Три капитана

Решено – дело идёт Левицкой, а там посмотрим. Прокурор повеселел и сказал шофёру, что тот может послушать музыку.

Весь вторник Левицкая изучала дело, намечала первоначальные действия, договаривалась по телефону о встречах. Вот с Пономарёвой поговорить не удастся – она, по словам матери, уволилась и уехала на экскурсию по Золотому кольцу России. И в среду Левицкая дремала в утренней электричке – дел намечено много, а путь до Петербурга не короткий.

Сначала она, как и было договорено заранее, поехала в отделение милиции по месту жительства Морозовой. Здесь её уже ждал выделенный в помощь оперативник, молодой парень с интересной фамилией Кондэ. Да ещё и Юлий Генрихович! С ним вместе она поехала в клинику неврозов.

В клинике она долго говорила с заведующим отделением, лечащим врачом и психиатром. Они были единодушны – Морозова абсолютно нормальна, то есть, выражаясь языком кодекса, отдаёт себе отчёт в своих действиях и может руководить ими. Она хотела поговорить с Морозовой и попросить у неё ключи от квартиры, но та захотела поехать к себе домой сама; заметно было, что её уже начинает тяготить нахождение в клинике.

Они с Морозовой постояли на лестничной площадке, пока Кондэ искал понятых. В квартире Левицкая не рассчитывала найти что-то новое, но осмотрела всё, уделив особо внимание окнам и входной двери. Впрочем, в ту ночь окна были открыты. А на двери, помимо обычного замка, был ещё засов. Но не задвигающийся, а типа крючка, закрывающий сверху. Левицкая внесла в протокол и пояснение Морозовой, что засов она поставила буквально за несколько дней до происшествия. Нашла отражение в протоколе и возможность проникновения в квартиру через окна с крыши с помощью верёвки. Осмотрев дом снаружи, Левицкая отметила, что он стоит фасадом на проспект Просвещения, отнюдь не обделённый маршрутами общественного транспорта.

Закончив осмотр, она отпустила Кондэ и Морозову, поинтересовавшись у последней её планами. Та ответила, что поедет в клинику и будет требовать выписки.

Результаты судебно-медицинских экспертиз женщин следователя не удивили – ничего, кроме синяков. Словом, лёгкие телесные, не повлекшие кратковременного расстройства здоровья. В крови ничего лишнего. Заключения она получила. А вот по Залкиндсону… Заключение будет оформлено только завтра, но вывод ей могут сказать прямо сейчас. Никаких заметных признаков физического воздействия не установлено, а умер он от обширного инфаркта. Это если кратко, а подробно она сможет прочитать завтра, получив заключение.

Вернувшись к себе, Левицкая доложила обо всём прокурору.

В четверг Левицкой повезло, она ехала в Петербург на машине с прокурором, шеф ехал в областную прокуратуру. Она довольно быстро получила заключение судебно-медицинской экспертизы Залкиндсона, пообедала в уютном кафе и отправилась на вокзал.

Заглянув по приезде в кабинет к секретарю, она с удивлением узнала, что с утра её ждёт корреспондент какой-то московской газеты. У её кабинета действительно сидели двое мужчин лет по тридцать каждый. При её приближении они встали. Толстый и тонкий, промелькнуло в голове поневоле.

Толстый предъявил редакционное удостоверение, которого Левицкая не успела прочитать, так как тонкий щёлкнул затвором фотоаппарата, и вспышка осветила коридор. Она растерялась, и толстый взял её под руку. Снова вспышка. Она вырвала руку.

– Что вам нужно?!

– О, сущие пустяки. Но, может быть, мы зайдём в кабинет, а то в коридоре как-то… Мало ли, люди…

В кабинете она сразу прошла к столу и села на своё место. Снова вспышка. Она не успела возмутиться, как толстый успокаивающе поднял руку:

– Наше издание специализируется на освещении явлений, которых объяснить не может обыденная наука. Я бы даже сказал, что так называемая наука. Я хотел бы взять у вас интервью по поводу пробоя времён в садоводстве, а фотограф, – небрежный кивок в сторону тонкого, – нас запечатлеет.

Левицкая не нашла ничего лучшего, чем сказать, что пока идёт следствие, она о деле говорить не будет.

– Вы только посмотрите на нашу газету! – Он подошёл к её столу, наклонился над ним и развернул газету. Снова вспышка.

