Лала всё ещё спала. Бабуля уж и курям дала корма, и огород обошла весь со своей магией. Сейчас она готовила на летней печечке у избы. Еды у них и без этого оставалась много, той что народ надарил, кажется, готовить и ни к чему. Но фею кормить вчерашним зазорно, всё же почётная гостья. С утречка бабушка решила попотчевать её горяченьким.
– Хочешь, Шашу на лужок отведу пока? – спросил Рун у неё, не зная чем себя занять.
– Не надо, сынок, я позже сама её отведу, да в лес сразу всё же схожу, по ягодку, – ответствовала старушка.
– Погреб тогда почистить?
– Отдыхай, Рун, – добродушно молвила бабуля. – Ты сегодня к барону идёшь. Как гость. Почётно. Такого ещё не бывало. Ни с кем средь родни нашей. Да и в деревне, я думаю. Особенный день. Не работай в него. Будешь как господин.
– Что за фантазии такие у тебя? – рассмеялся Рун.
Бабушка тоже улыбнулась.
– Ты, Рун, молодой ещё, не понимаешь, что с тобой происходит. Сегодня. Потом будешь детям своим рассказывать. И внукам. Про этот день. Сам будешь изумляться.
– Я, бабуль, понимаю. Просто пока со мной Лала, всё остальное по сравнению с ней… мелочь. Что мне барон, когда есть она? Чужой мужик, вот и всё.
– Про фею, внучок, твои детки не очень поймут. Это надо увидеть, чтобы понять. А про барона. Все рты раскрыв будут слушать. Легендой станут передавать из поколения в поколение потомки твои. Как ты был гостем в замке.
– Глупости это всё, – пожал плечами Рун. – Меня же принимать будут не из-за меня самого. А из-за Лалы. Терпеть будут. Если бы меня барон прям возжелал гостем видеть, сам бы привечал, поклоны бил. Вот это я понимаю.
– Поклоны бил! – развеселилась старушка. – Ох и выдумщик ты, внучок. Ещё похлеще своего деда. Даже он о таком не помыслил бы. А ты рассказывай своим деткам будущим, как барон тебе кланялся да прислуживал. Они ж правды не узнают. Выйдет, словно это и есть правда.
– Ну, как только народятся, так сразу и поведаю им, – усмехнулся Рун. – Но чего мелочиться-то тогда? Скажу, сам король в ногах валялся. А боги сошли с небес и умоляли о милостях.
Бабушка фыркнула со смеху и лишь покачала головой. Похоже, у неё настроение тоже было приподнятым. Беззаботность некая присутствовала впервые в их жизни. Не нужно было чересчур волноваться о завтрашнем дне, о зиме, о весне. Будущее из неопределённого стало определённо радужным. Хорошим. Как минимум на ближайший год. Рун вернулся в избу. Лала всё так же мирно почивала. Он лёг на свою лежанку, положил букет себе за спину. Стал любоваться на невесту свою ненаглядную, как она спит. Благо она лежала на боку личиком к нему. Подумал, не взять ли её за ручку. Ей бы счастливее стало в её снах. Но так хотелось просто расслабиться и смотреть на неё. Рун, испытывая некоторые угрызения совести, пошёл на поводу у своих желаний. Лежал, и смотрел. И всё дивился – насмотреться невозможно, сколько не гляди. И сердце так и радуется, так и радуется. Ненаглядная и есть, как ни крути.
– Рун, – позвала Лала сквозь сон грустно.
Он вздохнул. Всё ищет его, похоже.
– Лала, – очень тихо позвал он её в ответ ласково.
Она будто услышала, личико её просветлело, озарилось лёгкой улыбкой. А потом опять погрустнело. Он не выдержал, поднялся, сел рядом с ней, положил ей руку на плечико. Она сейчас же разулыбалась счастливо. И открыла глазки. Лежала, взирая на него, и сияла.
– Прости, красавица, разбудил тебя, – повинился он добродушно.
– Наконец-то нашла, – сообщила она, довольная.
– Я так и понял, – отозвался он весело.
– Как же хорошо было спать в лесу, ты не представляешь, – она вдруг заметила цветы на его лежанке. – Ой, а что это там у тебя, Рун?
– Цветочки, – похвалился он.
– Это мне?
– Ага. Сходил нарвал с утра, – он быстро повернулся, взял букет и протянул ей. – Прими его, как дар моей любви, невеста дорогая.
