Постройка двора
Вспомнилось Василию Савельеву, как в 1915 году он, уходя на военную службу, выйдя из родного села, озираясь вокруг, как бы кто не увидел, украдкой наклоняясь, поднял горсть родной земли. С таинственностью крестясь, он клятвенно проговорил для себя: «Дай бог, в добрый час, чтоб мне снова вернуться в родные края и положить эту заветную землю здесь где взял ее!» Завязав землю в платочек, он с чувством торжества засунул его в грудной карман. Еще раз перекрестившись, теперь уже на церковную колокольню, он твёрдой походкой направился к станции, где были в сборе такие же новобранцы, как и Василий.
По счастливому исходу воли судьбы, Василию довелось сохранить горсть той заветной и благословенной родной земли и положить ее на то место, где она была взята. И после окончания германской войны и войны гражданской, при всеместном замирении, Василий решил всем своим разумом и изрядной физической силой, взяться за свое хозяйство. Он сам с собой рассуждал так: смекалка в голове, расторопность в движениях, сила в руках помогут преодолеть все препятствия и трудности. Он же обладал всеми этими качествами в полной мере, поэтому он за хозяйство взялся с особенным азартом, заботой и прилежностью. И работа его спорилась: в хозяйстве стало все прибывать, процветать и умножаться. Недаром он всю свою силу, умение, здравый рассудок и деловитость посвятил семье и домохозяйству.
Но со всем этим у Василия возросла и твёрдая требовательность к себе. В силу своего твёрдого характера, он требовал от семьи, чтоб все были всегда начеку, чтоб ему всячески угождали и помогали, и понимали его с полуслова. Особо он стал взыскателен по отношению к жене и требовал, чтоб она с взгляда понимала его и всячески угождала.
Неугождение, даже в малости, влекло за собой раздражение, недовольство и ругань. Он стал не в меру взыскательным и требовательным даже в мелочах: чтоб вода в умывальнике была всегда налитой, чтоб квас в летнее время не переводился (простую воду и чай он пить не любил), чтоб дети слушались беспрекословно и выполнял его указания и распоряжения безоговорочно.
Берясь всем своим существом, силой и смекалкой за свое хозяйство, Василий Ефимович решил заново пересмотреть и перестроить постройки. Перво-наперво он задумал построить новый двор. Вместо двойного, неудобного он решил построить большой, широкий, просторный под одной крышей.
В одно из майских воскресений 1922 года Василий собрал помочь, пригласив на постройку двора приближенных мужиков и сильных парней. Мужики, вооружённые топорами, готовили столбы, обтёсывали длиннющие стропила. Парни рыли ямы для установки опорных столбов. Санька с Ванькой на чурбашке молотками прямили старые кривые гвозди.
Рыльщики ям сначала рыли азартно, а потом, поуставши, частенько стали выпрыгивать из ям, сравнивать глубину их.
Дядя Федя, подозвавши хозяина, спросил:
– Как по-твоему, Василий, хватит рыть то, или еще прибавить? Я уж до глины дорылся.
Василий смерив глубину ямы, деловито сказал:
– Пожалуй, хватит. Глубины достаточно, аршина два с лишним будет. Ты, Федор, проверь все ямы, чтоб глубина везде была, как у тебя. Сейчас столбы на место будем ставить.
Установили десять дубовых добротных столбов. На них, при помощи «дубинушки», плотники подняли и установили четыре длиннющие поперечные связицы, на которых устроили временную оснастку из досок и туда затащили стропилины.
Наступил самый трудный и интересный момент работы – подъём и установка на место стропил. Командовал подъёмом сам хозяин Василий Ефимович. Соединив стропилины, как положено, и привязав к вершине стропил веревку, конец которой перекинули через крышу отлива на улицу, приступили к подъёму. За веревку уцепились парни, бабы и мужики, а два мужика заняли ответственные места около выдолбленных гнезд в связинах, где должны встать на свои места шипы стропилин.
По команде Василия Ефимовича, державшиеся за веревку, запели «Дубинушку» и под распев «Сама пойдёт!» дружно потянули вершину. Стропила медленно стали подниматься вверх, а когда они достигли нормального положения, Василий, наблюдающий с земли, подал команду «Стоп!». Стропила заняли отвесное положение, замерли на месте. «Крепи!» – скомандовал Василий. Зазвенели топоры, забивающие гвозди. Стропила распорками закрепили намертво. Теперь надо умелым движением веревкой, отхлестнуть ее с вершины стропил. Но это долго не удавалось. Перепробовали из мужиков почти все, но веревка не отхлёстывалась.
