Индульгенции

– Я же говорил – яблочко от яблоньки. Но имей в виду – с ее истериками у меня опыта много. И твои меня уже не удивят. Она меня многому научила, что сгодится с тобой.

– Ну, конечно. И она же заставила тебя поселиться в кармане у Сафронова, где ты и сидишь. Как и во многих других карманах, но в этом – особенно.

– Че? – меня прошибает холодный пот, и сигарета не доходит до рта, зависая в воздухе. – Откуда ты…

– На РБК писали. Очнись – весь город знает все о твоих проблемах. Только ты живешь в иллюзиях, считая, что все это можно обойти, продав то, что досталось мне.

Ну уж нет. На РБК писали, что у меня временные трудности, да и то – с моих слов. Я не отказался от интервью, и поэтому никто ни черта не знает. Но есть же волшебник Алекс – вот он, корень зла. Сучонок все пронюхает, все вычислит.

– Так зачем тебе нужна была запись? Чего ты-то хотел?

– Ты сильно недооцениваешь людей вокруг, – голос Антона вновь становится ровным, и он пытается показать, что выиграл дуэль. – Когда-то это помогало быть самым крутым. Забивай на пешек и иди убивать ферзя. Но теперь ты просто большой должник всех на свете, и вместо того, чтобы заняться серьезной взрослой политикой, ты предпочел сложить лапки и умолять меня помириться.

– Да ты охренел, сынуля! – выбрасываю сигарету и делаю шаг в сторону Антона, хотя и знаю, что не стану его бить; никогда не бил, за что и поплатился.

Мимо проходят двое моих старых знакомых по опту. За ними – две их длинноногие эскорт-девочки. Мы остаемся в курилке вдвоем.

– Давай, – выждав, пока дверь закроется, говорит мой сын. – Сделай мне больно. Больнее, чем Лидия своим передозом сделала тебе, у тебя вряд ли получится.

– За что ты меня так ненавидишь?

– Ты мог бы засунуть Сафронову куда поглубже этим роликом. Даже если бы ты не хотел отдать его во благо здравого смысла, ты мог бы его монетизировать. Но твои понятия… – он разводит руками, заставляя меня дрожать от ярости еще сильнее. – Ты предпочел отдать все тяжелые фигуры в начале партии. И я бы настоятельно советовал хотя бы попытаться их восстановить.

– Ты просто идиот. Ты никогда ничего не поймешь. Малолетний засранец! – высказываю, наконец, то, чего он заслужил.

– А ты – старый засранец, – уже открыв рывком дверь, заявляет мой сын. – И тебе придется платить по счетам, хочешь ты того или нет.

Он снова уходит, и я не хочу его догонять. Настроение испорчено к чертовой матери, и я сажусь прямо на пол в курилке и закуриваю снова. Ненавижу свои слабые места. Не человек тот, у кого нет слабых мест, но мое слишком сильно болит, воспаление на нем никогда не проходит, и я действительно плачу по своим счетам. Что-то я сделал не так, где-то повернул не на ту дорогу с Лидией, и результатом этого стало такое отношение единственного дорогого мне человека. В чем я виноват? В том, что вкалывал, как проклятый, всю жизнь, и не успевал заниматься воспитанием сына? В том, что трахнул несколько симпатяшек, о некоторых из которых знала Лидия? В том, что не сразу заметил, как сгорала от героина моя жена, господи прости? Это те грехи, за которые нужно так казнить?

Видимо, ответ утвердительный. Спасибо жюри и всем прочим. Я понемногу трезвею, но это мне не нравится. И сейчас я пойду и вкачу еще поллитра виски, чем бы это ни было чревато. Я вам не сдамся, суки, слышите? Не нашлось еще того, кому я сдавался. И это видео – черт пойми, зачем оно Антону, – это не капитуляция. Это бизнес и политика, в которую превращаются большие обороты на какой-то стадии. И в этом я лучший. И ничего вы от меня…

Антон

…не больше полутора суток, но сейчас время кажется убийцей всего сущего. Вообще, так оно и есть. Мой папка когда-то был еще тем бойцом. А стал гнилым капитулянтом, оппортунистом. Но после этого загула длиной больше, чем в сутки, все это кажется далеким и неважным. Раз шансов на получение закладной на душу Ани у меня нет, и мне придется отступить. В конце-концов, не сообщать же мне органам, что у моего папки якобы было видео, доказывающее или не доказывающее невиновность какого-то нищего, ничего не значащего для мировой истории водилы. С такой трактовкой ситуации мне будет прямая дорога в Степанова-Скворцова, не иначе.

