И в тот же миг нога соскользнула с обледенелого порога, и я покатилась по скользким ступеням. Младшая сестра кинулась на помощь, но я сшибла её, и мы в обнимку шлёпнулись в мягкий сугроб. Из Никиной маленькой ладошки вырвался пакет, и оттуда, как из мешка Деда Мороза, солнечной жёлтой россыпью выкатились лимоны.

– Яффские лимоны… – словно извиняясь, пояснила ведунья и начала ползать по снегу, как неповоротливый ёжик, собирая их обратно в пакет. Я поползла за ней и, догнав, схватила за рукав полушубка. Ника замерла с лимоном в пухлой ручке.

– Откуда ты знаешь, что я не ездила в Щепнёво?! Откуда ты можешь знать это, Вероника?

Она подняла на меня глаза. Обычно смешливые, сейчас они были полны неподдельной тревоги.

– За несколько дней до убийства я видела вещий сон. Как будто…

Мне стоило огромного труда не скривиться от этих слов.

– Умоляю тебя, Ника, избавь меня от вещих снов и говори по сути!

– Я так и думала, что ты не поверишь, – огорчилась Ника. – Ну хорошо… Я знаю это потому, что вечером семнадцатого января мы обе были здесь, Фло. Здесь, у тебя дома. Ты лежала с температурой. Неужели ты совсем ничего не помнишь?! Тони сказала, что ты звонила ей ночью из Щепнёва. Будто бы призналась в убийстве того мужчины. Но это невозможно! Ты не могла этого сделать, потому что мы с тобой были здесь!

– Та-ак… А кто ещё в курсе?.. – Я вцепилась в неожиданную добрую вестницу крепче.

– Кто ещё? Гм… – призадумалась Ника. – А-а! Часов в девять приходила соседка, такая седая, в платке, и попросила муку. Ты поискала, но не нашла, и так и ответила ей: муки нет.

– Ты серьёзно?!

Ника кивнула. Бровки упрямо нахмурились.

– Конечно.

Так, похоже, над моей головой тоже золотистым ореолом засияло алиби.

– Я приехала к тебе в четверть седьмого, – зачастила сестра. – Ты лежала с температурой и жутко кашляла. И я весь вечер пробыла с тобой. Если мне не изменяет память, почти до полуночи. А Тони с Ивой утверждают, что ты звонила им в двадцать два с чем-то. Но в это время ты была здесь, со мной, понимаешь?! Ты никуда не выходила. Ты не могла никуда поехать, никого убить и ниоткуда звонить! Мне тоже поступил звонок с твоего номера… Правда, заметила я его только утром – телефон валялся дома. Но это никак не могла быть ты, Фло!

В моём горле внезапно разразился пожар. Он взвился вверх, обдал щёки и уши.

– Ты очень выручила меня, Ника, – проговорила я пересыхающим от волнения языком. – И в тот вечер, и сейчас. У меня прямо камень с плеч упал! Только, прости… Это точно не сон? Ты иногда путаешь реальность с вымыслом…

Ника поспешно отвела взгляд в сторону, но тут же вновь взглянула на меня честными глазами и торопливо произнесла:

– Конечно нет, Фло. Это чистая правда!

Мне показалось, что в голосе сестры звякнула неискренняя нотка, но я отогнала это ощущение. Слишком хотелось поверить её исцеляющим словам.

Освобождённые, будто вырвавшиеся из плена, радость, лёгкость и свобода заплескались во мне, от макушки до пяток, и при виде смешной Вероники с замёрзшей покрасневшей пипкой нахлынула невообразимая нежность к источнику этой возрождённой лёгкости. Благодарность за исцеление была столь сильна, что подспудное чувство вины перед нею, далёкое, запертое глубоко-глубоко внутри, вместе с другими чувствами выпорхнуло наружу. И я поняла свою неосторожность лишь тогда, когда нежно коснулась маленького шрамика за её левым ухом. Я слишком хорошо помнила, где он находится.

Ника дёрнулась как от тока и задрожала. На её лице отразился ужас.

