После выворачивающего внутренности поворота направо, я снова с надеждой посматриваю в задние зеркала, но ничего не меняется. Судя по мордам «собачек», они сильно мной недовольны и представляют собой вполне реальную угрозу. Делая повороты, я пытаюсь сохранить ориентацию по сторонам света, чтобы хотя бы вырваться на кольцевую, но пока не понимаю, как именно это сделать. Предпортовый, Пулковское, Дунайский – в моем заполненным паникой сознании все эти названия, хоть убейся, не собираются в единую карту местности. Но когда я оказываюсь на Дунайском, все становится немного понятнее. Перескочив через виадук, я в последний раз отвлекаюсь на вид сзади, но «собачки» только меняют свое построение – ни одна из них не устала от бега, и это намекает на то, что порвать меня они будут готовы с превеликим удовольствием.
Хоть бы это были глюки!
Ну да, после сцены с убитой «собачкой» женщиной остается только наивно полагаться на этот вариант. А тем временем, «собачки» ускоряются, а меня не пропускают вперед стоящие на светофоре недоумки, и выходов не так уж много. Я скрепя сердце направляю машину на тротуар, в зону, где бордюр ниже обычного уровня, вылетаю в сторону автобусной остановки, каким-то чудом выруливаю мимо металлической конструкции и парализованных страхом пешеходов и вылетаю уже с обычной высоты бордюра обратно на дорогу. Такого грохота от днища своей машины я не слышал никогда. Утопив педаль газа глубже, чем мне это казалось возможным, я прорываюсь до какого-то перекрестка, резко ухожу влево, а на следующем повороте – направо, и вот теперь – самое время взять и…
Падают обороты. Двигатель глохнет. Машина перестает откликаться на нажатия педали газа и понемногу останавливается.
Ага. Ну, да, так и должно быть, конечно.
Мне же еще год назад механик на станции «официалов» сказал, что у меня подтекает какой-то сальник, и надо поставить машину на гарантийку, но времени и желания все не было. Или я менял его? Или движок стуканул? Или оборвало ремень ГРМ? Но это вряд ли, его я менял по счетчику, на ТО. Не знаю, что уж там. Но знаю, что сзади – толпа разъяренных кровожадных тварей.
Качество за бешеные бабки, мать его! Превосходство высоких технологий, чтоб их! На «сотке-сигаре» за триста штук рублей прокатался бы столько же. Возможно, даже дольше.
Ан нет. Тут ты, Эдик, не прав.
У меня банально кончился бензин. Лампочку на приборной панели и звуковой сигнал я успешно игнорировал который день, потому что не было времени или желания заехать на заправку. Вот тебе и уровень самоорганизации. Вот тебе и личная дисциплина. Сейчас из-за крошечной ошибки я могу потерять все. А так оно обычно и бывает. Тот самый закон подлости, на который обычно ссылаются неудачники, в силе для всех.
Я выскакиваю из припаркованной на последнем издыхании у тротуара машины, на бегу уже нажимаю на кнопку закрытия дверей и ухожу в ближайшие дворы. К счастью, мой маневр заставил «собачек» немного отстать, но они наверняка меня догонят, поэтому мне нужен хоть какой-то транспорт, а угонять машины я не умею.
Пробежав вдоль панельного дома, я выбегаю из дворов и обнаруживаю через дорогу автобусное кольцо. Конечная остановка транспорта. Ну да, прекрасный вариант. Но автобус меня не повезет с ветерком. Только если я сам буду его вести. А что – вид у меня приличный, вряд ли кто заподозрит в угоне. Водители стоят, болтают и попивают кофе между двумя правыми автобусами, и ключи они с собой наверняка не забирают. Жить захочешь – и не так раскорячишься. Перебежав дорогу в неположенном месте, я замечаю метрах в ста на проезжей части отряд «собачек», и это укрепляет мою уверенность. Подбежав к крайнему левому автобусу с номером на табличке «192», я открываю дверь и обнаруживаю ключи в замке зажигания, а также «коробку-автомат» – почти как у меня в «ауди», только на кнопках. Дважды приглашать меня не обязательно, и под крики подбегающего к автобусу водителя я отъезжаю от конечной, выжимая максимум из уставшего от рабского труда автобуса. Наверное, пассажиры на остановке напротив готовятся сесть на этот автобус, радуясь, что он тронулся так резво, но в этот раз придется им поехать на другом.
