– Стоит ли? – пожимаю плечами, кидаю взгляд на напрягшееся в миг лицо Сергея Борисовича и тут же отворачиваюсь. – Я, в принципе, и сам смогу оторвать яйца кому надо.
– А я планирую еще и отрезать недоноску что-нибудь, – машет в воздухе пухлым указательным пальцем мой босс.– Ну, все, ни пуха. Ты за старшего.
Нарочито твердо пожимает мне руку, залезает в свой «эскалейда» и уезжает, не оборачиваясь. Ни слова о вчерашнем. Делает вид, что ничего не было, и все прекрасно.
Но все уже рухнуло. Доверие, понимание, общее дело. Все отправилось на свалку истории.
И на следующей неделе все придется начинать заново.
Я вяло пожимаю руку нескольким безликим существам и несколько раздраженно сажусь в свое кресло. Впрочем, кресло это не мое. Или мое? Если считать, что в Первом – все мое, то, пожалуй, можно не беспокоиться. Вот в Третьем я бы переживал. Наверняка.
Несмотря на то, что Женя уже начала презентацию заказной промо-кампании для заехавших на чай с печеньем клиентов, я неторопливо почитываю новости на экране смартфона и не тороплюсь вслушиваться в эту обыденщину. Состояние экономики оценивают то как «стабильное», то как «близкое к рецессии». Вы там вообще свихнулись, ребята? Может, пора уже бодрых дядек из Morgan Stanley отправить из уютных теплых офисов на Уолл Стрит к нам – за станки, за прилавки, за барные стойки, наконец? Вся эта дерьмовая болтовня не приносит доходов и не создает стимула конкуренции, а только плодит лузеров, поверивших в бинарные опционы и фьючерсы вместо нефти. Ну, на кой хрен в России, где весь крупный бизнес и вся – подчеркиваю – вся! – госзакупка, несущая деньги в частные руки, держится на откате, – финансовая аналитика? Большая часть комментариеве нашего Минэкономразвития – просто констатация фактов. «Мы в дерьме» – и все бросаются скупать валюту, чтобы навариться на росте курсов и посильнее обрушить рубль. «Мы поднимаемся с колен» – и все бегут бронировать путевки в Крым и брать кредиты, чтоб потом их не платить.
–…наш коммерческий директор. Эдуард? – Женя явно что-то хочет от меня услышать, но мое уныние столь сильно, что я даже не сразу улавливаю ее спасительную жестикуляцию, призывающую выразить полное, безоговорочное согласие.
– Да, безусловно, – машинально изображаю дежурную уверенность. – Это более чем вероятный прогноз, и мы приложим все усилия для его реализации.
– Вашему слову я доверюсь точно, – на полном серьезе заявляет существо неопределенной гендерной принадлежности с короткими белыми крашеными волосами и в очках с модной тонкой пластиковой оправой. – Мне Вас очень рекомендовали как надежного партнера.
– Приятно слышать, – боже мой, да мне глубоко начхать на ваши, ребятки, источники, и меня совершенно не интригует задачка «А кто же дал обо мне один из тысяч положительных отзывов?»
А вообще – в каком смысле «партнера»?
И Женя продолжает свое шоу. Шоу унылое, безобразное, обреченное на провал. Но гости хавают, чавкают и просят добавки. Я лицезрею их с интересом Дроздова к шимпанзе, поочередно останавливая взгляд на каждом не больше, чем на три-четыре секунды. Жалкие ожиревшие мудаки, только и занимающиеся, что подсчетом прибылей по копейкам и наращиванием новых частей к уродливому бесформенному телу своей собственной жадности. Я всегда был выше. Я строил структуры из руин, заставлял работать людей, которые привыкли чувствовать себя прикормышами, а не сотрудниками, вел переговоры на уровнях, которые только могли сниться таким, как это белоборысое нечто. И таким, как Женя. И таким, как куча мудаков вокруг. При этом, они все искренне считают, что их мнение мне интересно.
Я раздражен? – О да, я чертовски раздражен.
