Из-за спины Кристины я сначала слышу громкий свист, а потом вижу свистуна. Широкоплечие парни среднего роста в удивительно похожих куртках и футболках с логотипами «армани» уверенно шагают в нашу сторону. Нужно ли говорить, что мне это сразу перестало нравиться?
– Ну че, подруга? Поедем? – подает голос один из парней – лысый, как бильярдный шар.
– Суки, – сквозь зубы цедит Кристина и пытается затянуться, крепко сжимая сигарету мгновенно задрожавшей рукой. – Как нашли?
– По «джипиэсу»! – гогочет второй здоровяк – судя по прическе, явно одолживший волосы у партнера.
– Ты какого хера Шутова отшила? – не поддерживая его игривый тон, начинает допрос лысый.
– Так надо было.
– Элитного клиента не обслужить! Депутата. Да ты за него должна землю жрать в благодарность, что у него на тебя встал! – безо всякой цензуры, характерной для общественных мест, орет лысый. – Он мне позвонил и сказал, что теперь будет работать с Демисом, потому что у его девок сиськи лучше, и они никогда не ломаются. Прикинь? Ты всех в шалмане подставила из-за своего сдвига!
– Твою мать, Сережа, на людях… – Кристина пытается сунуть в рот сигарету, но волосатый детина выхватывает горящий столбик у нее из рук и растаптывает его об мокрый асфальт.
Я чувствую, что ситуация накаляется и пытаюсь что-нибудь придумать, но в моем положении лучшее, что может быть – это просто отступить и дать ублюдкам сделать их дело.
– Я тебя своими руками бы удавил! – рычит лысый Сережа. – Поехали с нами.
– Он мне на грудь насрать хотел! Понял? – визжит Кристина на всю улицу так, что даже отморозкам, кажется, становится неудобно; дальше – переходит на шипение. – А в моем списке услуг этого нет.
– В твоем списке услуг, – передразнивает ее тон Сережа, – есть все, милочка. Ты знаешь, сколько это стоит?
– Э, братан, – прочистив горло и опершись поудобнее на гранит подземного перехода, вступаю я. – Ты не горячись так.
– А ты пасть-то прикрой, – прорезается голос у сережиного коллеги. – А то вторую культю носить будешь.
– Ты на нее не заработал еще, хлопчик, – мой собственный голос кажется мне львиным рыком, и в груди внезапно становится горячо. – И платить ты за нее будешь, в случае чего, Хазану.
– Да че ты гонишь, чмо, – дергается в мою сторону обиженный сережин друг, но сам Сережа останавливает его резким движением руки и перехватывает нить беседы.
– Ты хазановский что ли?
– Более чем. Работаю без куратора, напрямую. А телка эта, – небрежно киваю на Кристину, – мое сопровождение на сегодня. Хазан мне ее выделил на вечер. Или ты думаешь, мы тут в шахматы играть собираемся? Или я тут гуляю сам по себе? Хазан в курсе всего, если че.
Я сделал ставку на рулетке, и теперь из всех тридцати семи значений должно выпасть одно, в котором я, мягко говоря, не совсем уверен. Но оно таки выпадает.
– Вот ты урод, – ухмыляется Сережа. – А почему нам ничего не сказали? Нас старший сюда послал.
– А ты кто такой, чтоб перед тобой отчитывались? – вставляет свои пять копеек Кристина.
– Глотку завали, – шмыгает носом, сплевывает, едва не попадая в ногу Кристины, а затем поворачивается ко мне Сережа. – Да ты гонишь!
– Давай проверим, – достаю из кармана мобильник и тычу в кнопки, чтобы найти и вывести на экран номер Хазана, а затем протягиваю телефон Сереже. – На, поговори.
Оба быка начинают мяться, и я чувствую, что карта пошла.
– Ну, давай, че ты? Перетрем сразу, чтоб потом проблем не было. Ну, отвлечем Хазана, че такого?
– У меня у самого номер есть, – бормочет Сережа, почесывая шею. – Хазану привет. Из уважения к нему ни тебя, ни ее сейчас не тронем. Но если ты нас развел – я тебе лично и ноги, и руки поотрезаю. Усек?