Выехав на какой-то широкий проспект, я ухожу вправо и даю газа по полной. Конечно, это далеко на «ауди», но без нагрузки неплохо тянет. «Собачки» тут как тут – их морды и невероятно подвижные ноги уже видны вовсю в высоких зеркалах заднего вида. Но, судя по всему, этот автобус не заправляли довольно давно – стрелка, больше прочих похожая на отображающую наличие бензина, лежит ближе к левому краю шкалы. Значит, шансов у меня немного. Судя по указателям, я мчусь в сторону желанной кольцевой, и уже проскочив очередной виадук, я вижу знак съезда, но тут же осознаю, что подъем на КАД будет слишком тяжелым испытанием для устало откликающегося на нажатия педали газа автобуса и бросаю эту мысль. Зато мне на ум приходит другая. Разогнав мою новую тачку до мыслимого предела, я буквально взлетаю на виадук Московского шоссе и на пике подъема немного даю по тормозам. Бегущие без оглядки собачки, как я и предполагал, не успевают затормозить и проскакивают вперед, после чего останавливаются и разворачиваются, рассчитывая успеть заскочить на автобус. Тем временем, я даю газа снова – уже на спуск, – пытаюсь быстро вспомнить хоть какую-нибудь молитву и на полном ходу врезаюсь в четырех сгрудившихся «собачек» сразу. Мысль о том, что псины не совсем материальны и могут оказаться внутри автобуса при столкновении, обжигает меня уже после того, как столкновение происходит. Но я продолжаю свой бросок вперед, а в зеркале заднего вида обнаруживаю только четыре крупных люминесцирующих пятна над поверхностью дороги, а также еще двух «собачек», почему-то прекративших преследование.
Так и не собрался починить кофеварку. А еще на машину грешишь.
К чему это я?
Ах да. Теперь мне, возможно, придется сваливать еще и от ментов, которые наверняка будут оповещены о том, что экстремально напряженный «белочник» угнал рейсовый автобус из людного места. Чтобы избежать этих проблем, я притормаживаю и загоняю автобус в какую-то промзону неподалеку от строительного гипермаркета и выхожу, направляясь к ближайшему надземному переходу.
Все происходящее перестало быть похоже на галлюцинации, но бредовости только добавилось. Перейдя дорогу и поймав машину, я прошу довезти меня до пересечения Космонавтов и Дунайского и даже не спрашиваю, сколько это будет стоить, потому что с наличкой у меня все в порядке. Выйдя подальше от автобусного кольца, дабы не оказаться под прицелом наверняка получивших хотя бы примерный ориентир ментов, я по дворам пробираюсь обратно к машине, чтобы хотя бы вытащить из нее канистру и набрать на ближайшей заправке бензина.
Но и тут мои планы устраивают далеко не всех. Между домами мелькает странная, извилистая фигура, и тут же что-то шуршит и шипит у меня за спиной. Я оборачиваюсь, инстинктивно пригибаясь, и вижу, что в мою сторону по кривому, покрытому трещинами асфальту несется огромное змеевидное существо – что-то вроде анаконды, но покрытое по всей длине шипами.
Почти как тогда, на кухне у Алины.
Выкрикивая нечто матерное, скомбинированное из нескольких исковерканных слов, я пулей проскакиваю между двумя «хрущевками» и заворачиваю за правую. На тротуаре – ни души из людей, зато таких же огромный «змей» – аж четверо. В общем-то, идея склеить ласты так глупо после всего, что было сделано за последний час, меня не сильно радует, и я бегу по тротуару, не оглядываясь и не сбавляя хода вплоть до очередного поворота во двор. И вот именно здесь я ошибаюсь, не подумав, что параллельно моему курсу могли двигаться другие «змеи». Меня настигает сильнейший удар, который припечатывает меня к грязной стене панельного дома и едва не вышибает из меня дух. Потеряв дыхание и пытаясь мгновенно ослабшими руками оттолкнуть от себя шипастую «змею», я царапаю руки и получаю еще один удар – на этот раз под дых. Затем каждую из моих конечностей пристегивает к стене по «змее», и я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже головой. Но хуже того – из-за угла соседнего дома выбегают две «собачки». Это те самые, что не стали меня догонять там – я уверен. Я вдыхаю, насколько могу и кричу, пытаясь привлечь внимание окружающих, но привлекаю только взгляд окаменевшего на месте бомжа, бредущего от помойки с телегой.
