– Ну, это вы уж перегнули палку, дедушка, – вздохнул Рун. – Я бы в штаны пожалуй надел от такого.
– Он и наделал, – довольно сообщил призрак. – Запахов я не чую, но звук был отчётливый и громкий. Так пукнул, что наверное у соседей было слышно. Нельзя непочтительным быть с родителями. Заслужил. Не помер же. Штаны отстирают поди.
– А если бы он с ума сошёл? От страха.
– Ах, Рун, – с сожалением покачал головой призрак. – Коли он за ум не возьмётся. Уж лучше пусть обезумит. Тогда внучка старшая мельню унаследует. Она умница, и муж работящий. При них дела в гору пойдут. Ты хоть понимаешь каково, когда твой внук отца родного поносит прилюдно, словно паршивого работника, а тот молчит. Это такой позор. Тьфу! Ты уж не рассказывай никому, что я упокоился. Пускай боятся, что вернусь. Ладно?
– Хорошо, – пообещал Рун.
– Добрый ты парень.
– Тогда я пойду? Раз всё закончено, – осведомился Рун вежливо.
– Побудь со мной, – попросил призрак мягким тоном. – Неохота без единой живой души отойти. Последние минутки мои на земле. Так хотел покоя. А поди ж ты. Всё равно по жизни тоскую.
– Ладно, – с пониманием отозвался Рун.
Старый мельник сел рядом.
– Жить хорошо, Рун. Цени бытие, пока жив. Не твори злого. Дело не в аду и не в раю. Так душе легче. Хотя и в ад конечно не хочется. Тёмный он, мрачный. Как будто.
– Вы видели ад? – робко поинтересовался Рун.
– Нет. Я как бы чувствую. И его, и рай. Тёмную сторону и светлую. Думаю, это ад и рай. Ад сумрачный. Страшный. Не хочется упокоиться там.
– Каково это? Быть мёртвым? – поглядел на него Рун с осторожным любопытством.
– Сложно объяснить, – задумчиво ответствовал призрак. – Никак. И тоскливо. Неупокоенным быть, во всяком случае. Вот как-то так. Это не очень поддаётся описанию словами. Скоро сам всё узнаешь.
– Я что, скоро умру? – голос Руна дрогнул от испуга.
– Всё умрут, Рун. Довольно скоро. Всего каких-то лет 40-60, и ты уже точно будешь в земле. Это быстро. Оглянуться не успеешь.
– Понятно, – успокоился Рун.
– Знаешь, парень, наверное я тебе должен сказать. Пока не ушёл ещё, – поведал призрак с сожалением. – Грядёт что-то тёмное. Неспокойно нынче в аду. А в раю, напротив, тревожное затишье. Что-то будет. Что-то очень злое.
– И что же? – на лице Руна снова отразился страх.
– Не знаю. Может война большая. Может мор. Великий. Может голод. Может пожарище. Огромное. Не ведаю. Но что-то будет скоро. Я думаю. Я чувствую.
– И когда примерно? Скоро, это через неделю? Через две?
– Ох, парень, – покачал головой призрак. – Для мёртвых и десять лет скоро. Когда умираешь, время по-другому начинаешь считать. В течение ближайших десяти лет. Я так предполагаю.
– Ну, дедушка, вы даёте, – подивился Рун. – Десять лет! Да у нас всегда что-то происходит. За десять лет уж точно какая-нибудь беда случится. Я сам могу такое предречь. И пророком быть не надо.
– Пожалуй так. Но тут беда большая. Грядёт, Рун, что-то грядёт. Злое. Я пожалуй даже рад, что уже умер.
Рун тяжело вздохнул.
– Могу и ошибаться, кстати, не переживай. Я тоже не пророк поди, – участливо приободрил его призрак мельника. – Просто будь готов. На всякий случай.
– Ну ладно. Только если я кому расскажу, вряд ли мне поверят.
– Я тоже думаю, что вряд ли, – согласился призрак. – Когда не знаешь, чего и когда ожидать, проще жить как ни в чём не бывало. Люди все одинаковы. Это мой личный дар тебе. Сие предсказание. Что делать с ним, сам решай.
– Дар так дар, – улыбнулся Рун чуть грустно.