– Только «за», – усмехаюсь, убираю телефон и неторопливо прикуриваю из своей пачки «ротманс».
– И не думай, что тебя будет трудно найти, чепушило, – добавляет приятель Сережи, шумно сплевывает на асфальт – видимо, для усиления значения своих слов, – и удаляется вместе с компаньоном.
Кристина ошарашено смотрит сначала на уходящих куда-то в усиливающийся дождь «решал», потом на меня.
– Сигарету? – невозмутимо предлагая я, поминая сорванную сережиным приятелем сессию курения Кристины.
– Ну, ты и выкинул, – она качает головой и жестом отказывается от протянутой пачки. – Я тут недавно столкнулась с тем, как эти ребята отработали парня из «Альтернативы». Вообще, это новые шестерки Хазана, насколько я знаю. Буквально месяц, как начали работать, а все туда же.
– Он давно обновляет команду, – киваю я, понимая, что все части головоломки встали на свои места, и у нас с Кристиной действительно общий хозяин, как я и предполагал.
В какой-то момент, когда я об этом только догадывался, мне даже начинало казаться, что наша с ней встреча неслучайна, и Хазан пытается подстроить что-то, что поставит меня еще на большие проблемы, но, взвесив свое нынешнее положение, я не смог представить того косяка, который его мог бы ухудшить.
– Пойдем, погреемся, – вздыхает Кристина и застегивает куртку.
– Куда?
– Ко мне, куда же еще?
Квартира Кристины – это типовой ремонт, поделенный на три. Может, даже половина одной его трети. Глядя на старую мебель, зацарапанные обои и потертую донельзя сантехнику, я понимаю, почему Кристина не работает индивидуалкой с апартаментами, а постоянно ездит по клиентам, которых ей обеспечивают хитрые рекламные механизмы Хазана. Впрочем, жадный до интима клиент и такую обстановку может счесть приличной. По крайней мере, в ванной у Кристины, куда я захожу, чтобы умыться, стены не покрыты полопавшейся краской, а выложены потертым, но уже не советским кафелем. Меня подмывает спросить, как она заполучила эту квартиру в пользование, но этот вопрос не будет иметь смысла.
Кристина предлагает мне чай, и отказаться я считаю непростительной ошибкой, хотя и не отказался бы от чего покрепче. Поставив чайник, она уходит в туалет, но сразу выскакивает из него с громкой матерной руганью, обозначающей, что унитаз опять забился, и что все сантехники поголовно пидорасы. Я предпочитаю не высказываться на этот счет, потому что не умею чинить сантехнику.
– Короче, по-маленькому – пробуй, если что, в раковину. Или в ванну, – машет рукой Кристина и сама закрывается в ванной.
Необязательность церемоний пробуждает во мне ощущение, будто я знаю эту бодрую девицу уже не один год. Сделав все свои дела и смыв их душем, Кристина возвращается и берет настойчиво звонящий мобильник.
– Да…Хорошо…Что?.. Ну, да, конечно. Да-да… – он озлобленно швыряет телефон в раковину на кухне, вызывая мое недоумение. – В общем, все очень плохо. Я забыла об одной встрече, так что придется нам… – она деловито прижимает пальчик к выпяченным губам.
– Я могу просто отвалить, – пожимаю плечами и киваю на дверь из квартиры, поскольку не прошел дальше прихожей и ванной.
– Не успеешь. Он уже поднимается, – вздыхает Кристина. – Короче, терять этот шанс мне нельзя – откажусь – сильно пожалею. Он скорострел, времени это много не займет, так что выбора у тебя немного. Залезай в шкаф.
– Может, на кухню? – скромно предлагаю вариант, который мне нравится немного больше.
– Кухня может понадобиться, а если он туда зайдет… – Кристина коротко вздыхает. – Ну, ты понимаешь.
Я пожимаю плечами, ковыляю мокрыми костылями и едва вытертой ногой комнату и залезаю в массивный и уже заботливо открытый хозяйкой шкаф, хотя меня так и подмывает съязвить, что на фоне далеко не люксовой обстановки в квартире Кристины я могу просто потеряться. Удобно устроившись вместе с моими модными костылями между короткими пальто и грудой чулков и женских трусов, я показываю Кристине большой палец, и она закрывает шкаф, проверяя парой тычков, не откроется ли тот сам по себе в самый неожиданный момент. Вспоминается гора бородатых анекдотов про любовника в шкафу, но ситуация и профессия условной жены как-то не очень вписываются в общую канву.