А что тут у нас делает Женечка. А, вот она уже рассказала про общую политику проведения кампании и продемонстрировала, что мы можем сделать с исходным материалом. Далее – она дает сэмплы готовых роликов на основе базового техзадания, а потом применяет известный маркетинговый ход для переговоров. Покажи себя профессионалом, который не терпит общих формулировок и ищет оригинальные пути решения. Засади жиробасам по самое не могу.
Сделай это, вставь им без смазки, протолкни поглубже, не обращай внимания на трещины и кровь. Они все равно заплатят.
…все еще интересно, а где, собственно, Таначадо, и когда он планирует…
…потому что кровь, боль, уродство – это то, что они хотят, их фетиш, их объекты вожделения. Они любят пожестче, любят, чтобы их окунали в дерьмо, любят нюхать…
Мне нужно уйти. Нет, я хочу послушать Женю. Вот минутку только.
…конечно, только минуту, шестьдесят, мать их, секунд, чтобы это овца…
Как там было у Огилви в его «Откровениях»?
«Мы ничего не подготовили. Вместо этого мы предлагаем вам рассказать о своих проблемах. Потом вы можете посетить другие агентства из вашего списка».
Отличная мантра для потерявшихся в техзадании.
«Если вам понравится предложение одного из этих агентств, выбор будет сделать нетрудно. Если нет – возвращайтесь и нанимайте нас. После этого мы начнем исследование…»
Примерно так попыталась себя показать Женя в ходе этой презентации.
О да, это всегда работает. Они прямо чувствуют твой язык у себя в заднице, когда ты обещаешь сфокусироваться на их проблемах и потом подробно расспрашиваешь о них.
– «Призма» пошла в отказ, – констатирует положение дел обмякший в кресле Влад.
– И «ОКЕЙ» тоже, – выстреливает вслед ему другой менеджер, имя которого я не помню, потому что с ним обычно общается только Стас.
– Синявино отказалось обсуждать повышение цен и расширение отсрочки, – выстреливает чудесным образом успевший на это совещание Гена Свердлов.
– Почему? – наконец просыпается мой голос. – Они не доверяют нашим гарантиям и поручительству
– Они утверждают, что повышение сугубо техническое, не связанное с повышением маржи, – разводит морщинистыми ладошками Гена.
– И что теперь будем делать с сетями? – отворачиваюсь от старого мудака, не способного нагнуть производителя в своих интересах.
– Либо торговать себе в убыток какое-то время… – Влад еще глубже врастает в кресло.
– Дай угадаю – пока все не наладится? – едва сдержав усмешку, спрашиваю я.
– В этой стране никогда все не наладится, – машет рукой Гена.
– Либо… – пытается предложить что-то Аня из «хореки», но ее мысль так и не открепляется от межушного ганглия.
– Хорошо. Я подумаю, – без обиняков встаю и ухожу с совещания, оставив вроде как Стаса отрабатывать эту критически напряженную ситуацию.
Бездонная апатия, захлестнувшая меня с головой и слабость, сковывающая все тело, не позволяют и помышлять о решении всех этих проблем. По крайней мере, до понедельника. Но простые решения уже пришли сами собой. Сокращения в офисе и на заводах, игры с плавающей маржой, подсаживание чистых «встречников» на откаты.
Следующая неделя будет тяжелой. Это точно.
После совещания, в конце которого, как мне кажется, многие решили, на всякий случай, зайти на «Суперджоб», я собираю своих заместителей, торговых и супервайзеров на помеченное в моем ежедневнике обсуждение рекламной кампании по курятине. В общем-то, единственным, что меня заставляет это сделать, является эта запись. Но я совершенно не помню, о чем именно я хотел узнать и какие вопросы задать. А в таком случае, совещание превращается в унылое сборище кивающих и бормочущих кретинов.
– Ну, и куда летит наша курочка?
Мой вопрос первой распознает Женя. Ее рассказ о готовности рекламной кампании и степени занятости сотрудников спасает меня от сонливости.
– Может, добавить больше патриотизма? – вылезает напоследок Стас. – Использовать тематику «вежливых людей», единства нации?
