–Ты был создан для нас, а не для них! Они украли тебя, поэтому ушли в туманы! Они трусы, раз в них спрятались! Видимо, как-то узнали, что ты можешь видеть души и решили использовать тебя, чтобы направить против людей, против таких же, как ты!

Данучи не знал, куда себя деть. Перед ним человек, и он верит в каждое, произнесённое собой слово. В это верят и все люди, которых он здесь встретил. Каждый уверен, что художника украли авры!

Однако, художник не забыл, что авры не настраивали его против людей – те, всего лишь, их боялись…

Всё запуталось в голове, всё пошло не теми путями. Художник поверил в половину слов, что для каждого человека являлись правдой, но правдой не являлись. Другой половиной себя художник верил в авров. «Если пойти на них войной – они ответят миром!», – думал он.

–Надеюсь, ты ничего не создал для них? – спросил его тот самый человек, которому на днях предстоит стать полководцем всех королей Луны!

–Создал, – ответил с улыбкой художник.

Ответ заставил задрожать колени будущего полководца, и это тоже Данучи улыбнуло, хоть уже не так приятно.

–Я наделил их чистым разумом! – продолжил он. – Я подарил им мировоззрение, о котором вы и не мечтали!

–И что нам ждать от них? – с боязнью спросил полководец, желая спрятаться подальше от ответа.

–Я не знаю, – честно признался художник. – Быть может, и воевать они не станут…

На следующий день они отправились в путь, чтобы призвать всех королей Луны свергнуть авров с их планеты. Призвать к войне оказалось проще, чем они думали – художнику, даже не пришлось что-то демонстрировать. Лишь увидели его – и готовы идти за ним в бой…

Спустя несколько месяцев состоялась первая битва. «И я беру эту вину, беру её обеими руками! Я осилю!», – признавался небу Данучи, когда шёл впереди великого войска, но людям об этом молчал.

Ожидания не оправдались! Авры решили дать бой – да такой, к какому люди не были готовы! Авры будут воевать, не очернив чистоты, что им была подарена – тем же оружием, что восстало против них, хоть и могли одним движением пальца уничтожить их всех!

Первое сражение запомнилось первым поражением, первым убийством и привкусом крови, хоть и не держал в руках ни меча, ни кисти – лишь кинжал. Бросился в глаза блеск доспехов, которые авры успели изобрести. Набросил на взгляд то, что не только у его города разум стал чистым, а у всего народа авров. «Видимо, Алуар пошёл дальше, чем я задумал!» – размышлял после боя художник.

Второе поражение запомнилось запахом смерти, а третье удручённостью собственных идей в ведении боя – они были скудны и немощны. Война для дитя, как игрушка, и для неё он не должен быть творцом…

Кисть темнела на глазах, несмотря на то, что её ещё не применяли в бою, а её хозяин сам становился орудием…

Вот и война, и счастье от его творений с лиц людей слетело. Страх растворяет всё, даже высшую радость, потому его кисть стала бессмысленной и опустошённой для каждого, кто стоял к нему плечом к плечу.

«Кто-то бьётся, а кто-то лишь молится, и с молитвой спасения ждёт. Кто-то с ангелом вновь перессорится, кто-то демону руку пожмёт!»

Таким словам способна научить только война.

Мысль повторяется, когда она важна – на это не надо злиться, достаточно внимания.

Ему пришлось извлечь кисть в бою. Обрушил гору, под которой расположилось войско авров – те устроили засаду, чтоб задушить людей своей, изощрённой диверсией. Не получилось – сами задохнулись. Художник, хоть и не убил своё творение, но подняв на него руку, уже покалечил.

Да и выхода другого не было. Не исполни художник это, погибли бы все – и полководец, и его семья. Художник бы не погиб – шрамы на нём заживали.

В этот день полководец назвал его сыном, но родному сыну полководца второй брат не нужен. В нём запылала ненависть к художнику – языки её костра настолько длинны, что уши вянут. Уж лучше слушать шум и только шум, чем человека, который тебя ненавидит!

Винить его в этом Данучи не мог, ведь сам ощущал, что полководец любит его сильнее, чем родного сына. Новый отец напомнил ему старого отца и показал, что ошибки повторяются.