– Прости… – пролепетала я.

Она быстро-быстро заморгала и задышала часто и неровно, как будто ей не хватало дыхания.

– Прости… О господи… Простишь ли ты меня когда-нибудь?! – крикнула я в отчаянии.

– Мне пора, – внезапно заторопилась Ника, не ответив и пряча шрам глубоко под клетчатый шарф. – Я побегу.

Что-то нарушилось в этом дне. Злая тень прошлого рассекла его, отшвырнув нас, таких радостных и близких мгновение назад, по разные его стороны. Я осталась здесь, на скользком пороге коттеджа, а бедняжка Ника невольно снова окунулась в тот давно минувший кошмар,

всерьёз надломивший её психику.

Надо же, как надолго осталась та история в подсознании младшей сестры, если даже лёгкое прикосновение к шраму превращает её в запуганного ребёнка…

– Спасибо… – глухо пробормотала я.

Маленький милый колобок в полушубке вздрогнул и, не произнеся ни слова, покатился к калитке, а я смотрела, как Ника открывает дверь и по узкой тропинке переступает короткими шажочками дальше, к своему «ниссану».

Шероховатость глубокого подковообразного шрамика всё ещё чувствовалась на кончиках моих пальцев.

Машина Ники медленно развернулась, выбралась с обочины на дорогу, и оттаявшие мысли поплыли в голове.

Значит, семнадцатого я находилась дома, как минимум с восемнадцати ноль шести (звонок Батниковой) до полуночи.

С пятнадцати минут седьмого Ника была со мной.

Ива со своим вечно обостряющимся холециститом уже неделю лежит в больнице.

Тони только позавчера прилетела из Франции…

Но кто же тогда звонил с моего телефона в десять часов ночи из Щепнёва?..

А как определить, что звонок был именно из Щепнёва?.. Ведь это известно только со слов звонившей, той, что выдавала себя за меня…

Поднявшись на второй этаж, я медленно распечатала новую пачку Mellory, вытянула длинную сигарету, привычным движением сунула её в рот и закурила.

Значит, я весь вечер была дома и никуда не отлучалась. Но как в таком случае быть с убедительным рассказом Алекса, который якобы нашёл меня в сугробе с кровью на щеке? И которому я якобы сообщила, что убила мужчину в Щепнёве?..

Что-то сверкнуло в глаза. Отблеск фары…

Бегло взглянув на дорогу, я заметила вслед за «ниссаном-жуком» Ники исчезающую на повороте длинную тёмно-красную машину. Очень напоминающую «ауди».

Глава одиннадцатая

Второй день я лежу в постели с градусником под мышкой. Лоб горит. Вчера температура снова подскочила, и пришлось заправиться лекарствами по самые уши. Какого чёрта я потащилась на эту дурацкую фотосессию шапочек Веры Судоргиной?.. Я вздыхаю. Причина проста – деньги скоро закончатся. Тони права: я не умею жить по средствам. Не умею бережно копить, как Ива, довольствоваться малым, как Ника, и зарабатывать много, как сама Тони. Деньги текут у меня сквозь пальцы, я люблю жить широко и весело и никогда не имею ни гроша за душой. А отцу, лежащему с сердечным приступом, не до того, чтобы перечислить мне полагающуюся ежемесячную сумму. И Алекс с его немаленькими доходами не вовремя отправлен восвояси…

Внутренне чертыхаясь, я в очередной раз решаю откладывать с каждого отцовского перечисления, в глубине души понимая, что вряд ли это получится.

Короткая норковая шубка с оторванной петлёй валяется у кровати. Чуть подальше лежат комом джинсы, джемпер, маечка, лифчик и запутанные в колготках трусы. В кресле торчит вверх дном красная кожаная сумка, а вокруг неё раскиданы вывалившиеся предметы туалета: зеркальце, помада и щипчики для бровей. Алекса нет, и некому сделать мне замечание и разложить всё по местам.