– Значит, так, ребята, – обращаюсь ко всем одновременно, хотя, по сути, стоило бы просто проорать все в ухо одному Стасу, – патриотическая тематика – это бабки, я понимаю. Но использовать все это дело – квасной патриотизм, «Крым наш», все прочее – будем в следующей кампании, к которой народ уже достаточно крепко подготовят доблестные власти. Задача пока стоит в реализации концепции «полета» – он будет актуален весь период привыкания к новым условиям геополитики. Дальше – будем корректировать курс.
– Принято, – улыбается Женя.
Я никогда не замечал, насколько мерзкая у нее улыбка. Как у ведьмы.
– Ну что, Демчук, твоя очередь рулить, – даю отмашку, и Стас начинает заливать о планах продаж и задачах для усердно конспектирующей черни.
Совещание проносится пред мои безразличные очи, как фанера над Парижем. Я так и не могу связать наступивший прямо мне на шары кризис с планами развития и маркетинговой экспансией компании, за которую вот-вот активно возьмутся бандиты из прошлой жизни Сергея Борисовича.
– Очистить Первый сектор, – пафосно командует Стас.
Конференц-зал отдела продаж пустеет. Остаемся только я, Стас и Женя, отлично понимающая, что команды Демчука ее не касаются.
– Эдик, ты выглядишь жутко поношенным, – говорит она. – Такое ощущение, что ты болеешь, и не первый день.
– Просто устал. Много переговоров, да еще и в регионах проблемы, – устремив взгляд в окно, отпускаю куда-то в воздух пустые фразы.
– Проблемы? – неуверенно переспрашивает Демчук, нервно теребящий слишком дорогую для него «аврору».
– Так. Все на высшем уровне. Ниже не пойдет, – вымучиваю улыбку. – Пора завязывать с негативом.
– Я тебя таким еще не видела. Мне кажется, – не поднимая глаз от стола, тихо произносит Женя.
– Верю.
– Мы пойдем уже, – Стас кладет руку на плечо Жене, и та даже не скидывает и не ломает ее, как я ожидал.
Через несколько секунд я остаюсь один. Абсолютно один и без надежды на то, что мне кто-то поможет.
А когда-то было иначе?
Засев в машину, я бросаю телефон куда-то на заднее сиденье, предварительно выключив звук. Меня на сегодня нет. Я тороплюсь в свою нору, как какой-нибудь кролик. Перемещаясь по узкому червячному каналу забитых пробками дорог, я каждый день пробираюсь от одной норы к другой. В воздухе – все то же напряжение, и дышать на улице уже попросту больно. Я жду появления «собачек» или еще какого-нибудь дерьма из потустороннего мира, а потому стараюсь ехать в шашечном порядке, чтобы не тратить зря ни секунды.
Но не все со мной солидарны в этом начинании. Вот эта, например, дамочка, ухватившаяся двумя руками за руль, маневрирует, как беременная корова на своем «икс-трейле». И кто ей выдал эту тачку? Не проще ли было дать дуре зеленый «матиз» и успокоиться? А объехать ее не представляется возможным из-за недоумков на заниженной «приоре», неторопливо ползущих по правой полосе. И так постоянно. Международный слет дятлов объявляю открытым. Все они сейчас едут со мной по пути, празднуя начало пятничного выброса из офисов таким вот замысловатым образом.
На набережной Черной Речки передо мной внезапно вспыхивают тормозные огни старенького «киа рио», и я аккуратно торможу, будучи готовым выйти и выдать кому-нибудь по рогам, но ситуация оказывается не столь однозначной. Перед «рио» стоит «подрезавший» его за какие-то заслуги черный «ленд крузер», из которого выскакивает крайне недовольный на вид водитель весьма плотного телосложения. Далее – все по знакомому до боли сценарию. Бедолага из «рио» опускает стекло, высовывает моську, пытаясь извиниться за свой неудачный маневр – даже руку протягивает для усиления эффекта, – но все тщетно, и его физиономия быстро встречается с увесистым кулаком дядьки из «крузака». Далее – неугомонный «крузак» просовывает руку в салон, открывает дверь и принимается вминать несчастную жертву в салон «рио» ногами.
Очевидная несправедливость ситуации меня, конечно, возмущает, и я вылезаю из машины, чтобы разобраться. Из остановившегося за мной «опеля» тоже вышел высокий худощавый парень, но я-то посмелее буду.