«Шрамы на одежде без шрамов на теле – это всё, что должны знать воины, идя за тобой в бой!», – говорил художнику полководец, и не могли не льстить высокие слова.

Затем были и вторая, и третья битвы, в которых художник извлекал кисть из кармана, и обе завершились громкими победами, но несоизмеримой горечью!

После третьей битвы сын полководца сказал художнику в глаза всё, что о нём думает, став первым человеком, который осмелился на это. Рассказал о своей ненависти, о своём диком желании, чтобы художник убрался из его семьи. Своим откровением заставил Данучи очнуться от силы своего дара. Уста младенца способны на многое.

–Я не смогу проиграть никому! – сказал художник в ответ. – Но могу себе позволить проиграть ребёнку, лишь для того, чтобы он поверил в себя.

От этих слов всю ночь не мог заснуть, мысли не давали отключиться. Заснул, когда светало, проснулся от рассвета. Приснился сон. Сон был недолгим, но значимым, ведь во сне он узрел всю свою жизнь.

Увидел своё начало, которое было далёким от правды нового отца – художник, всё-таки, родился среди авров, и вовсе не люди – его народ; узнал свой итог, который должен был случиться очень скоро, и итог сильнее взволновал, чем начало.

«И как с этим жить?», – он не представлял. – «За что мне такое печальное знание? Каждый мой день потеряет свою ценность, если я не попытаюсь всё исправить…». Мечтал о планете Земля, а сон показал, что до такой мечты не дотянуться…

Он оставил всех, не сказав ничего. Кто-то думал, что он сбежал от войны, кто-то считал, что его уничтожил собственный дар. Полководец счёл его предателем. Мысли людей были разными, но верных из них не нашлось…

Подходя к городу Алуара, Данучи не ждал, что его встретят с почестью, ведь он их главный враг! Не ждал и того, каким будет выглядеть его город, когда в него вернётся, и не купол его удивил, не искусственное солнце, не небоскрёбы, а то, что летало над ними.

Сначала не верил глазам, но пришлось воскресить веру в них. «Неужели, так быстро изобрели то, на чём можно покинуть планету? Прошло ведь несколько месяцев…» …

Не стал скрывать истинного вида, посчитав это трусостью, но то, что увидел в глазах своего народа, ему не понравилось. Разочарованию в их взглядах отведена лишь малая роль, а главная досталась страху – каждый из них знал, на что способен художник, каждый понимал, что это он их сделал такими, но никто из них не ведал, почему начал с ними войну, а теперь вернулся.

Он, молча, шёл по городу, ловил испуганные взгляды уже не разношёрстных жителей и думал, как с ними поступить.

Затем встретил Алуара у дверей храма. Храм это единственное, что осталось от старого города. Всё-таки, это родной дом художника, в который предстоит ему вернуться, но уже лишённым памяти.

Алуар встречал без объятий, лишь предложил отобедать с ним, но Данучи сказал, что не голоден, хотя жутко хотелось поесть.

Вошли в храм. Алуара окружали десятки солдат, опасающихся и за себя, и за своего повелителя – они мешали художнику, желал их с глаз долой!

–Я пришёл сюда не с миром! – наконец, воскликнул Данучи, заставив затихнуть весь гул, что создался вокруг него. – Не судите меня за войну – сами знаете, что ещё вчера были ничем не лучше людей, а такими, какими вы стали, сделал вас я!

Высокомерие рвалось наружу – но о нём он забудет уже сегодня, когда начнёт жизнь с чистого листа!

–Отец, я пришёл говорить лишь с тобой!

Алуар приказал всем выйти и закрыть за собою все двери. Взгляды уходящих, будто кричали: «Не оставайся с ним наедине, ведь ты не знаешь, что он такое, ведь он сильнее всех нас!», – а он заранее прощал им их неправоту.

–Ты сказал, что пришёл не с миром… – начал Алуар, но Данучи прервал уважительно.

–Тебе страшно?

–Да.

–Это хорошо. – удивил чистый разум Данучи, но затем объяснил. – Значит, не безразличен ты к миру, как раньше! Это то, чего я и хотел!