На рекламной вывеске я читаю прописанное крупными буквами «У БЕЗДОМНЫХ ЕСТЬ ПРАВА», и это заставляет меня впервые за последние пару часов улыбнуться. Единственное право бездомных – сдохнуть в очередные морозы. То есть, я не за человекоубийство, ни в коем случае. Но если роль нищих работяг для общества мне более-менее понятна, то с уличными голодранцами дело настолько темное, что лучше бы их не было. В любом случае, нынешняя зима недостаточно хороша, чтобы этот план сработал. Точнее, она вообще не хороша, кроме как для водителей, которым не нужно менять резину с летней на зимнюю и меня нынешнего, бредущего по Петроградке в летней куртке и футболке на голове тело. Если бы такси довезло меня до дома, мне пришлось бы просить водителя донести меня до квартиры, а это как-то унизительно, в стиле офисных работяг, которые «каждую пятницу в говно».

Кстати, я не знаю, какой сегодня день. Судя по тому, что Алена без вопросов приехала ко мне после какой-то тусовки, должна быть суббота. Ведь Аленушка у нас офисный планктон, устроенный мной в одну из фирм, доставшихся после развода моей мамке на роль менеджера по работе с клиентами. Туда же, куда я устроил еще одну девицу, с которой у меня было несколько игр со связыванием три года назад. Приятно, заходя в офис для беседы с коммерческим директором фирмы, понимать, в каком количестве девочек-менеджеров ты побывал. Если бы можно было устроить так же кого-то из моих бывших парней, я бы не отказался. Но все они, как на подбор, не годятся для полезной муравьиной офисной работы. А Алена сгодилась, ведь сколько она ни строй из себя элитированную птицу высокого полета на высоких каблуках и с дежурно томным взглядом, по сути, она обычная строевая курочка на грязном насесте.

Я захожу в квартиру так тихо, как могу. Мне нужно застать ее врасплох. Скинув всю одежду, включая трусы, в прихожей, я споласкиваю лицо холодной водой и растираю щеки, чтобы включить мозг хотя бы ненадолго. Уже зайдя в гостиную, я обнаруживаю, что зря волновался. Алена настолько убита, что спит в кресле в обнимку с букетом из пятидесяти одной желтой розы, с которым ждал ее курьер на пороге моего дома. На ее взгляд, это акт прощения, и как же моет быть иначе? Но это скорее проверка того, насколько хорошо она меня успела узнать.

Я подхожу к контроллеру аудиосистемы, выбираю на экране Synkro-Sketch, и с первыми жесткими звуками кика и перкуссии Алена просыпается. Просыпается с улыбкой. Значит, все сработало.

– Тошенька, – Алена откладывает цветы на пол и встает. – Так классно, милый.

– Я старался, – и тут я совершенно честен.

Она в коротком желтом платье, расширенном книзу, чулках и туфлях на длинном каблуке. Ей кажется, что она здорово угадала цвет к розам, но это не совсем так. И туфли она не сняла потому, что я так люблю. Все то, что доктор прописал.

– Я так давно тебя не видела, – она неторопливо начинает шагать ко мне.

– Стой, – жестом даю ей понять, что дальше идти не стоит. – Сядь в кресло.

– Оу, – она в замешательстве, но она знает мои игры; некоторые из них. – Как скажешь.

Я подхожу к ней ближе, заставляя ее выпрямить спину и внимательно следить за каждым моим движением.

– Ты простил меня? – шепчет она, когда я уже стою прямо над креслом.

– Я еще думаю, – улыбаюсь, чтобы она расслабилась. – Мы действительно давно не виделись. И я хочу на тебя посмотреть как следует, прежде чем мы поговорим обо всем, – наклоняюсь и шепчу ей в ухо, что ей следует делать, хотя никого рядом нет.