– Эй, слышь, завязывай его мутузить, давай разберемся, – предлагаю я издалека продолжающему свое развлечение «крузаку».
– В машину сел! – ревет во всю луженую глотку «крузак», глядя на меня горящими выпученными глазами.
Посмотрев на морду этого громилы, я всерьез задумываюсь о том, что не мое это, в общем-то, дело. Тем более, что «крузака» то ли утомила эта запрессовка, то ли пристыдило мое замечание, и после еще нескольких тычков ногой куда-то вглубь салона «рио» и ряда оскорбительных заявлений в адрес его водителя и его матери, он удаляется в машину и быстро уезжает с места событий. Не особо горя желанием выступать в чем-либо свидетелями, я и парень сзади практически синхронно пожимаем плечами, садимся в свои машины и отваливаем.
Вряд ли пара шрамов, украшающих простых мужчин, украсили бы коммерческого директора «Дриминг Трейд».
Бредятина, которую крутят по телевизору, быстро мне надоедает, и я его выключаю. На данный момент я выпил полбутылки виски, сам того не заметив. Но более важным мне кажется то, что несколько минут назад я выжрал-таки в поисках сна купленную из-под полы в свое время и забытую глубоко в аптечке таблетку диазепама. Возможно, чуть позже я пожалею об этом, но сейчас, зевая и не ощущая ни рук, ни ног и лежа прямо на полу, я точно могу сказать, что я расслаблен по полной.
Но что-то меня все-таки беспокоит – где то в глубине души я понимаю, что все происходившее в последнюю неделю может сыграть большую роль, чем это все было бы, если бы кто-то свое время не сделал…
Ого! Куда это я?
Захожу в здание с огромной вывеской «Библиотека» и подхожу к барной стойке. Мне точно нужно было именно сюда, но вот когда – я не помню, но можно и сейчас.
– Что идет сегодня? – дружелюбно интересуется бармен.
– Неплохо бы чайку. Со льдом, – неуверенно бормочу; я же в кафе; что-то заказать еще?
– Понятное дело, – задумчиво произносит бармен, потом улыбается и смотрит на меня;я его не знаю.
Он наливает в высокий стакан темную жидкость с газом, похожую на колу или виски или джин – я не разбираю точно; в ней что-то плавает, но потом исчезает.
– Выглядит соленым, – замечаю я.
– Вчера привезли из сауны в Финляндии. Высший сорт, – улыбается – даже слишком широко, – бармен; я его точно не знаю; а он меня?
Его неестественная улыбка напрягает меня, и я решаю выйти в туалет. А я выпил или нет? Сейчас пойму. За дверью с изображением белого единорога с полумесяцем над головой я обнаруживаю лестницу, ведущую вверх и выводящую на тротуар, по которому постоянно движутся странные, безликие люди, а на другой стороне…
Что-то смущает меня, что-то не дает покоя, что-то зудит где-то в моем туловище…
Стой! Нет! Держись! Не туда!
Да ну вас…
Вас?!
«ВИШНЕВЫЙ» – огромная светящаяся вывеска. Колоссальных размеров, она восхищает своей полнотой и красочностью, но я не могу понять рекламного посыла и хочу вызвать Женю, чтобы она проверила…
Стой! Ты не сможешь! Ты не тот!
Бр-р-р.
Я делаю шаг и оказываюсь прямо под вывеской, и мне кажется, что она вот-вот упадет на меня, и я делаю еще один длинный шаг внутрь, после чего наблюдаю странную картину. На арене, встроенной прямо в пол огромного зала, двигаются две человекоподобные фигурки – черная и белая. И они дерутся между собой, нанося удар за ударом и отскакивая друг от друга. Вокруг них – шепот, какое-то странное движение других фигурок, отдаленный гул взрывов, которые происходят где-то неподалеку. И над всем этим в языках пламени высится огромное слово «SANCTUM». Очень стильно. Именно это нужно потребителю. Я уверен. Нужно шоу. Нужно пламя, которое сожжет их мозги, сделает их пустыми куклами, сделает их просто слугами инициатив двух, трех, четырех крупных фигур на арене. Нужна их боль. Они уже не хотят кайфа. Им нужна просто боль – от себя, от их страны, от их мира. Пламя, которое заставит их уважать одних и презирать других.