– Мрачноватый, – тоже ответил ему улыбкой старый призрак. – Прости, приятель, других у меня нет. Ты, кстати, вроде неплохой малый. Разумный, вежливый. Зачем ты пакости деревенским строил? Открой тайну, всё равно унесу в могилу.
– Это не я, – тихо произнёс Рун.
– А кто же?
– Сын главы деревенского. Я его поколотил хорошенько, он решил мне мстить. Пакостил и сваливал на меня. А его приятели ему помогали. Ваш внук тоже немало руку приложил. Они ж друзья закадычные. Смеялись надо мной вместе.
Призрак призадумался.
– Что-то не верится, – признался он откровенно.
– Ну, я вам незнакомый человек. Практически. Глупо верить мне, когда про внука плохое говорю. Но мне всё равно, – заметил Рун спокойно.
– Про внука я как раз очень худого мнения. Испортили родители. Мальцом вроде был смышлёный и славный. Однако это всё же другое. Все только на тебя указывали всегда. Был момент, хотели из деревни гнать.
– Думайте, что хотите, – пожал плечами Рун равнодушно.
– Ну не обижайся, юноша, – примирительно попросил призрак. – Я же сейчас уйду. Жаль раньше не узнал, поинтересовался бы у внучка, заставил признаться бы. Всё, Рун, нашли, нашли. Откопали. Прощай что ли?
Он встал. Рун тоже.
– Покойтесь с миром, дедушка Оруг, – по-доброму сказал Рун, сотворив знак оберега. – Пусть вам будет хорошо в раю.
– Спасибо, сынок, – тепло и тоскливо молвил призрак, сотворив над Руном знак благословления. Он начал медленно подниматься в небо, тускнея. – Будь счастлив. Жаль, что плохо знал тебя при жизни. Но кажется ты в деда пошёл. Тоже стоящий человек. Я тебе верю. Дорожи честью, Рун. Не делай зла. Не верь жрецам особо. Ничерта они не знают о богах, так же как и мы, просто кормятся от нас, кормя нас выдумками. Ну и смотри в оба. Грядёт что-то, Рун. Грядёт. Что-то очень злое.
Он померк, из фигуры превратившись в небольшое облачко, которое ускоряясь, быстро воспарило ввысь и исчезло где-то во тьме ночного неба. Остались только луна да звёзды. И тишина. Рун стоял, глядя в черноту перед собой, в расстроенных чувствах. «Вторая смерть сегодня. Как бы», – думал он. – «Вторые проводы на тот свет. Грустно. Ещё это предсказание. От которого дрожь пробирает. Даже если это правда. Десять лет. Как тут убережёшься, коли не знаешь от чего? Только страху нагнал, а пользы никакой. Может лучше жить в неведении? Беды всегда были, есть и будут. Знать бы что конкретно. Ито непонятно, что даст. От войны спрятаться в лесу? На десятилетие? И пусть другие мрут, защищая родной край? От голода запасы сделать? Тут бы зиму прожить, да весну выдюжить, на десять лет пищи не запасёшь. А от пожара куда спрятаться, если вокруг леса? Переехать в далёкие края, где лесов нет, степи да горы? Ну, может быть. Только пожар, это не зло, это стихия. Если не подожгли специально. Хотя дедушка Оруг говорил не о зле, а о злом. Стихия сулит злую долю многим. Но даже если точно знать, что пожар, никто не бросит свой дом, своё добро, трудами нажитое, и не помчится за тридевять земель. Гораздо проще не поверить, либо надеяться на авось, что лично твою семью минует лихая доля. Нет смысла рассказывать никому. О предсказании».
Рун вздохнул. И отправился наконец домой, чувствуя усталость во всём теле. Длинный-длинный был день. Бесконечный. Столько событий разных. Столько чудес. Столько страхов. Столько счастья от Лалы. Безумная мешанина. Быть с феей странно. И удивительно. Жизнь наполняется разнообразием. Да ещё каким. От которого голова кругом идёт. Исключить бы походы на кладбища. Ночами. Совсем бы было хорошо. Хотя кажется уже и не страшно.