Отходя в кресло, стоящее напротив, в двух метрах от того, где сидит Алена, я ловлю себя на мысли, что это может затянуться. Я не слишком возбужден, и вид Алены меня не пока трогает, и дело может пойти прахом. Чертовы недосып и кокс сделают из меня импотента-параноика быстрее, чем разборки с папой.

Я сажусь в кресло, широко раздвинув ноги, и начинаю наблюдать за Аленой. У нее почти идеальный овал лица, маленькая пикантная родинка на щеке и фигура, сделанная в фитнес-клубе за мой счет. Она правильно питается, обладает даже слишком выразительной для такой фигуры грудью и выглядит, как место, где хотел бы побывать любой менеджер среднего звена вместо отпуска с задолбавшей женой и ноющими детьми. И она мне противна, просто отвратительна, потому что я знаю, что все эти старания направлены лишь на то, чтобы меня захомутать и привести в ЗАГС. Я не раз это слышал в той или ной форме. Тонкие намеки толщиной со слоновью кожу. Эти игры хороши до тех пор, пока от них вставляет. Когда формируется привыкание, ширево уже не то, и всегда нужно что-то новое. Я готов обновляться.

Девочка начинает выполнять свою задачу. Глупо улыбаясь и глядя мне в глаза, она снимает свои трусики-ниточки, и они быстро теряются где-то рядом с креслом. Интересно, она трахалась с кем-нибудь на вечеринке, куда ездила этой ночью? Надеюсь, что да. Она кладет ногу на кожаный подклокотник кресла, а другую переставляет, со стуком роняя шпильку на дорогой паркет. Сучка поцарапает его, но этот стук набойки и скрытая за мнимой страстью глубинная ненависть заводят меня по-настоящему, и я все прощаю. Раздвинув ноги пошире, она ласкает себя, и я делаю тоже с собой. У ее чулок красные бортики. Весьма симпатичные, и укрепляющие образ Алены, как true slut. Она никогда не нужна была мне другой, но сейчас и это ее качество стало блеклым. Она потускнела с того момента, как в ее головке поселились мысли о замужестве. И теперь каждый томный вздох, каждое ее движение по самому чувствительному месту только приближают ее к той развязке, которой она боится. И я получаю кайф только от этого. Я хочу делать людей зависимыми, а потом обращаться с ними, как с отходами, но не потому, что я зол на людей, а потому что большинство из них сами только этого и желают. Круто быть жертвой – не нужно самому жертвовать ничем, не нужно быть сильнее или умнее других. Жертва – всегда в почете, в том числе у самой себя.

– Schneller, tun es, – бормочу, глядя ей в глаза, хотя она все равно знает только три фразы по-английски, а по-немецки – только «хэндэ хох» и «зер гут».

Трек переключается на Look at Yourself, за что я искренне благодарен моему треклисту. Алена кончает со стоном, почти переходящим в плач и со скрежетом продирается каблуком по паркету. Все. Это был прощальный поцелуй. Болезненный взгляд и лживая улыбка показывают, насколько вымученным был этот оргазм, а я прекращаю стимулировать себя.

– Возьми меня, детка, – просит Алена.

Просто заменитель. Как заменитель сахара, но просто какая-то andere Maedchen, nicht meine Liebe, и я это хорошо помню. У той, что действительно может быть собой, тоже есть andere Mann, и я должен выместить на ком-то ненависть к нему.

– Оставь ключи на столике, – наконец оторвав взгляд от мерзкого лица Алены, четко проговариваю я.

– Что?

– Оставь ключи. Я больше не хочу тебя здесь видеть. Никогда.

– Но… – она торопливо опускает ногу и поправляет платье.

– Уйди сейчас же. Не забудь ключи.

– Но в чем дело? Что я сделала не так? – она вскакивает и подходит ко мне.

– Не приближайся ко мне.

В глубине души я боюсь следующего момента, потому что не готов к нему. Я не хочу ничего делать. Но что-то придется, если она не упокоится, а она садится на корточки передо мной и продолжает что-то спрашивать, но я ее не слышу.

