– Нормально, – голос Михи беззаботен и полон уверенности. – Работа в гору, пару девочек перепихиваю на постоянке. Живу на двадцать пятом этаже в приличном доме с отличным видом. Не то, что та сраная кирпичная развалюха раньше – ну, ты помнишь ведь?
– Ага. Я тоже, кстати, живу на двадцать пятом, – я ловлю какую-то мимолетную мысль. – А…
– О-о, ребята! – уже не слушая меня, зазывает своих друзей, уже снабженных посудой со спиртным и стоящих недалеко от входа в клуб, Миха. – Знакомимся. Это Эдик.
Пожимаю руку молодому парню с аккуратной короткой прической и удивительно маленьким ртом и киваю его спутнице – блондинке с маленькой грудью в коротком платье. Миха представляет эту парочку поименно, но я отвлекаюсь на что-то и просто делаю вид, что все услышал, хотя теперь я просто не знаю, как их зовут. Впрочем, плевать. В процессе определимся.
Я удивительно давно – для молодого коммерческого директора из второго по величине города страны, – не тусовался в ночных клубах. Постоянно есть какие-то другие варианты отдыха – загородные поездки, велопрогулки, поездки за границу, к морю, лыжи, даже скейтборд как-то пару раз, – но все реже с годами они связаны с возможностью потанцевать, подышать атмосферой клуба и как следует убраться под эту марку алкоголем и прочими веществами. Даже пьянки стали какими-то более формальными и сдержанными. Но я не могу отказаться от возможности накатить как следует с боссом и его состоятельными, как на подбор, дружками в сауне с проститутками или на яхте в пользу простого, незамысловатого отдыха со старыми друзьями. Чертов бизнес-этикет делает человека рабом его же достижений.
– Что-то ты какой-то потерянный, Эдик, – замечает Миха, когда мы с ним оставляем ту сладкую парочку в заранее снятой ложе с кожаными диванами и массивным овальным столом и отходим в туалет, по дороге решая заглянуть в бар и вкинуть подготовительную порцию зелья.
– Я выпал из тусовки, – развожу руками. – Как-то слишком остепенился.
– Уже не торт, – смеется Миха и хлопает меня по плечу.
– Да. Ни торт, ни хлеб. Ни то ни се, короче.
– Ну, ты не дрейфь. Раскочегаримся. Я сам-то, как думаешь? Тоже все в работе – одному жопу лизни, у другого жену за него трахни, третьему принеси-подай. Так и живем.
– Не говори.
Делаем заказ – по стопке «абсолюта».
– За то, чтоб почаще вырывались из этого говна.
– Единогласно, – подтверждаю михин тост.
Сделав по стопочке, выдвигаемся к уборной.
– Что-то я отвлекся – а кем твой прятель-то? – спрашиваю Миху.
– Газпромовец, – пожав плечами, отвечает Миха. – На вид – простой парень, а по факту – еще та акула. Я-то его знаю, как облупленного. Как-то на переговорах закусились, потом разговорились, вот до сих пор общаемся. Но вообще – если будут какие терки, ты с ним поаккуратнее. Еще тот тип. Временами общается со знакомыми путинского окружения, с Ротенбергом лично знаком.
– Я уже давно ни с кем не трусь.
– И яйца в штанах жать перестали? – гогот Михи заставляет расступиться всех, кто стоял около входа в один из туалетов.
Я смеюсь в унисон. Как же приятно иной раз поговорить с человеком без слащавых фильтров безусловного формального уважения. Знать, что можешь высказать что угодно в какой угодно форме, и будешь понят на все сто. Это один из самых важных, бесценных моментов в дружбе. Мужской дружбе, разумеется.
По дороге из туалета Миха внезапно останавливается.
– О, какие люди! – Миха раскрывает объятья, но девушка лет двадцати пяти в розовом коротком платье не спешит в них падать.
– О, никакой человек, – усмехается она и отпивает из фужера для мартини какую-то мутную дрянь под цвет ее платья.
– Это Зоя, – представляет мне девчонку Миха; я лишь скупо улыбаюсь в ответ; дамочка меня раздражает. – Кстати, не хочешь выгодно жениться, Эдик?
