История села Мотовилово. Тетрадь 11. 1927–1928 гг.

Выставка в селе Чернуха

В сентябре, когда из полей почти всё было убрано и свезено, и там осталась неубранной одна картошка, волостные правители решили в Чернухе устроить сельхоз выставку. На торговую площадь навозили из совхоза им. Калинина разнообразный сельскохозяйственной техники и машин: жнейки, косилки, сноповязалки, сеялки, веялки, сортировки, триера, плуги, бороны, молотилки. Использовав ярморочные павильоны, представители с разных сторон показывали свои экспонаты. Тут были железоскобяные изделия: топоры, вилы, косы, и многое другое. Пошатовский лестехникум показывал экспонаты из жизни леса и изделия из дерева. Пустынские мужики показывали изделия из дерева, лопаты, кадушки-долблёнки, бураки, бочата, уголь и дёготь.

Мотовиловец, Никита Серяков, на токарном станке, демонстрировал своё искусство в токарном деле. Выставочная комиссия обходя территорию выставки осматривала экспонаты, оценивая их достоинство и особо отличившихся мастеров своего дела наделяла денежными премиями. Мужики и бабы, а также и молодёжь проходясь по выставке любовались разнообразными вещями, дивились, намереваясь применить у себя в хозяйстве, то, что особенно им понравилось, вплоть до простых сельскохозяйственных машин: сеялок, веялок, молотилок.

Промартель. Рахвальский

Осень. Октябрь. С полей всё убрано, свезено. Картошка вырыта. В поле, куда ни глянь пустота, унылая голизна. Засеянное поле рожью покрылось зелёным одеялом озими, только где-нигде, как заплаты, виднелись в поле красноватые лоскутья-загоны, всходы запоздалого сева, да в дали виднелось болото поросшее ивняком. В селе, с деревьев слетает последний лист: ветла уже сбрасывает последки его, а берёза всё ещё терпит. Вещунья ворона, сидя на кусту полуголой берёзы, надсадно каркает, накликая дождь. По небу лениво ползли небольшие облака-овчинки.

После окончания полевых работ, люди немножко поотдохнув, принялись за свои домашние дела: токари, снова на всю зиму, засели в токарнях, а мужики-домохозяева, взялись за исправку инвентаря. Кустари, свои изделия, детские каталки, сдавали кто кому: кто трестовцам, а кто в организованную в селе промартель. Как было уже сказано, возглавлять промартель был прислан из Нижнего Новгорода в Мотовилово, Рахвальский Филимон Платонович. Правление промартели состояло из Рахвальского, Комарова Якова Ивановича и бухгалтера Данилова Григоря Ивановича. Под контору сняли верхнее помещение двухэтажного дома Садова Василия на улице Слобода. Над крыльцом, у входа в правление, прикрепили вывеску: «Мотовиловская промысловая артель по производству детских каталок (тележек) и другие деревянные точеные изделия». Промартель сильно подрывала устои частных предпринимателей, сильно вредила объединению Треста! Председатель Рахвальский, по прежнему проживает на квартире у Булатовой Настасьи Поликарповне. Прожив более года в Мотовилово, Филимон Платонович попревык к сельской жизни, пообвык в деревенской действительности. В беседе со своими сослуживцами он говаривал: – Вы, что ни говорите, а по-моему, в деревне житуха куда лучше, чем в городе. Здесь и воздух благоприятнее, сама обстановка вольготнее, сытнее и что касаемо женского плеча – попроще и надёжнее. – А ведь каждый кулик своё болото хвалит – возражали ему. – А я вот наоборот; не моё болото деревня, а её хвалю! – улыбаясь отговаривался Рахвальский! Прожив тридцать пять лет от роду и до сих пор не женившись, Рахвальский живя холостяком, не связанный семейной обузой, жизнь свою, посвятил служению народу, имея уклон к народному образованию. Самое главное, в его просвещении народа, это борьба с невежеством, особенно остро этот вопрос перед ним встал, когда он из городской жизни, окунувшись в бытовую действительность деревни, где особенно ярко выражены грубость невежество и бескультурье быта сельских жителей. Рахвальский часто делал людям услуги: помогал в хлопотах по тем или иным вопросам юридического порядка, писал заявления, помогая советами во многих житейских делах. За все эти услуги он не взимал ни с кого ни малейшей платы, хотя многие пробовали отблагодарить его за услуги деньгами. Он негодуя отговаривался в таких случаях:

– Если я, кому-либо, сделав какую-нибудь услугу, затратив на это каких-то пятнадцать минут времени, и взять за это с человека какую-то плату, то я считаю это за унижение самого себя перед людьми и за оскорбление своего человеческого достоинства. А тот кто за мелкие услуги берёт с человека плату, тот не добрый человек, а вымогатель играющий на чужой нужде и беде.