–Я рад, что удовлетворил твои желания! – без сарказма ответил Алуар.

–Но, как удалось наделить весь народ тем, чем я наделил лишь наш город?

–Наука, – сказал он то, что для художника не значит ничего. – Мы бы не смогли стать чистыми, как ты хотел, если бы смотрели свысока на остальной народ. Если желаешь блага для всего народа, то необходимо вместе идти вперёд, а не тянуть избранных, убивая всех слабых! Жертвоприношение не наделяет силой, оно отнимает её…

–Зачем на войну ответили войной? – спросил его Данучи.

–Мы всю жизнь защищаемся, не нападая ни на кого – такой мы народ, не нужно нам чужого! С нами те, кто хочет с нами быть! Если сдадимся, позволим себя убить – это и есть погубить свою чистоту!

Мальчишка задумался, а Алуар не дал далеко уйти его мыслям, ударив своим словом по живому:

–Я побывал на Земле!

–И как? – выдохнул Данучи, а у самого сердце прорвалось сквозь лёд от предвкушения.

Не забыл, что сам об этом намекал, когда тот провожал его к людям, но Алуар намёк воспринял за идею!

–Ты представить не сможешь, как там красиво! – воскликнул он искренне. – Такое не приснится, потому что не представить! Тебя удивит каждый кусочек Земли, поверь мне, сынок! Нам стоит вместе её посетить! Там есть и живность, и деревья, и цветы, там океаны и моря. Единственное, чего там нет – таких, как мы. Лишь безобидные животные, не способные на высшие пороки…

–Что такое океаны и моря?

–Это, как река, но не видно берегов. – объяснил попроще Алуар. – Это то, что ты видишь синим цветом, но, если кое-что произойдёт, океан способен изменить своей палитре и направить себя против всей планеты!

–Если произойдёт что?

–Если убьют душу, созданную твоей кистью!

На лице настоятеля застыло немое выражение от своих же слов, очень не хотелось ему говорить об этом.

–Как ты узнал? – выдохнул Данучи, а у самого душа ушла в пятки.

–Совершил восемь тысяч шагов вперёд по планете Земля…

–И остановился?

–Да. – ответил Алуар, и на секунду померк свет в его очах.

–А, если у нас, на Луне, кто-то убьёт созданную мной душу? – спросил он то, что больше волновало.

–Я не знаю! – честно мотнул головой. – Побывав на Земле, я о нашей планете не думал…

«Вот как…», – удивился Данучи, а Алуар вздохнул слегка и еле выдавил из себя:

–Без тебя мы там и дня не проживём!

–Хочу лететь туда сегодня! – чуть ли не крича, воскликнул Данучи, но Алуар поспешил остудить его пыл одним словом:

–Спутник.

Данучи на это отмахнулся.

–Что спутник? Раз животные смогли, то, почему мы не сможем там жить?

–Я дал этому название цунами…

–И что это?

–Это волна высотою в километры. Её кудесником является наш спутник. Грандиозное зрелище, но шансов выжить нет!

Данучи представил всё это на миг и ощутил, как беспомощен перед волной, но решил обнадёжить отца:

–Когда я нарисую свою душу на Земле, спутники ей будут не страшны, как и всё, что летает по космосу – это не единственное, что я узнал, следуя за мечтой! Узнал я много! Войну затеял, пусть и специально я, но кое-что усвоил. Бросать на произвол судьбы планету не хочу, раз навсегда с неё сегодня улетаю…

–Мы полетим не все! – вновь удивил Алуар. – Я многих здесь оставлю! Не все желают надолго покидать то, что считают родным. Но, если кого-то желаешь взять из людей…

–Нет. – твёрдо не дал закончить Данучи и поделился. – Меня не хватит на два народа, если я им подарю чистоту. Хотя…

–Что?

–Может быть, превратить людей в авров, а твой народ научит их чистоте?

–В этом есть смысл, – ответил Алуар, как есть, – но смысл тоже имеет право быть разным…

Ребёнок понял с полу слова и откинул эту мысль на далёкое потом…

–Нарисую душу тумана и душу войны! – решил юный Данучи. – Вычеркну их – они здесь лишние! Это единственное, что могу сделать для тех, кто останется здесь. Пусть на Земле будут жить только авры…

Алуар задумался над его словами. Всем сердцем желал противоречить, но не посмел!