Он-то мне и нужен был, конечно!
Одна из змей передавила мне плечо, и я чувствую, как начинает ломаться плечевой сустав, и первая «собачка» уже в двух шагах, и она прыгает на меня, укрепляется когтистыми лапами за стену, обнимая меня и «змей», и ее пасть делает рывок прямо мне в лицо, но попадает почему-то в плечо – второе, не сдавленное «змеей». Клыки собачки впиваются мне в тело, и я ору от невыносимой боли, но спустя мгновение «собачка» теряет хватку, отсоединяется от стены и падает замертво.
В отчаянии дергая освобожденной головой и болезненно ударяясь затылком об стену, я обнаруживаю, что Таначадо, перескочив труп одной «собачки», едва не пропускает удар от другой, но в последний момент успевает увернуться и с разворота наносит монстру сокрушительный удар прямо в зубастую морду. Удар сопровождается яркой вспышкой, и еще одна «собачка» оказывается вне игры. Таначадо подбегает ко мне, достает светящимся то зеленым, то красным цветом жезл и, к моему ужасу, как следует размахивается, но попадает не по мне, а по болезненно дергающимся от каждого удара «змеям». После нескольких таких манипуляций, хватка всех змей пропадает, и я тяжело оседаю на пол.
– Ты как нельзя кстати, – выдавливаю из себя.
– Немного позже вышло. Много проблем встретил по пути.
– Какого рода? – интересуюсь, поднимаясь с поддержкой вполне материальной и достаточно твердой руки Таначадо.
– Ты представить себе не можешь, сколько охотников гяртуков всех родов гуляют сейчас по городу. Улицы просто кишат ими. А задание найти тебя стоит практически у каждого второго из них.
– Ну, не одной же статьей в «комсомолке» известность поднимать, – развожу руками и обращаю внимание, что на меня и моего собеседника все еще нагло пялится серьезно озадаченный бомж.
«Че вылупился?» – удивительно синхронно выдаем оба – я и Таначадо. Бомж в ужасе уносится, по дороге нелепо разбрасывая из своей телеги какие-то банки и бормоча что-то вроде молитвы.
– Теперь-то ты понимаешь, что за тобой ведется серьезная охота, Эдик?
– Более чем.
Нет, теперь я вообще ни черта не понимаю. Кроме того, что все, что мне казалось святой истиной, в корне неверно. И что мои сомнения в иллюзорности Таначадо и «собачек» окрепли окончательно.
– Наконец-то. Я все ближе к раскрытию места для Пунт.
– И когда это случится?
– Возможно, уже завтра. Или послезавтра. Поверь, я не отдыхаю ни минуты, чтобы это узнать.
– Да, выглядишь ты действительно не очень, дружище, – усмехаюсь, понимая, что я и сам не лучше после этой затянувшейся погони и недели недосыпания.
– Тебе нужно будет как можно меньше перемещаться до позднего вечера. Они немного ослабят хватку после того, как я и мои бойцы подправим им самочувствие массированными ударами. Но это будет только к ночи.
– Мне бы тачку забрать.
– Только очень быстро. А в три часа тринадцать минут ночи ты должен будешь встретиться с Эладу.
– Это кто, кстати? – с недоверием спрашиваю, попутно пытаясь сориентироваться – куда идти за машиной.
– Это сущность, которая может единожды за существование материализоваться, чтобы дать тебе кое-что, необходимое для победы. Нашу разработку. Не утомляй его длительными расспросами, старайся слушать.
– А он-то сам кто такой?