– Погодите тянуть-то! – проговорил Иван Федотов, взявшись руками за веревку, – видите, ее там заело. Мы ее только еще пуще затягиваем, – он еще раз встряхнул веревку. Она, извиваясь змеей, посылала к верху стропил причудливые волны, но не отцеплялась.
– Не будет дела, надо кому-то лезть. Мишк, полезай! – обратился Иван к своему сыну Михаилу, – только гляди, не упади, упаси бог, высота-то вон какая. Держись крепче, – напутственно добавил Иван.
– Да вроде я раньше-то не падал! – ободрительно отозвался Михаил, наплёвывая в руки, готовя себя к лазанию. Михаил полез, а оставшиеся на земле люди стали наблюдать за ним. По мере его подъёма по наклонной стропилине, люди все выше и выше задирали свои бороды. Цепко держась за стропилину руками и надёжно упираясь ногами, Михаил вскарабкивался по стропиле все выше и выше. Наблюдавшие замерли, разговор невольно прекратился, наблюдали, почти не дыша.
Когда Михаил добрался до верху и достиг вершины стропил, все облегченно вздохнули. Немножко отдохнув, Михаил, освободив веревку, сбросил ее на землю, стал смотреть с высоты в даль:
– Эх, отсюда, как с колокольни, все видно! Не только все село, даже поля и рыбаков видно! – кричал с высоты Михаил.
– А ты не увидишь ли оттуда мою лошадь-пеганку, – полушутливо крикнул ему Семион Селиванов, стоявший тут же на улице. – Я ее, спутав, выпустил на улицу на лужайку, а она, видимо, распуталась и куда-то убежала.
– Нет, что-то не видно твоей Пеганки, – отвечал с высоты Михаил, поворачивая свое лицо кругом, обозряя всю окрестность.
– Мужики! – вдруг настороженно крикнул сверху Михаил, – а что там, около лесу, на поперечной дороге, вроде толпа народу какая-то и вроде бы чего-то везут, наподобие колокола.
– Да, бишь, я и забыл, – вступил в разговор Федор Крестьянинов. – Я вчера был на станции, там, около бакауза с железнодорожной платформы сгружали большой колокол для вторусской церкви, а сегодня, видно, его везут.
Михаил стал медленно и осторожно слезать. Уставшие его руки дрожали, натруженные ноги изредка скользили по стропилине. От усиленного напряжения руки потеряли цепкость, не выдержали, и Михаил, сорвавшись, рухнул на помост с двухсаженной высоты. Толпа ахнула от испуга, некоторые бросились к Михаилу на помощь. Первым к нему подскочил его отец Иван:
– Ну, как, Мишк? – испуганно спросил он его.
– В боку больно! – простонал Михаил.
Его с помоста осторожно сняли на землю. С криком прибежали мать Михаила Дарья и его молодая жена. Подняв на ноги, они увели Михаила домой. К счастью, ушиб был не особенно опасным. Часа два отлежавшись, Михаил уже стал ходить по избе, прижимая ладонь к ушибленному месту.
Между тем, парни Минька, Санька, Ванька, соседи Сергунька, Санька, Мишка и Панька побежали в поле смотреть, как везут во Вторусское колокол.
Большой колокол, весом в четыреста двадцать пудов, закупленный вторусскими религиозными мужиками в Москве, прибыл по железной дороге на станцию Серёжа, где его погрузили на специально изготовленный помост на деревянных катках, и вот сегодня его народом везут со станции во Вторусское. На помосте около колокола стоит мужик, который, размахивая картузом, видимо, командует всем этим делом. К помосту прикреплено несколько веревок, за которые уцепилось много человеческих могучих рук.
При помощи всемогущей русской «Дубинушки» колокол с периодическим отдыхом людей медленно, но податно, подвигался к селу Вторусскому. Толпа, человек в сто, а то и в двести, отдохнув, снова запевают «Дубинушку» и дружно подхватив «Сама пойдёт!», напрягши свои мускулы с новой силой, тянули за веревки. Колокол народом благополучно довезли до Вторусского. Около церкви временно подвесили его (на специальные козлы), а через неделю подняли его на колокольню.
До обеда все стропила были подняты, а после обеда плотники занимались их обрешёткой жердями, которую к вечеру закончили полностью. После угощения, какое обычно полагается на помочах, мужики, подвыпивши и изрядно закусивши, спели несколько народных песен и разошлись по домам. В этот день в семье Василия Ефимовича появился на свет еще один человек – народился сын Владимир.
Достройку двора Василию пришлось производить своими силами, не созывая помочей. Крыть крышу тесом ему помогали сын Минька, шурин, дядя Федя Молодцов и свояк Василий Тимофеевич Муратов. Гвозди выправлять и подавать кровельщикам на крышу, эта обязанность лежала на Саньке.