– Если ты сейчас же не уберешься отсюда, я вызову полицию. Или охрану. И тебя вынесут, – шиплю, не глядя в ее сторону. – Для своего же блага – просто уйди.

Я не смотрю ей в глаза, хотя в данной ситуации следовало бы, потому что это могло бы сэкономить мое время. Но этот ее коровий взгляд – господи, я не вынесу этого, точно.

Она вскакивает, озирается в поисках своих трусов, но не находит их и просто уходит из квартиры, швырнув ключи на пол – почти как я и приказал. Интересно, хоть что-то она способна сделать, как надо? Одно точно – ее Новый год удался. Кто-нибудь наверняка подберет ее в тусовке, и Алена продолжит свой путь в поисках вечной и чистой любви. Я же получил все, чего хотел, и буду искать новые объекты для опытов. Все это – до тех пор, пока Алекс не скажет, что настало время принимать решения. Вот он – единственный человек, способный внушить мне страх. Друг, с которым никаких врагов не надо.

Где-нибудь в феврале Алена будет уволена, причем с треском и по статье. Я все устрою и повешу на нее какое-нибудь хищение со сговором по линии закупки. За что? Просто потому что она мне надоела и не выполнила моего последнего приказа сразу. Какой это, к черту, подчиненный, если он обсуждает приказ начальства?

Но у меня осталась небольшая проблема. Я проснулся, но не спал слишком долго. Мне нужно телесно выговориться кому-нибудь. Нахожу подходящий номер в справочнике мобильника и прошу выслать совершеннолетнюю девочку, кристально чистую по медицине и выглядящую на пятнадцать.

В дверь звонят, и я встречаю назначенную мне специалистку голым и со стоячей и блестящей от смазки штуковиной. Я вижу ее фрагментарно, как список опций на листе в автосалоне, и, вроде, все сходится. Блондинка, широкая задница, длинные ресницы, скромная грудь и юношеские черты лица.

– Привет, я Лиза.

– Ты уже сказала это, – со злобой напоминаю ей про видеозвонок снизу.

– Прости. Впустишь?

Удерживая взгляд на облаченных в белые чулки ножках девицы, отхожу в сторону, впускаю ее внутрь и закрываю дверь. Защелкнув замок, без обиняков начинаю срывать с нее одежду, чтобы без прелюдий войти в нее прямо у порога, и она совершенно не против, потому что наметанный глаз подсказал ей, что она вошла в квартиру платежеспособного клиента.

После долгого и жесткого секса на полу в прихожей, на кухне и в ванной я предлагаю ей закурить, потом что хочу посмотреть, как она это делает.

– Сколько тебе?

– Восемнадцать.

– Точно?

– Да. Паспорт есть.

– Настоящий?

– Какое тебе дело? Ты же не со мной договаривался. Там все знают.

– Да. Но я хочу знать, что об этом думаешь ты.

– Ничего. Ничего не думаю. Зачем?

Она пытается улыбаться, одновременно затягиваясь, и это выходит слишком неловко.

– Откуда ты?

– Из Братска.

– Далековато.

– Ага.

– И ты не выбралась в Новосибирск, а приехала сюда.

– Да. Что-то не так?

– Я как-то был в одном магазине в Братске, – усмехаюсь, наверняка зная, что она вряд ли поймет, о чем речь, потому что ее литературная эрудиция наверняка остановилась на пятом классе школьной программы.

– В каком? – испуганный взгляд.

– Ты работала в этом магазине?

Тишина. Девочка неуверенно пытается кивнуть, и я продолжаю, не обращая внимания на ее полнейшую растерянность.

– Он закрылся. Теперь он стоит пустой. Там было так пусто. Так тотально пусто.

Она молчит. А я начинаю хрипло смеяться. Болезненно, словно чахоточный бомж или Раскольников, только что убивший старуху-процентщицу. Спустя несколько секунд я замолкаю, и меня накрывает безумное, всепоглощающее чувство одиночества. Я не связан ни с кем. Просто оказался на острове на одного человека, крошечном клочке земли без единого дерева посреди океана. Посреди Атлантики. И теперь я даже не могу улыбаться. Я хочу быть жестоким просто потому, что у меня нет другого выхода, потому что коней на переправе не меняют. Мне нужна помощь.