– Что-то вроде мудреца. Или ученого. Он старше меня по рангу. Главное – запомни, что ты должен быть на месте в три часа тринадцать минут. Ровно. Карту с указанием места я тебе сейчас покажу. Ты должен ее запомнить.
– Ну, давай.
Таначадо достает листок бумаги, на котором отображены названия и линии улиц. Ехать мне придется, судя по всему, к ледоколу «Красин» и Горному институту. На Кожевенную линию.
– Кстати, – убрав карту в карман, добавляет Таначадо. – Побудь где-нибудь на нашей территории – в торговом центре, например, – до вечера. И имей в виду – завтра тебе надо будет попросить помощи у хорошо известного тебе человека, который наверняка не окажется противником торговли и рекламы – по моей информации, такой должен быть, и он поможет в борьбе против Фётиткайра на Фиэль.
– Какой ты сложный, – накрываю глаза рукой. – Когда ты начинаешь гнать своими волшебными именами, я снова начинаю задумываться о «дурке». Мне кажется, там сейчас безопаснее.
– Там тебя просто быстрее достанут, – пожимает плечами Таначадо и исчезает.
На этот раз я точно увидел, когда он исчез. До таланта Бэтмена ему далеко.
Канистры в машине, конечно же, не оказывается. Я с кипящей, выплескивающейся наружу злобой дергаю крышку багажника, но гидравлические стойки не дают ему захлопнуться слишком резко. Все в моей жизни было подсажено на амортизацию и перестраховку.
Пока не появились «собачки» и Таначадо.
До вечера я брожу по магазинам в торговом центре, ничего не покупая. Повторно добираться до машины даже на такси я счел пока не разумным, как и отказываться от следования прочим советам Таначадо.
Такси высаживает меня по моей просьбе у Горного института, и я беру на себя риск пешком пройтись до указанного места. Тишина на улице, на дороге к заводской зоне мимо Плутона, похищающего Прозерпину, огромных кораблей и тускло освещающих набережную фонарей создает убаюкивающий эффект, заставляет меня забыть обо всем том ужасе, что я пережил за день. Как только я выхожу на проезжую часть в зоне пешеходного перехода, мимо меня – буквально в нескольких сантиметрах, – пролетает, даже не посигналив, машина неопределенной марки. И откуда она вообще здесь взялась?
Насколько я понимаю, место я нашел абсолютно точно, но здесь не может быть никакой контактной зоны, потому что кроме дороги и стены, испещренной различной ублюдочности рисунками, здесь ничего нет. Тем не менее, мое внимание привлекает одна комбинация рисунков – розовый, красный и желтый овалы с замысловатыми узорами внутри, надпись «Прикоснись» над ними и стрелка вправо. Не долго думая, я прикасаюсь поочередно к овалам слева направо – чем черт не шутит? – и моя интуиция меня не подводит. Стена начинает подсвечиваться целиком, и я смотрю на часы и вижу, что до назначенного времени двадцать секунд, и ровно в тринадцать минут три овала исчезают вместе со стеной, а вместо них появляется стоящий со светящимся камнем в руке низкий лысый мужичок.
Что у вас там с шампунями такое? «Чистой линией» что ли моетесь, раз так волосы теряете?
– Боюсь, у нас мало времени, поэтому слушай внимательно, – без обиняков начинает, как я догадываюсь, Эладу – или его образ, понятный мне. – Это – твой личный Кедвезмень, работающий только для тебя. Возьми его.
Он протягивает светящийся камень мне, и я не решаюсь отказаться. Мне кажется, что камень должен быть довольно горячим, но на ощупь он оказывается совершенно ледяным.
А если он радиоактивный? И если от него яйца отвалятся?
– Он наиболее активен, когда ты держишь его в руке. Слабеет, если уберешь в карман. Имей это в виду – когда ты пойдешь против сил, гораздо выше, чем есть у обычных солдат гяртуков, это сыграет роль. Но не переоценивай его силы – голыми руками убить тех гяртуков, что выйдут в Пунт Мег'еланитиш, не выйдет. Теперь тебе нужно найти обычное оружие из твоего мира.