Находясь на стропилах, у отца кончились гвозди, он сверху крикнул:
– Санька! Подай-ка ящик с гвоздями! Он в погребушке лежит!
Санька поспешно побежал в погребушку и вскоре вернулся оттуда с пустыми руками. Он крикнул отцу:
– Пап, там нет ящика-то!
– Как нет!? – злобно отозвался отец, с неохотой слезая со стропил. Он с руганью схватил Саньку за ухо, повел его к погребушке, приговаривая:
– Пойдём, я покажу, где ящик с гвоздями!
Санька от боли жалобно закричал. Ящика на самом деле на месте не оказалось. Отец растерялся и, осознав свою оплошность, решил ошибку исправить криком:
– Куда подевали ящик-то! Какой бес его куда-то сверзил! – злобствовал он, в душе жалея, что Саньку наказал понапрасну. Набрав в карман прямлёных Санькой и Ванькой гвоздей, полез на крышу докрывать ее.
Через месяц новый двор был совсем готов. Получился высоченный из всего села, не уступающий по высоте старообрядческой колокольне, добротный двор с тремя воротами, передними, задними и боковыми, в которые можно было въехать и выехать с любым возом сена или снопов, проехать через огород к сараю или овину. Двор получился без единой дыры. Негде ласточке влететь.
Санька впоследствии в заднем фронтоне двора вырезал окошечко для влета и вылета голубей и ласточек, которые вскоре прижились в просторном Савельевом дворе.
Вообще-то Савельев двор своей высотой стал выделяться среди всех мотовиловских дворов. Василий Ефимович потом на крыше своего двора пристроил жерди в виде перил (на всякий пожарный случай), и крыша двора стала служить в роли пожарной каланчи.
Поднятие колокола
К этому времени новая Советская власть не только не преследовала религию в России, а наоборот, даже способствовала в строительстве новых церквей, отпуская для этой цели строительный лес. Благодаря этому, были построены новые деревянные церкви в приближенных к Мотовилову селах: в Верижках, в Ломовке и в Михайловке. В постройке этих церквей деятельное участие принял мастер-плотник специалист строительного дела наш земляк Иван Андреевич Муратов (Потемкин).
Вторусская каменная церковь, построенная в 1862 году, шестьдесят лет не имела большого колокола, и вот теперь вторусские деловые и ходовые мужики где-то купили и переправили в свое село большой колокол.
Колокол на площади около церкви сперва подвесили на специальных козлах. Тщательно осмотрели его, нет ли каких изъянов, подвесили к нему язык и пробно ударили. Голос колокола с басовитым гудом жителям села Вторусского понравился, дефектов в колоколе не оказалось. На катках его перекатили к северной стороне колокольни и стали готовиться к его подъёму на колокольню.
Почти целую неделю мастера по подъёму тяжестей во главе того же Ивана Андреевича Муратова деятельно готовились к такому ответственному и требующему умения и смекалки делу. С ветряных мельниц доставили к церкви канаты, блоки и другие снасти.
Подъем колокола на колокольню назначили на воскресенье в первых числах июня. В этот ясный и солнечный день из окрестных сел и деревень во Вторусское стеклось очень много народа. Шли нарядные, как на большой праздник. Раскрашенная церковь стояла празднично и бодро. Вся прицерковная площадь запрудила говорливым народом. Опоздавшим трудно было пробраться и протолкнуться поближе к церковной ограде. Всюду народ и народ. Парни-товарищи Ванька Савельев, Санька Федотов и Панька Крестьянинов место для наблюдения заняли под окном дома, стоявшего против колокольни через дорогу от церкви.
Наконец, последние приготовления к подъёму были закончены. Наверху в северном окне колокольни установлены и закреплены два блока, через них пропущены длиннющие канаты, концы которых надёжно привязаны за проушины колокола, свободные концы протянуты через ограду и через всю улицу. Из южного окна колокольни спустили веревку потоньше, чем канаты. Эту веревку называли «отводной», она понадобится в нужный момент.
Потёмкин командный пункт занял в северном окне колокольни (оттуда ему все видно), своих помощников расставил по остальным ответственным постам: одного около «отводной», одного около основных канатов, которые, протянувшись поперёк дороги и всей улицы, лежали, пока напоминающие гигантских удавов. Сверху раздался командный голос Ивана Андреевича:
– За канаты берись!
Мужики дружно взялись за канаты, человек по пятьдесят за каждый. Приподняв их с земли на уровень колен. Среди уцепившихся были и бабы, услужливо желающие помочь мужикам, и малосильные хилые мужики. Ответственный за «силу» прошёлся меж канатов, которые держали в руках на весу люди, готовые по сигналу начать подъем. Он своим наметанным глазом определял, кто малосилен и напрасно занимает место у каната. Хилых он просто-напросто просил «не мешаться». Сопротивляющихся «силачи», осмеяв, отгоняли, а баб вежливо просили отойти в сторонку, говоря: «Не бабье это дело!».