Я отворачиваюсь, потому что мне становится противно до тошноты, и теперь на меня смотрят огромные, выше моего роста часы. Я стою посреди дороги, ведущей в неизвестном направлении, и арены уже нет, как и стен, и часы отсчитывают 12 секунд, а когда стрелка падает на секундную отметку в тринадцатый раз, я чувствую сильный удар справа. Всем телом.
Уже в следующий миг я вскакиваю с дивана с криком.
С дивана? Как я на нем?.. А, впрочем, плевать.
Одновременно со мной рывком вскакивает Алина. Молча смотрит на меня, но ее взгляд совершенно бесстрастен, без капли удивления. Я протираю лоб влажной ладонью, и тут меня осеняет.
– А что ты тут делаешь?
– Хм, – Алина встает в полный рост на диване, заставляя меня отодвинуться. – А что? Мешаю?
– Нет, но… – я путаюсь в том, что есть, а чего нет.
Алина стоит надо мной, и она совершенно точно не может быть глюком или сном – я вижу детально все черты ее бледного тела – грудь, талию, направленную прямо мне в лицо промежность, смотрящее исподлобья лицо.
– Хорошо, могу уйти, – заявляет она и разворачивается.
Выгнувшись так, чтобы я мог получше разглядеть все, что только можно, на идеально депилированном пространстве ниже пояса, она слезает с дивана и встает рядом.
– Куда ты? – я пытаюсь встать, но мне удивительно тяжело, и выходит не с первого раза. – Я не хочу, чтоб ты уходила.
– Так бывает, – спокойно говорит она. – Все уходят.
Сзади я слышу какой-то шорох, оборачиваюсь, но там ничего, а когда я смотрю в сторону Алины, она уже стоит у открытого окна.
– Эй, милая, отойди-ка, а то простынешь, – предупредительно выставив руку вперед, начинаю подходить к ней.
Она разворачивается ко мне лицом, и я ошарашено дергаюсь, потому что не узнаю ее лица. Спустя секунду, я понимаю, что мне просто что-то показалось, и это точно она, а не кто-то другой. Только она слишком бледная, не загорелая.
– А какая разница? Есть какие-то отличия?
– Что? – не понимаю я.
– Есть я или нет меня? Кому-то есть разница? Кто-то вообще мечтает, думает обо мне?
– Что ты говоришь? Что за чушь? Подойди ко мне, – умоляющим тоном говорю я.
Она улыбается и разводит руки в стороны, вроде как приглашая меня обнять ее.
– Это не больше и не меньше, чем обычно. Так всегда. Тебе плевать на всех. Но это никогда не было только твоим правом.
Сзади я слышу скрип когтей по пластику, и это заставляет меня развернуться и начать искать источник звука, и в дальнем углу моей огромной комнаты я вижу светящиеся глаза, которые наблюдают за мной и Алиной, и когда я делаю рывок в сторону моей девушки, чтобы защитить ее, я понимаю, что ее уже нет, и осталось только закрытое окно.
Закрытое?!
Я щупаю стекло. Стучу по нему пальцами. Оно неподвижно. Чувствую, как слабнут ноги, и падаю рядом с действительно закрытым окном. Мне кажется, что я плачу, но я не уверен. Я не чувствую ни ног, ни рук, ни лица. Только боль где-то в глубине души.
Это не больше и не меньше, чем обычно. Так всегда.
Неужели теперь так будет всегда?
День шестой
Просыпаюсь. Впрочем, этот термин не совсем подходит. То, что я видел этой ночью, скорее можно было назвать галлюцинациями. Спокойствия сна я так и не получил, и только под утро выбрался из-под окна на диван. Идея смешать весьма солидное количество крепкого алкоголя с транквилизатором была хоть и не обречена на поражение на старте, но довольно рискованна. И в данном случае, риск оказался неоправданным. Я насмотрелся всякого дерьма и совершенно не выспался. Сейчас же я просто освобождаю лицо от липких объятий пропотевшей подушки и обнаруживаю, что в моей комнате, прямо около моего холостяцкого ложа блестит бодрая лысина Таначадо.