Этот причудливый женский натюрморт радует мой глаз со вчерашнего вечера. Зайдя в дом, я неистово стянула с себя всю мокрую после ползания по сугробам одежду, побросала вокруг и прыгнула в тёплую постель, где уселась голышом, накрывшись одеялом до пупа, и включила Ютуб с запросом «Дело Лавровского».

Ничего нового Ютуб не предложил, но интуитивно я чувствовала, что дело не стоит на месте, оно движется, полнится, как океан, который скоро вышвырнет на берег Яну и схватит в свои сжимающие объятия меня. Смятение плавилось в душе – тёмное, мутное и горячее. Жар дурного предчувствия опалял тело, стучал в висках – предчувствия, что очень скоро следователь раскопает информацию о странных звонках из особняка и доберётся до моей пока ещё невидимой в этом деле персоны. Поверит ли он Нике?.. Поверит ли соседке – не помню, как зовут эту полусумасшедшую бабку, попросившую в девять вечера горсть муки – матери ни много ни мало миллионера Ломова, соседа справа?..

Интуиция никогда меня не подводила – ближе к ночи в Вотсапе объявилась Ива, сообщив, что днём к ней в больницу приходил следователь по поводу звонка, поступившего в десять часов вечера с места преступления. Ива уверяла меня, что отказалась давать на этот счёт какие-либо пояснения. Но это не означало, что точно так же поступит Тони.

Следователь был зол, потому что свидетели все как один заболели или находятся бог весть где – и не могут явиться на допрос лично.

Заснула я с огромным трудом.

Сейчас уже вечер следующего дня. Температура спала, утром меня навестил Роман и сделал очередную капельницу. Врач выглядел осунувшимся и почти не разговаривал. Похоже, что-то тревожит его душеньку.

Полдня я курила и, как ни странно, думала о нём. Терпкий аромат его парфюма бродил по прихожей, память вновь и вновь выдавала точёные руки, выбивающиеся из-под спортивной шапки волосы, взгляд, в котором плескалась неутолённая страсть… Он пытался удержать её внутри, не отпустить, не показать. Силой воли гасил искры в глазах, отводил взгляд и… молчал.

Попрощался весело, а боль, как змея, вышмыгнула из-под его неестественного смеха. Захотелось задержать, обнять… Чёрт знает что такое!

Однако я осталась на месте с каменным выражением лица. Кивнула – едва заметно и закрыла за ним дверь. Замок щёлкнул громко и страшно – как в преисподней.

Сейчас я снова смотрю криминальные новости, сидя на кровати под тёплым одеялом. Держу на коленях поднос с бульоном, заказанным в ресторане «Венецианский ужин», и без особого аппетита ковыряю в нём ложкой.

На экране телевизора появляется лицо Яны, и я ядовито усмехаюсь. Что-то новенькое. Яна – заносчивая и самоуверенная особа, и мне доставляет нескрываемое удовольствие впервые наблюдать её растерянной и жалкой.

…Душной волной накатывает воспоминание. Нет, не впервые. Однажды я уже всё это видела – опущенные плечи, бегающие глаза, неуверенный взгляд… Где же это было? И когда?

Стоп-кадр, выскочивший из памяти, на мгновение застывает и тут же рассыпается в прах.

– Я не виновата! – выговаривает Яна сдавленным голосом. – Найдите настоящего убийцу!

И она смотрит прямо на меня.

Я тоже смотрю на неё. Мы проваливаемся друг в друга, глаза в глаза, будто пытаясь проникнуть в зловещие тайны, что скрывает каждая из нас.

Её там видели, а меня – нет. Она знакома с Лавровским, а я – нет! – пульсирует в моём мозгу.

– Найдите настоящего убийцу… – повторяет Яна, и по моей полуобнажённой, прижатой к подушке спине пробегает дрожь.

«Ведь настоящая убийца – ты!»

– Меня видела соседка, – шепчу я, глядя в потухшие глаза Яны. – Я весь вечер не выходила из дома! И Вероника это подтвердит!