– Сплю и вижу, – скалюсь, дабы не обидеть даму, напыщенный взгляд и облик которой так и вынуждают отвесить в ее адрес какую-нибудь колкость.
– А Зоя у нас – дочь одного очень влиятельного человека в «Роснефти».
Девица вскидывает брови. Ее пестрый макияж со стрелками на глазах делает ее похожей на азиатку.
– Не справился сам – сватаешь друга? – хохочет другая девица – брюнетка, – подвалившая к этой самой Зое – что за имя такое, черт ее драл? – и лакающая на ходу виски-колу или что-то подобное.
– А напомни-ка мне – с чем я там не справился? – требовательно заявляет Миха и сует руки в карманы.
– С тем, чтобы быть мужиком, – презрительно бросает Зоя. – Или хотя бы человеком.
– Нежданчик, – широко улыбается Миха и толкает меня в плечо. – Видишь, с какими высокоинтеллектуальными дамами вожусь, это тебе не Диану из «Санрайза» на столе драть.
– Не знаю насчет интеллекта, но конкретно с тобой просто скучно, – продолжает язвить Зоя. – Ты же ни в чем, кроме повышения продаж и темы, как и где разжиться коксом, не соображаешь. Видимо, возраст еще не тот.
– Ох-хо-хо, а я смотрю, здесь клуб ЗОЖников и философов собрался, – продолжает заводиться Миха.
Что до меня – так мне эта сцена начинает надоедать, и я беру его под руку.
– Завязывай, порыли к бару, надо охладиться.
– Согласен. Прости, милая, но на сегодня твой ротик займет кто-то другой, – Миха уже на ходу, ведомый моим желанием закончить это фарс, изображает говорящий клюв свободной рукой.
– Чмо, – добавляет в спину нам подруга Зои.
Зоя молчит. Я не хочу оглядываться.
– Не обращай внимания, – уже у стойки, где мы ждем каждый свой коктейль со льдом, замечает Миха; кажется, он уже в изрядном подпитии с одной стопки, а, значит, приехал он сюда уже поддатым. – Мало ли тут шлюх, которых я знаю.
– Так ты не цепляйся лишний раз. Смысл?
– Здесь все друг друга знают, понимаешь? – Миха отпивает половину ярко-белого коктейля с водкой и тяжело выдыхает. – За это я люблю и ненавижу это место.
– Я здесь лет пять не был.
– Тогда было меньше мажоров. Меньше шалав, сосущих из нефтяников и топовых торгашей. А теперь – везде одно болото.
– Экономика растет, – усмехаюсь.
– А мы стареем, – Миха опрокидывает остатки коктейля и торопливо закидывает фужер на почти забитый посудой поднос проходящего мимо официанта.
Мы возвращаемся в ложу, где газпромовец и его девица уже попивают шампанское и о чем-то непринужденно болтают.
– Музыка сегодня не очень, – замечает Миха, когда мы с ним почти синхронно усаживаемся в свободные кресла.
– Согласен. Какой-то жесткач. А я думала, будет «дип» или типа того, – занудным тоном выдает девушка михиного приятеля.
Газпромовец вроде как удивлен тем фактом, что его девушка может отличить техно от дип-хауса. Но надолго удивление на его лице не поселяется. Спустя пару секунд его мимика снова балансирует где-то между невозмутимостью и въедливым любопытством.
Миха зачем-то разъясняет своему приятелю, что я – большой человек, без двух минут глава крупной торговой фирмы. Видимо, без этого разговор клеиться не станет. Девушка газпромовца интересуется, один ли я буду этим вечером. Зачем? Просто так, полагаю. И мерзкая улыбочка в уголке ее рта тоже просто так. Единственное, чего не понимает эта девочка – того, что таких сучек, как она, я в своем время топтал или перешагивал, но уж никак не проявлял к ним интереса, способного создать мне проблем. После этих напряженных расспросов и пары-тройки бокалов шампанского мы немного раскрепощаемся, и Миха с газпромовцем начинают обсуждать какую-то жутко важную общую проблему то ли с чьей-то машиной, то ли с квартирой, то ли с яхтой. Нюансы я не улавливаю, но по итогу беседы газпромовец обещает все разрулить, и мы заказываем по текиле каждому за решение всех проблем. Музыка становится немного мягче и примитивнее, и газпромовская девица предлагает пойти потанцевать. Несмотря на явное нежелание ее парня, Миха хлопает в ладоши, встает, и мы все идем немного подвигаться на танцпол, где я шутки ради почти склеиваю одну малолетку с удивительно красивыми голубыми глазами. Я как бы невзначай просовываю ей в декольте свою визитку, припрятанную на такой случай в кармане одетых по дороге в клуб джинсов, но не уверен, что визитка держится из-за скромного размера чашечки лифчика.