– Сейчас я трахну тебя снова, – сообщаю я девочке, словно рассказывая о прогнозе погоды на завтра. – У панорамного окна, которое с видом на переулок. Я хочу, чтобы ты смотрела в него, а улица смотрела на тебя. А потом ты ляжешь со мной и будешь лежать, пока я сплю.

Она кивает и улыбается.

Сплю я недолго и неспокойно. Не проходит и часа, как я открываю глаза и не могу закрыть их снова и просто пялюсь в потрясающе далекое панорамное окно, за которым – лишь обволакивающая взгляд зимняя петроградская пустота.

Не вставая, достаю из-под кровати пачку банкнот. Отсчитываю несколько.

– Чего ты хочешь, милый? – поглаживает меня по спине мнительная малолетняя шлюха. – Я могу…

– Просто уйди.

И почему она считает, что должна говорить со мной так, едва ли не наравне? Какого черта, по моим наблюдениям, обычные девки, обслуживающие сколько-нибудь состоятельных клиентов, так уверенно мнят себя особенными и не такими, как придорожные минетчицы? Будучи таким же подножным кормом, но получая больше, они пересчитывают свои достоинства из евро в некие условные баллы, как профессиональные снукеристы, но не понимают, что эти суммы – лишь щипки от баллов, которые имеют те, кто их пользуют. В глазах угнетенных бытовым дерьмом домохозяек вроде Ани эти девочки в мехах, дорогих шмотках и с айфонами – королевы бала, но для любого нормального состоятельного человека они просто обслуга. Никто ведь не восхищается тем, как выглажена униформа стюардессы или как блестит только что помытая «шкода» бюджетного таксиста. Ни то, ни другое не принадлежит обслуге, как и весь внешний глянец шлюх и иже с ними. Но разве это мешает Аням-Домохозяйкам всего мира завидовать Лизам-Девочкам-По-Вызову?

Лизам из Братска. Мне следует подмыться.

После короткой переписки я понимаю, что через час у меня будет встреча с Алексом. Нужно обсудить еще раз все нюансы, прежде чем я приму судьбоносное решение. Или не приму, потому что скоро праздники, и все в таком духе. Мой Мефистофель обещал принести мне какие-то расчеты, и сейчас мне, несмотря на всю отягощенность сознания, придется уложить в голове кучу всякого хлама, и звук захлопнувшейся входной двери…

Кирилл

…она почти плачет, и мне просто нечем ее успокоить. Что за день сегодня?

Отличный день, потому что я отсудил все, что мог, для одной потаскухи, которая теперь владеет половиной магазина своего мужа-простофили и двумя детьми, за которых еще будет получать надбавку для жизни с новыми хахалями. Я помогаю тем, у кого есть шансы. А шансы этой сладкой парочки, подкинутой Адамом, близки к нулю, и мне приходится заставлять Анну встать перед лицом фактов.

– Проблема с уликами, вот и все.

– Может, что-то можно найти? Что-то скрывают? – не унимается Анна.

– Да никто ничего не скрывает, мне кажется, – пожимаю плечами. – Просто кто-то очень постарался оформить все грамотно. Это нечастое явление, но нам круто повезло. Ни откликов по соцсетям, ни записей – ничего за нас, и дело уже развернуто следователем на основании существующих улик.

– То есть, мы проиграем?

– Сейчас будут праздники, и все зависнет.

– У нас праздников не будет, – всхлипывает Анна.

– Но и у нас будет время подготовиться. Я буду заниматься делом, не переживай.

Я беру ее ладонь в свою, и она жутко холодная. Мерзко холодная.

– Как у тебя дома? Справляешься?

– Да, конечно. А какой у меня еще выход?

Дальнейший разговор сводится к моим попыткам отвлечь ее от ситуации, но у меня мало времени, и мы расходимся. Я пытаюсь понять, зачем вообще взялся за дело, в котором есть такая сторона, как Сафронов. Пообещав себе больше не ввязываться в подобное дерьмо, я должен еще поблагодарить Адама за редкий шанс потерять время впустую.