– Что за бесцеремонность! – Вскрикнула она, чувствуя что голос звучит неубедительно. – Немедленно покиньте кабинет!

– Ну, раз вы так. Насильно мил не будешь. – Он шутовски поклонился, сделал знак фотографу, и они вышли в коридор.

Подойдя к окну Левицкая смотрела, как они неторопливо идут в сторону вокзала.

В пятницу после ритуальной пятиминутки прокурор попросил Левицкую остаться.

– Ну, Нина Алексеевна, мы вчера долго обсуждали ваше новое дело. Сам, – он назвал имя и отчество областного прокурора, – вёл совещание. Обсудили и то, что вы успели накопать за два дня, хвалили вас. И пришли к выводу, что дело подлежит прекращению. Наворочено вокруг много, а состава-то преступления и нет. Так что-то, прекращайте сегодняшним числом.

– Как?! Анатолий Павлович, я…

– Что вы? Не знаете как? – Он саркастически усмехнулся. – Научу. Берёте лист бумаги, печатаете сверху посередине слово «постановление», ниже строчкой и тоже посередине «о прекращении уголовного дела». Дальше сами, полагаю?

– Анатолий Павлович, я хочу сказать, что…

– А я, Нина Алексеевна, хочу сказать, что мне приятно работать с вами. И было бы жаль лишиться этого удовольствия. – Помолчал. – Вы вынесете сегодня постановление о прекращении дела, Нина Алексеевна?

– Да, Анатолий Павлович, я всё сделаю. Я могу идти?

– Конечно. Постарайтесь показать мне постановление к обеду. Вряд ли у меня будут правки, вы классный профессионал, но мало ли…

Суббота, 26 августа

– Опаздывает Сергей Георгиевич, – Юлий посмотрел на часы, – уже на пятнадцать минут. Непохоже на него.

– Да ладно, – махнул рукой Михаил, – сейчас придёт.

– Кстати, Юл, – улыбнулась Наташа, – ты знаешь, с чего начался наш с твоим господином капитаном роман?

– Нет, но жажду узнать.

– Так слушай. Мне шёл шестнадцатый год, родители стали меня брать во взрослую компанию. И вот я увидела его! Он был великолепен – сдержан, вежлив, но стоящий как-то на особицу. А говорил! Его мнения были не просто умными, а единственно верными. Сколько же ему было лет?

– Я понимаю, дорогая, что красивой женщине не обязательно быть умной, но прибавить к пятнадцати десять – нашу разницу в возрасте…

– Не перебивай. Так вот, в какой-то момент мы оказались вдвоём. Условно, конечно, вокруг были люди, просто мы одновременно присели на диван. И он спросил меня, как я учусь. И я ответила, что не думаю, что его это на самом деле интересует, а что он просто не знает, о чём со мной разговаривать. Обычно взрослые после такой отповеди терялись и начинали меня избегать. А он засмеялся (как ты засмеялся, счастье моё!) и сказал, что теперь знает. И мы стали болтать. А к концу разговора, я решила про себя, что когда вырасту, выйду за него замуж. И вышла ведь, Юл, отметь!

И тут раздался звонок. Михаил пошёл открывать. Он вернулся, пропустив вперёд Сергея и незнакомую девушку. Сергей, держась по обыкновению бесстрастно, произнёс чуть излишне ровным голосом:

– Миль пардон за опоздание, подломился каблук, шли потихоньку. Её зовут Александра. Прошу любить и жаловать.

Девушка улыбнулась:

– Меня зовут Сашей. Я невеста вашего друга Сергея. – Она на мгновение замолчала. – Правда, он только что услышал об этом впервые.

Наташа хихикнула, Михаил опустил голову, скрывая улыбку. Юлий восхищённо всплеснул руками:

– Сергей Георгиевич, когда вы окажетесь без работы, вы с таким лицом сделаете карьеру в кино – будете сниматься в фильмах ужасов!

Сергей постарался сделать елейное лицо и ласковым голосом героя кинокомедии промолвил:

– Дорогая, я знаю, что ты можешь всё. И у меня к тебе, невесте, просьба – сделай так, чтобы этот малоприятный тип, – он указал на Юлия, – стал, наконец, обращаться ко мне на ты.