Мобильник вибрирует в кармане, и это Алина, и я отвечаю, что уже с минуты на минуту закончу свою «дурную тусовку» – боже, ну зачем использовать такие слабоумные эпитеты, милая? – и поеду отсыпаться, а завтра мы наверняка созвонимся.
Отправив смску, я беру четвертинку лайма, в которую вгрызался после закидывания текилы, и съедаю ее целиком, вместе с кожурой.
– Слушай, а ты был в курсе, что Митя «Скай» – того самого? – интересуется михин приятель.
– Москвич-то? Белобрысый? – немного озадаченно вспоминает Миха.
– Того самого? – я уже здорово расслабился и немного не понимаю контекста.
– Враг гомофобии, – смеется девушка мишиного друга; Катя? Леся? Что ж меня так клинит-то?
– Я догадывался, – ухмыляется Миха. – Что-то мне всегда подсказывало, что он заднеприводный. Ну, теперь знаю, кому еще из москвичей руку не пожимать.
– То есть, прям такой ярко выраженный педик? – с некоторым омерзением говорю я, представляя себе мужика в женских шмотках с огромным крашеным хайером.
– Да черт его знает. Я не знал бы – не сказал. Он, вроде, при бабе был обычно, – михин приятель – Женя? Саша? Андрей? на кого он похож? – вздыхает и отпивает свой коктейль.
– Они часто такими бывают. И че? – кривит рот Миха.
Мотивчик, играющий в клубе, начинает меня раздражать, становясь слишком назойливым и однообразным, и меня тянет выпить еще, и я даю знак официантке.
– Они иногда бывают еще и красавчиками, – хихикает девушка михиного приятеля.
– И как их отличить? Как их оттолкнуть от себя? – бормочу я, не совсем понимая смысл своих слов.
– Никак, – хохочет михин приятель. – Они же Good As You!
– Ни хрена они не good, – с презрением выдает Миха, опрокидывая в себя остаток виски и оформляя подошедшей официантке молчаливый приказ повторить.
– Ну, за что-то ведь их ненавидят, так? – говорит кто-то, но я отвлекся от разговора, отдавая целеуказания официантке.
– Ну, они не как все, – предполагаю я.
– Их ненавидят не за то, что они, видите ли, другие, – резко откликается Миха; тон его агрессивен, его явно раздражает тема. – Их избегают – нормальные люди, конечно, – потому что они больны. Как больные особи животных, которые отстают от стаи, которых не допускают в стаю, опасаясь заражения. Только такого отношения они и достойны.
– Но внешне они в порядке. Накаченные, ухоженные. Иногда даже лучше некоторых, особенно пьяных, – саркастически замечает девушка михиного приятеля, подмигивая своему парню.
– А что внутри? Они психически больны, и отторжение вызывает их потенциальная заразность, – парирует Миха, нервно поглядывая на ушедшую к стойке бара официантку. – У меня была знакомая, у которой обнаружили рак. И она уперлась – не буду, мол, убивать себя химией и облучением, а пойду по народным методам. Кто-то ей нагнал, что так люди со стопроцентным раком становятся здоровыми в ноль. Применяла какие-то там новаторские методики, самовнушение, медитацию, поездки в какие-то пещеры. Закинула немеряно денег во все это.
– Ну, и вылечилась-то в итоге? – с надеждой вопрошает девушка газпромовца.
– Так вот, – игнорируя ее и все чаще оборачиваясь ко мне, продолжает Миха. – Внешне она была в идеале – краска, маникюр, попка, сиськи, все дела, – изображает в воздухе фигуру «песочные часы», – но внутри у нее была гниль, распространяющаяся все дальше и дальше. Конечно, в итоге, она стала падать в обмороки, потом попала в больницу и там уже быстренько скопытилась.