–Что заставило тебя… – начал вопрос Алуар, но Данучи не дал ему закончить.

–Я увидел сон, в котором поместилась вся моя жизнь! Её узрел я от начала до итога! Не хочу, чтобы всё настолько бессмысленно…

Затем этот момент исчез, и Данучи уже бежал, без оглядки, через весь, выдуманный кем-то, туман. Заблудился в нём не на долго, но выбрался с обратной стороны, на, кем-то протоптанную, дорогу и пошёл, просто, вперёд – куда глаза глядят.

Не помнил, кто он, не помнил своё имя, не помнил ничего, как будто только что родился.

Несколько минут назад Алуар ранил душу войны, несмотря на то, что не знал, к чему это приведёт. Рискнул и о войне забыли все. Все забыли и о художнике, все забыли и про существование планеты Земля. Жизнь спрятала её, и все замечали лишь спутник, а то местечко, где была Земля, казалось пустым небом…

Через десять лет беспамятных скитаний Данучи встретил девушку по имени Жизнь. Ну, как встретил – валялся в белой почве под ногами прохожих и кричал на них, чтоб не мешали спать, а девушка в бирюзовом платье сама подошла к нему и промолвила:

–Я знаю твой секрет, Данучи.

Он поднял голову и ответил безразлично:

–Я тоже с ним знаком.

–Тем, что можешь помнить лишь год жизни, ты никого не удивишь! Я знаю другой твой секрет.

–Какой? – спросил он, поднимаясь на ноги.

–Ты рисуешь души! – воскликнула она, чтобы удивить, но он и сам об этом знает, просто, не было желания рисовать, поэтому застал её врасплох вопросом!

–Твоё имя Жизнь?

«Как он мог узнать?» – засуетились её мысли. – «Неужели, кто-то вмешался?». Не ведала, как сказать, что об этом знать нельзя художнику, но он попал в точку с первого раза. Если Жизнь нарушит правила, то и Смерть их нарушит!

–Да, моё имя Жизнь. Зачем-то назвали родители…

–Да брось ты шутить! – прервал он её. – Ты и есть Жизнь!

И всё. Она в ловушке. Он попросил её помочь ему, побыть хотя бы год с ним, и она согласилась. Но всё стиралось в его голове, и она оставалась на годы.

Когда что-то плохое в твоей жизни, но знаешь для чего это нужно, относишься к этому со смирением. Когда в жизни хорошее, и ты не знаешь для чего – ты, просто, счастлив. Данучи полюбил её, она полюбила Данучи, и оба были счастливы…

Прожила с ним до тех пор, пока не нашли меч. Сожгла его дневник, написала другой для него, не забыв напомнить о себе, не напомнив своего имени, и ушла от него далеко-далеко, зная, что очень скоро вернётся…

В этот день он встретил Люмуа, что стала ему вторым шансом на новую жизнь, а дальше нет смысла говорить. Его второй шанс лишь для его глаз…

Вот и вся его жизнь. И длинная, и короткая одновременно.

Жизнь скучна – и она всё никак не кончается! Жизнь, как буря – и видишь итог, и ты врёшь зеркалам, что всё лишь начинается, отмеряя на глаз себе срок…

***

История Данучи для всех окончилась, ни одного не оставила равнодушным, но неровность дыхания каждый выражает по-своему.

«Раз в конце узрел начало Данучи, значит, и меня это ждёт…» – звучала мысль Арлстау.

Тысячи пар глаз глядели с Луны на Землю, и многие из них увидели её впервые. Она стёрлась из памяти вместе с художником, словно была его частицей, но теперь вернулась на свои круги и глядит на всех одурманено, манит своей красотой.

Сначала вспомнили войну, затем художника, а теперь и планету Земля!

Кто-то пал на колени, увидев её, кто-то, просто, любовался – люди разные. Кто-то сейчас скачет к двум деревьям, что осмелились тревожить небеса.