Спустя шесть месяцев после развода, я решаюсь написать Инне, и она молчит, и от этого мое настроение падает еще ниже. Праздники явно не удадутся, и виновен во всем опять только я, но если бы хоть кто-то…

Игорь

…и после того, как Лидия заявила, что не видит вариантов для меня, и я оказался должен половину своего имущества кредиторам, и еще четверть – по международным долгам, жизнь круто поменялась. Но до тех пор, пока Антон ищет свое предназначение в жизни вместо того, чтобы начать со мной сотрудничать, все останется на тех же местах. Никто не покажет, насколько ему хреново, если у него сохранились хотя бы крупицы чести и достоинства.

Удаляю, наконец, чертову запись с «макбука». Назад пути не будет ни для кого. Мое слово против Сафронова – и я финансовый покойник. А у меня еще немало не сделано. Мне нужно строить жизнь заново, годы спустя. А чем занимается этот отщепенец, мой сынуля? Гуляет и трахается, вот и все его дела. И я – я лично ответственен за то, что из него вышло. Все эти его сольные гастроли по Европе в нарко- и секс-турах по техно-клубам, все знакомства, тусовки – все это давно нужно было у него отобрать, посадив его на обычное обеспечение вчерашнего подростка. Но я сам слишком круто хапнул дерьма в жизни в свое время, чтобы чего-то лишать своего ребенка. У него не было времен, когда нужно было выбирать – купить поесть на вечер или пачку сигарет. И слава господу, что не было. Это – то немногое, чего я действительно добился для него. Только вот оценить это он не считает нужным. Борец за законность. Я наберу Сафронова завтра и поговорю с ним о текущих делах. Хочу, чтобы он был в курсе того, что мы все еще партнеры, несмотря на все его попытки сделать меня просто мальчиком на побегушках, и это…

Антон

…и слышанные мной не раз толки о том, что парни делают минет лучше, чем девушки – скорее миф. Все примерно поровну, только парень изначально лучше знает, где и как сильно действовать – знает по себе. Для девушки это просто наживное, вот и вся разница.

Лера неплох в деле, но вот то, что он постоянно просит окончания на лицо, меня всерьез раздражает. Я не люблю лица, и такие концовки мне, в отличие от большинства любителей продукции «браззерс», совершенно не в кайф. Тем не менее, я вытаскиваю у Леры изо рта вовремя и делаю все, что от меня требуется, но не глядя вниз, а запрокинув лицо вверх, и вот это мне уже больше по духу.

Мне вспоминается вдруг, что психологический тест на одном сайте показал мне на днях, что у меня ярко выраженная гетеросексуальность, причем я отвечал вполне правдиво на все подряд. Я подумываю подзадорить этим Леру, очищающего щеки салфетками, но вместо этого наливаю себе немного «гленморанжи» и закидываю в себя, и мерзкое послевкусие этой дряни наказывает меня за что-то, чего я еще даже не совершал. Взглянув на довольную мордашку Леры, спасенного от стягивающего высыхания лица и теперь стирающего с пола то, что он разбрызгал из себя сам, я с сожалением понимаю, что отношения с ним, как и с Аленой, уже не дают мне былого удовлетворения. Я хотел бы снова поймать это ощущение новизны, которое испытывал хотя бы год назад, но не могу. Я знаю, что проблема не в обстоятельствах, а в людях, и это неисправимо. И вот Леру мне будет немного жаль. Он забавный. Он уходит вроде как в душ, а я быстро накидываю джинсы и сажусь к его открытому макбуку, чтобы уточнить расписание рейсов и свободные отели. Даже когда я уверен, что мне есть, у кого остановиться, лучше забронировать и оплатить заранее отель. You never know.

– Посмотри видео в папке на столе, – бросает на ходу Лера. – Очень крутой клип с ребятами сделали, там черновой монтаж. Может, понравится.