Клиент действительно оказывается скорострелом, но тяжелым на подъем. Около пятнадцати-двадцати минут занимает его разогрев, и я слышу только глухие вздохи и причмоквания Кристины, явно предназначенные подбодрить с трудом просыпающегося зверя. Вуайеристские склонности выдают во мне себя, когда я решаюсь взглянуть на происходящее через щель между покосившимися дверями шкафа. Кристина, поясница которой украшена татуировкой с черными узорами и розами, скачет на толстом мужике, лица которого мне не разглядеть. Самое удивительное в происходящем то, что уже эта картина, в отличие от мыслей об ее абстрактной работе, почему-то не вызывает у меня той глубинной подростковой ревности.
Мужик кончает через несколько минут с таким ревом, будто он голыми руками убил мамонта. Не уверен, что после моего периода воздержания я сам продержался бы дольше, но уверен, что этот мужик если уж не сильно чаще моего занимается сексом, то дрочит наверняка регулярно.
Кристина некоторое время убеждает мужика, что ей было так классно, как еще ни разу ни с кем не было, и я хочу выскочить из шкафа и выдать что-то в духе «А ей есть, с чем сравнить, поверь!», но особой нужды в этом нет – экономный мужичок старается уложиться в час, а у Кристины нет задачи потянуть время, чтоб развести его на деньги. Впрочем, не будь меня в шкафу, она бы наверняка этим занялась. Через свою потайную щель я вижу, как мужик отстегивает Кристине несколько крупных купюр, и сумма за столь скромные слуги мне кажется несоизмеримо больше средней принятой. Если это стоимость часа, то неудивительно, что мужик экономит.
– Пойдем? – спрашивает клиента Кристина.
– Конечно.
Я совершенно не понимаю, куда и зачем они уходят, но позже слышу шелест льющейся тонкой струйкой жидкости и странное бульканье – как мне кажется, со стороны ванной. Странно то, что клиент сначала рассчитался с Кристиной, а уже потом пошел продолжать пользоваться услугами. Видимо, тот эксклюзив, который она предоставляет ему там, требует предоплаты. Минут через пятнадцать мужик собирается и уходит, и Кристина торопливо открывает дверцы шкафа и помогает мне вылезти.
– Живой?
– В общих чертах, – сдержанно улыбаюсь и пытаюсь дотянуться до костыля.
– Забей, – машет рукой Кристина и перехватывает меня так, чтоб я мог на нее опереться правой рукой. – Пойдем, присядешь.
Она заботливо доводит меня до повидавшего виды кожаного кресла и усаживает в него, а затем выдвигает снизу поддержку для ног – или, в моем случае, для одной ноги.
– Что за дядька такой? – интересуюсь я, хотя данный вопрос звучит сейчас совсем неэтично.
– Да, придурок один, – усмехается Кристина, торопливо поправляя мятую кровать. – Я еле выдавила из себя, чем в него пописать – аж живот болит. Чуть не попала на хорошую сумму.
Мне становится несколько спокойнее, когда я понимаю, что рот Кристины, по крайней мере, не орошал «золотой дождь». Какое это имеет сейчас отношение ко мне – трудно сказать, но все же, мне так спокойнее.
– Так, мы остановились на чае.
– После моего приступа клаустрофобии, придется тебе сделать его с лимоном, – с улыбкой заявляю я, пытаясь включить максимум тех обаяния и интеллектуальности, что еще во мне остались.
Надо ли говорить, что выходит неловко, и сейчас Кристина звонко, женственно смеется не столько над тупой шаблонной шуткой, сколько над моей попыткой ее передать? Но даже несмотря на это и несмотря на сцену между дверцами шкафа, она мне чертовски нравится. Возможно, с пережитым за последний год я совершенно внезапно дорос до мысли, что женщина может влюблять в себя, как бы она ни бесила и чем бы ни занималась? Или просто моя планка терпимости опустилась ниже плинтуса, и я путаю проституток с обычными, чистенькими и холеными женщинами, у которых все то же самое, но по другому, приличествующему регламенту? Ответьте сами, если вам это нужно. Я же просто беру из рук Кристины кружку с черным чаем и аккуратно отпиваю глоток и замечаю, что чай действительно с лимоном, а сама Кристина садится справа от меня, на кожаный диван.
