как с наивным ребёнком, медленно проговорит она, – ты действительно веришь, что у нас всё получится? Жизнь – слишком печальное место, чтобы в нём – всегда всё получалось.
– Я хочу попробовать.
Ты добавишь:
– В конечном итоге – что ещё остаётся?!
Встав с её колен и подойдя к окну – ты увидишь, что небо и чад над серым городом стремятся раскрасить мир под цвет тех старых и добрых фильмов середины прошлого века. Он – и без того будет похож на тягучее желе, в котором – только чудом ещё сохранится солнце. Мир, в котором ещё будет доноситься звуки: крики, смех, призывы: «Покупай!».
Город, будто, бросит тебе вызов: «Хочешь избавиться от меня?! Спастись, убежать?! Можешь попробовать, глупец…».
Ты сморщишь брови и ответишь ему в том же тоне. Ты скажешь, что не собираешься сдаваться, сходить с ума и прочее, что делают люди, когда становятся бессильными. В эту битву – ты вступишь ещё очень давно. И вскоре – настанет время решающей схватки.
Побег Четвёртый
Вот он – парень в кафе за столиком напротив.
Знаешь, а ведь в нём умрёт великий спортсмен, который смог бы принести твоей стране золото на Олимпиаде. И всё потому, что когда он в детстве рассказал о своей мечте своему лучшему другу, тот сочувственно сказал ему, что великих спортсменов – и так уж – слишком много; и что ему – никогда не пробиться. Теперь – он топ менеджер. Он будет пить еспрессо с тремя ложками сахара и думать: «Как я ненавижу свою работу! Но, хотя бы, платят хорошо. И всё же, почему я тогда отчаялся?! Теперь, уже слишком поздно». Он ошибётся. Слишком поздно – не бывает никогда. Но как ему об этом напомнить?
Вот она – официантка, которая поставит перед тобой чашку кофе и которую ты неловко попытаешься закадрить, получая лишь дружелюбные улыбки в ответ.
Ты даже не сможешь представить, как хорошо она умела играть в детстве на фортепиано. Развивая и дальше свои таланты, ей суждено было бы стать великой исполнительницей… Но родители не дадут её мечте сбыться и отправят её на юридически, где она проучится пять лет. Затем – она возненавидит закон и пойдёт работать в ресторан, в знак протеста людской дикости. Теперь, она официантка.
Вот он – старик за соседним столиком – хоть он и вовсе не старик.
Ему будет всего сорок семь. Он уже двадцать пять лет, как будет работать в офисе. Ну, знаешь – тик, так, так, так – изо дня в день, из года в год, из жизни в вечность. Бедность, как он думал, его миновала – хоть она и не была уготована ему. В нём умер талантливый писатель, которому суждено было открыть новые материки мысли в необъятном океане литературы. У него уже было пара романов и множество новелл. Но никто не захочет брать его рукописи: «Ну, знаешь, сейчас – все пишут. Да и кому интересна твоя писанина, Извас?». На этом – всё и кончится для маленького Изваса. Как же ему захочется быть свободным от самого себя. А ведь получив сорок отказов, он упустил сорок первого издателя, который согласился бы опубликовать его. И с этого бы всё могло начаться… Но этим всё и закончилось.
Это – очень печальная кофейня. На кого в ней не брось взгляд, все здесь: музыканты, художники, поэта и бизнесмены. И в то же время: официанты, клерки, техники, продавцы обуви. И все свои таланты они зарыли в землю, чтобы хоть немного понравиться этой земле, со всеми своими уродствами и извращениями. Да что и говорить, эта кофейня – как маленькая копия нашего мира – повторяет его в точности и служит для того, чтобы обслуживать всех, кого попало. По земле будут ходить миллионы тех, кто мог бы сделать этот мир лучше, но не сделали – ничего – за что им можно будет сказать «спасибо», так как они и не сделали его ещё хуже.
А вот, среди них – ты. Ты добьёшься всего, что захочешь. Ты никогда не боялся бедности, неудач, одиночества и непонимания. Ты достиг всего в одиночку. Единственное, что тебе так и не удастся вырвать из мясистых лап жизни – это счастье. И тогда – ты будешь вынужден бежать. Идти вперёд уверенным шагом, оглядываясь назад лишь за тем, чтобы убедиться в том, что ты правильно идёшь; ведь так красиво горят мосты, когда смотришь на них через плечо. Но затем – только вперёд. Ты не станешь трусом. Ты не робкого десятка – хоть и сам поймаешь себя на том, что боишься. Ты просто будешь знать, что поражение – неизбежно. А лучший полководец всегда тот, кто знает, когда настало время отступать.