Но что-то чёрное, острое скребёт, скребёт по стенкам сердца…

«В деле убийства художника Лавровского появились свежие новости, – бодро отчеканила девушка в синей кофточке. – Обнаружен свидетель, утверждающий, что в ночь совершения преступления у Яны Веденеевой была назначена встреча в другом месте, и её не могло быть в особняке «Сорока». Данные проверяются…»

Итак, Батникова посетила полицию.

Образ Романа Татьянина выскользнул из воображения, и на его месте возник образ Алины Батниковой – она весело улыбается и подмигивает мне, как всегда при встрече. И я улыбаюсь, делая вид, что очень рада тому, что благодаря моей лучшей подруге Яна вот-вот ускользнет из цепких лап правосудия и я автоматически окажусь следующим по очереди кандидатом на вакантное место убийцы.

Я стряхнула видение улыбающейся Батниковой, а вместе с ним – ощущение, что к горлу приближаются невидимые кровожадные пальцы.

Взгляд невольно упал на угол шкафа, на дверцу, за которой стоял чемодан.

Я отставила пустую тарелку в сторону и медленно сползла с кровати.

В голове царил хаос.

Надо на всякий случай поискать её.

«Поищи её у себя», – заявила Тони так безапелляционно, словно могла ткнуть пальцем в то место, где она лежит.

Я как следует порылась в шкафу, в столе и тумбе, я облазила антресоли и наконец, вновь почувствовав слабость, села на пол и завернулась в норковую шубу.

Картины нигде не нашлось.

Вечер продолжился неожиданно – и больно ударил в висок трезвоном мобильника.

Я бегло глянула в зеркало шкафа. Бледная, точно русалка в полнолуние. А волосы торчком, как у огородного пугала.

– Веденеева Флора Филипповна?

«Флора Филипповна» сразу превратило меня в подслеповатую старушку, вяжущую у печки носки многочисленным внукам.

– Да. – «Да» получилось вымученным, пришибленным, полумёртвым.

– Вас беспокоит следователь Мокроусов Эдуард Васильевич.

Я пригладила волосы, улыбнулась отражению. Так уже получше!

Кто?!. Следователь?!.

Ну вот и началось.

В моих глазах отразился ужас. Воздух застрял на середине пути в лёгкие и дальше пошёл рывками. Я резко отвернулась от зеркала.

– Я хотел бы побеседовать с вами по поводу дела Лавровского, – послышалось из трубки.

– Лавровского? – вымолвила я пересохшими губами.

– Именно. Полагаю, вы в курсе произошедшего?

– Некоторым образом… – пролепетала я.

– Очень хорошо. Завтра в час будет удобно? Седьмое отделение полиции, кабинет 226. Или повесточкой вызвать?

– Не надо повесточкой… Я больна, у меня температура и справка. – Фраза получилась забавной, как будто справка – это тоже симптом моей болезни.

– В таком случае я навещу вас через полчасика. Ожидайте, – вздохнув, заключил Мокроусов.

Выпутавшись из шубы, я вернулась в кровать. С минуту просидела в каком-то оцепенении, потом опомнилась и начала судорожно листать телефон. Не обнаружится ли ещё сюрпризов?..

Страницы экрана бешено завертелись.

Телефон жёг пальцы, выскальзывал увёртливой рыбкой.

16 января, 15 января…

Боже, как много вызовов… Однокурсники, приятели… Ещё чёрт знает кто… Я даже никогда не задумывалась, сколько пустых звонков совершаю.

14 января.

Батникова, Катенина, агентство «Фредерика», Огурцов…

Алекс

8 905 373…

8 915 606…

Спортклуб «Гагара»

Ателье «Декольте»

Ресторан «Венецианский ужин», заказ на дом

Батникова

Резвова

Толя Горлов

И – ох-х-х! – палец впечатался в звучную фамилию, невесть кем вписанную в телефон…

Исходящий вызов.

Лавровский.

