– А кур будешь любить?
– И курок любить буду.
С задохшимся открытым ртом мальчик по-собачьи восторженно глядит в лицо мужика.
– А вот энту, как ее, кувшин, вон, любить будешь?
– Дяденька, она не живая.
– Стало быть, не будешь любить?
– Кабы она, дяденька, живая – кувшин, она глиняная…
– Ага, значит, разобьешь?
– Дяденька! – Как крылья ласточки, на мужика взметываются длинные темные ресницы в слезах. – Папаша, не разобью, вот как хочешь побожусь – не разобью!.. И кувшин любить буду, – не разобью, и окно любить буду, – не разобью, и все не разобью.
– А скамейку вот эту?
– И скамейку любить буду, – страстно шепчет мальчик.
– А ухват?
– И ухват, и прялку, и самовар любить буду!
– Ха-ха-ха!.. Кто его не любит! Ты – хитрый бес!.. А работать?
– И работать, дяденька!
Мальчик захлебывается от слез, восторга, бедности, голода, надежды.
– Ну, принеси овцам соломы, – говорит мужик, – а то мне слезать с печи не хотца.
Как стрела, мальчик выскакивает из избы. Середь улицы виднеется фигурка его под тяжелым снопом перебитой снегом старновки. Он еле несет пук. Ветер бросает его в сторону, он вихляется, падает. Глядя в окно, мужик хохочет.
– Дяденька, теперь я лошадке принесу соломы, – говорит мальчик, вбегая в избу, – потный, возбужденный, счастливый, – потом коровке, потом…