– Легко. Так, делаю грозный вид. А теперь – берегитесь! Если вы не будете обращаться к моему жениху на ты, я буду везде и всюду называть вас Юликом. По делу и не по делу, но всегда очень громко.

Все засмеялись, а Сергей озабоченно заметил:

– Боюсь, моя карьера в триллерах под угрозой. Появился сильный конкурент. Гляньте на его морду лица.

Юлий взял винный бокал и налил в него грамм сто водки. Демонстративно выпил и занюхал рукавом.

– Хорошо, Сергей. Но если твоя невеста не будет говорить мне ты, а я, соответственно, ей, я буду называть тебя Сергунчик.

Михаил перекричал смех:

– Теперь очередь за мной, только не хватай больше водки, нам сидеть ещё долго.

– Но, господин капитан…

– «Господина капитана» оставишь для особо торжественных случаев. Ясно, рядовой Кондэ?

– Какая возмутительная спесь! – Вмешалась Наташа кротким голосом. – Юноша уже лейтенант милиции, скоро станет старшим лейтенантом, а его… Рядовой Кондэ! Прямо рыдаю над судьбой бедного мальчика! – Он посмотрела на мужа. – И, Мишель, гости до сих пор стоят на ногах! Саше поставь стул возле меня.

– Мальчик! – перебил её Юлий. – Да я старше этого чудовища на два года! Михаил, я… тебя… понял. Только уймите… уйми… свою ехидну!

– Ехидна, уймись! Серёг, поставь Саше стул возле ехидны. Саша, что там у вас с каблуком?

– У тебя. В смысле, мне надо говорить ты. А с каблуком ничего. Я просто Сергею наврала. Он явно хотел придти раньше, дабы свести на нет церемонию знакомства. И избежать, думаю, того, как она состоялась. Вот и пришлось соврать и ковылять на целом каблуке.

– Саша, ты прелесть! – Наташа смеялась над обескураженными лицами мужчин. – Иди садись скорей, поболтаем всласть!

И застолье покатилось своей чередой.

Саше шептала Наташе:

– Я не понимаю, что со мной происходит. Мать и дед намекают на мою излишнюю застенчивость, а я сейчас так разошлась. И мне совсем не стыдно; стыд, наверное, придёт потом. Какой ужас!

– Успокойся, Сашка! Мы ровесницы, но в чём-то я чувствую себя умудрённой женщиной рядом с девчонкой.

– В чём-то так и есть.

– Так вот, твои застенчивость и скромность были у тебя на лице, даже когда ты, как сама выразилась, разошлась. А разошлась … Во-первых, и это главное, ты по-настоящему любишь, любима и счастлива. Во-вторых, тебе хорошо с нами, ты чувствуешь себя в безопасности. Ну, и, в-третьих,. У тебя проявилось, как говорит мой милитаризованный муж, мужество отчаяния. Ты ведь не была до конца уверена, что будет так, как получилось?

– Не была. Но я не могла больше быть в неизвестности. Меня как будто пронзили холодным железом.

– Вот я и говорю, ты всё делаешь правильно. Ой, смотри, твой собирается сказать тост! Так, это третий. Сейчас выпьем, и мужики закурят. И заговорят о том, как мы с тобой очаровательны. А после четвёртого будут песни и танцы. Увидишь, что и я танцую.

Михаил погасил сигарету и встал.

– Ну, друзья, прошу поднять рюмки, бокалы, стаканы, железные кружки … У кого какой вкус. И я предлагаю выпить за ту радость, которую подарил нам сегодня Сергей. За тебя, Александра, Саша, Сашенька, Сашка!

Саша вспыхнула так, что на её глазах показались слёзы. Наташа поцеловала её в щёку, а Сергей, сидящий напротив, просто на неё смотрел. Но как смотрел! И как она была сейчас счастлива!

Юлий с гитарой устроился на диване, тронул струны, прислушался. И кивнул Михаилу. Тот подошёл к креслу жены, легко взял её на руки и сделал скользящий шаг. И Юлий заиграл и запел:

Вальс устарел, говорит кое-кто, смеясь,

Век усмотрел в нём отсталость и старость.

Робок, не смел выплывает мой первый вальс[13]

…

Вечер продолжался, и в какой-то момент Юлий как бы между прочим задумчиво произнёс:

– Господин ка… Миш, а мне почему-то казалось, что жених с невестой должны станцевать танго. Этакое, знаешь, щемящее…

Оба они, да и Наталья тоже, знали, что Сергей не умеет танцевать. Так, при необходимости, мог потолкаться под музыку, но танго… Наталья хотела что-то сказать, но не успела.