Глава двенадцатая

Мокроусов расположился в кресле, где не так давно уже восседало обвинение в лице Тони. Это был лысоватый человек в старомодном бежевом костюме, с маленькими хищными глазками. Он достал из кармана ручку и раскрыл принесённую с собой папку в чёрном кожаном переплёте.

– Фамилия, имя, отчество, – произнёс он скучным голосом.

– Веденеева Флора Филипповна. – Я старалась держаться спокойно и даже немного с вызовом, всем своим видом показывая следователю, что он доставляет мне неудобство. Однако он ничуть не выглядел смущённым.

– Дата рождения.

– Шестое мая 1995 года.

Закутанная в тёплый халат, я полулежала перед ним на кровати со скорбным выражением лица. Вся одежда за несколько минут до прихода представителя закона была предусмотрительно убрана в шкаф, щипчики с зеркалом запихнуты в сумку, а сумка поставлена как положено, ручками вверх.

Информацию об исходящем звонке я стирать не стала – это скорее навело бы на подозрения, но из контактов Лавровского спешно удалила. Пусть будет незнакомый номер.

Когда с формальностями было покончено, Мокроусов поднял на меня тоскливый взгляд.

– Скажите, Флора Филипповна, зачем вы звонили Лавровскому за три дня до убийства?

И его острые глаза уставились мне в переносицу.

– Я звонила Лавровскому? – фальшиво удивилась я. – Я?!

Сердце билось как бешеное. Я думала, что готова к этому вопросу, но он подействовал на меня как укус ядовитой змеи.

Следователь с трудом скрыл усмешку.

– Итак, вы утверждаете, – начал он нудно, – что не помните о звонке Андрею Лавровскому.

– Я утверждаю, – гневно сверкнула я глазами в его сторону, – что незнакома с Андреем Лавровским и никогда ему не звонила.

Мокроусов невозмутимо кивнул.

– Однако сестра Андрея Лавровского Зоя сообщила нам следующее. В день убийства брат навестил её, принёс продукты: она лежала с высоким давлением. Около восьми вечера он ушёл, сказав, что собирается в посёлок Щепнёво, в дом, известный под названием «Сорока», на встречу с вами – об этой встрече вы договорились по телефону четырнадцатого января. С собой он нёс картину Бенедетти «Весёлый щебет». Зоя утверждает, что речь шла о купле-продаже.

Мокроусов прищурил левый глаз, наблюдая, какое впечатление произвела на меня эта информация.

– Вы собирались приобрести картину? – наконец произнёс он, видя, что я молчу.

– Ничего я не собиралась! – воскликнула я раздражённо. – Я не звонила ему четырнадцатого января! Я не была в Щепнёве семнадцатого!

Будто не слыша, следователь продолжил:

– Как давно вы были знакомы с Лавровским?

– Я не была с ним знакома! – страшным голосом крикнула я, а в голове закопошились мысли об адвокате. Так вот почему следователь явился на дом. Чтобы я не успела подготовиться!

– Не были знакомы, – хмыкнул Эдуард Васильевич. – Позвольте ваш телефончик!

Он быстрым движением выхватил мобильник из моей руки и, ткнув несколько раз в экран, заявил:

– Ну вот, а говорили, незнакомы… Звонок сделан четырнадцатого января, в четверг, – последнюю фразу он произнёс металлическим тоном.

– А, так это номер Лавровского?! – изобразила я изумление.

Следователь снисходительно ухмыльнулся:

– Неплохая актёрская игра…

Я почувствовала, как мои синие глаза наливаются злой чернотой:

– Четырнадцатого января был юбилей моего отца, на котором присутствовало человек двести. И кто угодно мог улучить момент, тайком позвонить по моему телефону и назначить встречу от моего имени.

– Вы имеете привычку оставлять телефон без присмотра? – прищурился Мокроусов.

– Да, имею, – огрызнулась я. – Меня часто приглашали танцевать, если хотите знать. Куда я, по-вашему, должна была засунуть телефон?

Не ответив на столь провокационный вопрос, следователь кивнул и зафиксировал моё пояснение в протоколе.