Это полководец и его верный отряд из двенадцати человек.

–Что для него красота?

–Скорее всего, чистая победа в бою. Или, быть может, глаза жены, смех дочери, утро лучистое… Нет? Возможно, и нет…

В их мире для него всё было ясно! Здесь счастье лишь в детстве, а затем соблазны, в которых недосказанность. Из-за неё человек способен стать механизмом, теряя с каждым днём по одному чувству. Из-за неё все совершают то, что просит чьё-то сердце, но не слушают своё. Послушание сполна зачерпнёт покорности, и ты исчез навсегда и, как человек и, как личность…

Неуловимый финал незаконченной мысли.

–Возможен ли он? Или никто его не поймает?

–Поймает, если из печали сотворят себе что-то, что теплее чая…

Три пары глаз художников глядели на планету, и каждый из них знал, что нужно делать, и каждый не угадал действий друг друга.

Всё, наконец-то, сложилось, хоть и не всё здесь срослось.

Столько раз Данучи менял себя и свою душу, что успел позабыть, что для него красота и чистота, что для него добро, что для него: оставить Веру в будущее.

«Второй шанс или первый монолог? Чего достойны они все, если выбор только между этим? И достойны ли чего-то вообще?», – творил мысль Данучи, вспоминая свои былые годы…

Три пары глаз отвлеклись от Земли. Их привлёк образ девушки по имени Жизнь, что пришла поддержать Данучи в его возможном конце, хотя сама не знала, конец ли это, или он откроет ещё одно начало – непредсказуем для неё этот художник.

Однако, старик по имени Смерть тоже здесь. Хоть и дряхлый, и не красивый, весь в глубоких морщинах и слепые глаза, но спина прямая – видимо, гордится тем, кто есть!

–Как ни печально, но он сейчас убьёт тебя, – вслух сказала Жизнь, не скрыв печали, говоря о полководце, а не о своём брате.

Она была видна трём парам глаз – трём художникам, двое из которых пока что были безучастны. Уважали Данучи, решили не мешать, пока тот не падёт.

Остальные глаза видели лишь старика по имени Смерть. Сейчас его может узреть каждый, и он не терял момента, подмигивая людям о своём. Любил махать он им костлявыми руками и говорить слова, что ставят на них крест.

–Рана на твоей груди, – прохрипел он, сверля глазами Данучи, – это один удар по дереву! Шесть ударов по каждому, и ты мёртв! Осталось одиннадцать.

Правда дотронулась до лиц всех трёх художников, и каждый не желал её принять!

–Так просто? – слегка улыбнулся Данучи.

–Не просто. Руки – первый шанс, деревья – второй.

–Оба не использовал?

–От второго шанса слишком быстро отказался! – с ехидством ответил старик.

–Всего-то шанс, – усмехнулся он в глаза смерти.

И пропустил второй удар. Первый от руки авра, а этот сотворён рукой человека.

И вновь подкосились его ноги, и упал на одно колено, а в верном отряде полководца не досчитались первого раба, который превратился в пыль от одного удара, лишившись тела и, как ни странно, и души.

Рабов осталось одиннадцать на десять ударов, и все они неуверенно топтались, хоть и знали, на что шли…

Жизнь любила и продолжала любить Данучи, и, какое бы решение он не принял, она его не разлюбит, она его поддержит. Сложно ожидать его поступки, но ему желает только хорошего, хоть теперь уже понятно, что умрёт…

–Ты ведь Жизнь? – спросил он зачем-то пришедшую девушку, хоть и сам знал, кто она такая.

Наверное, вопрос свой задал для Арлстау – чтобы и он узнал, кто попрошайничал их дар всю долгую дорогу.

–Да, я Жизнь, – в который раз плюнула на правила она, несмотря на то, что это слышит и второй художник.

Арлстау потрясён от истины, он вздрогнул от неё, раскрыл глаза – ошибкам посмотрел в лицо, а Данучи был рад, что правда такова, испарился в воспоминаниях, ведь большую часть своего пути он провёл с этой девушкой.