Мне вспоминается, как Кристина говорила про какую-то «Альтернативу», и я спрашиваю ее об этом. Она вспоминает, что к ней как-то недавно подошли четверо молодых увальней – самый активный из них был широколицым, коротко стриженным, и еще у него был кореш со странными залысинами по бокам. Описание, четко совпадающее с внешним видом участников той самой команды спасения, что отбирали меня у Гаджи. А накостыляли Сережа и его приятель, судя по всему, жирному пареньку или тому, кого он теперь заменяет. Я рассказываю об это Кристине, и она поддерживает мое мнение насчет того, что ребятам по жизни делать нечего.
– Мне кажется, они специально берут с собой жирного парня, чтобы скидывать его, как балласт, когда им могут в очередной раз накидать.
– Точно, – хихикает Кристина и отпивает свой чай.
– А я бы не подошел. То есть, я медленный, и я отстану сразу, но слишком тощий, и на всех меня не хватит.
Кристина смеется, запрокинув голову.
– Ты такой смешной, Костя!
– Да не, я унылый. Теперь, – развожу руками.
– Нет, ты классный, – Кристина привстает и кладет руку мне на грудь, поглаживая другой рукой мою целую и слегка дрожащую левую ногу. – Потому что, несмотря на все, с чем тебе не повезло, ты остался мужиком. А не как эти уроды. Ты сильнее их.
Она придвигается еще ближе, вроде как случайно прижимаясь ко мне своей довольно пышной для ее фигуры грудью, и целует меня в шею, от чего по всему моему телу расходится бешеная, неконтролируемая дрожь. Мне казалось, что вся та боль, что я испытал, должна была сделать меня бесчувственным бревном, которому плевать на все нежности, но первая же проверка показывает, что ничего такого и не собиралось происходить. Я отставляю чай на столик рядом, немного проливая по дороге на пол. Кажется, сейчас я получу нечто получше чая с лимоном.
Интуиция меня не обманывает, и Кристина принимается стаскивать с меня штаны, несмотря на мои смущенные и полные сомнения реплики. Она молча улыбается и, проведя ладонью по моему мгновенно напрягшемуся животу, стаскивает с меня все остальное тряпье и без особых прелюдий облизывает, а потом и берет в рот мое хозяйство. Сначала мне кажется, что процесс близок к провалу, и я ни черта не чувствую. Тем не менее, когда Кристина принимается гладить мои яйца своими пальчиками – а надо сказать, женские руки мой член не трогали вот уже много месяцев, а по ощущениям – и все пять лет, – все начинает идти, как по маслу. В какой-то момент, уже на подходе, я сжимаю подлокотники кресла так, что, кажется, могу разорвать кожу на них их голыми руками. Кристина доводит меня до оргазма практически без помощи рук, дожидается, пока я перестану стонать и дергаться, глотает все, что из меня вышло, и только тогда выпускает мой болт изо рта.
– Отдохни, у тебя был тяжелый день, – хихикает она и уходит – кажется, в ванную.
Мое сознание спутано, и огромная, океаническая волна сонливости накрывает меня с головой. Я давно не испытывал такого наслаждения, и сейчас мне трудно понять, не сон ли все это. Со стороны может показаться, что ничего особенного не произошло – просто одна женщина сделала одному мужчине приятно. Но я на седьмом небе, вот что я вам скажу. И я засыпаю, выпив немного чая, потому что во рту пересохло.
Не знаю, сколько я проспал. Может – час, может – пять минут. Спросонья я не сразу понимаю, что именно происходит – тем более, что темп событий можно назвать ошеломительным даже для человека в сознании. После того, как из прихожей раздается громкий, грубый удар, который меня и будит, в комнату вламываются двое. Лысый и волосатый. Уже в этот момент я понимаю, что что-то пошло не так. Без лишней болтовни один из громил хватает Кристину, сидящую в одних трусиках на кровати с расческой в руках, за волосы и с приличной силой ударяет ее головой об стену, от чего она сразу отключается.