– Скажите, Флора Филипповна, где вы находились вечером семнадцатого января? Желательно поминутно.

– Здесь! – отрезала я довольно жёстко. – Я весь вечер была дома и никуда не выходила.

Следователь снова начал кропать что-то в протоколе.

– Есть ли у вас свидетели, которые могут это подтвердить?

– Да! – с размаху выкинула я козырную карту. – Моя сестра Вероника была со мной. Она приехала в начале седьмого и осталась допоздна. – Я бросила на следователя быстрый колючий взгляд. Что, съел? – Если этого недостаточно, есть и другие свидетели. Насколько мне известно, Андрей Лавровский был убит около девяти. Так вот: как раз в девять ко мне заходила соседка за мукой! Мать Игоря Ломова. Можете спросить у неё! – В этот миг мою голову внезапно посетила удивительная мысль, что Ника обманула меня и никакой соседки не было.

Я вдруг вспомнила, что уже давно не встречала на улице мать Ломова, и почувствовала, как предательски задрожали под пледом колени.

– Вот как?! – Мокроусов изумлённо поднял голову от протокола. Ручка растерянно зависла над исписанным на треть листом.

– Да, вот так, – добавила я уже менее уверенно.

– А Веронику соседка тоже видела? – как бы между прочим поинтересовался Эдуард Васильевич, быстро оправившись от лёгкого шока и вновь приблизив голову к сухим строкам протокола.

– Спросите у не… – с нервным всхлипом я проглотила последнюю букву.

Судя по хитро блеснувшим глазкам, какая-то новая идея зародилась в мозгу следователя.

– Обязательно спрошу. А пока продолжим с вами. Итак, вы утверждаете, что в тот вечер с вами была Вероника, – прищурился Мокроусов, и к губам прилипла скользкая улыбка. Он внимательно наблюдал за моей реакцией.

– Утверждаю, – кивнула я.

Он кивнул и снова зачиркал ручкой по листу.

– До которого часа Вероника была здесь?

– До полуночи, – уверенно сказала я.

– Вы это точно помните? – Мокроусов поднял безволосые брови. Во взгляде скользнула ирония.

– Абсолютно точно.

В воздухе повисло напряжение. Закашлявшись, я провела рукой по лбу, стирая испарину.

Следователь усмехнулся и, выдержав паузу, заметил:

– А вот ваш супруг, с которым я побеседовал утром, утверждает, что приехал сюда в пять минут первого и нашёл вас в постели в глубоком обмороке, вызвал скорую… Так?

– Так… – Меня точно обдало ледяным душем.

– Он сказал, что улица в это время была абсолютно пуста. Куда же делась машина Вероники?

– Может, успела завернуть на Переяславское шоссе? – предположила я.

– Может… – неопределённо сказал Мокроусов. – Но что-то мне подсказывает, что Вероника уехала гораздо раньше. Причём, когда именно, вы знать не можете, так как пребывали без сознания. В вашей крови обнаружен алкоголь. Вы пьёте?

Господи, память моя, помоги мне!..

– Иногда, как все, – пожала я плечами. – Если есть повод…

– А в тот вечер какой был повод? – ухватился Мокроусов за мои неосторожные слова. – Может, хлопнули с сестрой за встречу? А? – Он вдруг неприятно рассмеялся.

Не дождавшись ответа, следователь внезапно стал серьёзным.

– Не слишком добрый сосед алкоголю – тимидолин. Вы принимаете тимидолин?

Я не понимала, к чему он клонит.

– Нет, не принимаю.

– Каким же образом он оказался в вашей крови?

– Понятия не имею.

– И даже предположений нет?

– К сожалению, ни малейших.

– Ну хорошо… А где в это время находился ваш сотовый телефон? – продолжил он аккуратно затягивать петлю на моей шее, зайдя вдруг с другого боку таким сказочным тоном, как бабушка в платочке, растворяющая створки окошка в детской передаче.

– В какое время?.. – небрежно переспросила я, давя стремительно нарастающую тревогу.