Лала мгновенно села.
– Да ты же мой хороший! – расцвела она безмерным счастьем. – Спасибо, Рун! Какие красивые! И необычные. А пахнут!
Глядя на неё, Рун осознал, что этот подарок стоил в сто крат затраченного на поход за ним времени. Вроде бы такая мелочь. А ей бесконечно приятно. Она встала, прижимая букет к себе. А сама так и светится, так и светится вся. Радуется.
– Рун, спасибо большое! Куда бы их поставить? Кадушечку бы махонькую. С водичкой.
– Сейчас, – он быстро вышел в заднюю комнату, взял там кадушку, плеснул в неё воды. Вернулся, поставил на стол. – Вот.
Лала погрузила букет в кадушку, стлала поправлять, чтобы распределить цветы ровно. Напевала при этом свою обычную незатейливую мелодию: «ла-лала-лала, ла-лала-лала», что-то очень детское и невинное, но почему-то Руну всегда эти звуки были словно бальзам на сердце. Настолько милое. Не передать словами. Лала добилась от букета, чего хотела, подлетела к Руну, обняла его.
– Наконец-то соизволила прижаться, – буркнул он с юмором. – А то из-за цветов и жених не нужен.
– Очень нужен, – возразила она, сияя. – Мне ещё кавалеры не дарили цветочков. Это мой первый букет. Спасибо, Рун.
– Я тебе цветок дарил в лесу, – напомнил он.
– Ну да. Но тогда мы только познакомились. Ты не был мой кавалер. Мой жених. Это был просто небольшой галантный дар. Это другое.
Она так и источала тепло и нежность.
– Ну слава богу, хоть угодил, – улыбнулся Рун.
– Очень угодил, заинька. Я думала, ты забыл, что обещал их.
– Нет. Немного непонятно, почему они столь много радости тебе доставляют. Но это неважно. Важно, что доставляют.
– Какие вы, мужчины, всё же странные, – подивилась Лала. – Как можно не понимать таких простых вещей? Любой девице они ясны с рождения практически.
– Ты хочешь, чтоб я был девицей? – усмехнулся он.
– Нет, – засмеялась Лала.
– Вот и славно. Между прочим, я сегодня спал без рубахи. А ты даже не видала меня полураздетого. Эх ты! Соня, – постыдил он её.
– Как жаль, что я такое проспала, – озорно посетовала она. – А то б разволновалась. И замуж захотела.
– Могу сейчас снять.
– Не надо.
Наступила тишина. Они стояли, наслаждаясь моментом.
– Какой хороший сегодня день, – произнесла Лала счастливо. – И букет, и в замок вдвоём поедем. Как замечательно!
– Немного страшно, – признался Рун. – Бабуля, вон, гордится мной, что я буду гость барона. А мне не по себе.
Лала посмотрела на него по-доброму:
– Рун, ты не переживай ни о чём. Главное, мы будем вместе. Всё остальное не имеет значения.
– Пожалуй так, любимая, – согласился он.
***
Карета в сопровождении четырёх рыцарей неторопливо катила по сельской дороге. Небо было всё в тучах, накрапывал мелкий дождик. Внутри кареты сидели Лала и Рун, напротив них сэр Амбадосса, герольд барона. Лала держала Руна за руку, прижавшись к нему плечиком, личико было довольное-довольное, полное радости и светлых ожиданий. Она улыбалась, сэр Амбадосса, глядя на неё, не мог сдержать улыбки. Один Рун был серьёзен – потому что сидел подле Лалы, а не напротив, и соответственно не мог лицезреть её счастье, столь заразительное. Сэр Амбадосса вздохнул.
– Всё бы отдал, чтобы меня так любили, – поведал он с доброй шутливой печалью. – А некоторым задаром достаётся. Все феи любят столь безмерно? Иль это ваша лишь черта, госпожа моя?
– Не знаю, все ли или нет, – беспечно ответствовала Лала. – Возможно все. Ведь феи следуют своим сердечкам. А наши кавалеры добрые. Им можно доверять. Их можно не бояться. Не обидят и не воспользуются.
– Ну да, у нас с этим сложнее, – вынужден был признать сэр Амбадосса. – Истинных рыцарей… мало. Знавал я рыцарей, кто за спасенье дамы… потом с неё оплаты требовали. И не деньгами, чтоб вы понимали. А благосклонностью.