Второй гость – как раз лысый Сережа, – смотрит на меня с омерзением и злобой, и на мою попытку дернуться к стоящим у кровати костылям, чтобы хоть как-то защититься, командует волосатому.
– Потащили его в очко.
В каком это смысле?
Я ума не приложу, что можно предпринять в этой ситуации, и когда меня выдергивают из кресла, не обращая внимания на свалившиеся с меня расстегнутые штаны, я могу только орать и беспомощно смотреть на лежащую в бессознательности на кровати Кристину, словно надеясь, что она мне сможет чем-то помочь.
– Ну, ты попал, – говорит зачем-то волосатый приятель Сережи, хотя мне это и так вполне понятно.
Когда дверь в туалет открывают, все тайное становится явным. Сережа ухмыляется, глядя сначала на унитаз, а потом на меня. Неужели тот факт, что сортир забился и полон дерьма, их не остановит?
Видимо, нет.
В следующий момент после того, как меня роняют на колено и культю, холодное, мерзкое дерьмо обволакивает мир вокруг меня.
А было бы лучше, если бы оно было свежее и теплое? Долейте кипяточку! Брр-брр…
Раньше ведь я даже не задумываля о том, можно ли выжить после того, как окунешься в настоящее говно. И вот теперь ответ пришел сам собой. Какой-никакой экспириенс!
– Давай еще раз, – выждав несколько секунд и дав мне отдышаться, дает команду Сережа.
Один мой знакомый работал в продажах сантехники. Он бы, мне кажется, одобрил этот самарский унитаз с кнопочным смывом. Но тут, скорее всего, не старт-стоп. Обычный совдеповский унитаз. И в нем меня топят. Это печально. Обезьянья рука волосатого бандюка поршнем толкает меня вглубь бездонного моря канализации. На третий подход становится немного легче, и даже запаха дерьма уже не чувствуешь. Но при попытке четвертого погружения почему-то меня рвет в тот же унитаз, куда я направляюсь, и на этом эксперимент прекращается.
Меня швыряют туловищем в ванную и включают воду. Видимо, чтоб не возиться с воняющим говном и напрочь деморализованным калекой. Минимизировать профессиональные риски. Я спокоен и невозмутим, потому что знаю, что ничего поделать не смогу. Ни оружия, ни подмоги у меня нет. И никого близкого в радиусе многих километров, за исключением спящей Кристины, да и та близка мне разве что физиологически.
Парни накостыляли мне руками, немного попинали ногами и обчистили карманы, в которых было немного собранных за месяц денег. Надеюсь, о том, что они у меня были – а, значит, и о том, что я их откладывал – никто не узнает. Особенно Хазан. Странная штука, но Хазан оказывается этаким связующим звеном, и мне уже кажется, что вся моя жизнь и все мои контакты, со временем, станут завязаны только на нем.
– Кто твой хозяин, сучонок? – пнув меня еще разок под дых, интересуется Сережа. – Точно Хазан?
– Хазан, – машинально выдаю я, рефлекторно выплевывая на пол смесь из крови и случайно протекшего через нос дерьма и стараясь сделать что-нибудь, чтоб потерять сознание, но не понимая, что вообще для этого нужно.
– Прикольно, – с дегенеративным акцентом протягивает топивший меня кореш Сережи, и меня уводят из квартиры.
«И ты, сука, поедешь с нами. Ссаная шлюха» – слышу я позади, и что-то во мне содрогается, вынуждает напрячь руки, напоминает мне о том, что мне отрезали ногу, но не яйца, и ведь именно Кристина мне об этом напомнила. Ее тащут вслед за мной, едва приведя в чувство. Я хотел бы помочь ей, и я снова напрягаю руки, вроде как сопротивляясь сережиному братану.
– Че такое? – рычит он на меня.
Мои нервные содрогания, видимо, обратили на себя его внимание и он, судя по замаху свободной руки, уже изготовился к удару мне прямо в «солнышко».
– Костыли, – понурив голову, бормочу я. – Там мои костыли.
– И че?
Поднимаю взгляд и смотрю прямо в глаза агрессивного гопника.