– Не все золото, что блестит, – пожимаю плечами и подумываю предложить выбрать всем закуски, наконец.
– То-то и оно, – эмоционально взмахнув рукой, подводит черту Миха.
Что-то заставляет меня проверить мобильник. От Алины пришло смс. Час назад.
«Я уеду завтра. С братом и мамой. Буду в понедельник. Скучаю очень. Пиши»
Пишу в ответ какую-то сопливую ересь и подумываю выключить мобильник, но вместо этого просто блокирую экран и кладу на стол.
Через некоторое время, когда у нас на столе, наконец, появляются пиво, сидр и закуски, музыка становится более жесткой, и я ощущаю легкое напряжение, словно в предчувствии чего-то жуткого, необъяснимого, неприятного. В каком-то смысле, мои абстрактные ожидания вполне конкретно подтверждаются через несколько минут.
– О, а ну-ка глядите, – михин приятель тыкает пальцем в толпу, – Армен с Олесей и Макс с Юлькой Бережковой. Позвать их что ли?
– Арме-ен! – имитируя кавказский акцент, орет Миха, оборачивая на себя, помимо искомых, еще пару десятков взглядов.
– Сам такой, – откликается голос с уже естественным, легким армянским акцентом.
Две парочки, явно тусующие вместе, приближаются к нашей ложе, в которой, в общем-то, еще полно места.
– О, Макс, какие люди, – узнаю я Максима Колесова – журналиста, который как-то раз брал у меня интервью для своей бизнес-колонки в «Комсомольской правде», потом играл со мной в теннис пару раз, а уж потом, втершись в доверие, предложил обсудить коррупционные связи между «Дриминг Трейд» и рядом чиновников и руководителей региональных подразделений торговых сетей. Искал материалы, которые заинтересуют прокуратуру и ФАС и взывал к закону и справедливости. С тех пор наши дорожки, по очевидным причинам, не пересекались.
– Здорово, Эдуард, – зачем-то выговаривает мое имя Колесов, которому, очевидно, не так уж приятно видеть меня после нашей последней беседы.
– Все ищешь компроматы? – без обиняков выдаю я, решая поставить небольшой эксперимент.
– Да брось ты, давно уже проехали, – на удивление спокойно реагирует Максим.
– Так, пацаны, – быстро врезается в эту беседу Миха, подключая свою миролюбивую «пацанскую» манеру, которая, как ни странно, действует практически на все социальные слои в этой стране. – Давайте-ка без вот этих терок. Мы тут отдыхаем, и никто никому не враг. Подсаживайтесь, ребята, или хотя бы девушек своих оставляйте.
– Я тебе оставлю Дуню Кулакову на вечер, – с улыбкой протягивает руку Михе Армен – холеный паренек с безвкусными золотыми цепями на шее и руках и сочащимся наглостью выражением лица.
Все пожимают друг другу руки, и я стараюсь сжать ладонь Колесова как можно крепче. Любитель компромата, несмотря на частые потуги, так и не вылез в круг политической элиты, чтобы регулярно тусоваться на приемах с полезными людьми, и теперь с горделивым не по статусу видом шляется по клубам с середнячками. Как жалко и наивно. Да и Юля – его пассия, – его – какая-то анорексичка, у которой можно ласково погладить разве что тазобедренный сустав.
Разговоры разрастаются с новой силой, и спиртного на столе становится все больше.
– Э, нет, – махает пальцем перед лицом схватившейся за свой бокал Олеси Армен. – Тебе уже нельзя.
– Ну, еще только второй месяц, пусик, – строит брови домиком Олеся.
– Один глоток, и все, – обреченно вздыхает Армен.
Никто не интересуется подробностями беременности Олеси. Никто даже не делает заинтересованный вид и не спрашивает ее, что к чему. Она залпом приканчивает маленький бокал с коктейлем и целует своего избранника в нос.
Я смотрю на Миху, и тот просто пожимает плечами и деловито отпивает немного сидра. Безжалостно снижает градус.
– Что ты там мне писал про клуб каких-то бодрых? – словно подбирая каждое слово, спрашивает у Михи Армен.
– Кстати, да – мне тоже приходило какое-то барахло от тебя, – щелкает пальцами безымянный дружище из «Газпрома».