– Меня интересует исключительно вечер семнадцатого, – Мокроусов поднял глаза к потолку и сосредоточил взгляд на люстре.

– Здесь… где же ещё?! – Между лопатками заструился пот. – Он всё время находился здесь.

– Но утром восемнадцатого января он был найден на пороге особняка «Сорока» дворником Ярославом Фатеевым. Как вы можете это объяснить?

Я почувствовала, что дыхание становится прерывистым.

– Никак… Вам надо, вы и объясняйте…

Следователь полистал свои записи.

– В 18.06 вам звонила Алина Батникова. Так?

– Так, – подтвердила я.

– И вы были дома.

– Дома.

– И телефон был с вами.

– А вы считаете, что я, будучи дома, побеседовала с Батниковой по телефону, находящемуся в Щепнёве? Или, поговорив дома, спокойно положила его на порог особняка? Я не обладаю умением вытянуть руку на тридцать пять километров, – зло буркнула я.

– Не надо так нервничать, Флора Филипповна. Следствие располагает сведениями о том, что в семь вечера семнадцатого января ваша сим-карта обнаружилась в районе особняка «Сорока» в Щепнёве. А в одиннадцатом часу с неё были совершены несколько звонков, в том числе Веронике Веденеевой, которая, по вашему же утверждению, находилась здесь, с вами, аж до полуночи! Как вы можете всё это объяснить? – спокойно вопросил следователь.

В лицо мне бросилась краска.

– Это звонила не я, – едва сумела я выдавить.

Эдуард Васильевич пронзил меня острыми въедливыми глазками.

– Ну, допустим, не вы. Но как телефон попал в Щепнёво, если в шесть вечера вы беседовали по нему и больше из дома не выходили? Ведь так? – уточнил он.

– Я неважно себя чувствовала в тот день, – резко сказала я. – У меня была температура. Есть заключение врача. Поехать в таком состоянии я никуда не могла.

– Угу… – Снова чирканье по листу протокола. – А возможно ли такое, что Вероника, уезжая, прихватила ваш телефон?

– Зачем ей мой телефон?.. – прошептала я.

Мокроусов отложил папку и пристально вгляделся в моё окаменевшее лицо.

– Флора Филипповна, вы, похоже, не понимаете всей серьёзности ситуации. Ваш телефон оказался на месте преступления! Ночью с него поступило несколько звонков, и по крайней мере один из них – с признанием в убийстве Андрея Лавровского! И вы должны помочь мне разобраться, что произошло.

– С признанием?.. – Голос стал тусклым и тонким.

– Ваша старшая сестра показала, что вы были пьяны и признавались в убийстве какого-то мужчины.

Я вскинула голову.

– Тони?..

– У вас несколько старших сестёр?

– Одна.

– Итак, потрудитесь объяснить…

– Ну уж нет, это вам придётся всё объяснять! – истерически крикнула я. – Интересно, как у вас это получится, если я была здесь и меня видела Вероника, видела соседка, видел Алексей!

И мои колени под пледом, предательски дёрнувшись, стукнулись друг о друга.

Следователь распрямился в кресле.

– Похоже, ваша сестра Вероника влипла в очень неприятную историю. Как вы думаете, могла она специально похитить у вас телефон, чтобы совершить звонки якобы от вашего имени?

– Вероника?!

– Как часто вы видитесь с ней?

– Довольно редко.

– Как часто она приезжает к вам в гости?

Я промолчала.

– Не кажется ли вам, что основной целью её приезда в тот вечер была кража вашего телефона?

– Нет, не кажется, – отчеканила я.

– Хорошо. – Он вновь потянулся к листу протокола и что-то отметил в нём. – И ещё один вопрос. Была ли Вероника в числе гостей четырнадцатого января, в день юбилея вашего отца?

– Да, была.

– Отлично. – Следователь поднялся и принялся расхаживать по комнате. – А как вы смотрите на такую трактовку событий: Вероника приезжает к вам семнадцатого января в начале седьмого. Вы выпиваете с ней и через некоторое время перестаёте адекватно воспринимать действительность. А спустя несколько часов и вовсе теряете сознание…

– Стоп, стоп… – нахмурилась я. – Вы пропустили тимидолин.