– Это собственность Хазана.
После того, как Сережа по телефону описывает меня, мы выдвигаемся в путь и приезжаем к дому, где находится корпоративная квартира. Я невольно вспоминаю про соседнюю квартиру и ванну с кислотой, и меня передергивает – то ли от этого, то ли от вновь проступившего запаха дерьма из складок одежды и волос.
Меня и Кристину приводят в комнату, где в кресле сидит Хазан, а рядом с ним стоят двое незнакомых мне парней-казахов в черных куртках. Хазан жестом призывает подвести к нему Кристину.
– Снова здорово, – улыбается он, когда Кристину легким тычком в плечо ставят на колени перед ним – этаким доном Корлеоне местного разлива.
Кристина что-то бубнит, но не поднимает взгляд на него.
– Что за люди? – вздыхает Хазан, доставая из пачки сигарету и прикуривая.
Затем он командует «Держите», дожидается, когда руки Кристины перехватят двое казахов и прижигает уже раскуренную сигарету к шее Кристины, что вызывает ее безудержный вопль, над которым все, кроме меня и Хазана, только смеются. Хазан жестом дает приказ отпустить Кристину и снова затягивается, пока та плачет, не вставая с коленей и все также опустив голову лицом к полу.
– И что это у нас тут? Что за пятнышко на шее? – будто ничего и не произошло, интересуется Хазан.
– Поцарапалась, – сквозь зубы бормочет Кристина, прерывая всхлипы.
– Ни хера, – усмехается Хазан. – Больше похоже на герпес. Опять подрабатывала на дому? В своей манере, наверное.
– Я…
– Сколько раз сказано было – херней вне бардака не заниматься? Жадная ты, Кристи. Хотя, и милосердная иной раз, – Хазан смотрит на меня и качает головой. – Ладно, разберемся. Уведите эту срань наверх. И Нинель позвоните.
Он лениво скидывает только прикуренную сигарету в пепельницу и снова обращает свой взор ко мне.
– Ты, кстати, поаккуратнее с ней. У нее положительный анализ, по некоторым данным. Бегает каждый месяц в «Автобус помощи», а потом в больничку, но толку никакого. Постоянно что-то вылезает. Вот, герпес, например. Скоро ее спишем.
– Ага. Ясно.
Что значит «спишем», мне объяснять не нужно. Но неужели Хазан всерьез полагает, что меня нынче может пугать положительный анализ на ВИЧ?
– Да уж, кореш, – качает головой с наигранным сожалением. – Ни за что пострадал ты в этот раз. Всего-то человек потрахаться захотел – и тут такое маски-шоу. В общем, твоей вины тут нет. Своих придурков я накажу. Отдыхай сегодня. И помыться не забудь. Или не хочешь смывать запах женщины?
Гогот со всех сторон оглушает меня, и я, потупив взгляд в пол, волочусь в санузел, чтобы умыться холодной водой, изо всех сил сжимая зубы, чтобы не заорать.
Весна с ароматом хлорки
Все-таки, каждое место обладает своей магической силой. Иначе объяснить свою вторую встречу с Зефировым поздней весной я просто не могу.
Ровно на том же месте, выезжая на очередную смену, я наблюдая странную картину. Несколько человек стоят в недоумении около проезжей части. Машины перестраиваются в левый ряд, объезжая валяющуюся на асфальте инвалидную коляску. И в дополнение ко всему этому – в правом ряду, рядом с тротуаром лежит окровавленное тело с неестественно поднимающейся и опускающейся грудью. Превозмогая здравый смысл и необходимость торопиться, я быстро перебираю костылями в сторону тела. Конечно, это он.
Я осторожно сажусь рядом и хлопаю Зефирова по щеке. Кто-то из зевак кричит, чтобы меня убрали, но прикоснуться ко мне никто не осмеливается. Кто-то говорит, что вызвал скорую. Грудь Зефирова разломана, из кровавого месива в районе легких торчат обломки ребер, и голова его тоже полита кровью из огромной раны в черепе.
– А… – с трудом поворачивая глаза, протягивает Зефиров. – Кость… Котсь…
– Я это, я. Ты как так умудрился-то? Ты ж даже когда замерз, выжил, Мишаня.