– О да, ребята, – оживляется Миха; кажется, он немного расслабился, и его агрессивный настрой угас. – Я вам сразу скажу – идея – просто бомба.
– Опять поехать бухать во Францию всем вместе? – хохочет Олеся, неожиданно осмелевшая после одного лишь коктейля.
– Клуб Бодрых Старичков, дамы и господа, – Миха вытаскивает неведомо откуда маленькую коробку с короткими сигарами и кладет на стол.
Все молча сидят и ждут продолжения, но он деловито открывает коробку, вытаскивает одну из восьми сигар, обрезает, прикуривает, жестом предлагает взять всем остальным и только после этого продолжает. Меня почему-то тянет безудержно смеяться или заметить, что здесь не стоит курить по нынешним законам, но вместо этого я скупо ухмыляюсь и тоже вытаскиваю сигару, хотя и не курю. В конце концов, сигары курят не в затяг, а не в затяг-то можно даже «Союз-Аполлон» смаковать, если сможешь.
– Все члены клуба гарантируют поддержку друг другу в те периоды, когда кому-то станет совсем хреново под старость. Только не вот это дерьмо вроде стакана воды и сидения у кровати без пяти минут жмурика, – Миха делает длинную затяжку и выпускает огромное облако плотного дыма. – Каждый, кому стало совсем тяжко, пишет своим одноклубникам – мол, все, вытаскивайте меня, засосало в дом престарелых. И они вытаскивают его – в ночные клубы, на дайвинг, на наркотусовки, к шлюхам с «виагрой» – короче, полный пакет.
– А в чем смысл? Я и сам могу пройтись по шлюхам в седьмой десяток. С «виагрой»-то, – пожимает плечами Армен.
– Ах ты… – взвизгивает Олеся, но ее кавалер закрывает ей рот крупной волосатой ладонью, что вызывает у всех ехидный смех.
– Кто-то сам просто не может взять и вырваться из старческого покоя. И доживает дни – пусть даже в достатке, – уныло и бесцветно. Бодрые старички не дадут скучать товарищу. Бодрые старички вытащат тебя даже прикованного из постели под лучшую шлюху в городе и в лучший кабак.
– А последствия? – подает знак жизни Колесов.
– Какие последствия? Когда ты уже готов скопытиться обоссавшимся под капельницей, тебе на последствия глубоко начхать, – разводит руками Миха.
– Есть такое, – подтверждаю, выплевывая бесформенный клок дыма, быстро растворяемый силами вентиляции. – Можно, например, сойти к праотцам прямо во время секса от инфаркта, или откинуть копыта во время прыжка с парашютом.
– То-то и оно! – восклицает Миха. – И это будет гораздо круче, чем тихо отключиться в вонючей кровати среди толпы алчущих лишь твоего наследства родственников.
– А какие правила? – интересуюсь я.
– Бодрые старички бодры всегда, – с тоном Тайлера Дердена, оглашающего правила Клуба, начинает Миха. – Бодрые старички всегда готовы откликнуться на зов загрустившего друга. Бодрые старички молоды душой – от старта до финиша, – и никогда не ноют, что устали. Бодрые старички перекликаются и собираются на клубные встречи раз в году, чтобы проверить – не откинул ли кто копыта.
– Cool! – визжит девушка мишиного друга, имени которого мне все никак не вспомнить.
– Я тоже так считаю. Это будет epic, ребята, главный win эпохи, – подтверждает Миха.
– Главное – чтобы не epic fail, когда кто-нибудь скопытится раньше, чем его заказанная веселуха начнется, – замечаю я, но ко мне уже никто особо не прислушивается, и все почему-то смеются.
– Не переживай, – Миха вальяжно отпивает из своего стакана и, прищурившись, смотрит куда-то вдаль. – Рано умирают только рок-звезды и лузеры.
– Ага. И гитары я что-то тут ни у кого не вижу, – тычет пальцем в меня Колесов.
Шутка не прошла, понимает он, когда я кисло ухмыляюсь и, глядя ему в глаза, показательным залпом уничтожаю четверть стакана чистого виски.
– А я, – отзывается приятель Михи после минуты неловкого молчания, – веду Клуб любителей кататься пьяными. Сайт есть и группа «вконтакте».