Вспомнил момент, как влюбился в неё, как она ответила взаимностью: «Столько лет, а она всегда была Жизнью. Действительно, жизнь…» …

Вспомнился и жуткий старик, который появлялся на пути, лишь дважды. В первый раз художник побоялся его откровений и мыслей, во второй раз прислушался, но с вызовом глядел в его глаза – теперь понятно, что он, всего лишь, смерть.

–Почему ты была со мной? – спросил он растерянно, потерявшись в своих воспоминаниях и желал развёрнутый ответ, несмотря на то, что скоро наступит последний удар.

–Меня сложно удивить, но, когда на Луне появились два разума, мне было интересно здесь пребывать. Затем любопытство приутихло, ведь оба разума разочаровали. Признаюсь, я даже желала скорейшего твоего появления, хотя оно всегда означает, что планета изжила себя, найдя свой тупик. Можно сказать, я сама устроила быстрый конец. Никогда ещё так шустро мир не ставил на себе крест. Даже тысячи лет не прошло, и ты родился. Ждала тебя среди авров. Было любопытно, какой из авра выйдет художник, но ты не разочаровал, хоть и родился человеком…

Затем Жизнь с благодарностью улыбнулась художнику и сказала сокровенное:

–Мне нравилось, что для тебя я выгляжу, как королева…

Удар по дереву, и жуткий крик Данучи без выстрела разрезал небеса.

Не заметил, три удара, но не смог пропустить шестой. Одно из деревьев, что тянулось до небес, но так и не дотянулось начало своё падение и рухнуло на город, что восстал над долиной, и планета не впервые дрогнула! От падения люди и авры пали и не желали встать, но, всё же, медленно поднялись!

Дождь посыпал ручьём, служа ответом на все их вопросы. Жизнь придерживала художника, чтобы тот не упал, а он кричал ей, что сам, что сам способен устоять!

На нём лишь шесть царапин, и раны не пугают видом крови, и боль была недолгой и простой. Следующие пять ударов Данучи брал на себя, молча, не признавая боли ни лицом, ни голосом, но каждый кто смотрел на это был пропитан горем и сожалением, словно из-за них придётся пасть художнику. Они не правы – судьба его лишена простоты, чтобы всё было так просто!

–Что ты хочешь нарисовать? Позволь, я тебе помогу? – поспешила Жизнь.

–Почему ты ушла? – спросил он её, сбросив все вопросы в пропасть!

–Со мной покой. Ты плохо рисовал, – ответила она чуть нервно.

–Ты ушла, и началась война…

–Каждая тобою созданная душа это один маленький кусочек одной, большой истории! Мы могли бы с тобой прожить тысячи лет, но я бы перестала быть Жизнью, а ты художником. Поверь, всё так бы и было, если бы я не ушла…

–Я хочу нарисовать твою душу, – признался ей он откровенно.

–Что? – не поверила она всем своим чувствам.

Не ожидала она, потому отошла на пол шага и к чему-то прижалась, словно ей никуда не уйти.

«Неужели, это он? Тот самый художник, пожелавший убить меня? Но за что? Я ни об одном художнике так не заботилась, как о нём!». – мысли сбивали с толку, даже саму Жизнь.

–Попроси нарисовать твою душу…

–За что? – вскрикнула она.

–Попроси! – настоял он. – Доверься мне! Я не хочу умереть, не исполнив мечты!

–Нарисуй мою душу, – послушно промолвила Жизнь и закрыла глаза, ожидая гибели всего, что она создала.

Художник вытащил кисть, направил её на планету Земля и в четыре взмаха нарисовал свою душу на ней, но последний штрих принадлежал душе Жизни. Решил оставить свой последний штрих на недалёкое «Потом»…

Душа, как шар, как у многих людей, но все придумывают разные выходы из круга. Он вложил в душу всё, о чём всё детство мечтал о Земле.

В мечтах он прошагал всю Землю, весь этот новый мир, но шагами её не обойти. Не хватит сил пройти пешком всю Землю, прыжков не хватит, чтоб всю Землю покорить. Он представлял её, переполненной городами и людьми, смехом, счастьем, искусством, фонарями и красивыми тротуарами, процветающей, изобильной, не имеющей шанса погибнуть.