– Я давно… Надо было… – он выкашливает сгусток крови прямо на себя, обратно в кровавую пойму на месте ребер. – Я… Тут дочь… В новостройке… Она живет…
– Ты к ней шел? К дочери?
– Я нашел… – кажется, он плачет, и его неуверенный, умирающий голос начинает еще и дрожать. – Я искал. Я правда искал, Кость…
– Верю, Миша, верю.
Кто-то сзади говорит, что видел номера того джипа «эскалейда», который сбил Зефирова и уехал. Говорит, что его найдут. Глядя сейчас на безногий огрызок человека, залитый кровью, я не совсем понимаю, зачем вообще кого-то искать.
– Я хотел… Просто, чтоб она знала, что я искал… Я все равно бы сдох. Я умирал.
– От чего?
Он замолкает, и мне кажется, что все уже кончилось.
– Ее… Наташа. Ты знаешь? Ты найди, если…
– Я постараюсь. Я передам, что ты ее искал.
– Я искал…
– Что с женой? Что с Лизой? Может, ей нужна помощь?
– Лиза… Нет…
– То есть?
– Я хотел сказать. Я хотел…
– Что. С. Лизой? – требовательно спрашиваю я, понимая, что он вот-вот откинет копыта, а я так и не узнаю ничего.
– Она все. Я хотел сказать. Наташе. Мамы нет. Я сам…
Он замолкает. Через несколько минут прилетает «скорая», но ее врачи диагностируют только смерть. Я стою в сторонке, и на меня оглядываются люди, которые наблюдали эту сцену. Я хотел бы пообещать себе, что найду дочь Зефирова, но не стану. Какое ей до этого дело? Некоторые люди просто умирают, без всяких последствий. Разве что принося облегчение окружающим. Я стою и смотрю, как тело Зефирова уносят в карету скорой помощи. Я. Унылый бездомный пьянчуга и инвалид, почему-то болтавший с умирающим безногим калекой-пропоицей. И больше ничего.
Видимо, в контроле сборов что-то пошло не так. Иначе я объяснить такой шаг Хазана не могу.
Вечером очередного дня дверь в квартиру распахивается, и один из тех самых казахов в вечной черной пацанской куртке вносит крупный рулон плотного полиэтилена. Расстелив его по полу, он получает лист два на два метра.
Затем все тот же казах и его товарищ затаскивают в комнату и швыряют на полиэтилен бессознательное тело со связанными руками, одной вяло болтающейся ногой, замотанной головой и дополнительно заклеенным ртом. После ряда манипуляций, тело приходит в себя и начинает мычать, и тогда же в комнату заходит Алена. Почему-то с ножовкой в руке.
– Вот этот гражданин решил, что он самый умный, – без прелюдий объясняет Алена. – И что он может почти все бабки переводить куда-то себе, а нам с вами не приносить ни шиша. Чтоб вы не сомневались, что у нас с вами все будет нормально, мы решим этот вопрос быстро.
Дальнейшая картина заставляет содрогнуться даже самых стойких и повидавших дерьма калек. Мычащему телу Алена своими собственными руками отрезает пилой руки сначала оставшуюся ногу, а затем одну руку. Море крови растекается по полиэтилену, и сравнительно небольшой лист не справляется, и кровь течет дальше на пол, но мне кажется, что так и было задумано. В момент отрезания руки, тело уже снова находится без сознания.
– Вопросы есть? – громко спрашивает Алена, швыряя пилу в лужу крови. – Тогда ликбез закончен. Спите спокойно, дорогие товарищи.
Тело и обрубки уносят, а полиэтилен и кровь убирают позже. По всей квартире – тишина. Слышно только редкий шепот.
– Это ладно. Хотя бы за дело, – бормочет на уровне этого шепота Володя – инвалид-колясочник без ног и одной руки. – Вот вчера паренька прессанули крепко. Решил пожаловаться ментам на то, что я постоянно торчу в переходе, заставил их прийти, разбираться. Они же не скажут, что их смены уже на месяц вперед проплачены. Начали темнить, отбалтываться.
– И что?
– Ну, там поток пошел, на переход. И паренька Славка Бурый перехватил, вроде как случайно. В общем, увезли его.