– Какого черта ты здесь делаешь? – медленно приподнимаясь над смятым постельным бельем, бормочу я.
– Ты не вовремя спишь, – вздыхает Таначадо.
– Да ну? – язвительно и скривившись выдаю я и встаю, ощущая ломоту во всем теле. – Который час?
– Обрати внимание, – показывает он на дверной проем, ведущий в комнату.
Прямо на пороге комнаты лежит дохлая «собака». Мускулистая, с когтистыми лапами и вытекающей из растопыренной пасти кроваво-красной слизью.
– Твою мать! – вскакиваю с кровати и сжимаю кулаки до боли.
– Не благодари. Ты невнимателен. Этот охотник следил за тобой со вчерашнего вечера. Я же предупреждал об усилении активности.
– Ты говорил – не вылезать наружу. Но они и раньше приходили ко мне домой.
Падаю в домашнее кресло с встроенным массажером. В спину болезненно втыкаются массажные ребра. Раньше я этого не замечал.
– Они не ориентируются, как ты. Они могут стоять за твоей спиной, но не видеть тебя, – объясняет Таначадо, и его голос болезненно рикошетит от стенок моего черепа. – Очень трудно объяснить, как это работает. Связи с илетерр, с другими типами энергии.
Собака понемногу становится полупрозрачной – кусок за куском уродливого тела, – и исчезает.
– А что вообще будет, если они меня достанут? – любопытствую, пытаясь сбить нервную дрожь в коленях.
– Сердечный приступ, если собака загрызет тебя. Никаких внешних повреждений. Еще один перегревшийся на работе и получивший инфаркт менеджер.
– Круто.
– Есть другие варианты – например, в новостях у вас недавно мелькал повесившийся прямо в кабинете руководитель успешной компании в Японии, – Таначадо подходит к окну и задумчиво смотрит в него. – Вот это они. Убирают отдельных бойцов нашего фронта. Чистят поле для продуктивной работы после явления в Пунт.
– Теория заговора… – бормочу, надеясь, что меня никто не услышит.
– Конечно, – Таначадо издевательски громко хлопает в ладоши. – Адаптируй реальность к свои категориям мышления. Работай СМИ для самого себя. Тогда тебя в скором времени грохнут, и вся моя работа на смарку.
– А что? Так это и выглядит.
– Ты все еще пытаешься поставить себя во вчерашние рамки, соотнести желаемое и действительное и получить равенство.
– Да ну! – я вскакиваю из кресла; кресло откатывается назад и врезается в стол, едва не роняя стоящий у края «макбук»; быстро подхожу вплотную к Таначадо. – Хочешь сказать, я горю желанием поставить знак равенства между желаемым безумием и реальным? Я путаю реальность и вымысел, но не понимаю, где именно происходит путаница.
– Ты кусаешь себя за свой же хвост этим, – Таначадо пожимает плечами и не оборачивается ко мне, словно выискивая взглядом новых «собачек» за окном. – Как тупая псина. Но все так, как есть. Именно так, как ты видишь. Пойми – есть вещи, которые стали доступны тебе совершенно неожиданно; вещи, которые казались тебе мистикой, сказкой, бредом, но оказались истиной. И с этим надо уметь справляться.
– Легко сказать.
– Легко сказать, что ты несешь какую-то ахинею про галлюцинации и безумие после того, как своими глазами видел, как охотники гяртуков могут воздействовать на этот мир.
– Когда от меня уже что-то понадобится? – упираясь кулаком в стену и закрыв воспаленные, саднящие глаза, спрашиваю я.
– Сейчас от тебя требуется выжить и дождаться указаний от мастера Эладу и от меня. Кто это – я тебе потом объясню. Я думаю, все будет достаточно скоро, потому что напряжение илетерр гяртуков в разных точках все выше.
– Сурово.
– Знаешь, что действительно важно за всей мишурой твоих жизненных коллизий, за всеми выборами, за всеми ошибками и победами? – выкидывает риторический вопрос Таначадо.
– И что же?