Сергей встал, обошёл стол и склонил перед Сашей голову, щёлкнув каблуками. Протянув руку, помог ей выйти из-за стола и вывел на середину комнаты.

– Только чтобы именно щемящее. – Он строго посмотрел на смутившегося Юлия. – Со слезой, печалью и страстями. Вот, помнишь, на твоём дне рождения родители твои пели? Когда говорили, что вспоминают молодость?

Юлий кивнул, взял гитару. И полилось танго, со слезой, печалью и страстями:

Вдали угас последний луч заката,

И сразу тишина на землю пала…

Прости меня, но я не виновата,

Что я любить и ждать тебя устала[14].

Сергей взял Сашу за руку, вторую руку бережно положил ей на талию. Помедлил мгновение, поймав такт, и нежно, но решительно повернул её вправо.

Она танцевала, как никогда в жизни! Сергей крутил её, то отпускал от себя, не отнимая руки, то то снова привлекал, прижимая к груди. При это он то вставал на колено, склоняя голову и протягивая к ней руки, то делал несколько шагов назад и в сторону. Она с наслаждением полностью отдалась его рукам, ей хотелось от счастья закрыть глаза, то тогда она не видела бы его лица, любящих (да-да, любящих, она не могла ошибиться!) глаз, маленького шрама на губе…

Последний аккорд, и они остановились. Сергей поднёс обе её руки к лицу и поцеловал. Она грациозно присела в книксене.

Наталья захлопала, Михаил и Юлий её поддержали с неожиданным энтузиазмом.

При прощании, целуя Сергея, Наташа шепнула ему:

– Она необыкновенная, настоящее чудо. За сегодняшний вечер, за её храбрость сделай для неё что-то неожиданное. И важное.

– Спасибо, Наташ. Я так и хотел. И уже, кажется придумал. И мне понадобится твоя помощь. И твоя женская хитрость.

Проводив гостей, Михаил сел рядом с женой, обняв её за плечи.

– На будущий год у нас первый юбилей. Представляешь, какой будет праздник?

– У меня с тобой каждый день праздник, мой хороший. Я очень счастлива.

– И я счастлив. Гляжу на твоё личико, и всё… А слышать твой голос, видеть твои глаза… Хочешь ещё выпить? Вдвоём? Если тебе можно.

– Так, как я пью, можно. Слушай, а как Сашка классно танцует! Так и хочется сказать – с душой. Кстати, я была уверена, что Серёга не умеет танцевать. А он такое мастерство показал! Обманщик.

Михаил рассмеялся:

– Он не обманщик. Он демонстрировал облегчённый вариант тренировочных приёмов армейского рукопашного боя. А чувство ритма у него выше всяких похвал.

Наташа с улыбкой покачала головой:

– Ну Юлька и паразит! Да и ты хорош! – И нежно погладила мужа по щеке.

Воскресенье, 27 августа

Выспаться Михаилу не удалось. Ещё не было и восьми, когда он был разбужен ласковой, но железной рукой.

– Подъём! Тревога! Вставай, лежебока, в двенадцать придёт твой папа, а у меня ничего не готово. Дуй в магазин, список я написала.

– Солнышко моё! Ненаглядное, не побоюсь этого слова! У нас же куча всего со вчера осталась!

– Я не собираюсь твоего папу кормить только тем, что со вчера осталось. – Она дёрнула мужа за нос. – И вообще, кто в доме хозяйка?

– Ну, хоть бы ещё часик…

– Хочешь, чтобы я папе пожаловалась?

– Против этого аргумента я бессилен. – Михаил безнадёжно вздохнул и сел.

Отец Михаила пришёл в двенадцать, Наталья к этому времени успела всё.

***

В это же время Сергей, стоя в телефонной будке, набрал номер.

– Доброе утро! Будьте любезны Сашу.

– Извините, а кто её спрашивает? Понимаю бестактность вопроса, но она на кухне.

– Сергей. Сергей Кутузов.

– Минутку. (Какой приятный женский голос. Сейчас скажет, что Саша не подойдёт. Прямо в висках стучит).

– Серёжа!