– Если даму спасли, она итак будет благосклонна к своему спасителю. Зачем этого требовать? – подивилась Лала.
Сэр Амбадосса посмотрел на неё по-отечески, как на дитя:
– Вы простодушны, госпожа. Под благосклонностью иное понимаете. Речь не о дружбе. А о чём-то большем.
– Ой-ёй-ёй! – ужаснулась Лала. – Но вы же не такой, сэр Амбадосса?
– Нет. Герольдом не становятся просто так, – объяснил Амбадосса. – Это требует признанной безупречности чести. У нас много и достойных рыцарей. Но есть разные. Доверять всякому, не зная кто он, нельзя. Вы недавно в нашем мире, плохо знакомы с ним, поэтому вам важно понимать… такие вещи.
– Спасибо, добрый сэр, – тепло поблагодарила его Лала. – Мне в общем-то известно про людей. Феи почему-то неравнодушны к людям. Мы словно созданы одаривать вас. Так пожелали боги. Люди нам интересны, мы про вас многое знаем. Что есть и злые, и хорошие. Но мне с самого начала попался очень хороший. Мой дорогой Рун. Я по нему узнаю людей. А если судить по нему, кажется, что нет прекраснее существ, чем род ваш.
Рун вздохнул.
– Ну не смущайся, милый, – одарила его Лала нежной очаровательной улыбкой.
– Лала, я не настолько хороший, как тебе кажется, – с сожалением сказал он.
– Мне, Рун, не кажется, я знаю наверняка, – рассмеялась Лала. – Ты делал что-то дурное?
– Бывало.
– И что же?
– Да разное. Ты многое уж знаешь. И дрался. И… ну… подглядывал. И баловался в детстве. С пацанами лазали в чужие огороды. Я обычный. Как все у нас. Животных обижал порой, когда мал был. Я не осознавал, что обижаю. Камнем там кинешь, или ещё что.
– Дети есть дети, Рун. Даже у нас бывает зло творят животным. Не различают ещё, что хорошо, а что плохо. И балуются. И не слушаются. Мальчишки и дерутся иногда, как без этого? Я сама озорничала.
– Любовь всепрощающая, – философски промолвил Амбадосса. – Такие мелкие провинности она и не заметит. Как же ты так приворожил фею, парень? В чём твой секрет?
Рун пожал плечами, всем своим видом показывая «не ведаю».
– Он не хотел со мною быть. Поначалу. Вот этим, – весело сообщила Лала.
– Не хотел быть? А что это значит, госпожа? – с недоумением воззрился на неё Амбадосса.
– Именно то и значит, сэр. Прогонял меня. Говорил «иди домой». Я ему твержу: «должна же я тебе что-то подарить за то, что отпускаешь», а он мне: «оставь меня, это будет мне лучший подарок».
Сэр Амбадосса расхохотался так, что аж слёзы брызнули из глаз.
– Неужто это правда, госпожа моя? Или вы меня разыгрываете, – спросил он сквозь смех, не в силах остановится.
Лала разулыбалась.
– Нет, сэр, не разыгрываю. Это я уломала его на три желания. Кое-как уговорила принять.
У Амбадоссы это вызвало ещё одну волну хохота.
– Боже ты мой, – произнёс он, утирая глаза. – Давно я так не потешался. Простите. Вы нашли себе необычного кавалера. Это бесспорно. Теперь-то хоть не прогоняет?
– Теперь нет, – довольно поведала Лала. – Теперь мы оба хотим никогда не разлучаться.
Сэр Амбадосса лишь покачал головой, глядя, как она сияет счастьем.
– Желание, достойное поэмы. И оно сбывается, как я вижу. Такого, чтоб крестьянин был гостем у барона, мне слыхивать ещё не доводилось. Хотел бы я на это посмотреть. Да лорд мой слишком ревностен до вас, госпожа. Когда вы у него, закрыты двери его замка для всех. Не хочет беспокоить вас нашим присутствием. Он прав, людей у него служит много. Только пусти, толпа бы принялась ходить за вами по пятам.
– Ах, я боюсь толпы, мой друг. Она меня пугает, – призналась Лала.
– Я понимаю, – кивнул Амбадосса.
Лала вдруг с удивлением посмотрела на Руна.
– Заинька, ты что, обиделся? – обратилась она к нему растерянным извиняющимся тоном. – Я же любя про тебя рассказывала. Ой, какой ты бледненький.