Дабы оперировать фактами, я складываю браузер и открываю клип – нагромождение кадров с каким-то идиотом в петушином костюме, разбивающим телевизор, жрущей яблоко девицей и явной проекцией Леры – впихивающим в себя эклеры парнем. Я даже не включаю звук, потому что мне не хотелось бы знать, что за песня там звучит, а в названии файла ничего, кроме цифр. В любом случае, двадцати секунд для ознакомления с фрагментами этого шедевра от общества любителей глотания длинных эклеров – более, чем достаточно, чтобы снова понять, что ту самую грань Лера так и не уловил с годами. Тем не менее, во мне растет нездоровый интерес к содержимому лериного макбука, и я захожу в соседние папки. Видео с какого-то концерта, фотки Леры с какой-то девочкой в обнимку – подозрительно, кстати. Ничего особенного. Но папка с цифрами в названии привлекает мое внимание – видимо, уже по инерции, после чертова клипа. И здесь – несколько коротких роликов. На одном – какие-то птицы, причем запись сделана явно с какого-то устройства вроде регистратора – дата и время проставлены, как и тайм-код. Но качество отменное. Другой ролик вообще состоит тупо из двадцати секунд какой-то дороги. А на третьем – ночь, перекресток, и в метрах двадцати до пешеходного перехода на другой стороне дороги девица бросается на белую «газель», звучит хлесткий удар, и девица проезжает на тормозящей с визгом машине до пешеходного перехода и вываливается с капота, как мешок с картошкой. Камера притормаживает, и захватывает, как из «газели» в ужасы выходит мужик. Он подходит к телу, из которого быстро растекается лужа ярко-алой крови, пытается нащупать пульс, но это ему явно ничем не помогает. Недалеко от этой сцены притормаживает черный «тахо», и его водитель какое-то время смотрит на всю картину, качает головой и уезжает прочь. Я ставлю ролик на паузу и какое-то время ошеломленно смотрю сквозь экран.

Все это как-то не стыкуется. Нет, наоборот – все стыкуется слишком идеально, слишком ровно, словно кто-то изначально нарезал всю эту ситуацию на ровные части мозаики, и только теперь она сложилась. Я смотрю на всю картину и пытаюсь найти связь между Лерой и моим отцом – ярко выраженным гомофобом, рассекающим по городу на черном «тахо» и плевать хотевшим на чужие беды. И вот здесь-то все еще отсутствует кусочек пазла.

– Как тебе клип? – звучит вопрос откуда-то сзади.

Я рывком оборачиваюсь, и вижу Леру, который явно не только что вернулся, но все еще неторопливо вытирается длинным полотенцем, поддерживаемым внизу непроизвольным стояком.

– Откуда у тебя эта запись? – я тычу пальцем в экран, развернув его так, чтобы Лера наверняка видел стоп-кадр ролика.

Он прищуривается и кивает, явно не теряя самообладания.

– Я всегда копирую интересные записи с регистратора. Где-то раз в неделю или в две. Некоторые оставляю, некоторые гружу на «ютуб».

– А почему это не загрузил?

– Да как-то не подумал. Времени не было. Что за вопросы?

– Да просто… жуткое ДТП, – я закрываю ролик, прикусываю верхнюю губу, чтобы сосредоточиться и успокоиться. – Давно такого не видел.

– Ты в последнее время очень напряжен, – Лера откидывает полотенце на постель и подсаживается рядом со мной на корточки. – Что случилось?

– Ничего. Ровным счетом ничего, – качаю головой и потираю лицо. – Бизнес, может, напрягает.

– Это уже давно. Но сейчас что-то не так. Ты хорошо себя чувствуешь?

– Вполне.

– А со мной?

Его рука скользит по моим расстегнутым джинсам, поглаживает меня между карманом и ширинкой.

– Не сейчас, – кладу руку на его напряженную ладонь. – Я немного устал.

Он убирает руку снизу и гладит меня по щеке.

– У тебя есть кто-то, кроме меня?

«Stay fair – Take care»

- Нет.

Не применяй все правила подряд. И главное – не делай вид, что для тебя это важно.

– Я могу тебе верить?

– Что это значит? – меняю тон на осуждающий.

– Прости. Я погорячился. Хочешь чая?

– Хочу спать.