Когда гулял по зелёной Земле, он любил смотреть со снежных гор на свою серую планету и наслаждаться тем, что с Земли она кажется краше, чем наяву, и восхищаться тем, что оба мира не похожи друг на друга…

У них огромный океан и столько суши, что было трудно представить, кто осмелится править всем этим. Пришли разные образы людей, но остановился на той, что стояла рядом с его двойником. Восхищением не захлестнуло, но осенили мысли, – «Хочу дважды прожить на Земле! Хочу быть обычным человеком, но стать первым, кто родится на Земле! Хочу прожить без тех, кто послан мне судьбою!».

И всё это сбудется…

Легче умирать, зная, что в следующий раз ты родишься на планете, которая в тысячу раз красивее твоей. Эта мысль, действительно, дарила веру в лучшее, с нею и уходить как-то легче.

Ветер его мысли не намеренно поменял направление, когда заканчивал душу. Он, всего лишь, представил людей, населяющих Землю, и искренность не властвовала ложью во всех его мечтаниях. Враги пожимали руку врагам, но улыбались притворно. Друзья покидали друзей от немой вспышки чувств. Люди воевали против людей. Начало Земли будет интригующим, конец захватывающим, а с серединой своего пути не каждый сплоховал, но почти все…

Его мысль завершилась. Это всё, что получилось вдохнуть в далёкую планету.

–Значит, ты художник Земли? – спросил Данучи у Арлстау, но не ждал ответа и добавил. – Не повторяй моих ошибок, не живи моей жизнью. Не важно, какая у тебя жизнь и кому она принадлежит – ангелу или пророку. Она не вечна! Оставь, хоть что-нибудь после себя…

–Я уже прожил, – лишь пожал плечами Арлстау, и Данучи с тоской обернулся к девушке по имени Жизнь.

Для неё все художники, как художники, а он, как родной, и она его обняла…

Он первый из художников, кто пожелал пощадить свою планету – другие молили, чтобы их миры за всё ответили.

Однако, спутник, всё равно, взорвался – по воле смерти, из-за ошибок жизни. Нарушила правила она, и последнее творение Данучи здесь не при чём!

Жёлтая комета объявилась в небе на секунду, скорость её возможно лишь измерить временем – в эту секунду и поместился удар.

Удар, и комета – лишь пыль! И грохот такой, что все присели и закрыли уши, и каждый, пусть и секунду, но думал, что уже погиб!

Спутник по имени Дастар не выдержал удара и впервые в своей жизни отшатнулся от своей, молчаливой орбиты. Приготовился рассыпаться на разные куски.

Все взгляды видели это сильное зрелище, все уши слышали тяжесть его последнего вздоха! Все мысли метались, кто куда!

Арлстау не испугался, его спутница тоже – ведь мир не их, ведь их мир далеко – в него уже успел вселить душу Данучи. «Видимо, чтобы жизнь была на Земле, придётся пожертвовать этой планетой!» – ошибочно решили они.

Людям было одиноко – они все далеко от родных, авры были готовы принять новый путь, а Жизнь с тоскою провожала небо и этот маленький, печальный мир.

Его назвали Дастаром, потому что считали защитником. Это миф – не стоит придавать ему значения, внимания будет достаточно.

А сейчас все люди и авры смотрели с вожделением, как спутник падает с небес и не думали о мифах, размышляли о жизни, что прожили…

–Я отказываюсь от своего дара! – воскликнул Данучи, став первым во всём, что нежданно для Жизни.

Осколки спутника замерли в небе, не долетев. Одна простая фраза остановила их. Жизнь была счастлива, а Смерть невольно развела руками, пробурчав себе под нос: «Как же так?!».

Если часто смотреть на костёр, можно ослепнуть. Данучи всегда старался вовремя тушить. Но не сегодня. Сегодня – самый значимый день для него, ведь у него больше не будет Завтра. Вчера уже история, да и Сегодня скоро ею станет....

Двенадцатый удар топора не позволил Данучи сполна насладиться объятием Жизни. Не был он похож на бой курантов, и загадывать желания нельзя, ведь после него осколки, что на время замерли, вновь устремились вниз.