– Не обиделся, – с трудом ответил Рун. – Что-то мне нехорошо, Лала.
– Побледнел как полотно, – подтвердил Амбадосса. – Укачало что ли?
– Что значит «укачало»? – не понял Рун.
– Первый раз в карете?
– Ага.
Амбадосса привстал, открыл окошечко спереди вверху, свистнул кучеру:
– Эй, стой!
– Тпру-у-у! – раздалось громко снаружи.
Карета остановилась.
– Пойдём, милый, на воздух, продышишься, – позвала Лала участливо.
– Платье промочите, госпожа, – заметил Амбадосса. – Я с ним постою, если хотите.
– Не промочу, добрый сэр, – возразила Лала. – Фей дождик не мочит.
Рун с Лалой вышили. Вокруг дороги был лес, деревья шумели листвой под небольшими порывами ветра. Мелкие капельки падали на землю, оставляя на ней еле заметные следы.
– Сейчас полегчает, любовь моя, – нежно произнесла Лала. – Через минутку-другую. Потерпи.
Рун вдохнул воздух шумно несколько раз.
– А что это? Со мной, – поинтересовался он.
– Тебя укачало. Когда едешь в карете… покачивает, от этого может подташнивать начать. Так с детками иногда бывает в основном. Но ты впервые едешь, не привык, поэтому тоже укачало.
– Понятно. А я думал, отравился чем.
– Нет, заинька.
– Уж лучше в телеге по-моему. Чем так. Мягко конечно, и удобно. И не трясёт практически. Но… чёрт, как же мне плохо.
– Сейчас пройдёт, мой славный.
Один из рыцарей сопровождения подъехал узнать, в чём дело.
– Укачало парня, – успокоил его Амбадосса, выглянув из кареты. – Пару минут обождём.
Лала прильнула к Руну. Он обнял её.
– Так легче, – шепнул он. – Ты моё целебное снадобье.
– Прости, любимый, я не умею подобные вещи магией исцелять, – посетовала Лала смущённо.
– Как жаль, – деланно огорчился он. – Мне бы как раз не помешала лишняя жертва.
– И ты бы взял? За то что я о тебе забочусь? – с недоверчивым ласковым удивлением посмотрела на него Лала.
– Взял бы, – весело подтвердил Рун.
– Ты нехороший, – улыбнулась она.
– Только что нахваливала, какой хороший, и вот уже и испортился, – подивился он с юмором.
Лала рассмеялась тихо.
– Как же приятно, что ты со мной, – промолвила она с лучистым умиротворением на личике. – Так радостно сердечку. Спасибо, что поехал со мной, Рун. Я счастлива.
– Я в общем тоже. Ещё бы не тошнило.
Они стояли, где-то в вышине громко каркал ворон. Тоже своего рода птичье пение, только не очень приятное. Лошадь заржала беспокойно.
– Ну что, парень, полегчало тебе? – высунулся из кареты Амбадосса.
Руну всё ещё с трудом верилось, что такие люди с ним говорят, замечают его. Вот же небывальщина.
– Полегче, – отозвался он. – Может я пешком дойду? А то как бы не вырвало. В карете красиво так. Не хотелось бы обделать в рвоте.
– Что, прям не стерпишь?
– Не знаю. Вдруг как нет. Барон осерчает, что я с его каретой такое сделал. Не хочется рисковать.
– Тогда я с тобой пойду, Рун, – сказала Лала.
– Не надо, – мягко попросил он её. – Барону ждать придётся. Он правитель, и кто я, чтобы из-за меня ему ждать? Непочтительно будет. Погода не очень, рыцарям дольше мокнуть. Они же тебя не бросят. Я уж через пол часика-то и дойду. На чуть-чуть разлучимся. А как приду, так и обниму, хоть при ком, хоть при самом бароне.
– Обещаешь? – озарилась лучезарной улыбкой Лала.
– Конечно, – уверенно кивнул он.
– Ну ладно. Ради такого подвига можно и разлучиться ненадолго, – милостиво согласилась Лала, сияя. – Только промочишься ты, Рун. Вдруг как простынешь?
– Столько лет по лесам хаживаю, что-то не простыл ни разу от дождей, – возразил он. – Если простужусь, будешь меня лечить. Ухаживать за мной, хворым. Мне будет очень приятно.