Когда Лера засыпает и перестает действовать мне на нервы, я, наконец, привожу общую картину в порядок. Я встречался с отцом до тусовки в клубе, а потом встретился с Лерой. Это был тот самый день, и этот урод не рассказал мне ничего об аварии, хотя обычно делится со мной всяческими событиями вроде «собака колесо пометила» и «птица капот обосрала». Мое же внимание больше заняла стрельба из травмата около клуба, и на этот вечер мне больше не хотелось потрясений. Я не стал задерживаться и ждать дальнейших разборок, но потом знающий человек рассказал мне, что дело было в каком-то мелком барыге, поссорившемся то ли с клиентом, то ли с человеком дилера, то ли просто с кем-то из клуба.

Потом уже я получил вызов от Леры, который слетел, пытался перезвонить, но снова пошла какая-то перебивка, и пока Лера набирал мой номер, отец ехал в обратную сторону. Все это произошло на одной и той же дороге – так выглядела картина, которая была скрыта от меня все это время. Ни один из них не знал про другого. А в центре всего этого был я. И есть я.

Алекс вроде как пытался мне намекнуть, что мне следует забыть обо всей этой истории с регистратором, и я делал вид, что мне плевать и занимался обрубанием концов в личных отношениях, чтобы быть готовым к отлету с чистой совестью. Теперь меня охватил жар, неумолимый азарт, и в моих жилах течет адреналин, которого не добудешь даже при самом нетрадиционном сексе или прыжке с тарзанкой или с парашютом – это я тоже пробовал, по три раза. Никаких эмоций, кстати, уже на второй раз.

Лера уже спит достаточно глубоко, чтобы я мог выбраться из постели, забрать айпад и уйти с ним в туалет, по дороге прихватив карту памяти из мобильника. Скопировав нужный мне файл, я ощущаю, как сводит кишки, и мне приходится отложить ноутбук и воспользоваться туалетом по назначению.

Я возвращаюсь на цыпочках, кладу макбук на место и прячу карту. Если вся та история выгорит, я буду для Ани Христом во плоти. Проблема лишь в том, что она обрубила связь со мной – видимо, поняв, что я ей ничем помогать не намерен. Прошло немало времени, праздники в ее семье наверняка не удались, и она надломлена по полной, как и ее муженек. И оставить меня в недоумении вместо того, чтобы умолять о помощи дальше, было ошибкой. Она должна понять это, иначе все, что я делал, все, о чем думал применительно к ней, потеряет вес. Лера что-то бормочет во сне, и я подумываю как следует его…

Валера

…и ради этого записался в фирму по наращиванию ногтей, которая находится на этаж выше. Смех, да и только. Эта конспирация выглядит как mauvais ton, с учетом моей миссии, но мое понимание к людским слабостям безгранично. Что ж поделать, Виктор – особый человек. Он мне не нравится во всех смыслах – я бы не стал спать с ним и за большие деньги, откровенно говоря. Но деловых партнеров иногда не выбрать, можно только сожалеть и продолжать работать.

– Насколько тебе нужно все это? – зачем-то спрашивает он уже после достижения договоренности. – Подумай, как следует. Не все так прозрачно, как тебе кажется.

– К чему это ты?

– К тому, что я не уверен, умеешь ли ты держать язык за зубами. Помнишь, на чем мы поссорились когда-то?

– Ну, не начинай снова, я уже просил прощения за это, господь мне судья, – я раздражен, но должен держаться рамок приличия.

– Возможно, твоя мотивация слишком высока. Этого я и опасаюсь.

– Ох, Victor, Victor, – изображаю кривой французский акцент, чтобы позабавить моего напряженного собеседника. – Hereux est celui qui a le but. Да и потом, мне ведь не нужны лишние проблемы – равно, как и тебе.

– Мне плевать на проблемы, – врет, лишь бы показать, какой он крутой мужик. – Но я хочу, чтобы все было чисто. Все эти темы с разборками на зоне и тем более – после сброса из СИЗО – давно не в моем стиле, и хвосты мне ни к чему. Урегулируй вопрос в рамках правового поля. А потом уже разберемся, если кто-то останется недоволен.