Иногда, интересуясь мужики, да и бабы, спрашивали Рахвальского: – Вот ты, Филимон Платоныч, вроде-бы, человек по внешности гож-пригожь, и возраст твой в коренном брызгу, а не женишься? – По правде сказать, я не люблю запах бабьих юбок, да и вообще, как видите я вполне обхожусь без бабьего персонала! – в полушутливой форме отговаривался он. Но дотошные бабы, не унимались. На озере, на мостках, полоща бельё, судача меж собой, переговаривались о нём: – А я слышала, что ему и баба то не надобится, он какой-то вигтальянец! – Хи-хи-хи! Ха-ха-ха! – от души смеялись бабы, колыша под собой мостки, от чего по обе стороны мостков, по воде, разбегались волны.

Пищу, для квартиранта, готовила сама хозяйка Анастасия. Принеся суп или второе блюдо ему в боковушку, она иногда ненадолго задерживалась и наблюдала как он ест. Её особенно интересовало то, как он стерпливал и не сгонял кошку, сидящую у него на плече, вовремя его обеда. Кошка спокойно, выжидающе сидела у него на плече до тех пор пока в ложке, у него не появится кусочек мяса, тогда она когтистой лапой цапала мясо из ложки и спрыгнув с плеча ела. Обедал он по принципу: «когда я ем, я глух и нем». – Филимон Платоныч, как это ты терпишь такое от кошки? – удивлённо спрашивала Настасья. – Пусть полакомится мясом и она. А я до мяса-то не особенный охотник. Я же вегетарианец! – Настя не поняв сущности этого слов.

Под осень, когда у мужиков и баб, миновала пора полевых дел, они собирались артелями, рассаживались на завалинах для бесед. У нового дома Крестьяниновых завалина обширная и вместима. Как-то в воскресенье под вечерок на завалену собрались мужиков человек восемь, да и баб чуть поменьше. На беседу к мужикам вышел и Рахвальский. Сидели беседовали, непринуждённо разговаривали обсуждая наболевшие вопросы, делились сельскими новостями. К самому вечеру, под заход солнца, заметно удлинились тени, а вскоре солнышко и совсем зашло. На небе серебряный рог молодого месяца, надвое разрезал жидковатую тучу. Под закоулком, миную людских глаз, потаённо пряталась парочка влюбленных, с берега озера, слышна девичья песня. А на завалене беседа шла и шла своим чередом, подобно лесному говорливому ручейку. Улучив небольшой перерывчик в беседе, Рахвальский вклинился в общий разговор. Сначала, он счёл нужным посвятить присутствующих в элементарные познания мироздания. Говорил о Земле как о планете, о Солнце, о Луне, о звездах. Откуда берутся облака, дождь, снег, иней. Сказал несколько слов о природе как таковой: – У природы свои законы, причём они склонны больше у суровости, чем к нежности для человека. Глубокой осенью зима наступает быстро: за одну ночь выпадает много снегу, вот и зима. Но после зимы, весна никогда не наступает так быстро, за один день, как после осени зима. Мы никогда не увидим такого, чтоб с утра были видны на земле остатки дотаивающего снега, а к вечеру, чтоб зацвели сады. Вообще-то мы живём на дне воздушного океана, окружающего нашу землю, где много положительных и отрицательных факторов для существования растений и млекопитающегося мира, – поправляя очки, выказав татуировку на руке «Р» и «Ф» и слегка покашливая, чтоб скрыть своё чуть заметное заикание, прервался Филимон. Он был близорук и редко когда снимал очки. Даже были случае, по забывчивости, спал в очка. А когда его кто-то спросил: – Ты вот спишь, а в очках? – он шутливо заметил: – чтобы лучше сон разглядеть. Как Иуда Христа предаёт: ведь сегодня Великая Среда!