– Хорошо, – вздохнула Лала, продолжая излучать счастье. Отстранилась от него. – До встречи, любовь моя.
– До встречи, милая невеста.
Лала зашла в карету. Рун сразу почувствовал, как дождик холодит кожу на лице.
– Рыцаря дать тебе в сопровождение? – предложил Амбадосса.
– Зачем? – бесконечно изумился Рун. – Всю жизнь тут хожу. Все ходят. Тут не опасно. Совсем. Не нужно, господин герольд.
– Пожалуй, верно, опасностей здесь не бывало никогда, – признал Амбадосса. Скрылся в карете, и оттуда раздался его громкий окрик. – Трогай!
– Но, пошли! – прозвучал голос кучера.
Карета сдвинулась с места, набирая ход. Лала высунула ручку с платочком, помахала Руну. Он тоже махнул ей рукой, улыбаясь. Девицы ему ещё платочками не махали. Да и никому в их деревне. Крестьянские девушки не носят носовых платков. И у Лалы он тоже ранее не видел. Откуда взяла, спрашивается? Так и стоял, с улыбкой на устах, пока карета не исчезла вдали за поворотом. Лишь потом пошёл быстрым шагом вслед. Тошнота от него полностью отступила, недомогание тоже. Он снова чувствовал себя прекрасно. Дождь ему был совсем не в тягость. Это ж не ливень, а дорога не заросли, продираясь через которые всё равно станешь мокрее мокрого. Даже приятно ощутить на себе свежесть капель.
Дорога из деревни в замок и в город одна и та же, идти и туда и туда по ней. Город ближе, и по правую руку, минуешь его западные ворота, следуя прямо, и через шагов буквально пятьсот упрёшься в откидной мост, ведущий через ров в центральные ворота замка. Обычно так не делают, замки почти всегда стоят максимально обособленно, в местах со сложным рельефом, затруднённым для штурма войск. Но в здешних краях город и замок составляли единый форпост обороны, будешь осаждать что-то одно, всегда есть вариант, что из города к замку или наоборот, выдвинется подмога и неожиданно атакует с фланга. Защитным рельефом с одной стороны и городу и замку служили обширные болота, с другой поворот широкой полноводной реки, которую переплыть армии без большого числа добрых вместительных ладей подобно самоубийству, а мастерить целый флот для её передвижения по реке затратно и не очень разумно, особенно приложительно к баронству – относительно мелкой административной области государства – кто поплывёт из варварских краёв, обязательно должен будет сперва схлестнуться с гораздо более крупными противниками – графствами, герцогствами, с королевскими войсками. Место хорошее, относительно безопасное. Преимущественно только когда возникают неустранимые мирным путём конфликты с соседями, сюда приходит война. Однако это война совсем иного рода, соседи не практикуют геноцид друг к другу, все ж одной крови и одной веры, крестьяне могут не бояться, что их перережут, женщины и дети, что их уведут в полон для рабства или продажи. Безусловно война есть война, насилия хватает – явится чужое войско, вероятнее всего побесчинствует. Но всё же без усердия, без излишней жестокости. Ещё бывают разборки меж претендентами на трон, вот это очень опасно, кровищи будет много, всякий из претендентов обязательно попытается мобилизовать все вассальные края, поставив под свои знамёна их рыцарей и ополчение. Получится бескомпромиссная всеобщая рубка. И всё же так бывает редко. Для масштабных боевых действий претенденты должны быть примерно равны по силе – если нет, не повезёт только вассалам слабого. Да и смена монарха через ратные баталии не такое уж ординарное явление, происходит не чаще раза в два-три поколения, то есть несколько поколений могут жить относительно спокойно, не познав на себе всех ужасов кровавых всеобщих междоусобиц.
Рун почти дошёл до города, как вдруг впереди из леса на дорогу вынырнула старушка, тащившая на спине вязанку хвороста. Вязанка у неё была немалого размера, почти с неё саму. Бабушка сгорбилась чуть не до земли, но семенила бодро, опираясь на клюку. Шедший налегке Рун, чуть прибавив шаг, быстро нагнал её. Когда люди тебя недолюбливают, предлагать свою помощь немного сомнительный вариант, всегда есть шанс что в ответ пошлют далеко и надолго. Однако бабуля была не из деревни, городская, в городе Руна не особо знали, а те кто знал, не питали излишнего негатива, просто считали глуповатым и странноватым, основываясь на молве. Да и потом, когда вязанка такого размера, что бабульку из-под неё почти не видно, совестно просто пройти мимо.
