Так почему же мне доверять людям, которые только и знают, как применить право в свою пользу? Зачем мне доверять тем, для кого лишить человека свободы – лишь галочка в плане, за который они получат квартальную премию? Я для себя на этот вопрос ответила уже не первый год как. Может быть, поэтому я и задумываюсь о том, как защитить себя и свое дитя, пока не вернулся наш естественный защитник – Мужчина. И в понедельник, кстати, я его увижу.
– Что-то еще нужно будет?
Голос Андрея слегка дрожит после того, как он выслушивает все, что рассказал адвокат.
– Нет, теперь только рассмотрение. Данных у нас достаточно, справки все есть, – деловито продолжает юрист. – Но по поводу вопроса с пострадавшими все глухо, конечно.
– Значит, не вышло поговорить, да? – разочарованно качает головой Андрей. – Так и знал.
– Конечно, они не сдадутся. После стольких лет, – вздыхаю я и машинально откидываю упавшую на лицо прядь волос.
– Все указывает на то, что все эти годы вы страдали из-за подставы, – кивает адвокат. – Но теперь нас спасет только УДО. Разбередим дело снова – получим только больше шансов на отказ.
– А отказ… – Андрей сбивается, немного нервно потирает рот. – Отказ получить большой шанс?
– На это раз мы прорвемся. Почти сто процентов, – уверенно поднимает ладонь юрист. – Я редко говорю такие вещи, но сейчас самое благоприятное время.
– Хорошо. Я просто устал немного. От этого всего.
– Андрей, – я сильно сжимаю руки, стараясь сдерживаться. – Что случилось?
– Нет, ничего, – Андрей медленно качает головой и старается улыбаться. – Просто надоели коллеги по цеху. Достали же.
– Вас провоцируют? До сих пор? – деликатно интересуется юрист.
– Да. И на многое, – кивает Андрей. – Но меня так просто не возьмешь. Не родился еще тот, знаете…
– Все хорошо. Главное – ни с кем не связывайся, не устраивай драк, не поддавайся им, – пытаюсь давать советы, хотя знаю, что ни черта я в этом не смыслю, и мне так неловко, да еще эти чертовы месячные – из меня прет, как из ниагарского водопада.
– Конечно. Я все сделаю. Не волнуйся.
Нам сообщают о том, что сегодня времени меньше, и оно подошло к концу.
Я не вижу на Андрее следов насилия, но это лишь значит, что они наверняка есть под тюремной одеждой. У него загнанный взгляд, но он пытается изображать, что все хорошо и даже улыбка его может показаться естественной – если не знать его столько, сколько знаю я.
– Если продержится до комиссии, все будет хорошо, – неожиданно выдает уже на улице адвокат.
– Что значит «если»? – немного огорошено уточняю я.
– Ну, Ирочка, – адвокат останавливается и говорит медленно и вразумляющим тоном. – Там много людей, которые очень негативно относятся к тем, кто сидит по такой статье.
– Я давно это знаю. Что дальше?
– Дальше то, что кому-то может не понравиться то, что у Андрея есть шанс на УДО.
– К чему Вы клоните? Ну, говорите уже, – во мне просыпается откровенная злоба, основанная на непонимании той чуши, которую несет мой адвокат.
– Я призываю Вас быть готовой к тому, что что-то может случиться, раз вся эта ситуация – от начала срока и до этого дня, – является подставой со стороны больших денег. Это не значит, что я совершу ошибку со своей стороны, – он делает паузу – видимо, чтобы я осознала все сказанное. – Тем не менее, ошибку могут спровоцировать определенные люди там, и мы на это никак не повлияем.
– То есть, надеяться на то, что все улеглось, и Андрей больше им не нужен?
– Да, дорогая моя, хотеть мира, но готовиться к войне. А теперь ступайте домой и отдохните. Не стоит переживать, пока комиссия не подойдет. Я многих вытаскивал. И здесь решим вопрос.
– Мне нужно на работу, – недовольно фыркаю я, нажимая на кнопку открытия дверей машины. – Созвонимся.