– И как? Много народа? – с неподдельным интересом откликается Армен.
– Да, не меряно. Причем, «жигулистов», «логанщиков» и прочий биомусор мы фильтруем, только приличные люди на приличных машинах. И каждый присылает для вступления видеоотчет того, как он ехал куда-либо сам бухой в соплю. Особенно ценятся, конечно, уходы от «мусоров».
– Ну, а че? Не ездить же на такси или метро, – снова смеется эта малолетка, плечи которой зачем-то стискивает безымянный друг Михи.
– Вот еще, – тыкает пальцем в потолок Миха. – Бодрые старички не докапываются до малолеток, ждущих в метро своих парней духовными разговорами, чтоб получить по морде. Они скорее сами кого-нибудь отметелят.
– А до тебя часто домогались в метро? – со смехом выдает приятель Михи.
Не могу сдержаться и тоже смеюсь, как обкурившийся подросток.
– Браво! Бис! – Миха медленно хлопает в ладоши, скривившись. – За твою раннюю импотенцию, Кирюша.
Он залпом допивает содержимое стакана и громко опускает емкость из толстого стекла на стол.
–Э-хей, Мишутка, – находится девушка Кирилла, – вот оно что, наконец-то! – Мне его стояк еще пригодится.
– О да, пока я не стал миллиардером, и из меня нельзя просто сосать бабки, – довольно опрометчиво шутит Кирилл.
– Жлоб недорезанный, – девушка Кирилла осторожно хлопает ему по щеке и встает. – Я припудрить носик.
– Не забудь освежителя в кабинке брызнуть, – Миха разошелся не на шутку; кажется, он тоже готов встать и уйти, но скорее на танцпол.
Не оборачиваясь, девушка Кирилла отвечает Михе скромным жестом из одного пальца – но не большого, увы, – и про нее тут же все забывают, и разговор смещается в сторону дел и увлечений. Машины, курорты, экстремальный отдых за десятки тысяч долларов. С какого-то момента в этой жизни я начал жить явно скучнее этих ребят. И скучнее Михи. С другой стороны, я езжу примерно в те же места, отдыхаю примерно за те же счета – ну, пусть не те же, что у совсем разбалованных мажоров вроде Армена, но приличнее заполненных дорогими россиянами быдлокурортов Турции и Египта. Я не увлекаюсь современным искусством, как Колесов и его мымра, но и не могу счесть себя бездуховным и необразованным, потому что узнаю те имена, которые называет Колесов по ходу описания их с его девицей визита на какой-то европейский кинофестиваль. Я слишком глубоко увяз в середине. Все, что мне остается – крепче держаться за опоры со всех сторон и не надорваться, пытаясь прыгнуть выше. Полет недоступен. Но вполне можно успешно приходит к своим целям пешком. А что еще нужно лично мне?
Кто-то недавно сказал мне, что в моем возрасте надо уже строить семью, делать детей, прекратить рисковать напрасно. Скажите то же самое вот этим парням, формирующим клубы по увлечениям и занимающимся ребячеством за сотни тысяч в той или иной валюте. Молодые и успешные, успевшие прийти к пику карьеры до тридцати, ставшие топ-менеджерами и просто успешными сотрудниками крупных компаний – они плевать хотели на все эти принципы. Мы с ними стоим на планке сорокалетних увальней, которые, с их связями родом из девяностых и знакомыми везде подряд, в подметки нам не годятся. К сорока мы будем править миром, а не принимать пост коммерческого директора средней планки производителя куриных объедков. Мы – это и есть ваше, господа обыватели, будущее правительство, и мы не будем менять сложившийся порядок, потому что сами его построили. Мы готовы к откатам и закону джунглей в смертельной игре под присмотром ФАС и налоговой. Мы плевали на моральные принципы, кроме тех, что могут сплотить нас тогда, когда это необходимо. Мы выбрасываем на помойку жизни тех, кто не принесет нам нужных нам доходов. Ведь в этой очереди на отсос всегда будут новые и новые «молодые и талантливые» неудачники, которых мы будем выжимать до последней капли, брезгливо сплевывая в вялую шкурку урезанным выходным пособием и увольнением по статье, чтобы потом эту шкурку выбросить в гниющую яму нищеты. Нам плевать на вас и ваши взгляды, желания, духовность. Это наши привилегии. А вы – уж постарайтесь перевыполнять растущие планы. А то – инфляция, растущая безработица, да и очередной кризис с сокращением кадров вот-вот начнется, ага?