Данучи рухнул вместе со вторым деревом и оглушительным громом, не удержавшись в руках Жизни. Он умер, не сказав последних слов, которые давно задумал, но кто-то, возможно, прочёл их в его улетавшей душе. Иначе, Жизнь не улыбалась бы сквозь слёзы…

Дочь полководца и спутница Арлстау тоже не сдержали слёз, но по-другому – не умели плакать так, как плачет Жизнь. Арлстау же воспринял его погибель, как временный мандраж, как сон, как собственную смерть со стороны. «Он вами был вчера разочарован, сегодня к вашим чарам сам пришёл…» …

Полководец лежал на Земле со сломанным позвоночником, избитый до полусмерти своими же воинами, растоптавшими его, как только предпоследний раб совершил свой последний удар! Да, художника убил безвольный раб! Всего то! Да, всё войско набросилось на полководца и растоптало его, как только нанесли последний удар художнику!

Полководец смотрел на небо и пытался смеяться в лицо падающему спутнику. Последний раб его верного отряда стоял рядом с открытыми и живыми глазами – его не тронули, сжалившись над его безвольностью.

На боль было плевать, а вид для глаз самый отменный полководцу. Все, лишь стояли, не шевелясь, и глядели на небо, а он лежал на спине, как бесстрашный солдат. «Так смотреть на конец мне приятней, чем им…», – размышлял старый безумец, умирая, и чувствовал себя вновь выше всех, даже перед смертью…

–Спаси этот мир, Арлстау! – воскликнула Жизнь.

Анастасия посмотрела на неё так, будто боялась, лишь этой фразы, затем перевела взгляд на возлюбленного, и каждой деталью своей её взгляд говорил ему: «НЕТ!»!

Арлстау же был готов к этому, но ждал, что Жизнь сама его попросит обо всём. Чего ждал, того дождался!

–Данучи первым отказался от дара… – продолжила она, но художник сбил полёт её мысли, и она уже не скажет ему, что он получит, если откажется от дара, а Смерть потом расскажет совершенно другое, не смотря на истинность!

–Первым из нас двоих или первым из всех?

–Из всех! – воскликнула она. – Без него бы жизнь на Земле не появилась! Если бы он принял другое решение, то и ты, Арлстау, никогда бы не родился! Однако, первыми людьми на Земле должны быть те, кто выживет на этой планете. Сам по себе человек на Земле не появится…

«Зачем ты так со мной судьба, ведь на всех я смотрю, как на равных?! Только понял, как надо жить, и ты так со мной поступаешь!».

–То есть, я лишён выбора? – спросил он, зная, что это не так.

Он любил, когда победа приносит другие победы, когда поражение поступает точно также! Здесь же, в этом, чужом мире всё иначе!

–Что для тебя душа? – спросила она вопросом.

–Душа это всё, что есть во мне! Все мои слова и мысли, чувства и эмоции.

–А нарисованные тобою души это что?

–Это, то, что я могу сказать на данный момент жизни. – начал он мысль, но перевёл её в другое русло. – Я верю, что это начало, что всё, что создал за короткий миг это лишь первая душа, а те, что ожидают после, будут сильнее и насыщеннее!

–Так и есть. – ответила Жизнь и добавила. – Это дар!

–Дар прокладывать дороги, созидать мосты?

–Возможно. Всё, что ты создал это лишь то, что ты не побоялся сказать. Был бы ты безжалостней или похитрей, ты бы пошёл другими рельсами и совсем иное рисовал, но выбрал ты красивую дорогу, а в красоте есть мир. Потому ты достоин того, чтобы это было только началом…

–Ты веришь в это? – спросил он у Жизни так, словно она человек.

–Верю! – ответила она легко, непринуждённо. – Верю и в то, что две планеты смогут жить в одной Вселенной!

–Я не могу целостно нарисовать свою душу, – сказал ей с горечью художник. – Я сделаю, как Данучи!

–Можешь! – заверила Жизнь, подняв указательный палец повыше. – Последний штрих души это её продолжение, а не окончание! Ты уже проспал век из-за того, что убил свою душу. Рисуй! Тебе уже нечего терять! Как Данучи нельзя! Это шах!