– Филимон Платоныч, я всё тебя собираюсь спросить: а от куда на Земле человек взялся? – улучив подходящий момент спросил Яков Забродин.

– Как откуда? – поглаживая свои пышные усы, отозвался Филимон, – ты разве не знаешь, первых людей Бог создал, Адама и Еву. Об этом в Библии очень ясно сказано.

– А я от людей слыхал, что учёные другое толкуют, что народ-то о обезьян произошли? – не унимался Яков, – даже бают, что мы сначала-то лягушками были! У них, как у человека тоже хвостата-то нету! – с некоторой задумчивостью добавил он.

– А ты вот, Яков Спиридоныч, помнишь ли когда ты лягушкой-то был? – с явным негодованием, возмущением и насмешкой спросил его дед Василий Крестьянинов, библейский начётник и хранитель религиозных устоев.

– Нет, не помню!

– Ну, а обезьяной-то когда ты был помнишь?

– Нет, и обезьяной не помню! Что то запамятовал, – преспокойненько ответил Яков.

– Ну тогда сиди помалкивай и не все прегрешения учёных-то слушай, – назидательно добавил дед. – Сам Адам живя в раю, и то перед Богом прегрешил, за что и был выгнан из рая. И стал Адам, после этого, в поте лица своего землю пахать и жалобно петь: «Господи помилуй! Господи помилуй!» И мы, грешные люди, за прегрешения Адама, продолжаем грех его искупать, тоже трудиться, чтобы иметь хлеб свой насущный! Так ведь я говорю Филимон Платоныч? – заканчивая свою речь спросил дед Рахвальского.

– Так, так, – ответил тот.

– А ты Яков, видимо, любопытный как жена Лотова! Смотри как бы не оказаться на её положении, – добавил дед в адрес Забродина.

– Это когда она в соляной куль превратилась? Это по-моему сказки! – возразил Яков.

– Лучше с благоговением древние сказки читать, чем с печалью смотреть на действительность, – с назиданием высказался Филимон.

– Эх Яков, Яков, тебя видимо не в корзине, как Моисея, нашли, а в лесу на пеньке подобрали! – проговорил дед.

– Вот в библии сказано, что Иосиф, которого Израилем прозвали, за свою любимую жену Рахиль, семь лет отработал. А я за свою распрекрасную Фектинью – ни году! Не баба мне досталась, а ком золота. И то я, иногда, побаиваюсь, как бы не оказаться на положении Иосифа Прекрасного, когда он невинно и злобно был оклеветан коварной женой Пентефрия! – не то в серьёз, не то в шутку, под общий смех, высказался Николай Ершов, иногда заглядывающий в библию. – Эх, если бы я был таким же прозорливым и предусмотрительным как Иосиф, я бы заблаговременно закупил побольше хлеба, на случай неурожая и голодовки! – под общий одобрительный смех добавил он.

– У Иакова Израиля было двенадцать сыновей, от которых и произошли все двенадцать колен потомков израилевых, – высказал изречение из библии дед Василий.

– У вас в селе есть ли по двенадцать сыновей? – поинтересовался Филимон Платонович.

– Вот у Василия Ефимовича почти столько, – ответил за всех Николай Ершов.

– Ну, мне до Иакова ещё далеко! У него было двенадцать, а у меня только шесть, – сл скромной улыбкой ответил Савельев.

– А видать, в библии-то много кое-чего написано? – весело улыбаясь проговорил Иван Федотов.