– А этого недостаточно? – возмущаюсь я, кивая на Кедвезмень и прикидывая камень на вес. – Он, вроде, тяжелый.
– Это лишь оберег. Не всем оружием ты сможешь дотянуться до материализовавшейся сущности Фётиткайра. Как минимум, тебе нужно огнестрельное. Как только ты приложишь его к Кедвезмень – оно станет Сазалек, а не просто материальным оружием и начнет работать против гяртуков.
Чем станет? А, расслабься, Эдик. Лучше не спрашивать.
– И откуда мне его достать, скажи на милость? Я менеджер, а не мент, кстати сказать.
– Есть в твоей жизни человек, который может тебе помочь. Человек, избранный быть далеким от дел керешкедоков и гяртуков и наверняка не связанный со стороной наших врагов. Сторона поддержки. Вспомни про него. А сейчас – мое время истекло. Успеха тебе, – договаривает Эладу и начинает исчезать в том же стиле, что и «собачки», убитые недавно Таначадо.
Тоже самое, что твердил Таначадо. Только его слова я уже начал попускать мимо ушей, разбираясь сам, как лучше, а слова Эладу отпечатались в моем сознании четко и ясно. Стоит мне отвести взгляд на переставший светиться столь же ярко, сколь в руках Эладу, Кедвезмень, как стена снова появляется на своем месте, как и три овала. Любопытство снедает меня слишком сильно, и я снова прикасаюсь к овалам по порядку, но на этот раз ровным счетом ничего не происходит.
Это означает, что мне пора двигаться дальше. Я жутко устал и решаю добраться на такси домой. Засев как можно глубже на заднем сиденье и не показываясь из окон машины, чтобы не стать жертвой случайного нападения гяртуков, а то и боевых керешкедоков, я смотрю только на огни ночных фонарей, проносящиеся мимо моего усталого взора и навевающие невыносимую тоску по временам, когда моей личной свободы, несмотря на отсутствие значительных личных накоплений, мне хватало сполна. На времена юношества, когда все казалось проще, и необходимости нести ответственность не то, что за судьбы всего торгового мира, но даже за собственные просчеты, и в помине не было. Тогда я всегда мог найти, с кем поговорить, с кем встретиться и оттянуться и с кем ощутить себя единым целым в духовном плане. А сейчас во всем это долбаном городе, полным пестрых рекламных щитов, дорогих и не очень машин, разномастной одежды, мобильников и прочего, я чувствую себя совершенно одиноким, покинутым как людьми, так и своим делом, которому посвятил жизнь.
В бегущей строке ночной программы новостей приводится цитата крупного политика со словами «Мы должны поддержать людей», и это заставляет меня рассмеяться от души. Что за бред? Ни один политик не может быть человеколюбцем, кроме однодневного номинального депутата от никому не сдавшейся партии бездарей. Успешная политика – это менеджмент, для которого не играют роль потребности отдельных человеческих единиц, это работа на перспективу развития механизма, для которого индивидуальное мнение кого-то из народной масс никогда не будет играть никакой роли. Убить одного за благо сотен или тысяч – святое дело для политика, тем более – для вождя нации. Так называемые верность стране, Отчизне, народу – всего лишь одни из высших форм бесчеловечности и жестокости. Именно поэтому большая политика не может принимать в ряды своих слуг действительных гуманистов, способных сочувствовать, сопереживать человеку и его личным душевным, физическим и материальным терзаниям. Политика и обычный человек – категории несовместимые. Так зачем кого-то поддерживать? Что за дерьмовая реклама?
Кстати, надо определиться насчет планов на завтра, вспоминаю я совершенно неожиданно. Кто у нас не имеет прямого отношения ни к работягам, ни к торговцам и еще имеет доступ к огнестрелу? Кто-то из бандитов? Друзья Гоши Невельского? Или сам он? А, может…
Точно – это дядя Вася. Он еще тот тип, и я его знаю примерно оттуда же, откуда и Гошу Невельского. Люди одного пошиба, хотя и совершенно друг с другом не знакомые. Дядей я его зову потому лишь, что в свое время он был как брат моему отцу. Во всяком случае, до тех пор, пока они не переругались по одной им известной причине и не перестали общаться в каком бы то ни было виде. Вот так просто и теряют друг друга братья по оружию, так сказать.