После короткого прощания с адвокатом я некоторое время сижу в машине и жду, пока он уедет на своей «мазде». После стольких лет работы с этим юристом, Олегом, я так и не смогла перейти с ним на «ты», потому что его сухой тон и какая-то излишняя деловитость, дотошность в деталях и откровенный скептицизм ко всему меня жутко раздражают. Создается ощущение, что он сам не верит в возможность освобождения Андрея раньше срока, хотя ни разу не высказал сомнений в его невиновности. Но сейчас мне остается только довериться тому, что будет делать…
{18}
…и отблески света на крыше соседнего «рено».
– Большие города всегда стоят.
Голос Игоря возвращает меня сюда, в наполненный тонким ароматом ванили салон «тахо»
– Что?
– Большие города всегда стоят, – повторяет он и горестно вздыхает. – Куда бы я ни приезжал и где бы ни снимал машину или ехал на такси – да как угодно, – всегда пробки. И в прайм-тайм, и в выходные. Всегда есть места, где можно встрять, словно люди не понимают, что ехать туда нельзя, и есть свободные обходные пути. Москва, Питер, Краснодар, да даже Мурманск. Все большие города стоят.
– Хм, – мне трудно прокомментировать эти слова, но что-то в глубине моих скомканных поутру мыслей проясняется…
– Когда-нибудь я переберусь в маленький городишко, а лучше – в деревню под ним. Построю еще один дом – метров на семьсот-девятьсот, – и буду жить простой жизнью рантье. Откровенно говоря, надоели мне большие города.
– Большие города всегда движутся, – тихо шепчу я.
– Чего? – он явно не расслышал.
Не стоит мне ему перечить. Он не поймет. Как бы он ни хотел понимать меня, чтобы стать ближе, он не сможет осознать это.
– Нет, ничего. Говорю, рассвет сегодня красивый.
– Да. На редкость, – кивает Игорь и снова теребит в руке сигариллу, но потом кладет ее обратно в пачку, хотя я бы не возражала, закури он в своей машине.
Я знаю, что большие города, которые вытягивают таких, как я, из провинций и малых городов, всегда движутся. В этом моя единственная надежда. Только из-за этого я оставила позади все то, на что могла опереться без особого труда. Может, я стала бы кем-то другой там, дома. Но теперь я верю в безостановочное движение вокруг, которое ведет меня. Я верю в то, что на эту карусель я уже выкупила билет, и меня никто с нее не скинет. Иначе и залезать не стоило. Я пишу контрольное смс няне, и она подтверждает, что все в порядке. Так каждый час. У меня пока не сложилось какой-то паранойи насчет Лизы – даже наоборот, она – единственная, кому я доверяю Манечку. Но я вынуждена проверять всех подряд. Почему-то после последней встречи с Андреем меня стали мучить кошмары и какие-то странные домыслы. Словно что-то намекает мне о необходимости обезопасить себя как следует, подготовиться, установить где-нибудь дома веб-камеру, например, купить еще один баллончик для самозащиты. Купить оружие?
– Я думаю, все наладится само собой.
– Как это? – машинально уточняю у Игоря.
– Ну, как оно обычно бывает.
Меня прошибает холодный пот, потому что я не понимаю – сказала я что-то такое вслух, или Игорь просто читает мои мысли, или…
– Доведут какой-то участок до полнейшего фарша – и тогда построят развязку. Доведут целый район – и запланируют еще один скоростной диаметр. Этот-то до сих пор открыть не могут, например.
Я с облегчением вздыхаю, только сейчас понимая, что Игорь – о своем, а я – о своих страхах. Все всегда может разрешиться действительно очень просто и само собой. Тут он прав.
– Ир, у тебя все в порядке? Ну, кроме того, о чем мы и так знаем? – задает достаточно неожиданный вопрос Игорь.
– Да, как обычно. У меня редко бывают большие обновления.
– Между прочим, платье, на котором ты была на последней корпоративной вечеринке – это было что-то, а вчерашний твой стиль – еще круче, так что обновления у тебя еще как бывают, – улыбается Игорь.
– Спасибо. Ты всегда это замечаешь. Мне кажется, только ты.
– Тебе кажется, – он качает головой. – И тебе кажется, что ты одна, и тебе иногда страшно, так ведь?