– Да, библия – книга объёмиста и поучительная и читая её надо разуметь и здраво понимать и осмысленно разбираться в том что там написано. Она написана древнейшими людьми Земли, в ей описаны земные происшествия, когда-то происшедшие при жизни древнейшего народа. И в библию заглядывать малограмотному, невежественному человеку, я просто не рекомендую. Ведь по простому сказать, свинья вряд ли разберётся в библейских сказаниях, – заканчивая разговор о библии высказался Рахвальский. Постепенно переходя от библейских сказаний он привёл пример из жизни невежественных людей Пешехонской старины, когда люди по своей несообразительности, под дубинушку затаскивали быка на баню, из-за того, что там трава выросла – пусть поест. И те же, старинные люди, впервые увидя серп, испугавшись, назвали его червяком и из боязни, как бы он не поел их урожай, на лодке повезли топить его в глубине озера, привязав к нему тяжеленный камень. А серп, зацепившись за борт лодки ни только сам утонул, но за собой и мужиков на дно потянул опрокинув лодку. Другие же тогдашние мужики нашедшие ружьё, стали стрелять из него, а чтобы хорошенько увидеть, как из него полетит пуля, стали, во время выстрела, смотреть в дуло. В результате получился плачевный исход. Хотя Рахвальский и не крестьянин, но он тут в беседе, мужикам рассказывал теорию обыкновенного тележного колеса; что спицы колеса вставлены во втулку не прямо, а несколько наискось, наружу, с расчетом крепости и устойчивости от поломки при езде по ухабистой дороге с возом. Он так же коснулся и такого простого естества как обыкновенная вода и какая в ней сила таится. Она и жидкость, и твёрдость, и может превратиться газообразное состояние. И во всех своих состояниях вода имеет большую силу. Находясь в жидком состоянии она движет, вращает жернова мельницы, при холоде, превратившись в лёд разрывает сосуды, а когда при сильном нагреве превратившись в пар, она машины в движение приводит. Высказав своё любимое изречение: «Имеющий уши, да слышит! Имеющий ум, да поразмыслит! Имеющий разум, да поймёт!». Беседующие, постепенно перешли на разговор о современной жизни, в частности о быте.

– Быт это общий уклад жизни людей в своей семье, в своём доме, сложившийся в далёком прошлом и переходящий из поколения в поколение. В связи с влияниями нового времени, самобытность деревенского уклада жизни, за последнее время, стала нарушаться и изменятся. Бытовые условия стали несколько окультуриваться, – так продолжил свою речь о культуре быта Рахвальский пред беседующими с ним людьми. – Всем, конечно, известно, что в деревне до сих пор процветали дикость, мерзость и пакость. Кто оплошно не натыкался на «мины» оставленные человеком прямо на ходу. Из разговора ваших односельчан я пользовался слухом, что семья Кузьмы Оглоблина живёт впроголодь. Я этому не поверю. Шёл я вчера около его дома, и видел: вся территория около его жилища обставлена «минами» невежества. С голодухи ребятишки столько бы мин не наставили! А ведь за такую пакость, безрассудную тварь кошку и то берут за ухо и тычут. И если любого подростка за невежество не проучить то он когда повзрослеет и обзаведётся семьёй, не будет детей учить е приличию. И никто не хвались своей культурой! Стоит только сходить в его уборную и сразу можно будет определить уровень его культурности. Если там «не влезешь и не вылезешь», то он «чумак». А если там чистота и порядок, то он порядочный, культурный человек. Иному человеку и сделаешь замечание, совет дашь к хорошему, а он на слова и внимания не обратит. И останется твой разговор гласом вопиющего в пустыне. А ведь в душу каждого человека не влезешь. А некоторый наивно бросит тебе в лицо: «Ученого учить, что мёртвого лечить». С таким говорить, убеждать его, обличать в невежестве бесполезно, всё равно, что перед свиньёй бисер метать!

Видимо, не довольствуясь этими словами Рахвальского, Яков Забродин, сидевший крайним на завалине, толкнул локтём соседа Ивана Федотова: – Он, видать, сам-то ни бельмеса не понимает в нашей деревенской жизни, вот и глаголет. – Видно да, пускай наговаривает! Его дело баить, наше дело слушать! – отозвался Иван. Присутствующий тут, пригревшийся между мужиками и вслушивающийся с из разговор Панька Крестьянинов, не сдержав внезапно выпустил из себя естественный газ со звуком. После короткого смешка, мужики обрушились на Паньку с руганью: – Что тебя тут поднесло с вонью-то, как будто тебе другого места нет! – обругал его отец Фёдор. А его дед ему ещё добавил с упрёком: – Что у тебя волосы-то как на страшном суду дыбом встали! Возьми гребешок да прицарапайся, сделай на башке-то рядовой посев! Не сдержался, чтоб не заметить Паньке, высказался и Рахвальский:

– Вот ты парень молодой, а пакостишь: людям навредил и себе досадил. А ты береги свою честь смолоду! В заключение беседы мужики перевели разговор на тему курения и выпивок. А началось с того, что Николай Ершов, неосмотрительно обратился к Рахвальскому:

– Филимон Платоныч, дайте пожалуйста закурить. У вас наверное папиросы, а не махра!