Он услышал её голос с неуверенной интонацией и сказал совсем не то, что планировал. И не тем тоном:

– Родная, я хочу тебя видеть. Очень.

– Серёжа… Ты надо мной не смеёшься?

Нежность затопила его и растянула губы в глупую, как он сам понимал, улыбку.

– А вот скажи, почему ты, такая умная, бываешь такой глупой?

– Просто вчера… моё поведение… я вчера…

– Я тобой вчера гордился, хоть в этом и нет моей заслуги. И все были тобой восхищены. Мне утром уже позвонила Наташка и ехидно спросила, за что такому солдафону такое сокровище? И ещё серьёзно сказала, что ты сразу и полностью вошла в нашу компанию.

– Знаешь, Наташа произвела на меня такое впечатление… Она просто чудо.

– Это же она сказала о тебе. Так как решаешь, увидимся? Предлагаю Зеленогорский парк, потом перекусим в Лисьем Носу, есть там милая кафешка, потом погуляем по городу. Мне, к сожалению, в десять вечера отбывать в Череповец. Принимается?

– Ах, сударь, вы так умеете уговаривать! Куда и когда прикажете прибыть?

– Кафе с уличными столиками на углу Большого и Первой…

– Знаю, это же около моего дома.

– Не перебивай старших. Я звоню тебе из автомата, что напротив этого кафе. Сейчас перейду дорогу и буду пить на улице кофе. И ждать тебя.

– Я буду через десять минут!

За десять минут она, конечно, не успела, но в пятнадцать уложилась.

Они сидели на скамейке среди сосен и смотрели на залив.

– Серёж, я хотела тебя спросить, если это удобно, конечно. Почему Миша ушёл из армии? Нет-нет! – Она положила пальцы ему на губы, и он, не удержавшись, их поцеловал. – Про тебя я не спрашиваю, расскажешь, когда сам захочешь.

– Невесте всё удобно, – улыбнулся он, – сейчас расскажу.

– А я на самом деле невеста?

– Ты маленькая кокетливая зараза. Но лучше всех на свете.

Он закурил, помолчал.

– Так вот, случился путч, его успешно подавили. Ельцин публично унижал Горбачёва. Мы все, весь практически народ, были в восторге, видя во всём этом свержение КПСС. Мишке было не до того, Наташу выписывали, он организовывал их свадьбу, обустраивал, как мог, жильё. С учётом её состояния. Её родители в политических пертурбациях заняли правильную сторону, со скандалом выбросили партбилеты и стали делать карьеру уже в новых условиях. Сейчас они в Краснодарском крае, в губернаторской администрации. На третьих, понятно, ролях, но им хватает.

– Они что, вообще с Наташей не общаются?!

– Пишут поздравительные открытки, особенно умилительно, когда к двенадцатому июня. – Он зло усмехнулся. – Почти два года они писали на её девичью фамилию, пока она не стала возвращать их непрочитанными.

– Господи, сколько Наташка перенесла!

– Да уж. Но мы отвлеклись. Повторяю, мы все были в упоении. Путчисты были для нас олицетворением зла, ликом коммунистического прошлого. Горбачёв – он мало чем в наших глазах от них отличался, Ельцин был спасителем России. – Сергей глубоко затянулся. – Забавно, что только путчисты остались в моих глазах прежними. Ельцин … Он руководствовался принципом, что лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме. Кто это сказал? Цезарь, кажется?

– Цезарь, если верить Плутарху. Говори дальше.

– И Ельцин разрушал Россию, существовавшую под псевдонимом СССР, чтобы воцарится на её куске, значительном, правда. Понимал, что усесться на союзный трон ему не удастся. А Горбачёв просто слабый, нерешительный и плохо образованный человек. И небольшого ума, к тому же. Хотел-то он доброго, но ты же знаешь, куда ведёт вымощенная благими пожеланиями дорога.

– Вот и дед иногда говорит похожее. Ой, прости, перебила.

– Где-то в ноябре мы с Мишкой были у его отца. И он с нами говорил об этом. Говорил долго, часа три. Мы спорили, возражали, но он разбивал наши аргументы. И убедил, хотя мы даже друг другу в этом не признавались. А потом был закономерный итог – Беловежское соглашение. И мы снова сидели втроём у Николая Михайловича. И решили, что той армии, в которой мы присягали, нет. Было одно сомнение – солдат служит Родине, а не властям. Но ведь никто из нас в грозное время от службы не уклонится. И Миша написал рапорт. В той обстановке его с радостью удовлетворили.