– Если бы общество не потребляло – оно бы самоуничтожилось. Оно бы захлебнулось в собственной агрессии, в неудовлетворенности жизнью, во мраке и злобе. Если бы мы не открыли для человека радость потребления, не открыли ему сублимацию, имитацию тех или иных процессов, не слили его жизнь с этими благами, ненависти, вражды и жестокости было бы только больше.
– Ну, даже не знаю.
– Поверь – на самом деле, все войны, всю борьбу за ресурсы, всю преждевременную смерть в современном мире устраивают только гяртуки. Они инициируют проблемы, вставляя нам палки в колеса, создавая дефициты и вынуждая людей проводить экспансию с целью захвата ресурсов. Вся существующая духовная среда, все успехи и достижения дипломатии, вся стабилизация условий жизни – это наши заслуги. Никакие производственные подвиги и научные открытия не могли бы иметь место быть, если бы не наша организация человеческой экономики. Именно мы придаем цену всему, придаем значение каждой вещи, производимой на ваших заводах и фабриках. Именно мы давали индульгенции душе человека, перенося ответственность за его неудачи с его самого на неправильные, требующие замены вещи этом мире, на машины, на деньги, на наркотики.
– Это-то вы складно придумали, – замечаю вскользь. – А как насчет бирж и фьючерсов?
– Мировой кризис развивается, и теперь наша задача – не дать силам гяртуков поломать все то, за что мы боролись, – игнорирует мой вопрос Таначадо.
– Звучит, – усмехаюсь и встаю. – Пойдем на кухню, пить охота.
– Кстати, труднее всего с илеттер тех, кто работает на два лагеря, – на ходу продолжает свою лекцию Таначадо. – Тех, кто зарабатывает на жизнь в рекламе и развлечениях – литературе, кино и так далее, но постоянно критикует в своих книгах, фильмах, статьях мир торговли и развлечений, потребление и продажу, зарабатывая баллы, вроде как, от обеих команд. Проблема таких творцов в том, что с них очень трудно снять прибыль.
– Подлые твари, да?
– Кусать руку, которая кормит, очень характерно для людей. Правда, мы достаточно хорошо научились это использовать, чтобы жаловаться.
– За вас, – залпом выпиваю залпом стакан минералки, и когда стакан опускается, Таначадо уже нет рядом. Как и трупа «собачки».
Я точно проснулся?
Где-то в час дня мне звонит мать. Снова долдонит что-то про сбор у тетки. Сумбурно и иносказательно объясняет что-то там про девять дней.
Так, значит, это вообще через долбанных полторы недели, но она звонит почти каждый день? Самое время!
Говорю, что обязательно перезвоню и скажу, что да как. Спрашиваю, как у нее дела. Она ничего не отвечает. Кажется, она в ярости. Еще несколько фраз – и разговор заканчивается. Смотрю на экран телефона. Кому я хочу позвонить? Или, может, отобедать? Но есть я не хочу. Совершенно.
Почему-то только сейчас я четко осознаю, что не сплю как следует уже четыре ночи, и что проблема эта достаточно серьезная. Вообще, я даже не уверен, что сплю хоть сколько-то.
В интернете про колеса, которые нам с Михой продал дилер, ни слова. Нонсенс – обычно уж в Сети-то информация обо всех требующихся обывателю веществах всегда в наличии. А сейчас – ни на одном из наркоманских форумов ничего похожего.
Звонок Михе не дает результатов. Я немного переживаю за старого друга, но больше хочу объясниться с ним насчет последствий приема той наркоты. Как бы давно это ни было, я – прагматик и реалист, и меня не покидает мысль о галлюциногенности происходящего. Поняв, что дома ловить нечего, решаю съездить в другую часть города, чтобы хотя бы попытаться уточнить, куда засранец мог переехать.
Проделав приличный путь в Кировский район, я нахожу его старый дом. Кирпичная «точка» на Дачном проспекте. Сборище лачуг и бомжатников в состоянии перманентного ремонта или саморазрушения. Я бы тоже переехал из такой помойки на месте Михи. Хотя, я даже не припоминаю, жил ли когда-то в таком жилом фонде.