– Возможно. Я так плохо выгляжу сегодня? – стараюсь парировать это максимально холодно.
– Ты выглядишь здорово, но очень расстроено, – Игорь отвлекается на то, чтобы посигналить кому-то на дороге и прошипеть сквозь зубы что-то матерное. – И вот что меня беспокоит. Ты же всегда можешь просто сказать мне, что не так. Ты это давно знаешь. И мы решим вопрос.
– Да нет вопросов. Все нормально, – пожимаю плечами, изображая спокойствие и немного срываясь только на последнем слове. – Может, последний полет вымотал.
– Всякое может быть, – Игорь пожимает плечами и продолжает рулить.
В последнее время, он все чаще заезжает в наш офис, и прилюдно я остаюсь с ним на «Вы», но мне всегда неловко от того чувства недосказанности, которое остается при каждой случайной встрече с ним. Сухое приветствие – и только. Какие дела могут быть у рядового менеджера и собственника группы компаний? Мы слишком разные люди. Разного уровня, разных потребностей. Я вижу, чего он хочет, и меня каждый раз удивляет то, насколько деликатным он остается и как осторожно задает все вопросы, несмотря на имидж крайне резкого и крутого по нраву собственника. Но я не могу ответить ему взаимностью. Кто-то может назвать это комплексом, кто-то – откровенной глупостью. Я предпочитаю ссылаться на верность. Я – независимая единица. И у меня есть тот, кого я люблю. В моей, если называть вещи своими именами, хреновой ситуации все это выглядит довольно забавно, но я предпочитаю обходиться без иронии там, где дело касается дорогих мне вещей и людей.
– Ира, – после долгой паузы продолжает Игорь.
– Сегодня так много «Иры», – улыбаюсь, стараясь сгладить некоторую напряженность этой рваной беседы.
– Ты сильная женщина. Просто потрясающая. Но ты не обязана быть такой всегда.
– Может, мне так проще. Откуда ты знаешь? – пожимаю плечами и отвечаю спокойно, будто меня спросили про любимое мороженое.
– Я знаю людей. Может, не всех и не каждого я вижу насквозь, но в тебя я всматриваюсь очень часто.
– И что ты видишь?
– Печаль по тебе самой. Просто дикую. Ты живешь не той жизнью, которой достойна. Ты просто обязана быть счастливой.
– Может, я сама могу ей стать, – наношу укол, который, возможно, Игорь и не заслужил. – Может, это правда, с которой нужно смириться?
– Возможно. Но зачем терять это время? Ты знаешь, что я у тебя есть. Со всем, что я могу.
– Я знаю, что это немало. Знаю, что ты очень хороший человек, – тяжело вздыхаю, причем искренне. – Но и ты пойми – я не могу отказаться от того, во что верю. Люди же верят в бога, и никто их за это не осуждает. Вот и меня осуждать не нужно.
– Я не уверен, что твой бог тебя не предаст.
– А кто не предаст вообще?
Он молчит. Я бы на его месте вышвырнула такую пассажирку пинком под зад прямо на ходу. Но он просто пожимает плечами – спокойно, деловито. У него пунцовые щеки и напряженные скулы. Честно говоря, я боюсь что-то добавлять к вышесказанному. И хоть по-своему я права, доказывать это мне больше не хочется.
Игорь закуривает перед самым подъездом к бизнес-центру. Когда он с размаху криво паркуется около входа, я пару секунд собираюсь с мыслями, но не нахожу, что сказать. Обычно, когда он меня подвозит, я по-дружески целую его в щеку, но сегодня этот номер не пройдет. Я молча забираю сумочку, закрываю дверь, и «тахо» с ревом уносится с парковки куда-то вдоль по Лиговке.
Сейчас, как никогда, мне кажется, что Игорь следит за мной чьими-то чужими глазами и ушами, и он знает, что только на днях мы получили отказ по УДО для Андрея, и я даже догадываюсь, чьи это глаза и уши. Мне даже кажется, что он играет какую-то роль в том, чтобы прошения оставались безрезультатными. Я старательно отгоняю столь жуткую мысль, надеясь, что мне не взбредет в голову когда-либо спросить о таком человека, который оказал мне столько внимания и поддержки, даже получая в ответ нескончаемое «динамо».