Я же с дядей Васей до какого-то момента был на связи, но общих интересов у нас было маловато, а потом он и вовсе исчез. Ходил слух, что его обвинили в двойном убийстве – сожительницы и ее любовника, но я так и не удостоверился в том, насколько это может быть истиной. В любом случае, помимо возможной статьи 105 УК РФ, у дяди Васи точно был еще и довольно приличный арсенал еще с тех веселых времен, когда шансы быть убитым случайной пулей на улице были один к одному.
И вот теперь остается выяснить – а куда же делся дядя Вася.
День седьмой
Рано утром, пережив довольно беспокойную ночь и не сомкнув глаз, я с канистрой топаю к своей тачке, брошенной, к счастью, на видном месте. Как ни странно, все цело и невредимо, кроме той двухнедельной царапины, которой я так и не занялся. Не с первого раза попав в горловину бензобака – с женщинами мне сегодня лучше не видеться и не оказываться в состоянии близости, это точно, – выливаю в бак все содержимое канистры до последней капли.
Приглушенное урчание двигателя собственной машины меня давно так не радовало. Немного дав ей прогреться, я с места разворачиваюсь и уезжаю в поисках ближайшей заправки.
Дав «сотку» пареньку на «несте», я отправляюсь в кафе при заправке, чтобы сначала оплатить топливо, а потом спокойно поговорить по телефону с Аней – дочерью дяди Васи, которая наверняка должна знать, где он и что с ним.
Звонок, разумеется, будит Аню – тотальную раздолбайку по жизни, – причем с пятого прозвона. Я договариваюсь с ней о встрече через несколько часов – раньше она, видите ли, просто будет не в состоянии, – беру кофе покрепче с собой и уезжаю с заправки.
В кафе на «пискаревке» я провожу около часа, хотя приезжаю туда за десять минут до обозначенного времени встречи. Аню я узнаю сразу. Очевидно, ультракороткое платье с гофрированным низом она подбирала по принципу – если уж не соблазнить меня, то подцепить кого-нибудь по дороге обратно, чтобы он оплатил ее счет за обед. На данном этапе жизни Аня рыженькая, хотя я за считанное число встреч по жизни успел увидеть ее во всех псевдонатуральных цветах волос, а также в синем и розовом. Она узнает меня не сразу, но довольно быстро ловит мой призывающий жест и подходит к столику. Нервно озирается и первым делом кладет перед собой на стол свой «айфон», как это принято нынче у всех, у кого есть хотя бы китайская «реплика» «айфона». От Ани пахнет какой-то слащавой туалетной водой.
– Как жизнь, Анютка?
– Да, круто. Вот живу то одна, то с подружкой. Сегодня она уехала на работу, а я вот спала.
Аня у нас «би». И «подружка» – это вроде как girlfriend. Эту подружку-лесбиянку я, кстати, видел. Видел ее фотографии на странице Ани «вконтакте». И судя по фотографиям объятий с жирной уродливой клушей с огромным остроконечным подбородком, с головой у Ани с каждым годом все хуже. Если не с каждым днем.
– Отличный у тебя аромат. Что это?
– Flora.
Решаю дальше не интересоваться, решая, что это наверняка какое-то очередное фуфло в красивой обертке за баснословные деньги – Аня такое любит, потому что оно поднимает ее самооценку до небес. К разговору о людях, которые любят нюхать, ага.
– Как сам? – проявляет вежливость Аня.
– Вполне стабильно.
– А я вот пока что не работаю. Что-то не устроиться. Ну, иногда подрабатываю кое-где. Но редко.
Ничего нового, ты всю жизнь планируешь так прожить – я-то уж знаю.
– Рад за тебя. Я вот по какому делу…
– Ой, погоди минутку.
У Ани розовеют щеки, она уводит взгляд в стол, тихонько вздыхает, и ее одолевает мелкая дрожь.
– У меня тут просто анальная пробка, иногда забываю вытянуть, когда ухожу из дома. Сидеть не очень удобно, – объясняет мне девочка без комплексов Аня. – Все, готова. Ух-х, – протирает быстро вспотевшее лицо ладонью. – Давай дальше, что там у тебя?