Один, видимо, весельчак, не известно над чем задорно рассмеялся – его урезонил ответственный за «силу»:
– Ты вот что, – сказал он весельчаку, – пойди вон за угол, досыта насмейся, а потом сюда придёшь.
Тот, сконфуженно ухмыляясь, растерялся, но ответственный настоял на своем, отогнав молодого мужика, рассмеявшегося не вовремя. Теперь у канатов остались только сильные, могучие крепыши, с мускулистыми, оголенными по локоть руках. Потёмкин, наблюдая сверху за мужиками, уцепившимися за канаты. Они были похожи на грибы, целиком нанизанными на нитки для просушки.
Наконец, Потёмкин, подняв руку вверх, крикнул в толпу:
– Внимание! – толпа вмиг приутихла, замерла в безмолвии. Все люди были устремлены теперь только туда, на этого человека, командующего всем этим делом, на его поднятую руку.
– Тяни-и-и-и! – раздалась сверху приказательная команда. Канаты пружинисто натянулись, блоки, слегка скрипнув, заработали, колокол дрогнув, с раскачкой плавно и медленно поплыл вверх. Колокол достиг трехсаженной от земли высоты и тут случилось непредвиденное. По недосмотру мастеров по подъёму, надеясь на исправность мельничных снастей, один канат оказался подопрелым и, не выдержав тяжести, лопнул. Толпа одним вздохом с ужасом ахнула! От церковной ограды до задних рядов толпы донёсся какой-то тупой и своеобразный звук, пронзённый бабьим взвизгом. Колокол, издав глухой гул, рухнул на землю. Потёмкин видел сверху, как мгновенно снизало мужиков с уцелевшего каната, а с оборвавшимся повалились на землю. Толпа, приумолкнув, выжидающе насторожилась, во все стороны ее волной распространился невнятный человеческий говор: «ба-п-ш-ш».
– Ай, ково убило? – с тревогой спрашивали вокруг не понявшие толком того, что произошло там, около самой церковной ограды.
– Что там случилось? – настаивали расспрашивать любопытные.
– Один канат оборвался, концом каната зазевавшуюся бабу на землю смело! – объяснил раскрасневшийся мужик в красной шерстяной рубахе, только что выбравшийся из толпы «на волю» и направляющийся к колодезю попить.
– А жива она, баба-то? – допытливо переспросили мужика.
– А чего с ней сделается! – оглянувшись, пояснил тот, – упала в пыль, встала, отряхнулась и отошла в сторону. Конечно, перепугалась, помутнела вся, – обстоятельно разъяснил мужик. Он, видимо, сам, своими глазами видел случившееся. Толпа недоуменно гудела, не все знали о том, что именно произошло около церковной ограды.
Обрыв каната и упавший колокол (он упал стоя и в землю врезался не так глубоко) придал мастерам немало хлопот и дела. Были вынуждены пустить в дело другой канат, который тщательно просмотрели на прочность. Через час снова было все готово. Люди снова взялись за канаты. С колокольни раздалась громкая команда:
– Ну! С Богом!!!
– Давно бы так! – одобрительно раздалось в толпе.
На этот раз все обошлось благополучно. Колокол медленно, но настойчиво поднимался вверх. По мере его подъёма, толпа зорко и молча следила за ним. У каждого наблюдающего борода из нормального занимала все более горизонтальное положение. Наконец, колокол достиг нужной высоты. Он, слегка раскачиваясь, остановился против колокольного окна, под него подсунули слеги, подвели площадку на катках. Сверху раздалась команда:
– Отводную тяни!
Через посредство отводной, колокол был подтянут в окно и опущен на площадку, а потом двинут на катках на средину колокольни, на место, откуда его предстояло поднять, подвесить и установить на свое место, где он должен висеть и издавать свой призывный благовест вечно.
Так, при помощи блоков и канатов народ произвёл такую тяжёлую непомерную работу: на такую высоту такую махину поднял – колокол весом в четыреста двадцать пудов весом, не имея больше никаких механических приспособлений, ни воротов, ни лебедок. Сила народная творит чудеса.
На этот день народу было объявлено:
– Хватит! – работу по окончательной установке колокола на свое место отложили на последующие дни. Основное дело сделано. Люди устали – пора и пообедать.
Толпа народа стала с шумом медленно расходиться. Всюду взволнованный разговор и обмен впечатлениями. Впоследствии колокол был водружен на место, а в следующее воскресенье он издал свой первый призывной басовитый голос, призывая народ к богослужению.