Я сажусь на ступеньки бизнес-центра, потому что у меня еще есть десять минут. Мы приехали очень быстро, быстрее обычного. И это лишний раз доказывает, что Игорь – человек, который всегда может сделать все по-своему. Вот она – ситуация, в которой можно верить всем и не верить никому. И что теперь делать? Я все равно никого ни в чем не могу уличить. Я – просто жалкое пятнышко на крыльце бизнес-центра на Лиговке. Но могу ли я быть большим? Большим хоть для кого-то? Кого-то, кроме Игоря и…
{17}
…благодаря засранцам из автосервиса, которые ни черта не смыслят в машинах. Ну как можно было так подгадать? Что-то там в двигателе надо ждать неделю, и машина без этого уже не поедет. И вот – я, с доброй половиной бутылки белого сухого в голове мчусь навстречу милому дому. Неплохо мы посидели с девчонками. В такие моменты они даже не кажутся мне сучками и карьеристками, которые косо смотрят на меня из-за ставшего приметным внимания Игоря к моей персоне. Чертовы коллективы. Чертова корпоративная этика. Некоторых людей надо просто брать и…
Оу, что это тут у нас? У моей соседки по сиденью в вагоне метро – книга, которая называется «Научись быть счастливым», а заголовок открытой главы – «Четыре вида гамбургеров». Видимо, я слишком утомилась за неделю, но где может быть связь между гамбургерами и счастьем – мне никак не уловить. На самом деле, периодически на книжных лотках на станциях метро я вижу огромное количество такого рода книг с бредовыми фразами и повторяющимися тупыми репликами об одном и том же, с одними и теми же мотивационными текстами, откровениями и умозаключениями, доступными любому идиоту. Мне даже как-то страшно и неудобно от осознания того, что я зачем-то занимаюсь настоящей работой в настоящем бизнесе с настоящими оборотами, продажей каких-то машин и расходников, а ведь тоже могла бы делать деньги из воздуха, придумывая бредовые книги про пять видов шаурмы или пятьдесят оттенков копченой колбасы. Сидела бы на своей вилле в Испании, потягивала коктейль и придумывала очередной ералаш на потеху особо одухотворенным девам вроде этой.
Эта мысль заставляет меня мгновенно разразиться гомерическим хохотом, и это сильно смущает дамочку с книгой про гамбургеры. Вплоть до того, что она встает и отходит к выходу. Я делаю экстремально удивленный вид, размашисто пожимаю плечами и развожу руками на показ соседям рядом, и те тоже перемещаются к выходу. Странное совпадение – все они выходят на следующей. А мне дальше, на переход. Как же хорошо, что сегодня не вышло поехать с Игорем. Я бы такого ему наплела – век не оправдаешься.
Но сейчас мне, в кои-то веки, хорошо. Просто легко и беззаботно. Няня, которую я приглашаю обычно только на рабочий день, определенно заработала свои сверхурочные, так что в следующий раз…
{16}
…и меня даже начало клонить в сон.
Снаружи ничего. Кромешная тьма и вспышки красного огонька. Когда мне показалось, что в моей кромешной тьме появился свет, способный осветить мне дорогу, он снова исчез. Остались только вспышки во тьме, слепые надежды на то, что вот-вот все наладится. Только бы я сама ничего не испортила. Все это как-то слишком просто и слишком безоговорочно понятно. Ведь так не может быть – чтобы человеку бог сразу давал и тут же у него забирал. Должны быть еще какие-то процессы…
Боже, мне вот-вот станет плохо. Надеюсь, мне не понадобится пакет из кармашка напротив. Ладно, надо отпроситься в туалет. Ну-ка, Леха и ты, жирный увалень, пропустите меня в эту узкую кабинку…
{15}
…хотя и без четкого понимания, для чего меня послали к ним. Очевидно, что Леша Шкапин, как новый коммерческий, должен лететь. Даже лучше бы ему было улететь еще вчера. Нет, он, конечно, добрый малый, как я заметила, но он будто что-то постоянно скрывает, а это ведь…
– Ты как? Готова к взлету? – почему-то интересуется он у меня.