– Миша повёл себя очень достойно. Я горжусь, что я с ним знакома. Даже, надеюсь, дружна.

– Ваши надежды, сударыня, имеют под собой все основания. Однако, двинемся к машине, пора везти вас к столу. А про меня поговорим, когда я вернусь из Череповца. Я приеду рано утром в четверг и около одиннадцати позвоню. Надо же отметить последний день каникул. Если, конечно, у тебя нет других планов.

Она ткнулась лицом ему в плечо.

– Господи, какой ты временами дурачок! Надо же такое – другие планы! Ха!

– Ну что, везу тебя к маме и дедушке под крылышко, время уходит.

– А можно мне проводить тебя до вокзала?

– Я не на поезде, я на машине еду.

– Как?! Ты весь день не спал, развлекал меня, а теперь на ночь поедешь в Тьмутаракань? Да что же это такое?! – На её глазах выступили слёзы.

Он осторожно вытер ей рукой слёзы и коснулся губами глаз.

– Как ты думаешь, когда я лучше отдыхаю, когда вижу тебя, или когда бездарно дрыхну?

Она робко улыбнулась.

– Надеюсь, что когда видишь меня. Но всё равно, милый, так нельзя. Я просто чувствую себя какой-то негодяйкой.

– Если бы ты знала, – вырвалось у него, – что ты для меня значишь! А ведь мы знакомы лишь две недели!

– Сегодня пятнадцатый день.

– Ты тоже считаешь?

Они посмотрели друг на друга и засмеялись.

***

Юлий в воскресенье наслаждался бездельем. Родители отбыли в своё садоводство, а для обихаживания уставшего сына оставили его девятнадцатилетнюю сестру Аглаю. Родителям удобно – она его покормит, он за ней присмотрит.

Он гулял, читал какие-то бездумные книжки, болтал с Глашкой, курил в гостиной, валяясь на диване … Словом, отдыхал. И его лениво бегущая мысль остановилась на осмотре квартиры, который делала страшненькая следователь из области. Следователь произвела на него двоякое впечатление – явно профессиональна, с опытом, но … Как бы это сказать, без полёта, что ли.

И ещё. Что-то его в квартире зацепило. Вернее, было не так. Какой-то факт скользнул мимо его внимания, оставив в памяти царапинку. И следователь прошла мимо. И если этот факт вытащить, то возникнет ещё что-то … Мысль зашла в тупик. Он в досаде стукнул кулаком по колену. Оправдываясь перед самим собой, подумал, что был после суточного дежурства. Да и дело не их, его просто послали помочь следователю организовать на чужой территории работу. Но царапинка в памяти саднила, и настроение испортилось.

Понедельник – четверг, 28-31 августа

В понедельник Юлий проснулся с мыслью, что он упускает что-то важное. Он думал об этом, пока ехал на службу, думал, сидя на оперативном совещании. Думал, сидя за своим столом в кабинете, который он делил ещё с двумя оперативниками. Думал, стоя с сигаретой у окна. В дело, что ли, попытаться глянуть? Шеф уехал в главк, сегодня уже не вернётся. Так что можно слинять, не заморачиваясь поводом. Юлий помнил, что записал телефон следователя, но на чём … Вроде на пачке сигарет, а потом? Кажется, переписал в календарь … Он вернулся к столу. Оказалось, что он не записал телефон в календарь, а сунул в него оторванный край пачки. Придвинул телефон. Опять шеф будет ворчать из-за межгорода!

– Нина Алексеевна, добрый день! Лейтенант Кондэ, мы с вами …

– Да, Юлий Генрихович, помню.

Голос какой-то не такой. Или заболела?

– Я, собственно, по вашему делу …

– Дело я в пятницу прекратила.

– Простите? – Растерялся Юлий.

– Дело я пре-кра-ти-ла!

Перед её глазами встал молоденький опер. Сразу понятно, старательный и честный энтузиаст. И она спросила мягко:

– А что вы конкретно хотели?

– Да кое-что посмотреть. Экспертизы там, ещё что-то … – Опережая её ожидаемый вопрос, добавил: – У меня появился интерес к Морозовой, она же на нашей земле. Вот и ищу, где могу. И что могу.