Я точно помню номер михиной квартиры. Как ни странно. И, конечно, после набора нужных цифр на циферблате домофона, мне отвечают совершенно незнакомые люди. Точнее – женщина, на слух лет так сорока пяти и с бигудями. Она говорит, что встречала Михаила только когда она с мужем оформляла сделку по покупке этой квартиры.
– А Вы не в курсе, куда он переехал?
– Понятия не имею. Может, наш агент знает. Но его номер я не дам.
– А как его найти? Вашего агента. В каком агентстве? – спрашиваю , хоть и без особой надежды.
Какой-то мужик грубо прерывает начавшую отвечать дамочку, и связь прерывается. После повторного набора того же номера квартиры я выслушиваю в свой адрес довольно объемистый список личных оскорблений, отвечаю угрозами, получаю угрозы в ответ, но на большее у меня терпения не хватает, да и мальчик лет девяти, ждущий все это время возможности позвонить в домофон, чтобы пройти домой, вызывает у меня редкое сострадание. Проходить с ним заодно я не хочу. Не знаю, почему. Понимая, что от этих уродов я ничего не добьюсь и жалея, что я не знаю, как выглядит их машина, чтобы отломать ее боковые зеркала, решаю сесть в свою «ауди», выехать из омерзительных грязных дворов на Дачный и подумать, как следует, над планом дальнейших действий.
Посидев немного и поняв, что ответы мне сегодня не светят, и неплохо бы начать курить для успокоения нервов, я включаю зажигание и щелкаю поворотником. Отвлекаюсь на девицу среднего роста с огромными серьгами-кольцами и как-то слишком сильно затянутым «хвостом» на голове. Она пытается перейти дорогу, но ржавая «девятка» не планирует ее пропускать, и девица шокировано ретируется на тротуар, с ненавистью потрясая маленькими ручками с длинными синими ноготками на них. Ее леггинсы, обтягивающие близкие к идеалу очертания ножек и попки, тем не менее, покрыты каким-то странным черно-коричневым рисунком, и когда девица снова выходит на проезжую часть, неловко топая на слишком длинных каблуках, мне начинает казаться, что на ее ногах – кожа какого-то сказочного существа – гоблина или типа того. Разевающийся на ветру кривой фонтан волос только добавляет жути ее облику, и я понимаю, что мне пора уезжать. Но тут-то меня ждет сюрприз.
С обеих сторон к моей машине подступают «собачки» разных пород. Шесть или семь штук. Никогда не видел их столько в одном месте. И все они явно не играть в шахматы со мной заявились.
– Вот же ж подстава, – бросаю я в воздух и выдаю кик-старт с оглушительным ревом двигателя.
Судя по пронзительному звуковому сигналу и визгу колес сзади, я кому-то неслабо насолил. Ну и черт с ним. На круговом движении я едва не ввожу в безумие систему курсовой устойчивости, закидывая угол невероятно крутизны. Проскочив съезд, второй, третий, я по усложненной траектории поворачиваю на Ветеранов, в сторону Ленинского. Пролетаю угловой перекресток на красный в расчете на то, что «собачек» собьют движущиеся справа машины, но бросив взгляд на зеркало заднего вида, я понимаю, что все псины целы и с огромной – во всяком случае, для собак точно, – скоростью гонятся за мной. Обогнав по встречке через двойную сплошную инкассаторскую телегу, я мельком оцениваю скорость. Чуть больше сотни в час, но «собачки» не отстают.
– Реактивные твари. Таначадо, что с ними делать?
Но лысый фашист не здесь. Ему плевать. Я же снова даю приличный угол и ухожу на Ленинский, в сторону Московского, в глубине души надеясь, что пестрая компания моих преследователей собьется с пути. Но увы. Они бегут с такой скоростью, что даже ног не видно. Едва не сбив пару человек, беспечно проходивших по переходу, я прикидываю, куда можно свернуть, чтобы запутать «собачек» и решаю уйти на Кубинскую, а дальше – куда глаза глядят. Я совершенно не знаю местность, в которую еду и лишь надеюсь, что там найдется какой-нибудь закуток или подземный паркинг, в который я смогу успеть нырнуть, чтобы потеряться от этих чудищ. Их слишком много, чтобы вступать в рукопашный бой, это точно.