– Я в норме, – показываю ему пальцами кривой «окей».
Такой же кривой, как я сама. Ненавижу эти поездки. То выставка и ознакомление с оборудованием, то необходимость проводить выездные сессии с нужными людьми, которые сами не могут приехать. Консультации, все такое. И все это на больную голову. А почему?
– Тогда неплохо бы пристегнуть ремни, – он показывает пальцем на табло над нами.
– Уау, – послушно нахожу два хвоста и соединяю их. – То-то я смотрю, шумно стало, и самолетики вокруг зашевелились.
– Ты выглядишь, как будто простыла. Вчера был ливень, вот я и подумал…
– Не усложняй, – горько усмехаюсь я. – Как будто больше ничего не передает мое состояние.
– Не особо.
– Знаешь, я безумно боюсь летать. До паники каждый раз, и никогда не отпускает, до самого выхода из самолета.
– Странно. Ты же, вроде как…
– Да-да, прилетела в Питер в свое время. Больно уж не терпелось, так вот. Хотя, могла и поездом доехать. И ездила не раз. Но это долгая душещипательная история. А вообще, я дико боюсь. Причем даже не знаю, чего больше – то ли высоты, то ли упасть с нее, то ли того, что от меня ничего не зависит.
– И как ты справляешься? – немного смущенно интересуется Леша.
– Обычно пью снотворное, если есть рецепт. Или набираюсь, как сейчас. Очень помогает, когда рассудок напрочь размыт. Смотришь на все как бы со стороны.
– Жутковато.
– Ну, да. Если что-то случится, я просто ничего не узнаю. Никак не отреагирую. Если буду под снотворным, то вообще не проснусь. Прикинь.
– Ну, по практике моих перелетов – а их было немало, – все возвращаются целыми и невредимыми.
– А я каждый раз, садясь в самолет, делаю шаг в пропасть. Так мне кажется. И это не проходит. Может, когда-то сбудется.
– Не каркай, – улыбается Леша, поправляет свой ремень и достает инструкцию по безопасности из кармашка сиденья.
– А что? Каждый взлет – маленькая смерть, – пожимаю плечами, глядя в окно. – А потом рождаешься заново, и все здорово.
– Ну, да, – кивает Леша. – Жвачка с ментолом тебя выдала, сознаюсь.
– Блин, так и знала, – вздыхаю и посмеиваюсь. – Сильно палюсь?
– Агась. Особенно с этими историям про маленькую смерть. Спи давай. Скоро будем в отеле, переспим с этим, а там подумаем, как лечить твою аэрофобию.
– Поездами.
Тем временем, самолет выезжает на взлетно-посадочную полосу, и времени подумать почти не остается. Моя знакомая летела на когалымском аэробусе. Человек невероятной жизненной силы, работоспособности, надежности – как в офисе, так и в жизни. Мы не виделись уже полгода и все собирались сесть за бокалом вина и обсудить все происходящее, но постоянно что-то мешало. У меня ребенок, у нее работы выше крыши, командировки, выставки. Уже после ее отпуска в Египте точно планировали встречу. Последнее, что я от нее услышала перед прощанием на одной из выставок – как она устала и как сильно хочет отдохнуть от этого всего. Всем казалось, что она живет работой, а она хотела вернуться к настоящей жизни, продравшись сквозь весь этот бизнес других людей, вооружившись зарплатой и шикарным резюме. Но вида не подавала. А потом все это исчезло и перестало иметь вес. Наверное, когда-то привыкаешь терять людей. В том или ином смысле.
Впиваюсь пальцами в подлокотники, ощущая вибрацию и слегка приглушенный рев двигателей, пронизывающий салон. Всего-то нужно пережить момент взлета, а потом – успокаивать себя тем, что ты уже ни на что не влияешь. Просто начать, а дальше смотреть, как все это разворачивается само собой. Как всегда. И каждый раз я остаюсь наблюдателем за своей жизнью, сколько бы я себя ни убеждала, что я – ее властительница. Каждый на том аэробусе над Синаем думал, что он – властитель своей жизни. Кто-то со стороны решил поставить на этом крест. И выходит, что мы совершенно не властны над всем, что с нами происходит. Может, это оправдывает и мою собственную инертность в данный момент? Или я просто хочу так думать.