– Помочь вам, бабушка? Давайте мне свою вязанку, я отнесу, – предложил Рун вежливо.
– Помоги, соколик, – старушка сразу остановилась, сбросила свою ношу наземь, разогнулась наполовину, всё равно оставшись сгорбленной.
– Куда ж вы нагрузились-то так? – подивился Рун с учтивым недоумением.
– Да они ж лёгенькие, соколик. Веточки-то сухенькие, – отозвалась старушка.
Рун взвалил вязанку на плечи. Для него пожалуй и правда было легко. Неудобно просто. Бабушка буравила его глазками с любопытством.
– Как будто лицо мне твоё знакомо, сынок, – произнесла она. – А кто таков, не пойму.
– Я из деревни, той что тут у реки, – объяснил Рун.
Он зашагал, бабушка засеменила рядом. Даже без вязанки передвигалась она хоть и бодренько, но не быстро, делала слишком меленькие шажки. Рун понял, что их дорога затянется.
– Да ты же этот самый! – неожиданно воскликнула старушка. – Который над феей снасильничал.
Рун аж споткнулся, чуть не упав.
– С чего вы это взяли? – изумлённо вымолвил он.
– Я тебя узнала, – заявила старушка враждебно.
– С чего вы взяли про насилие? Что за глупости такие? – с укором пояснил Рун.
– Принудить к замужеству через обман это то же самое, что насилие, – осуждающе ответствовала она. – Кто ты вообще есть? Ты дурак деревенский. Фею он захотел в жёны! Ишь чего удумал! Дурачок-дурачок, а туда же. Ангелицу возжелал в ложе своё. Чтоб ты провалился, чтоб тебя дьявол в царствие своё тёмное утащил, чтоб у тебя чирей вскочил прямо на заду. Чтоб ты в яму упал в отхожую и утонул в нечистотах, злодей.
Ну вот и что делать? Мстительно бросить вязанку, и тащи бабка сама? Как ни прискорбно, с этой неприятной ситуацией оставалось только смириться.
– Бессовестная вы старушка, – покачал головой Рун. – Я вам хворост несу, а вы меня же и проклинаете.
– И буду проклинать. Потому что ты заслужил. А хворост ты несёшь, чтобы добрым делом грех свой уменьшить, чтобы в аду тебя меньше жарили потом. И правильно, неси-неси.
Рун вздохнул.
– Что вздыхаешь так тяжко? Правда глаза колет? – не унималась бабушка. – Слушай, бесстыжие твои очи, что старшие тебе говорят. Ты плохой человек. Отпусти фею, и боги тебя простят. А иначе не сносить тебе головы. Наш барон мягкотел. Вот погоди, прознает король, явится за тобой и посадит на кол. Тебе что, мало даров от феи? Деньги сами в карман идут, клады ему находит, волшебство дарит, а ему в жёны взять приспичило. Ещё и колотит её. Сын сатаны.
– А это откуда вы вязли? Что колочу? – обречённо поинтересовался Рун.
– Люди видели, – с уверенностью поведала старушка. – От людей ничего не скроешь.
– Я её пальцем не трогал, – сказал Рун спокойно. – Зачем мне её колотить? За что?
– Она с тобой ложе не хочет делить до свадьбы. Грешницей не хочет становиться, как ты. За это.
Тем временем они уж и дошли до городских ворот. Стражники его не узнали под вязанкой. Вот когда Рун порадовался, что она такая огромная, никто из прохожих не обращал на него никакого внимания.
– Отпусти её соколик, и проститься тебе всё. Грехи у идолов отмолишь, пожертвуешь что-нибудь богам, и так ада избежишь, – посоветовала старушка, когда пошли вдоль домишек по улице.
– Я подумаю, – проговорил он.
– Нет, надо не думать, а отпустить. Немедля. Иначе все будут проклинать тебя. И я буду. Каждый божий день. Я много проклятий знаю, сынок. Один жлоб мне досаждал, я его прокляла, тут он и помер.
– Да вы вроде как ведьма оказывается, – усмехнулся Рун. – Смотрите, а то как бы вас не сожгли. За чёрную магию-то.