Удивительно долгий и слегка размытый коридор.
Барыга постоянно жует, и меня это слегка нервирует.
– Как, говоришь, его зовут? – тыкаю в бок Миху.
– Аслан. А тебе-то что?
– Просто хочу знать.
– Бесполезное знание.
Заходим в туалет клуба. Аслан первым делом прикрывает жвачкой скрытую камеру, едва заметную в щелке между стыками керамических или пластиковых – черт их знает, – блоков на стене.
– А охрана не взвоет? – ухмыляюсь.
– Не переживай, – таинственно улыбается барыга.
Эта долбанная неделя меня здорово измучила, и я, определенно, заслужил отдых. Но не тот отдых, который одобрила бы моя нынешняя пассия.
Две капсулы вылезают на ладонь Аслана, как только михин сверток купюр исчезает в его кармане. Половина каждой капсулы синяя, другая – прозрачная.
– И как это добро называется? – с саркастической усмешкой спрашиваю.
– На случай отравления? – приглушенно смеется Миха.
– На случай отравления пей активированный уголь, – самоуверенно шутит Аслан. – А это – «плант».
– О-па, – беру в руку «колесо» и внимательно изучаю гранулы внутри. – И что сие значит? Спиды? Синтетика?
– Молодежь еще называет «спейс-стафф», – подняв указательный палец вверх, добавляет Аслан.
– Но мы – старики, сечешь? – толкает меня в бок Миха, после чего залихватски закидывает капсулу в рот и запивает ее половиной стакана виски-колы.
– Поэтому и название поумнее, – вздыхает Аслан.
– Что значит? – не унимаюсь.
– В бильярде есть такое. Когда одним игровым шаром другой забивают.
– Так это синтетика? – смотрю прямо в глаза барыги; глаза, излучающие презрение и безразличие к покупателю.
Миха что-то хочет сказать, но передумывает. Видимо, он уже знает, что в «колесе».
Но я-то не знаю!
Аслан несколько напряженно расправляет плечи и продолжает смотреть мне в глаза.
– Я бы говна не посоветовал. Я же вижу, что передо мной не малолетний гопник, а солидный человек, – он показывает почему-то на Миху, а не на меня; намек? – Или считаешь, я не способен видеть разницу? Считаешь, мне насрать, кому толкать?
– Остынь, Аслан, – Миха кладет руку на плечо дилеру. – Погоди, – поворачивается ко мне. – Эдик, без обид – да или нет, вот и все. Не усложняй, я тебя прошу.
– Не надо меня как ребенка успокаивать, – я искренне возмущаюсь. – Погнали по одной, че уж там.
Швыряю капсулу в рот. Михин стакан в моей руке. Запиваю оставшейся половиной содержимого.
– Да, немного химии и много натуралки в одном флаконе. Двухэтапный кайф. Но описывать не буду. Слишком сложно. Вы сами поймете, – уже более дружелюбно добавляет Аслан. – Большей одной и не надо – вот это точно.
– Не типа «спайса», надеюсь? – смеется Миха, жестами давая понять дилеру, что шутит.
– Под «спайсом» малолетки ловят глюки, несут бред, впадают в панику, – расписывает Аслан, прикуривая светло-коричневую сигариллу.
– Бросаются с крыш, – добавляет Миха, переминающийся с ноги на ногу и то закладывающий руки в замок за голову, то хлопающий себя ими по бедрам.
– Это тоже, – Аслан небрежно тыкает пальцем в сторону Михи. – Они рвутся куда-то. Видят такое, что готовы из кожи вылезть. А еще мозги душит. Не хватает кислорода. Но хуже всего – распад и расход по крови. Тяжелые металлы и прочее говно.
– Синтетика, че скажешь, – понимающе киваю я.
– Приятного вечера, – Аслан швыряет только начатую сигарету в унитаз и выходит из туалета.
Мы с Михой какое-то время молча смотрим друг на друга.
Снаружи гудит протяжный бас.