Другие – будут считать тебя трусом. Ты и сам – имеешь право так считать. Но когда настанет время – только дурак не признает очевидного, что последняя надежда – это побег.
Ты сбежишь из проклятого кофейника домой. Настанет время улетать. Но – ты слишком боишься побега. Ты пойдёшь в киоск и купишь пачку снаффа – нюхательного табака. Ты придёшь домой и раскроешь её. Возьмёшь горстку коричневого порошка с ментоловым запахом и вдохнёшь её. Первое время будет щипать, но затем – всё пройдёт. В комнате будет полумрак; глаза твои будут расслаблены. Ничего серьёзного не произойдёт – просто мысли станут яснее, а сознание – спокойнее. Это действует, скорее, как плацебо. Ты смиришься с самим собой. Вдохнёшь ещё несколько дорожек. Останется – только ждать, что же будет дальше. И наконец, появится то правдивое чувство, что изменился не мир, но ты сам. Чем дальше ты зайдёшь – тем сильнее результат – тем острее чувствительность. Это – будет очень похоже на алкогольное опьянение, но во многом – прямо наоборот. Помутнение пройдёт – и покажется, что всё стало даже более отчётливым, чем в реальности. Ты почувствуешь себя в гармонии с окружающим миром. Тебе захочется прилечь и расслабиться. Ты почувствуешь, что победишь страх. В твою голову перестанут приходить мысли. Ты и не будешь им рад. Ты захочешь быть и ничего более. Ты поймёшь, что этот мир – стоит того, чтобы жить в нём и ощутить его. Хоть это и лучше делать без помощи потусторонних веществ.
Ты станешь старше. Но ты не станешь умнее.
Ты выбросишь остатки табака, соберёшь вещи и, перекачиваясь из стороны в сторону, направишься к кораблю.
Извращения перейдёт в контратаку. Они уже будут здесь.
С собой в дорогу ты возьмёшь с собой только лучшие наброски портрета босса мафии, несколько эскизов других своих работ; и свою любовь, посыпанную надеждой и слепой верой в себя и своё будущее. Это – и будет твой ход конём. Последнее оружие, с помощью которого – можно будет победить.
– Дирижабль ждёт, сэр, – прокричит проводник.
Ты не сможешь больше медлить. Твоя любовь – уже на борту и смотрит тебя сверху вниз – с палубы воздушного монстра. Ты же – в последний раз вдохнёшь тот пьянящий городской воздух, со всей таблицей Менделеева в нём. Больше – медлить нельзя. И ты подымишься на борт, наперекор всем своим страхам. Действия табака пройдёт. И ты снова почувствуешь себя слабым и пугливым. До чего жалка человеческая натура, что ей нужна помощь растений, чтобы сделать лёгкий шаг ногой.
Воздушный шар с современными двигателями нового поколения и оборудованием, не дающим людям совершать ошибки прошлого в управлении дирижаблей – поднялся в небо – к другим, таким же, как и он, бороздящим небо. Пробки и шум город останутся там – внизу – вместе со всем твоим прошлым. И это – действительно, будет твой триумф. Город шарлатанов, убийц, воров, технократов и художников – растворится вдалеке, повторяя судьбу прошлого, неизменно гибнущего в памяти.
Вот и всё.
Так легко, как окажется – избавиться от всего, что раньше составляло неотъемлемую часть твоей истерической жизни, вечно недовольную: политикой, искусством, людьми, своим ничтожеством. Но ты – это будет означать всего лишь «ты». А за границами этого маленького слова – будет лежать только ветер, не говорившего про себя ни «я», ни «ты», ни «он», ни «они». Может быть, хоть тогда, ты найдёшь покой. Хоть и это, как и всё остальное – всегда зависело, и будет зависеть только от одного тебя.
Ты уйдёшь с обзорной площадки, вдоволь насладившись городскими пейзажами, впадающими в пустыню. На стене из перекрашенного под дерево металла – будет написано чёрным фломастером: «Лучшие идеи – всегда чужие» и снизу: «Кроме этой». У тебя в голове пронесётся мысль, что действительно – все, даже лучшие твои работы – были до этого момента лишь повторением украдены тобой у кого-то мыслей. Любая картина – это фотография, пусть и «анти». Ты поймёшь свою цель – нужно будет выйти за рамки всего и создать картины, не выражающую даже мысль. Но как это сделать, оставаясь мыслящим?
К тебе пойдёт твоя любовь, заранее довольная предстоящими событиями.
– Если честно, то я никогда не бывала за чертой города.
– А я был. Однажды, мы с моим старым другом Вооружённым Философом на машине ехали правительственные самолёты подрывать.