– Не беспокойся, злодей, не сожгут. Мои проклятья только на негодяев действуют. На таких как ты. Вот сюда, направо, сынок, в проулок сверни. Тот жлоб такой же был. Хамил всё время. Плюнул как-то в меня. Соседушка мой. Вот и подох.
– Что же, за плевки теперь смерть полагается? – осведомился Рун не без тени мрачного юмора.
– Ну, я ему не смерти желала. Кто ж его заставлял пьяным в реку лезть.
– Понятно. Далеко ещё до дома вашего?
– Далёко, – разочаровала его старая женщина. – На том конце города, сынок.
Руну лишь оставалось надеяться, что Лала не будет на него в обиде, когда узнает, почему он припозднился. Они всё шли и шли, а бабушка всё его корила, и грозила, и увещевала.
– Вот ты ответь мне по совести, бесстыдник, разве пара ты фее? Ты погляди на неё, и не себя, на свою рожу разбойничью. Пусть уж за баронского наследника выйдет. Вот будет почёту нашим землям. А выйдет она за тебя. Позор лишь и бесчестье и ей, и всем нам. Что допустили. И как барон терпит это, в толк не возьму. И жрецы. Жрецы-то должны возмутиться. Не обвенчают они тебя, я думаю, погонят из храма палками, коли венчаться фею приведёшь.
– Приходили мы в деревне к жрецу, он нас пред идолами благословлял с феей парой, когда мы держались за руки, и венчаться к себе звал, чтоб не в городе, – с удовольствием сообщил ей Рун.
– Видать глуповат батюшка ваш деревенский, – задумчиво заметила старушка. – Не уразумел, что это грех. Всё равно боги не допустят вашего венчания. Вот увидишь. Боги этому помешают.
– Тогда чего вам и беспокоиться?
– Да ты же фею обижаешь, чёрная твоя душа. Отпусти её.
– Я её не обижаю. Она счастлива со мной. Всё время. Не хочет расставаться даже на минуту.
– Сейчас придём мы ко мне, мой сын и внук скрутят тебя и наподдают хорошенько, – пообещала старушка. – Так, что долго не забудешь потом. Поучат тебя уму разуму.
– Что же они за хворостом не пошли, раз они у вас есть и дома? – подивился Рун.
– Да некогда им. Дел полно.
– У меня вот тоже дела. Но помогаю же.
– Ты-то грехи искупляешь.
– А они святые?
– Порядочные. Вон он мой дом, сынок. В конце улицы виднеется.
– Ну тогда я, пожалуй, дальше не пойду. Простите. Не хочется драться. Сами как-нибудь донесёте.
– Ох, сынок, у меня спина болит. И ножки, – с комично не очень правдоподобным притворством пожаловалась старушка. – Донеси, а?
– Нет, – Рун сбросил вязанку со спины
– Донеси, раз уж взялся. А то прокляну.
– Так вы меня вроде и так проклясть собрались, – молвил Рун.
– А так ещё сильнее прокляну.
– Вот и делай добрые дела, – посетовал он с сожалением. – Знаете. Я пожалуй третьим желанием загадаю у феи, чтобы все проклятья, что на меня сыплют, на тех кто проклинает и возвращалась. А волшебство феи сбудется обязательно. Так что вы теперь… обходите отхожие ямы стороной. А то как бы не провалиться. Жалко будет, если утонете. Некому хворост станет заготавливать для сына вашего и внука. Замёрзнут ещё.
Старушка посмотрела на него в растерянности, промолчав. Рун развернулся и быстрым шагом пошёл прочь, не оглядываясь.