– Веселые у тебя забавы, – улыбаюсь с предельной добротой, которую можно симулировать. – А у меня дело к твоему бате. Очень срочное.
– Хм, – Аня задумчиво кусает длинный нарощенный ноготок. – А что за дело?
– По его специфике. Но тут лучше лишнего не знать. Ну, ты понимаешь.
– Ну, тебя я хорошо знаю, Эдик. Так что не парься. Скажу. Но с тебя каппучино, и побыстрее.
– Не вопрос.
Кафе, надо заметить, представляет из себя убогую тошниловку, в которой официант есть только номинально, и для ускорения процесса я решаю сходить и принести кофе этой малолетней отщепенке сам. Когда я возвращаюсь, она, кажется, снова подходит к оргазму, но на этот ее тоненькая ручка уж больно заметно дергается под столом.
– Не отвлекайся, – усмехаюсь я и ставлю кофе перед ней.
– Короче, он сейчас обитает в Кронштадте, – Аня вытаскивает руку из-под стола, обнюхивает, берет кофе и отпивает немного. – Адрес напишу, но там подвал у него – короче, еще надо будет найти. Справишься?
– Вполне, – достаю листок бумаги и ручку, заранее припасенные из машины. – Рисуй.
Когда Аня заканчивает писать – а делает она это медленно, вырисовывая детским почерком кривые крупные буковки и поглощая маленькими хлюпающими глотками горячий кофе, – я внимательно читаю название улицы и даже понимаю, почему именно этот адрес выбрал дядя Вася, чтобы залечь на дно. Там его точно искать не будут. Но у меня есть еще один вопрос к Анечке.
– Что у тебя ассоциируется со словами «полет курицы»?
– Куриный суп. А что?
– Нет, ничего. Просто так.
– Слушай, Эдик, ты же имеешь дело с юристами там, с судами, с серьезными разборками, короче. Так вот – ты не знаешь – если у кого-то хранятся файлы другого человека на компе – ну, если они денег стоят, – их можно как-то заставить отдать?
– Эм. Трудно сказать. А в чем суть?
– Ну, у меня тут девочка-фотограф – она все материалы хранила на ноуте, а ноут был ее парня, – оживлено жестикулируя, рассказывает Аня. – В итоге, этот комп забрал ее парень, как и подаренные им драгоценности. И свалил.
– С чего бы вдруг?
– Ну, там была ссора, в ходе которой она вешал ему на уши всякое говно. Так бывает. Мы же девочки.
– Понятное дело.
– Так ты знаешь?
– Нет. Извини.
Примерно на середине пути в Кронштадт я принимаю гневный звонок от Алины.
– Ты где? Я тебя потеряла.
– У меня важный отъезд. В область.
– Какой, к черту отъезд, Эдик?
– Дела…
– Ты по ночам скачешь, как бешеный, меня довел до того, что я пью успокоительное. Что ты творишь?
– Я сильно занят. Очень важное, – проклинаю внезапно напавшее на меня косноязычие; я звучу, как заевшая старая пластинка. – Боже мой, ты можешь мне просто поверить?
– Я похожа на твою прихожанку? На твою верующую? Эдик, ты взрослый мужик! Ты не должен так срываться. Я этого не потерплю.
– Рад за тебя. Ничем не могу помочь.
Откладываю телефон в сторону, но трубку не кладу. Мне кажется, что сейчас последует целая кавалькада вспышек ненависти и примерно половина списка самых грязных ругательств, известных девочкам из приличных семей, но ничего такого не проявляется. Алина просто бормочет нечто несвязное и кладет трубку. Я хватаю телефон и прикладываю к уху, но там лишь тишина.
Зная своеобразные привычки дядя Васи, отыскать нужный подвал оказалось нетрудно. В здании, где на первом этаже встроен продуктовый магазин, в котором можно договориться о покупке водки после комендантского часа, аренда жилой площади на цоколе для одинокого отшельника всегда будет предложением ультимативно выгодным.