Я закрываю глаза, и земля уплывает из-под ног, и я в страхе открываю глаза снова.
– К ребятам-то пойдем еще? – неуверенно интересуюсь я у Михи, когда мы выходим из туалета.
– А ты хочешь? Они тебе еще не остоебали? – неожиданно жестко спрашивает Миха.
– Ты хочешь, чтоб я сказал правду? Не уверен, что она тебе будет по душе.
– Она и мне не по душе. Но у нас с тобой одна правда, Эдик, – кричит почти мне в ухо Миха. – и правда эта в том, что мы – не люди этого мирка мажоров с понтами. Мы – работяги, которые поставили раком немало таких мажоров. Мы строим мир, на котором они жируют. Мы с ними друзья до тех пор, пока у нас тачки хоть немного дешевле.
– Ты уверен? – я смотрю прямо в глаза Михе; его зрачки расширены, а губы неестественно блестят в свете лазеров и световых пушек.
– Кирилл обо всех позаботится. Я сказал, что мы давно не виделись, и мне надо погудеть на пару с братаном, – Миха тяжело закидывает одну руку мне на плечо, а другой хлопает по щеке. – Эдик, пошли они все…
– …на хер! – громко продолжаю за Миху, в ответ тормошу его стильную прическу, и мы смеемся и уходим куда-то вглубь танцпола, стараясь особо не расходиться.
В какой-то момент я понимаю, что уже не иду сам, а плыву, ведомый фантомной силой. И сила эта утягивает меня черт знает, куда, и не уверен, что мне это нравится, но я поддаюсь, чтобы узнать, что будет дальше. Иногда меня тормозят какие-то рывки, словно в моей трансмиссии заканчивается сцепление, и обороты уже не идут на колеса, и я буксую и едва не сбиваю с ног какую-то девицу, и приношу извинения, но она смеется и почему-то целует меня в щечку и называет Лешей, и я не упускаю шанса ухватить ее за задницу, проскользнуть ладонью по нежной, вельветовой поверхности ее тонкого платья и ощутить напряженную линию ее трусиков-стринг, но получаю пощечину и отваливаю куда-то еще. У меня море дел, но я пока не знаю, с чего начать.
В моей голове загорается огонек, и уже спустя пару секунд он превращается в свечение, и я замираю и слушаю музыку, и музыка проникает в меня, а потом сливается с каждой молекулой моего тела, проникает во все уголки, и мне становится удивительно тепло, и во мне пульсирует растущее чувство кайфа, и оно набирает обороты в геометрической прогрессии, как волна из десятка оргазмов.
Я не знаю, сколько времени я так стою на месте, как вдруг меня накрывает плотное одеяло тьмы. Спокойствие – бесконечное и невыразимо глубокое, – насыщает меня всего – от макушки до пяток, – и я хочу присесть или прилечь или зависнуть в воздухе, и ноги явно не справляются с ношей моего тела, и в какой-то момент меня это начинает пугать, но тут…
Снова возвращается эйфория, снова пульсирующий рост кайфа, снова желание двигаться. Я снова иду, пытаясь разглядеть знакомые лица, но ничего не могу поделать с чувством, что я не знаю здесь никого, и мне хотелось бы…
Музыка становится жестче, медленнее, надменнее. Этот мотив что-то скрывает от меня – так мне кажется, пока я, борясь с чувством полнейшей опустошенности и отрешенности от мира, пробираюсь сквозь толпу – я не уверен, что не по второму или третьему кругу, – и натыкаюсь на барную стойку и прошу один бокал мартини со льдом, и кидаю на стойку какую-то купюру. Мне говорят, что этого мало, и я улыбаюсь – мне кажется, улыбаюсь, – и протягиваю другую бумажку. Глаза девицы за стойкой широко раскрыты, она улыбается краем рта и что-то говорит, и я понимаю, что дал опять не ту банкноту – мне сразу казалось, что это даже не деньги, а какая-то карточка или листовка. Третья попытка оказывается более успешной. Я выпиваю мартини, сгребаю какие-то бумажки, выданные барменшей, снова пытаюсь изобразить улыбку, и уже эта моя гримаса явно пугает девицу, но она ничего не говорит, а отворачивается к другому клиенту.