Внезапно он споткнулся обо что-то. Посмотрел под ноги. Пред ним на земле, не двигаясь, лицом вниз лежала тёмная фигура. Явно человеческая. Волосы на голове у Руна зашевелились, челюсть отвисла, глаза округлились, сердце бешено заколотилось. Он застыл на месте как вкопанный. «Покойник вылез», – промелькнула у него обдавшая волной ужаса мысль. Впрочем почти сразу пришло осознание, что тело-то не в похоронных одеждах. Может кто-то забрёл на кладбище и помер? Преодолевая страх, Рун, словно во сне, не очень понимая, зачем это делает, прошёл к голове человека, склонился над ним и медленно перевернул, взявшись за плечо. В глубине души он очень наделся, что сейчас к своему облегчению увидит просто кого-то пьяного из местных. Однако открывшаяся картина превзошла самые худшие его ожидания. Вместо знакомой нетрезвой физиономии в свете луны он узрел чёрное-чёрное лицо, клацающее зубами и блестящее безумно вращающимися белками глаз. Рун взвизгнул, отпрыгнув, существо с жутким воплем вскочило и стремглав дало стрекача в сторону деревни. Рун тоже рванул наутёк, влево, к своему дома, не чуя ног под собой, не оглядываясь, под лай пробудившихся деревенских собак, бежал, и бежал, и бежал, один раз споткнулся во тьме, упал, прокатился кувырком через голову, но это даже не сбило ему темп, вскочил по инерции и снова бежал, бежал, бежал, пока не оказался у двери избы. Только тут он упал без сил, тяжело дыша. И долго ещё лежал, приходя в себя. А собаки в округе всё лаяли.
День третий
Рун проснулся поздно. Почти в полдень. Встал, удивляясь, что не разбудили. Дома никого. В животе урчало. Он умылся из ведра, вышел в огород. Бабуля трудилась под палящими лучами. Прошёл к ней меж грядок. Она подняла на него голову.
– Встал, внучок?
– Что не разбудила-то? – с недоумением спросил Рун.
– Лала просила не будить, – поведала старушка. – Да так…уж так за тебя просила. Как ей откажешь. Обещала.
– А она где?
– Уехала. Барон прислал карету. С охраной, рыцари, в доспехах богатых. Словно принцессу её повезли. Рун, нам мельник целый мешок муки привёз. Я испугалась, думаю, ошибка какая, а потом скажут, украли, или денег затребуют, а он говорит, это подарок. Я всё равно боялась, говорю, не надо, но он ни в какую. Сам занёс мешок. Сказал, именем отца покойного поклялся, что отблагодарит. Тебя, сынок. А лицо у самого… словно не в себе слегка. Но счастливый. Прям довольный. Очень. Я удивлялась, потом уж люди объяснили. Соседи. В деревне говорят, вы с Лалой клад Оруга искали. И кажется нашли.
– Ага, нашли, – кивнул Рун.
– Что же ты мне не рассказал ничего? – с укором чуть обиженно посмотрела на него старушка.
– Мы его сами-то не откапывали, – объяснил Рун извиняющимся тоном. – Установили место лишь, и всё. Не знали, правильно иль нет. Нечего было рассказывать. Значит, правильно. Да и у Лалы, бабуль, всегда какие-то чудеса. Чтож, бежать всякий раз обо всём докладывать? Ты вроде и сама рядом с ней, видишь. Как гусениц например убрала из огорода.
– А что она ещё делала, какие чудеса? – глаза бабушки засветились детским любопытством.
Рун призадумался.
– Да вот, гномика недавно живого сделала.
– Гномика?! – бесконечно поразилась старушка.
– Ага. Вот такусенького, – Рун показал руками размер. – С виду человек и человек. Только махонький. Помогал нам клад искать. Да не смог помочь. Потом умер. Магия ненадолго его оживляла. На час всего. Печалился сильно, что скоро умрёт. Грустно это всё. Лала расстроилась, не ожидала что он так переживать будет. Не очень-то приятно рассказывать подобные вещи. Вот и не рассказывал.
Бабуля вздохнула.
– Значит, целый мешок, – покачал Рун головой. – Это много.
– Это очень много, внучок. Мы теперь точно перезимуем, с голоду не помрём. Даже если на огороде всё плохо уродиться. С хлебушком будем зимовать.
– Не слишком-то правильно за помощь награды брать. Да ещё так много, – посетовал Рун виновато.
– Сынок, он ни в какую. Не возьмёт назад. Мельник. Незачем человека обижать. Да и о себе надо подумать. Если помог, нет греха награду взять.
– Это Лала помогла вообще-то. А награды мы получаем. Её колдовство клад позволило найти.