– Нет дорогой, ты не по тому адресу обратился. Я даже не знаю которым концом попироска-то в рот вставляется!

– Ёлки-палки! – досадливо выругался Рахвальский, – я болезнь за деньги не покупаю и туберкулёза в придачу получать не желаю! Как некоторые, имеют в курении отраду и туберкулёз в награду!

– Да какой всё же заразительный соблазн от этого самого курения? – негодующе высказался дед Василий, страстно ненавидящий и курение и табака-курильщиков.

– Запрещённое яблоко соблазнительно! – поддержал его Филимон, тоже не терпящий курение, – и некоторые курят и увлекаются выпивкой не от ума или потребности, а от скудности разума и невзрачного рассудка и мышления, – добавил он.

– Ведь человеческий организм в курении не нуждается, – продолжил Рахвальский, – Некоторые заядлые любители покурить, своё увлечение к этому пагубному делу, объясняют тем, что от тех мужиков, которые не курят, якобы пахнет бабой!

– Да я такого же мнения, – отозвался Николай Ершов.

– На это я им вот что скажу и порекомендую: ежедневно утром умываться с мылом, отскоблить отвратительные пожелтевшие от табака наросты на зубах, удалить гнилые зубы, ежедневно чистить зубы щёткой с порошком, полоскать рот после еды, пользоваться мужским (не бабьем) одеколоном и тогда, я ручаюсь, что от него не будет пахнуть бабой, а настоящим мужиком. А вообще-то от хорошей бабы пахнет лучше, чем от хренового мужика! Сколько от курильщиков пожаров случалось, сколько народного бедствия! И ещё один пагубный пример: некоторые не брезгуют докурить обсосанный чужим ртом окурок. Я слышал, в одном Нижегородском ресторане повар, когда его обличили тем, что в суп попал таракан, так он ради сохранения своей репутации, не побрезговав, этого таракана взял в рот и съел, сказав, что это вовсе не таракан, а поджаренный лук! Так это была для повара вынужденной необходимостью, а не добрая воля.

Ведя поучительно-назидательный разговор среди вслушивающихся в его слова мужиков, Рахвальский продолжил: – А возьмём такой вопрос, как выпивку. Скажу в вам прямо мужики, наш организм и в выпивке не особенно нуждается. Ну я допускаю выпивку на свадьбе, и то ведь свадьбы то устаиваются не для того, чтобы напившись там, показать свою дурь и невежество, а для того чтобы выпив в меру, для смелости и веселия поближе познакомится с новыми сватьями, поговорить с ними о деле, благоразумно побеседовать. Дать полезные наставления молодожёнам, сказать им назидательное слово, чтобы они вступая в брак, в новую для их жизнь имели представление о супружеской жизни. Чтобы были готовы к семейной самостоятельной жизни. А то напьются до потери сознания, до невежества и как свиньи барахтаются в грязных лужах, вообразив, что это и есть самая высшая степень удовольствия. Ведь, сильно опьянённый человек глядит где бы в грязи выволозиться и как свинья, всегда себе грязи найдёт! И на свадьбах получается повальная пьянка и дебош с дымом! Некоторые говорят, что полезно выпивать перед обедом или сустатку, или после бани. Я этого не признаю, и сомневаюсь, что, в свою бытность, Суворов наущал своих солдат: «Продай штык, а после бани выпей!» Так, что свежо придание, а верится с трудом. Ведь по поводу вреда и порочности выпивки в народе бытует немало поговорок и пословиц: «Ныне гуляшки, завтра гуляшки – останешься без рубашки!», «Выпьешь на радости – спознаешь все гадости», «Что у трезвого на уме, у пьяного на языке», «Хмель шумит, а разум молчит», «При выпивке все дружки, а при горе все ушли», «Пьяница проспится – дурак никогда». Людям, жалующимся, что у них якобы нет аппетита и без выпивки в рот ничто не лезет, я могу порекомендовать: в ближайшее воскресенье пешком пойти в лес, нарочно забыв дома хлеб. Тогда можно с уверенностью сказать, что аппетит у этого человека появится волчий. А вообще то, не вино виновато, а виновато пьянство. Ещё я удивляюсь, почему у нас, у русских людей принято считать, сто если человек побывав в гостях, выпив там в меру, вернулся домой чинно-благородно и на своих ногах, то считается, что его в гостях плохо угостили и хозяева ему были не особенно рады. А если гостью-женщину, кормящую грудью мать, из любезности к ней, хозяева желая угостить её, применив силу, насильно распялив рот льют ей самогонку, сопровождая это отвратительное угощение диким идиотским хихиканьем. В результате же мать грудного ребенка, от чрезмерного опьянения, не в шутку перепугана и пришлось отхаживать молоком, спасая её от смерти. И вот такие-то благодетели считаются у нас хорошими, гостеприимными людьми, а фактически, они изверги со склонностью к убийству! Я вот лично, и на свадьбах-то редко бываю: больно я не люблю это приторное из души тянущее чванство, какое бывает обычно на тех же свадьбах. А взять, к примеру, какие разговоры бывают среди пьяных, как пусты и глупы эти разговоры! Эти навязчиво-отвратительные, повторяющиеся об одном и том же, переслоённое гаденьким невежеством и поганеньким свинством… старание навязчиво подлезть к самому рту собеседника, своим слюнявым ртом, от которого разит самогонным перегоном в помесь с табачным смрадом. Хоть и редко бываю я в пиру, но там люблю свободу, без укора и без принуждений. А лучше всего я предпочитаю пьяные компании избегать и спиртного не употреблять. Если бы наш желудок имел способность говорить, то он частенько обвинял нас в том, что мы вливаем и вкладываем в него, зачастую, то что ему не в пользу. Ведь съеденная нами недоброкачественная пища, вряд ли приносит пользу для организма и пополняет силу. Наоборот подрывает здоровье, а порой даже вызывает понос. Поэтому, лично я, просоленную, прокислую, проквашенную пищу, раздражающую желудок специю, а так же разъедающие желудок спиртные напитки стараюсь совсем не употреблять.