Но это её уже не интересовало. Она захотела помочь Кондэ, видя в нём, в какой-то степени, себя лет десять назад.

– Вы можете приехать сегодня?

– Уже бегу на вокзал! Спасибо, Нина Алексеевна!

Левицкая была у прокурора, когда в дверь заглянула секретарь и сказала, что к ней приехал опер из розыска из Петербурга.

– Анатолий Павлович, можно?

– Конечно, Нина Алексеевна, идите.

Она вышла, а прокурор усмехнулся. Ишь, на городских потянуло! Но лучше так, чем на местных. Он какое-то время раздумывал, не пойти ли ему посмотреть на парня, но не пошёл. Не очень-то интересно.

В этот вечерний час электричка шла в город полупустой, и Юлий читал постановление о прекращении уголовного дела – Левицкая была так любезна, что дала ему копию. Шесть листов умело составленного текста и … Юлий подумал о том, что Левицкая умна настолько, что не могла прикинуться дурой, составляя постановление. И фальшь из него просто сочилась. Но его сейчас интересовало другое – факты, изложенные профессионально и точно. А в папке ещё лежит блокнот, в который он сделал выписки из материалов дела. И, кажется, ему удалось за что-то ухватиться. Посоветоваться бы с умными людьми … Но это-то как раз самое лёгкое. Он посоветуется с двумя самыми умными на свете людьми хотя бы в субботу!

***

– Саш, привет! Это Наташа.

– Привет! Ты думаешь, я тебя не узнала бы по голосу?

– Надеюсь, узнала бы. – Улыбка в голосе. – Но я же звоню тебе в первый раз. И сразу по делу. Нужна твоя помощь. Ты завтра в середине дня свободна?

– А завтра что, среда? Свободна.

– Видишь ли, у господина и повелителя грядут важные соревнования – первый раз выставляет младших. И я хочу там быть. И выглядеть так, чтобы смотрели на меня, а не на костыли. Поможешь?

– И ты ещё спрашиваешь?

– Приезжай тогда к двум, Мишки не будет.

– Жди!

***

В среду начальник отдела собрал весь личный состав, включая секретаря и делопроизводителя в двенадцать часов.

Он с улыбкой оглядел собравшихся:

– Я собрал вас, господа, чтобы сообщить вам приятнейшее, в виде исключения, известие. И касается оно одного нашего товарища.

Посерьёзнев, он поднялся из-за стола и раскрыл кожаный бювар. Резко бросил:

– Старший лейтенант Кондэ!

Юлий вскочил, вытянулся. С опозданием на секунду осознал, как его назвали, и покраснел.

– Товарищи офицеры! – Шум отодвигаемых стульев и демонстративное щёлканье каблуков. – Старший лейтенант Кондэ, представьтесь коллегам!

Юлий повернулся кругом и посмотрел на улыбающиеся лица товарищей. Сумел сдержать улыбку и чётко произнёс:

– Старший лейтенант Кондэ. Представляюсь по случаю присвоения мне специального звания – старший лейтенант милиции!

– Сегодня и проставляйся! – Крикнул кто-то.

– Да-да, ребята, сегодня! Конечно!

Шеф грозно нахмурился:

– А начальника приглашаешь?

– Виктор Дмитриевич, да как без вас!

Начальник отдела потрепал Юлия по плечу, а другой рукой протянул выписку из приказа.

***

– Александра Александровна, разрешите доложить! Четверг, я прибыл и звоню, как вы и велели!

– Серёженька! Во сколько ты приехал?

– Около трёх уже лёг спать.

– Ты выспался? Ещё и одиннадцати нету …

– Выспался. Видел во сне тебя, теперь хочу и наяву. Предлагаю повторить загородную прогулку.

– Нет-нет! У меня завтра начинаются занятия, времени будет меньше. Я хочу у тебя всё прибрать, наготовить хотя бы на три дня …

– Не смею спорить сударыня! Ужин будет парадный?

– Бесспорно! Мы же три дня не виделись! Ой, тут без тебя такие новости! Юлик … ой! … Юлий стал старшим лейтенантом!

– Юл, Юлька, Принц …

– Да-да, наш Принц стал поручиком! Отмечаем в субботу у Уваровых, сбор в четыре. – Она помолчала. – Я не слишком много на себя взяла, что согласилась?