– Ну так она же наша, – рассудительно заметила старушка. – С нами живёт. Какая разница?
Рун промолчал. Что тетерь говорить. Если дедушка Оруг наказал отблагодарить, мельник точно не возьмёт муку назад. Не рискнёт просто слово нарушить, призраку данное. Кто бы рискнул? Выгодно иметь фею в хозяйстве. Ох как выгодно.
– Пойду поем. И после крышу починю, – сказал он. – Ты, бабуль, буди меня, если что, в следующие разы. Какой смысл ночью работать, а днём спать потом?
– Наивный ты, внучок, – улыбнулась старушка. – Уж так просила Лала, так просила. Не будить. Любит тебя. Как ей откажешь-то? Мы теперь и с денежками, и с мукой. Спи уж сколько хочешь, не переживай. Не помрём. Ты фею поймал, это многих работ стоит.
– Просто мне надо ей объяснить, что когда ты работаешь, а я сплю, это не очень правильно.
– Ты работал ночью, а я спала, – весьма здраво возразила старушка.
– Ну да, – вынужден был согласиться Рун.
Он постоял немного с задумчивым видом.
– Там нам опять понадарили, внучок, снеди разной, – не то похвалилась, не то пожаловалась бабуля. – Я уж и не знаю, что с этим делать. Не идти же в город нищим раздавать. Далёко. Ты уж побольше ешь, чтоб не пропало.
– Ладно, – кивнул Рун, дивясь про себя странным перипетиям судьбы. Не раз бывали дни голодные у них. Но чтобы утро начиналось с проблемы съесть излишки пищи. Такого он чего-то не припомнит. Проблема так проблема. Чудны твои дела, бог Небо. И твои шутки иногда… забавны.
Снеди и правда было много. И мясом неразумный народ всё продолжал одаривать, кто-то баранины копчёной не пожалел, добрый кусок положил. Пока Лалы нет, можно душу отвести. На баранине Рун и сосредоточился. Странно было без Лалы. Уже привык к тому, что они вместе почти всегда. А тут ни полюбоваться на неё, ни порадоваться её счастливому личику, ни обнять. Он улыбнулся своим воспоминаньям о ней, тому, что хочется прижать её к себе. Вздохнул. Вернётся. Может днём, может вечером. Но обязательно. Хотя… Вот побудет она в замке. Там всё такое… солидное, красивое. Светло, просторно, величаво. Вокруг галантные вельможи. Захочет ли в избу потом назад? А что как встретит там кого-то, в ком магии поболее, чем в нём? Баронского сынка, к примеру? Она чудесная, к ней привязаться просто, и полюбить легко. А он-то что? Простолюдин, бедняк, один из многих. Она же не жена и не невеста ему, чтоб верность сохранять. Он друг. У ней в друзьях весь мир. Ей рады все. И если это так, то хорошо ли держать её с собою, в нищете, когда ей всех дворцов открыты двери? Эгоистично это, прямо скажем. Природу фей объятий не постичь простому смертному. Лишь друг ей человек, с которым она жаждет обниматься, иль нечто большее? По сути всё же друг. Но дружба тоже разною бывает. Иные жизнь за друга отдадут. Иные не дадут и чёрствой корки, приветливы с приятелем, и всё. Не разобраться, кто он для неё. Но может разбираться и не надо. Она в беде, он будет помогать, пока ей нужен. И надежду сохранять, что не уйдёт. А коль уйти захочет. Как друг он должен отпустить её. По-доброму, без грусти, без упрёков, не дав причины для переживаний. И если вдруг заметит, что она им стала тяготиться, но скрывает сие и терпит, не желая обиду причинить своим уходом. То тоже должен сразу отпустить. Найти слова, причины, аргументы, которые бы дали ей уйти без угрызений совести, спокойной. Жаль, феи не влюбляются в людей. Надежды просто нет. Не быть им вместе. Бог Небо, ты жестокий иногда. В какой-то мере это сходно с Тано. Дать на мгновенье и потом отнять. И всё же Тано рад был быть живым. А он рад ей, тому что её встретил. Ну как не радоваться чуду дружбы с ней. Подумаешь, как вечером вернётся, обнимешь, она счастьем озарится, посмотрит ласково. И сразу на душе светло-светло, и сердце начинает взволнованно удары бить в груди. Заранее нет смысла горевать. Тем более, о том, что неизбежно. К примеру, все умрут. И что теперь, сидеть и плакать все оставшиеся годы от осознания печального финала, который поджидает впереди? Никто не плачет. Так и здесь. Уйдёт когда-то. Но не ушла ж ещё. Вот истинное счастье. Нежданное, подаренное небом. Спасибо, боги, за подобный дар. Вы добрые.