– Эдик, а я уж думал ты сдох, – доброжелательно обнимает и похлопывает меня по спине суровый дядя Вася.
– Да не, все не до того, – махаю рукой, стараясь не выражать ни капли напряжения. – Пойдем, сядем? Переговорим.
– А как иначе-то?
Мы проходим в подвал, обустроенный для простейшей холостяцкой жизни. Из благ цивилизации – диван, старый приземистый холодильник и телевизор с электронно-лучевой трубкой. Из прочих опций – кран только с холодной водой, занавешенная какой-то простыней имитация унитаза в виде ведра и вонь пополам с сыростью в воздухе. В коротких, емких и обильно приправленных матом выражениях дядя Вася рассказывает мне о том, как его вынудили закрыться здесь после истории с его сожительницей. Однозначно признать, что он ее убрал, он оказывается не готов, но и отрицать этот факт особо не стремится. Формулировка «Бог им судья», с другой стороны, лично для меня все ставит на свои места. Дядя Вася грохнул голубков и залег на дно в Кронштадте, просто чтобы не провести остаток дней на казенной квартире. Но лично для меня эта тема исчерпывает себя быстро. Стараясь выражаться максимально коротко и выдерживать ту же манеру, что и собеседник, я рассказываю о своих успехах и бытовых заботах. Все заботы кажутся просто бытовыми по сравнению с теми, которые привели меня сюда.
– Дядь Вась, надо «ствол», – резюмирую я последнюю часть своего рассказа
– Проблемы?
– Есть такое.
– Ну, пошли – есть у меня для тебя один вариант.
Вот именно за это я люблю и уважаю дядю Васю, каким бы отморозком по жизни он ни был. Никакой излишней болтовни, никаких расспросов, никаких сомнений. Он или делает, или нет. Или доверяет тебе или нет. И это следует ценить. В мире, полным лживых тварей и служителей гяртуков, это точно стоит ценить очень высоко.
– «Пять-семь», Бельгия, двадцать патронов – обойма, – рассказывает дядя Вася, выдавая мне на руки увесистый, как мне кажется, пистолет с пупырчатой рукояткой. – Охота большая будет?
– Да, не то, чтобы охота. Но проблем немало.
– Ты смотри – поосторожнее, – вручает мне следом маленькую коробочку с позвякивающим содержимым. – А то засядешь тут со мной напару. Тут жизнь – не шоколадка.
– Я знаю, дядь Вась. Я твой должник.
– Дернем?
Ну как я могу отказать такому человеку? Особенно с учетом того, как часто к нему кто-либо приезжает в гости. Мы выпиваем по паре стопок водки с простой закуской из хлеба и сала, и дядя Вася, едва не роняя скупую слезу, рассказывает о том, как он скучает по былой жизни.
– А Анька-то сюда не ездит, – вздыхает он.
– Вообще?
– Ну, да. Кроме нее-то никто не знает, где я обосновался.
– Может, боится?
– Меня?
– Спалить хату.
– Вряд ли. Просто от меня толку никакого.
– Тебе помощь нужна? Или за «ствол»?
– Да не. Я так-то немножко зарабатываю. Своим путем. Не парься.
Киваю и молчу.
– Ну, че – останешься, или как? – с надеждой в голосе спрашивает Василий Сергеевич.
– Не, дядь Вась, мне надо ехать. Дела не ждут.
– Ну, понятное дело.
Дядя Вася выходит проводить меня, но делает только пару шагов из-за тяжелой металлической двери в подвал.
– Ты только мне вот че скажи, – хитро прищуривается он, – опять «девяностые» возвращаются?
– Возможно, – кротко киваю. – Все к тому идет.
– А, ну тогда, быть может, и я вылезу опять из норы, – деловито скрещивает руки на груди иссохший и помятый жизнью дядя Вася. – А сейчас что-то не хочется.
– Уныло?
– Ну, понимаешь, Эдик, – почесывая небритую щеку растягивает слова дядя Вася. – Вот тогда времена были – говно, а люди – хорошие, за своих держались, знали, что помощи ни от кого больше не дождешься. А сейчас – времена хорошие, сытные, а вот люди…