– Пропустил? – всплеснул руками коротышка. – Не может быть! Таблеточка тимидолина была подброшена в вашу рюмку или бокал. Возможно, Вероника хотела просто отключить вас, но переборщила с дозой. Тем временем, взяв ваш телефон, она едет в Щепнёво. Убивает Лавровского, звонит отцу и сёстрам, в том числе и самой себе. Прикинувшись в доску пьяной, она признаётся в убийстве от вашего имени и спокойно уезжает, бросив телефон на пороге.

Я потрясённо молчала, а Мокроусов вдохновенно продолжал излагать вновь рождённую версию:

– Именно по этой причине Вероника и не смогла ответить на собственный звонок – ведь её телефон находился далеко от Щепнёва. В ту ночь по прогнозу должна была начаться сильная пурга – она и началась, – поэтому Вероника рассчитывала, что никаких следов на дороге не останется. Их и не осталось, – самодовольно закончил следователь.

– Далеко от Щепнёва?.. – пролепетала я.

Мокроусов улыбнулся.

– Вы о телефоне? О да, телефоны ваших сестёр находились довольно далеко от места преступления. Телефон Ивы – в районе первой городской больницы, телефон Вероники – по месту её проживания, Антонии…

– Понятно… – Горло свело судорогой. – Дайте, пожалуйста, воды.

Мокроусов внимательно посмотрел на меня, потом налил из графина воды и протянул мне стакан.

– Какая чушь… – запротестовала я, слегка придя в себя. – Мы выпили с Вероникой?! Да Вероника вообще не пьёт, она не выносит спиртное! Убила Лавровского?! Бред… А мотив? А Яна, которую там видели, причём не один человек? А видел ли кто-нибудь Нику?

– У Яны Веденеевой, возможно, существует алиби, о котором она по неизвестной причине предпочла умолчать. Что касается свидетелей, здесь, очевидно, возникла некая путаница… Да и этого, как его там, «Щебета» в особняке не оказалось… Всё это нам предстоит выяснить, – озадаченно пробормотал Мокроусов. – Старшая сестра Антония уверенно опознала ваш голос. Однако есть один нюанс. Я впервые встречаю подобный феномен – я имел удовольствие пообщаться по телефону с вами и вашими сёстрами, и, надо сказать, ощущение такое, что говорит один и тот же человек. Невероятное голосовое сходство! Поэтому если ваше алиби подтвердится – а это очень легко проверить, – то я всё же склонен думать, что Вероника выдавала себя за вас. Ну мало ли, не пьёт – запила! Специально для такого случая.

– Как это – запила?! Что вы несёте? Вероника не может запить! В конце концов, она за рулём! Эта ваша трактовка, как вы её называете, просто ни в какие рамки не лезет…

Следователь улыбнулся как довольный кот.

– Есть много, друг Горацио… Вам очень повезло, что соседка зашла именно в девять. Как мне её найти?

– Трёхэтажный коттедж справа от моего, – буркнула я. – И учтите, я не буду ничего подписывать! – Зубы клацнули о стакан.

– Надо подписать, дорогая моя, – ласково проговорил Мокроусов. – Это же ваши слова? Я не записал ничего лишнего. Прочтите и подпишите, – добавил он уже жёстче.

Видя, что я безмолвно сижу на кровати, он снова смягчился:

– Поймите, Флора Филипповна, отсутствие вашей подписи сути дела не изменит. Я вполне могу обойтись и без неё, с пометкой «свидетель отказался ставить подпись». Оно вам надо?

Убеждённая его доводами, я скрепя сердце подписала протокол и вернула его следователю.

Весело насвистывая себе под нос, Мокроусов вышел в коридор, и оттуда послышалось шарканье его ботинок.

Хлопнула дверь.

To koniec darmowego fragmentu. Czy chcesz czytać dalej?