– Невеста должна быть гордой и самоуверенной! Ясно?

Она хихикнула.

– Вас, сударь, так приятно слушать.

– Вот-вот. Кстати, ты в субботу учишься?

– Да. А что?

– Прогулять сможешь? Мне может понадобиться твоё содействие.

– А жених разве не должен быть гордым и самоуверенным? Конечно, прогуляю. И всё, хватит болтать. Собираюсь и еду к тебе. Продукты я уже купила.

– Если это был обычный обед, то что же будет на парадный ужин? – Сергей отодвинул пустую тарелку и потянулся к чаю. Выпил в несколько глотков, перебрался на диван и с наслаждением закурил. – Теперь садись рядом и слушай.

– А посуда …

– Посуда подождёт. Итак, пьеса в двух действиях, без пролога, но с эпилогом. Место первого действия – некая чужая страна, место второго и эпилога – наш город. Время действия – сентябрь восемьдесят восьмого и июнь девяносто первого соответственно.

Он ткнул окурок в пепельницу и тут же взял новую сигарету.

– Действующие лица. Одна сторона – некий капитан советской армии, при котором два русских солдата. Один из них, правда, белорус, радист, а второй еврей. При нём же полтора десятка местных бойцов с двумя офицерами – командиром и переводчиком. Занятие – выполнение задания командования.

– Родной мой, ты очень волнуешься. Может, не надо?

– Не перебивай. Другая сторона – советский подполковник, замнач политотдела дивизии с лейтенантом-переводчиком и двумя местными коллегами, джаг тураном и джаграном[15].

Занятие – у подполковника грабёж и насилие, у джаг турана и джаграна – содействие, у переводчика – интеллигентское трусливое хихиканье. И обе стороны столкнулись в одном … э-э-э … маленьком населённом пункте. Причём первая сторона пришла туда часа на два позже другой. И ещё на подходе поняла по звукам, что происходит что-то неладное. И вошла очень … м-м-м … эффектно.

Выслушав старосту, Сергей показал рукой и скомандовал:

– Взять их!

Турин[16] понял его по жесту и, не дожидаясь перевода, отдал команду. Несколько солдат бросились к растерянной четвёрке и отобрали оружие.

– Ты что, капитан, совсем очумел? – Заорал подполковник, багровея. – На свободе ходить надоело?

Унимая слепящее бешенство, Сергей несколько раз глубоко вздохнул. Выискал глазами подходящую глухую стену. Нашёл.

– Отведите их к той стене.

Подполковник дёрнулся было, но солдат схватил его за плечо и отшвырнул к стене так, что тот еле удержался на ногах. Остальные трое пошли сами, лейтенант-переводчик заплакал.

– Капитан, ты своих предаёшь ради этих дикарей. Надо ведь справедливо, я могу и извиниться, если в чём-то неправ. – Подполковник явно терял гонор.

Сергей посмотрел ему в глаза.

– Насилие над мирным населением в зоне боевых действий карается смертью. Не доводилось слышать?

– Ну так суд…

– Решение принимает старший офицер из числа находящихся на месте. То есть я, капитан Кутузов. Ранги виновных не учитываются.

Староста заговорил, с искренним уважением поклонившись Сергею. Переводчик встал с Сергеем рядом.

– Он говорит, что не хочет быть невежливым с вашей армией. Он говорит, что лучше бы вы взяли своих с собой, а наших оставили им. – И добавил явно от себя: – Он боится неприятностей.

– Скажите ему, что не могу их делить. Или я забираю всех, или всех оставляю здесь. Вернее, забираю их тела.

Староста долго совещался с группой мужчин, потом повернулся к Сергею.

– Он говорит, – бесстрастный голос переводчика, – что они просят забрать всех их с собой. И ещё он говорит, что мальчишка, – кивок в сторону лейтенанта, – не сделал ничего плохого.

– Хорошо. Он повернулся к радисту. Вызывай вертолёт с конвоем.

Он принял решение. Вертолёт прилетит примерно через час, он успеет написать рапорт. А потом его отряд пойдёт дальше.

Сергей встал и прошёлся по комнате.

– А потом я встретил его в разведуправлении округа, отвозил из полка разные документы. Он был уже полковником и шёл мне навстречу по коридору в окружении свиты из штабных.