Земля уходит вниз, самолет ложится на левый крен, и в таком далеком, словно нереальном иллюминаторе я вижу здания, огоньки, полосы дорог, и все это расплывается перед моим остекленевшим взором, перемежаясь с болью в суставах пальцев, и я ощущаю на моей левой руке другую руку. Лешину. Я рефлекторно ослабляю хватку, ощущая тепло другой руки. Что-то в нас, людях всегда подсказывает, что если кто-то дал нам руку, то можно ничего не бояться. Что мы не одиноки. Что можно ждать лучшего. Леша улыбается мне, говорит, что все в порядке, но так ли это, я не могу проверить, и мы несемся…
{14}
…и проблем у нас будет еще больше, – разъясняет мне Олег тоном учителя первого класса для умственно отсталых.
– Вы можете не повторять это так часто и так громко, – я уже не в состоянии скрыть раздражение и просто пытаюсь быть тактичной.
– Сам факт того, что Шалаев вышел на меня, говорит о его некоторой… – Олег деловито шмыгает носом, – …осведомленности о ситуации. И тут у нас два варианта.
– Один, – полушепотом вставляю свои пять копеек я.
– У нас два варианта, – настойчиво повторяет юрист. – Либо он в курсе ситуации с самого начала, и Ваша версия верна, либо он очень быстро ориентируется в ситуации, несмотря на свое изначальное ошеломление – и далее по тексту.
– Я не верю в случайности.
– И в чудеса тоже, наверное, не верите, ага?
– Последним рубежом был Дед Мороз, – усмехаюсь.
– Я к тому, что только чудо поможет нам разрешить эту ситуацию с минимальным ущербом, добиться УДО и не развить еще один судебный процесс – уже гражданский, – который Вас разорит. А Вы сейчас активно стареетесь этому чуду помешать.
– Не переживайте, больше не буду, – облизываю внезапно задрожавшие губы. – Я хочу, чтоб Вы дальше работали с нами.
– А я хочу, чтобы у нас все сложилось. Ира, – тон Олега теплеет, что само по себе явление столь же частое, сколь падения метеоритов на Питер, – Вы слишком напряжены. У Вас сейчас не те задачи.
– Я знаю свои задачи, – отвечаю максимально холодно и жестко – насколько позволяет состояние. – У нас все на сегодня?
– У нас бы и этого не было, не будь вчерашнего инцидента. Берегите себя.
Я лезу в сумочку за кошельком, но Олег тактично просит меня воздержаться от оплаты счета, и я в кои-то веки не спорю. Возможно, я действительно была не права. По крайней мере, следовало бы воздержаться от каких-то слов или даже ограничиться звонком, а не вваливаться вот так, с открытым забралом и во всеоружии, но что сделано – то сделано. Мне кажется, Олег не из тех, кто понимает, каково это – сидеть и ждать, пока все то, что тебе дорого, разрушают жестокие и поразительно безразличные к твоему горю люди. А именно таким я увидела Шалаева. Лучшее из того, что я получила за этот короткий разговор – это осознание того, сколь бессмысленно даже пытаться вести переговоры с этим человеком. Наверное, оно того стоило.
…
«Ты на сколько летишь? По времени»
«22:45. Поможешь мне?»
«Конечно. Что нужно?»
«Посиди с Манькой. Я не успела договориться с няней, а кому-то еще доверять не могу»
«Во сколько приезжать?»
«Приезжай как сможешь. Я буду дома через час»
«Буду»
…
«Знаешь, в последние дни мне иногда кажется, что случится что-то нехорошее. Тебе точно надо лететь?»
Выжидаю. Получаю ответ от самой себя. Отпиваю еще кофе, чтобы восстановить терпкое послевкусие на языке. Просто так легче сосредоточиться.
