И снова идет-худенький, тонкий, с большими удивленными глазами.
– Подайте, благодетели, милостыньку, сироте безродной, пожалейте, товарищи, дитю малую…
Напев – привычен, прост.
– А-а, Василий Иваныч, мое почтенье!.. Заходи, мил друг, Василий Иваныч, покурим!..
Мальчик бежит к дверям. Двери примерзли. Он тужится отворить их, и не может. Через мокрое рядно дверей слышится шорох и стук его.
– Дяденька, силы нет, отвори!
– А ты надуйся, Василий Иваныч!
Мальчик собирает последние силы, глава его напряженно выкатываются.
– Отвори, дяденька, ей бо, силы нету!..
– Ах ты, Василий Иваныч, Василий Иваныч, неужто и с дверями не справишься?
Мальчик робко становится у дверей и дышит в красные, не гнущиеся от озноба пальцы.
– Ну, как, Василий Иваныч, поживаешь?
– Хорошо, дяденька, – сквозь слезы говорит он, – руки только зябнут.
– Эко напасть какая… В работники ко мне не наймешься? Говори по правде.
– Возьми, дяденька, я в ножки тебе поклонюсь…
Мальчик опускается на колени и трется личиком о мужичий лапоть.
– Миленький, желанненький, возьми меня! Папашкой тебя буду звать, слушаться буду, веревки вить буду, воду носить буду, тетю любить буду, овечек любить буду, лошадку любить буду…
Хозяин, хватаясь за живот, хохочет.