Она недоуменно посмотрит на тебя, ожидая разъяснений.
– Долгая история, – отмахнёшься ты, – как-нибудь потом расскажу. К чему нам прошлое?! Оно – проиграло это битву. Давай, лучше, подумаем о будущем.
– Весёлая, наверное, была молодость у моего художника, – игриво скажет она, – знаешь, а ведь я никогда раньше не занималась извращениями над землёй.
– Почему извращениями?! Мы же от них бежим. Ты, наверное, хотела сказать: «Я никогда не занималась любовью над землёй».
Он тяжело вздохнёт, улыбнувшись:
– Как скажешь, – и добавит, прижавшись всем телом к тебе – хоть, то, что я с тобой сделаю – ничем, кроме «извращений», назвать нельзя будет. Извращение – это лишь то, что выпадает из понятия нормы. А поскольку, с философской точки зрения, норма – это всего лишь обман, то получается, что все наши действия – извращения…
– Продолжай! Я сейчас взорвусь, – возбуждённо скажешь ты.
– …когда понимаешь это – так легко становится жить, – закончит она и ещё раз поцелует тебя.
– А теперь – оставь свою философию. Я – хочу быть только с тобой. И хочу, чтобы ты – была только со мной.
– Ты же знаешь, что этого – не будет никогда. Хотя, забудем и будущем. Ведь всё, что у нас осталось, любимый, это – только сейчас. Ну что, проверим ещё раз, что «художники могут всю ночь»?
– И всё утро.
Вы, целуясь, запрётесь у себя в каюте и будете любить друг друга. Я буду стараться не подсматривать. Но я слышу, что вам – хорошо.
– Следуй жизнью, любимый, – скажет она, выдыхая дым от сигарет после секса, сидя к тебе спиной, – оставь существования.
– Это – такая у тебя эйфория?
– Это – такая у меня душа.
Что здесь можно будет возразить?!
Ты закроешь глаза и упадёшь головой на плечо своей любви. И отдашься сну. Ей же – останется только глядеть во тьму, наслаждаясь одиночеством и бессилием. Но и её бессонница, постепенно – начнёт сдавать позиции. Её веки станут тяжелее этого дирижабля – тяжелее планеты – а значит, они мягко и легко опустятся вниз. После этого, у происходящего – не останется свидетелей. Только лазурно-алый абажур облаков на рассвете, проносящийся с ними наравне – замечал, как вокруг дирижабля парят ваши детские сны. И все они будут на один лад:
– Преследовать жизнь!
– Последняя надежда – это побег.
Надрыв Четвёртый
-…Возьмём, к примеру, бабочку, – скажет тебе твой новый собутыльник, по имени Бо, – с виду – красивое создание с крыльями, на котором Создатель биологическим карандашом вывел сложные и восхитительные узоры. Истинная красота природы – думают многие. Но стоит лишь поймать её, приглядеться повнимательнее, осмотреть со всех сторон – и ты увидишь противное насекомое – такое же, как и все остальные. Крылья и узоры – всё ещё есть; но теперь к ним прибавилась и противная человеку физиология членистоногих. Та же история и с мечтами. Да и со всем, что происходит в нашей жизни. Мы строим планы. Иногда, нам даже кажется, что мы можем увидеть то, что будет. Но когда приходит время присмотреться к этой бабочке… мы видим – всего лишь очередное насекомое.
– И что – разве нет никаких надежд снова увидеть эту бабочку – бабочкой – даже после того, как она стала насекомым? – неожиданно оживишься ты.
– Насекомым – она была всегда. Другое дело – можно сделать так, чтобы нас это больше не смущало.
– Как?
– Быть довольным тем, что имеем, – придёт к выводу Бо, – все извращения – вырастают из неудовлетворения собой.
Снова они, – подумаешь ты, – хоть когда-нибудь вы оставите меня в покое?!