До замка Рун добрался не сразу, и не без приключений. Обратно через город он шёл уже не под вязанкой, его быстро узнали, причём узнавший не постеснялся тут же объявить об этом во весь голос окружающим: «смотрите-ка, это ж жених феи». А дело было на относительно многолюдной улице, к тому же дождь недавно перестал, прохожих вокруг тотчас поприбавилось. В результате весть о нём, словно по цепочке, мгновенно передалась молвой вперёд, и на протяжении довольно продолжительного отрезка пути на него пялились, даже из окон народ высовывался. И мало того, что пялились. Рун к удивлению своему обнаружил довольно выраженную нелюбовь к себе у многих. Похоже, не одна старушка с вязанкой испытывала к нему неприязнь. Конечно, не у всех это было, кто-то поглядывал с любопытством, но кто-то и с осуждением, и даже с гневом в глазах. Хотя было и прямо противоположное. Группа молодых парней, пять человек, хорошо одетых, преградила ему путь с весёлым вполне дружелюбным смехом, зазывая с собой в таверну. Рун не растерялся, выставил плечо вперёд, как таран, и прошёл сквозь них, не сбавляя ход, они постарались не пустить, но всё же он был довольно крепок. Не вышло у них. Тогда они обступили его и пошли рядом, изображая себя его приятелями. Представились все. Это были дети здешних торговцев. Рун даже не пытался запоминать имена, понимал что не его компания, не чета он им, да и после того, как они препятствовали его проходу, не испытывал к ним симпатии. Они шутили, спрашивали про фею, про клады, смеялись много, причём Рун заметил, что как бы над ним, тон такой часто себе позволяли, покровительственный и наполненный плохо скрываемой издёвкой, словно он малость слабоумный. Слава дурака не самая приятная вещь, особенно когда тебя узнают те, кто тебя не знает. Деревенские всё же не вели себя с ним настолько откровенно насмешливо. А эти вот вели. Даже шептались меж собой про него, Рун точно слышал, что про него, хохоча. Может думали, что не слышит, а может специально не таились. Говорили, что в гости теперь придут к нему, к своему другу первейшему.
– У нас стража рядом с домом, вас не пустят, – спокойно поведал он им.
– Так ты прикажи, чтоб пустили. Мы вина с собой принесём. Карты. Научим тебя играть. В дурака. Как раз для тебя игра, – сказал один.
Остальные так и покатились со смеху.
– Стража и дворян-то не пускает, а вы кто такие, чтоб вас пускать? – поинтересовался Рун с равнодушием. – Ко мне барон в гости захаживает. Вчера вот был.
– Лжешь! – вырвалось у кого-то из них.
Рун не ответил.
– Да нет, вполне может быть, что правда, – осмысленно произнёс другой сдавленный от зависти голос.
– Я сейчас к барону иду. Он пригласил. В замок к себе, – решил добить их Рун, осознав, что их это пронимает. – Фея уже у него, а я чуть припоздал.
Они застыли на месте, и Рун наконец отделался от них. Он шёл, ловя на себе чужие взгляды, слыша отдельные долетающее слова тихих разговоров про него. Вот мужик какой-то уставился с интересом, вежливо поклонился, вот молодой коренастый повеса смотрит сурово, будто раздумывая, подойти для конфликта или нет, вот две девицы, проходя мимо, буравят глазками с восторженным любопытством, словно он диво дивное или принц какой. Улыбаются ему радушно. В прошлом когда Рун ходил по городу, ни одна девушка даже не глядела в его сторону – те что побогаче, видели по его одежде, что он не из зажиточной семьи, а те кто сами бедны, и на выданье, всё равно знают всех местных потенциальных женихов. И про него знали. И эти знания не пробуждали у них желания находиться поблизости. А теперь, смотри-ка ты, улыбаются. Руна эти улыбки не радовали, понятно же что из-за феи, слава-то его при нём осталась, никуда не делась. И ведь им известно, что жених, что невеста фея, с которой они несопоставимы. Но всё равно направляют своё очарование, демонстрируют интерес. С какой целью? Просто так, потому что девушки? Просто так ничего не бывает, цель всегда есть, даже у тех, кто сам её не осознаёт. Рун привык думать обо всём, годами почти всё время один на один с мыслями, бабушка единственный собеседник, изредка дядя, несколько лет ни с кем кроме них фактически ни слова, вакуум межчеловеческих отношений заполняется анализом того, что происходит вокруг. Жизнь как бы протекает мимо, созерцая то, как живут другие, можно об этом поразмыслить. Для всех он сейчас лишь часть окружения феи – смотрят на него, а видят её, то есть и улыбки эти не ему предназначены. Вроде как фальшь. Обман. Нечему радоваться. Хотя и горевать не от чего – если не будешь сам себя обманывать, приписывая чужую приязнь на свой счёт. Люди рады фее, не винить же их за это. Просто не очень-то сие приятно. Быть для всех отдушиной выражения чувств к ней. Вели бы себя все спокойно, поглядел, или вот даже поклонился, как тот мужик. Без затаённой угрозы, без чрезмерной приветливости в глазах. И всё. Когда чужие люди направляют на тебя излишне сильные эмоции, привыкшему быть в безмятежном одиночестве это обременительно.