«Точно»
Тишина. Я знаю, что мать приедет. Но что будет потом? Насколько хватит нашего перемирия? И с кем еще мне помириться потом, когда она не сможет мне помочь, а мне просто необходима будет помощь? То ли из-за собственной тупости, то ли из-за нежелания загружать окружающих, я уже которую неделю сижу в эмоциональной изоляции, и самое смешное в этом то, что единственным человеком, кому я смогла все излить, оказался Шалаев. Может, он и не виноват в том, что…
{13}
…и смотрит на меня, не отводя глаз. Отвратительно.
– Да, я хочу правды, – ядовитым полушепотом выдавливаю из себя я.
– Она у тебя есть, – он пожимает плечами и уводит, наконец, взгляд в сторону своего нетронутого бокала белого вина.
Он, конечно, не ожидал, что я приду вот так, с шашкой наголо. И не ожидал, что я вообще сунусь к нему. Человек его уровня и его отношения к жизни и к покупке и продаже истинных ценностей всегда мнит себя небожителем. А потом приходит такая вот истеричка, как я, и начинает требовать правды. А ему и сказать нечего.
– Неужели это так трудно – просто признать свою ошибку? – прищурившись, смотрю на Шалаева так, чтобы хотя бы попытаться его пристыдить. – Ему ведь давно от тебя ничего не нужно. Он давно жалеет, что имел с тобой дело.
– Поверь мне, – тяжело вздыхает, – тебе с ним тоже иметь дела не стоит. Дорого возьмет.
– Да откуда ты что-то можешь знать? Столько лет вы не в деле…
– Ты счастлива сейчас?
Вопрос словно выстреливает мне в висок – я даже чувствую тонкий укол головной боли.
– Что? – беру паузу, чтобы опамятоваться.
– Ты счастлива сейчас?
– Нет. И это твоими стараниями, кстати, – нахожу подходящий ответ, но лишенный силы, сорвавшийся голос стирает все усилия в пыль.
– Занятно, – не поднимает глаз – явный знак, что скажет сейчас что-то особенно неприятное, чтобы спровоцировать меня, а я не сдержусь. – Он принес тебе покой и уверенность, пока был на свободе, да? Ты чувствовала себя защищенной, окруженной любовью…
– Хватит, – бормочу, хотя знаю, что он не остановится.
Меня засасывает в трясину неуверенности в себе, и мой взгляд теряет концентрацию, и предательски бьет, словно током, в многострадальное левое плечо.
– Он любит это дело. Навязать того, кем не является, поиграть женской слабостью, и…
– Чушь собачья, – заявляю достаточно громко, чтобы не дать ему продолжить. – Я не слабая. Поищи еще таких сильных. Это не твой уровень.
– Хм, – пожимает плечами и медленно, основательно отпивает из своего бокала и слегка морщится. – Что-то в тебе есть. Это действительно новый уровень. Я знал тех, с кем он имел дело раньше. У них всех было кое-что общее.
– Все блондинки? – изображаю издевательский тон, сколько есть сил.
Боже, насколько же мерзкий тип. Я бы хотела, чтобы здесь оказался Игорь и разбил ему лицо.
Почему Игорь? Почему не… А, плевать. Игра слов.
– Они все были несчастны. Но я никогда не лез в это. Какое мне было дело. Мы были друзьями. Но когда он сделал некоторые вещи, я поменял взгляд на многое. И на это тоже.
– Он мне все рассказал.
– Плевать мне, что он тебе рассказал, – тон крепчает, скулы напрягаются – явно почувствовал атаку по больному месту. – Мне неинтересно слушать версии того, в чем я сам принимал участие, как было бы неинтересно Христу разбираться в вариантах писания, дав людям единую истину. Просто стало в какой-то момент противно, и я помог одной из его добровольных рабынь включить мозги. И не лез дальше. Но потом эта ситуация с Леной, и это был край. Но это мои дрова, конечно, – отставляет бокал и жестом подзывает официанта. – Бойся данайцев, дары приносящих, Ира. Кстати, перекусишь, выпьешь? Я не рассчитывал, что мы так засядем, но раз уж…
– У нас семья. У нас ребенок, ты это понимаешь? Как можно вести какие-то войны…
– Никто ни с кем не воюет. Просто так должно быть. Много у кого семья. У меня моя семья, окей?
– Я знаю, что он ничего не делал.
– Я думаю, тебе лучше закрыть именно эту тему.