– И я тоже придерживаюсь такого порядка. Иной раз хочется мне поесть, чего-нибудь вострого, да опасаюсь, как бы желудок не отказался переваривать, то что я преднамерен съесть, – вклинился в речь Рахвальского Ершов.

– А, что, разве твой желудок тебе не подчинён? – спросил его Иван Федотов.

– Хотя он и мой, а иной раз воспротивится и не хочет переваривать грубую пищу, особенно капусту с брюквой!

Снова заговорил Рахвальский:

– В юности, организм любую пищу перемелет и с любой болезнью справится, а в старости от незначительной болезни, умереть можно и никакие лекарства не могут. А среди людей бывает и такое: заболел человек и чтобы лучше его лечили, он врачу несёт подарки. А если бы он, вместо того, чтобы отнести доктору масло, яйца, сам их съел, то и болеть-то не стал! А чтобы не лечиться, лучше не болеть: беречь здоровье смолоду! В лечении, я лично, признаю три лекарства: йод, марганцовку и спирт.

– Эх, эт и дурак шпирт та любит! – с наивностью заметил Яков Зобродин.

– Я ведь не с той целью, чтоб его во внутрь принимать, а для растирания онемевшие суставы. Он хорошо удаляет ломоту. Йодом полезно лечить раны, а марганцовкой пользительно полоскать рот. Вообще-то говоря о здоровье и долголетье жизни, я вам приведу здесь изречение знаменитого доктора, который сказал: «Чтобы быть здоровым и прожить до ста лет надо: завтрак съедать весь, обед делить пополам с другом, а ужин отдавать врагу!». Но каждому человеку свойственно ошибаться и по мере возможности исправляться; и каждый человек должен иметь своё личное мнение и убеждение.

– Эх, какие всё-таки у него крылатые слова! – заметил Василий Ефимович, соседу Ивану.

– Да, видно, не пустая у него коробка, а с мозгами! – отозвался тот.

– Слыхивали мы эти басни! – с некоторым раздражением заметил Алёша Крестьянинов, сидя и слушая до сих пор тихо и смиренно.

– Эх мы ведь и дураки! Деревенщина неотёсанная, лапотники необузданные, олухи царя поднебесного, – самокритично высказался Николай Ершов.

– Дикари, да и только! – поддержал его Филимон.

– Мы же неграмотные, от и допускаем всякую оплошность, позволяем себе в невежестве жить-проживать, – отозвался и Яков.