– Однако, – продолжал твой пьяный собеседник, слегка пошатываясь из стороны в сторону, – человек – никогда не доволен тем, что он имеет – в особенности – собой, – тебе всё время будет казаться, что выпив столько, сколько Бо, человек может умереть в любую секунду, и ты будешь ждать, что вот-вот Бо прервёт сам себя на полуслове, чтобы упасть и с достоинством погибнуть, но он продолжит, – если у нищего – нет возможности не думать о пропитании – его это будет волновать сильнее, чем присутствие у него девушки или хороших друзей. Однако у представителя высшего или среднего класса – обладателя завидного ума – потребность в общении будет на порядок выше, чем довольство своим достатком. И так далее. Чем человек умнее – тем сильнее его внутренняя драма. Ведь хороших людей – найти гораздо труднее, чем кусок хлеба, что бы там не считали те, кто его не имеет. Возможно, многим покажется, что страдать от одиночества – лучше, чем страдать от голода. Но ведь человек имеет то, что имеет. У каждого – своя собственная внутренняя трагедия, друг мой! И в этой трагедии – не гибнет даже хор – потому что его нет. И каждый недоволен своим счастьем. Из этого – и рождаются извращения. Кто были те рыбы, что первыми вылезли на сушу? Смелые Вечно недовольные извращенцы. Они покорили сушу и нас вместе с ней. И сейчас – потомки недовольных рыб выпивают дрянной спирт на борту летающей лодки в середине третьего тысячелетия.
– А если найдётся тот, кто будет всем доволен?
– Они уже есть! Патологоанатомы – видят их каждый день. Тот, кто всем доволен – ничего не хочет изменить. Кто ничего не хочет – тот либо мертвец, либо лжец. Их ненавидит сама старая сука Земля, которая так любит всякие уродства и извращения. Они – скучны; они – слишком идеальны для неё. Только у извращенцев – есть право жить; только у них – есть право творить историю, какой бы они ни была.
– Дурак ты, Бо, – покачаешь головой ты, – видишь ли, история – либо неправдива, либо скучна. Зачем она сейчас, когда есть instagram, Facebook, twitter, etc.? История проиграла эту битву. Всё, что происходило, происходит и будет происходить – есть только сейчас.
Ты добавишь:
– Моя девушка – вообще говорит, что нужно остановить существование и следовать за жизнью.
– А разве ты не знал, что следовать за жизнью – значит быть полным извращенцем?!
– Чёрт возьми! Чем больше я об этом говорю, чем больше думаю над этим – тем меньше понимаю. Мне всё время кажется, что ты имеешь ввиду сексуальные извращения.
– Ты чего – меня за пидора держишь?! – обиженно стукнет кулаком по столу Бо, – разумеется – нет! Я говорю о той энергии, которая двигает этот мир вперёд и о силе, которая заставляет его меняться. Извращения – это удар в морду и писателю, что пишет нас, и читателю, что читает. Извращение – это то безумное, что удивляет нас и поражает, и заставляет сердце биться сильнее. Извращения – это чёрная дыра, в которой исчезает и материя, и свет, – тебе покажется, что Бо так возбудиться, что даже протрезвеет, – извращение – это то, что несовместимо с нормой – это то, что самое интересное и в жизни, и в книжках, и это то, ради чего, собственно, мы и живём, и читаем их. Сексуальные извращения – слишком предсказуемы – оттого, ближе к норме и недостаточно извращённы. Настоящую аномию, – его левый глаз истерически задёргается, когда правый глаз – сохранит хладнокровие и продолжит пронзительно смотреть на тебя.
Ты покажется, что из его рта вот-вот польётся пена, а в его извращённом уме возникнет желание разорвать тебя на части. Ты уже заранее начнёшь думать, что будешь делать в таком случае. Но этого, к счастью – пока что не происходило.
–…Настоящую аномию – может совершить – только по-настоящему благородный, этичный и во всех смыслах – скромный человек. Можно привести в сравнение Дориана Грея – но он больше сексуальный маньяк. В этом деле – мне по душе больше Ленин, как известно, знатный дворянин, учёный и социолог. Или Энгельс – ещё один коммунист-миллионер. А вот вы – знаете, кто я?
– Нет, – тихо ответишь ты от страха перед своим новым знакомым.
– Я – раньше был школьным учителем, пока не подсел на алкоголь и героин, – взял себя в руки Бо и последнюю фразу – произнёс, понизив голос, – Знаете, что значит «beau» с французского, – спросит урод Бо, – знаете?
– Не знаю.
– Знаете? – продолжит урод.
– Не знаю и знать не желаю.
– Ну и зря, – скажет он и покажется тебе ещё более уродливым.
Он упадёт головой на стол и окунётся в сладкий алкогольный сон, с менее приятным пробуждением, окончив тем самым давешний разговор об извращениях и аномиях. Хоть и его поднятый шпилем вверх указательный палец левой руки – и будет напоминать тебе, что как только его хозяин будет в состоянии – он продолжит свою речь, ставшей, вскоре, названием одной из твоих картин: «Извращения – это двигатель». Что правда, эта картина – будет одной из тех работ, которые ты станешь рисовать – только ради заработка. Ведь вторая самая важная твоя работа в твоей жизни – это портрет Бернара. Ведь первая – ты сам будешь помнить, какая.