– Черта с два.
– Тогда тебе лучше, – быстро облизывает губы и смотрит своими свинячьими глазками мне прямо в глаза, – уйти по-хорошему.
Я не произношу больше ни слова, встаю и ретируюсь. Я услышала, что хотела, в каком-то смысле. Конечно, наивно было бы даже предполагать, что это все приведет к раскаянию, но мне нужно было убедиться в том, что Андрей говорит мне правду. Не знаю, почему. В любом случае, тон Шалаева, его нервные потуги выглядеть серьезным и философствующим – все это укрепило мою веру в того, кто действительно сделал меня счастливым. И веру в то, что его враги – мои враги, – должны получить по заслугам, иначе…
{12}
…потому что не должна говорить об этом ни слова. Ему это сейчас совсем не нужно. Он и так достаточно подавлен.
Олег помечает что-то в своем ежедневнике, хмурится и продолжает.
– Есть еще предположения, как они могли это устроить именно в тот вечер? Еще какие-то подробности?
– По-моему, нет, – нервно, горько вздыхает Андрей. – Больше ничего не могу вспомнить. Хотя, время у меня было.
– А у нас будет время? – не нахожу себе места и решаюсь напомнить Олегу о моей просьбе.
– Минутку, – он холодно отводит меня, даже не поведя ухом. – Андрей, давайте еще раз пройдемся по аргументации с их стороны. Это единственный путь, чтобы найти слабое место в схеме обвинения и заставить суд сомневаться в Вашей вине.
– Хорошо. С чего начать?
– Как угодно.
– А мы точно… – ловлю гневный взгляд Олега и замолкаю.
Никогда раньше я не была так нетерпелива. Так глупо, по-детски и наивно. Всегда умела держать язык за зубами, но сейчас меня просто выносит, выворачивает наружу всеми теми чувствами, которые копятся между этими свиданиями.
– Мы с Шурой вели дело, – почесав нос, начинает рассказывать Андрей. – Не сказать, что огромное – так, небольшая логистическая контора по внутренним перевозкам. Помогали заказчикам находить водителей, потом собрали своих прикормленных исполнителей и развернули сеть перевозок. «Деловыми Линиями» мы бы всяк не стали, но на хлеб хватало. Связями с того времени Шура и новый свой бизнес построил. В отличие от меня, – усмехается и замолкает.
– Вы поделили остатки средств компании поровну, когда расходились? – интересуется Олег явно для проформы – он эту историю уже слышал, только в моем пересказе.
– Если бы. Шура обещал решить вопросы с долгами, если я после своего отказа иметь с ним дело солью ему кое-что полезное из своих ресурсов. Кое-какую информацию, стоившую денег. И черта с два он мне заплатил бы тогда, и вообще…
Андрей начинает ерзать, и я чувствую, как трудно ему рассказывать все это. У каждого из нас есть больные места. Темные пятна прошлого, которые сделали темными мы сами, чтобы больше не видеть их деталей. И все равно находится кто-то, чтобы их осветить уже тогда, когда раны зажили. Мне ли об этом не знать. Я машинально поправляю челку и потираю нос. Кожа на нем кажется жирной, и наверняка пошли черные точки. Почему я думаю об этом сейчас?
– И все дело, как Вы полагаете, в обиде вашего экс-партнера на Ваше решение выйти из дела? – бесцветным тоном спрашивает Олег.
– Я бы хотел, чтобы были другие варианты, но их нет, – голос Андрея на миг становится плаксивым, и я вспоминаю тот вечер, когда он пришел и просил его обнять, и я…
– А дочь Шалаева – с ней Вы как часто виделись? – прерывает мой внутренний монолог Олег, вынуждая меня вернуться из собственных мыслей к одетому в тюремную робу любимому.
– Пару раз. Может, больше, – голос Андрея слегка дрожит, но это неудивительно. – Она меня неплохо знала. И должна была знать, что я… Что я не из этих.
– Откуда она могла это знать? – задает странный вопрос Олег.
– Что значит – откуда? – недоумевает Андрей.
– Неважно, – отмахивается Олег и что-то записывает. – Какие у нее, предположительно, отношения с отцом? Насколько доверительные?