– Дюлей давать?
– Славка сказал, парень несговорчивый попался. Они его хотели просто на пустыре бросить. А он орал, что ментов на них натравит, и что у него знакомый в прокуратуре.
Я хочу попросить продолжения, но в горле застрял комок, и неприятное, пугающее предчувствие душит меня, заставляя задержать дыхание.
– Короче, размолотили ему башку, распилили по-быстрому и закопали там же. Довоевался.
– Может, прогон? – предполагаю я.
Мой собсеседник только качает головой и молча ложится спать.
Мне кажется, что эта история выглядит обычной устрашающей уткой – одной из тех, благодаря которым здесь все еще сидят те, кто мог бы сбежать. А вот произошедшая только что сцена – это идеальный пример для демонстрации того, какие штрафы грозят тому, кто решит кинуть контору. Заодно это помогает мне понять, что из себя представляет Алена. И Гаджи кажется, на ее фоне, просто воспитательницей детского сада. Я не знаю, что именно сделало ее такой, но из женщины и даже из человека она уже переросла в нечто иное. Нечто ужасное.
На Новочеркасской, откуда я начну сегодня смену, как назло, вместе с пресловутой Аленой, играющей привычную ей роль родственника-сопроводителя калеки, на полу сидит парень с дистрофично, неестественно тонкими ногами и слишком белой кожей, хотя и кавказскими чертами лица. Табличка рядом с ним гласит «Помогите на лечение», и рядом стоит коробка с иконой, но парень не торопится работать и голосить, а просто сидит с закрытыми глазами.
– Вот скотина, спит на рабочем месте, – ухмыляется Алена, оглядывается по сторонам и быстро отвешивает солидного пинка калеке.
Разумеется, это его будит, и он, едва открыв глаза, начинает стонать и плакаться, и Алена шипит ему «Еще раз увижу – спишу на свалку. Поедешь за Вадиком в Осиновую Рощу», и мы идем дальше.
День выдается крайне напряженным, но никаких претензии ко мне нет, а потому никаких комментариев со стороны Алены вечером я не получаю. После аварии, первоначальной боязни побираться, избиений и окунания в дерьмо, Алена становится для меня неким олицетворением нового страха, превозмогающего все прочие.
Мне дают шанс на прогулку под присмотром Гаджи. Ему нужно в мой бывший район проживания, и сегодня Хазан оказывается в подходящем настроении, чтоб отпустить меня по моей давней просьбе.
Я добираюсь до Ульянки и выхожу за одну остановку до нужной мне. Странная, идиотская ностальгия ведет меня в места, где я жил, чтобы вспомнить то счастливое время, когда у меня было на одну ногу больше и не было пожизненной привязки к фирме Хазана.
И вот, я около своего дома. В мусорном баке, до которого я изредка доходил с пакетом уже полусгнившего мусора, копается наполовину утонувший в мусорных пакетах бомж. Когда я прохожу мимо, сзади слышится топот ног, и я оборачиваюсь и вижу, что двое других бездомных – плотно одетых в лохмотья и с лицами, больше похожими на перемороженные картофелины, – нападают на ковырявшегося в пухто коллегу со словами «Ты опять что ли сюда пришел?»
У них своя жизнь, свой социум и свои традиции. Раньше я не рассматривал бомжей, как людей, вообще. Мне они казались какими-то инопланетными монстрами, гуманоидами с частично развитым речевым аппаратом. Теперь же я могу на полном серьезе сравнить себя и этих ребят. Лучше ли мне сейчас в системе поборов с населения, чем этим бомжам? Они мерзнут зимой, а у меня есть свой угол. Но они могут уйти куда угодно, сменить район, даже поменять жизнь, перекантовавшись в ночлежке, хотя никому из них эта реабилитация на хрен не нужна. Я уверен, что каждый из них оказался в этом положении не благодаря судьбе-злодейке, а из тех же примерно побуждений, что и я, когда-то сидевший на скамье в Сосновке и слушающий байки Хазана. Вот только Хазана в жизни этих бомжей нет. И Алены. И вообще всего того принуждения, которое испытываю я сейчас. Птицам я уже проиграл спор в части свободы. Значит, два-один в пользу птиц и бомжей?