Закончив трапезу, Рун занялся крышей. Взобрался наверх, оценил фронт работ. Всего-то надо заменить одну дощечку. Но это непросто. Кровля сделана без гвоздей, дощечки с локоть длиной лежат слоями, перекрывая друг друга точно чешуйки у рыбы. Каждый следующий слой прижимает предыдущий, а на самом верху всю эту конструкцию венчает округлый брус, служащий ей гнётом, за счёт сцепления она держится очень надёжно, вот только что-то заменить в одиночку задачка непростая. Особенно, когда у тебя нет специального инструмента, как у кровельщиков. Для начала старую прохудившуюся дощечку надо как-то выбить. В хозяйстве из подходящих подручных средств имеются только топор и обломок большого ножа. Вот ими Рун и воспользовался. Сначала выскреб глубокую канавку в дощечке. Потом вставил туда обломок ножа и стал бить по нему обухом топора. Времени угробил на это чёрт знает сколько. Более часа пожалуй. Упарился весь. Далее надо было подобрать дощечке замену. В сарае лежало несколько примерно таких же дощечек, не первый раз крышу чинить приходится, запас есть, но все чуть больше, чем исходная прохудившаяся, надо отпиливать, а пилы у них в доме тоже нету. Когда-то было голодно, бабуля поменяла инструмент, что от дедушки остался, на съестное. Вариант просить у соседей Руну не нравился, сейчас может и дали бы, из-за феи, но осадок былых неприязненных отношений не располагал к контактам. Пришлось всё делать ножом. Процарапал канавки, долго углублял их. И далее отбил по ним топором. Намучился страх как. Но в конце концов добился чего хотел, придал нужные размеры. Затем оставалось только вбить новую дощечку в кровлю на место старой. Это было самое простое. Хотя тоже потребовало усилий. Вроде вышло всё неплохо, Рун остался доволен результатом.
Возня с доской может не такая уж и тяжелая работа, но суетная. За эти несколько часов всё равно притомился. Рун позволил себе минут десять отдохнуть. Просто сидел в тенёчке у избы, глядя на то, как букашки деловито летают по цветочкам. Тоже трудятся не покладая лапок и крылышек. Затем взял коромысло с вёдрами. И за водой. На речке, как всегда, женщины стирали, ребятня купалась. Рун всё никак не мог привыкнуть, что его все замечают. И женщины поздоровались, глядя с любопытством, и дети уставились, радостно переговариваясь меж собой. Ни в одном взгляде не чувствовалось неприязни. Некоторая отчуждённость пожалуй присутствовала, и даже осторожность какая-то и настороженность, но он точно не был для них, как раньше, тем, кого вынужденно терпят. Деревня снова из негостеприимного приюта превращалась в уютный дом. Когда для тебя людское неуважение на годы становится неотъемлемой средой обитания, когда ты в нём купаешься, как в море, оно родным воспринимается как будто, естественным, находишь точку равновесия внутри себя и держишься за неё, постоянно сохраняя незыблемую невозмутимость духа, а если кто-то вдруг выкажет уважение, вот это странно. Нарушает внутренний баланс, раскачивает лодку спокойствия, пробуждая мысль «а надо ли мне это»? Однако жить изгоем бессмысленно, ни будущего нет, ни перспектив. Так невозмутимым и помрёшь в конце концов в одиночестве. Находясь постоянно один в лесу, о многом размышляешь. Рун прежде подумывал покинуть деревню, дабы обрести перспективы. Теперь же отчётливо почувствовал, кажется более в том нет необходимости, он снова свой для всех, не белая ворона. На душе определённо легче от этого, даже радостнее как-то. Нужно лишь привыкнуть к своему новому положению. Но нужно ли? Когда Лала в свой мир уйдёт, вернётся ли людская неприязнь? Иль не вернётся? Не известно.
Он зачерпнул воды одним ведром, затем вторым.
– Что же ты, Рун, невесту-то одну к баронам отпускаешь? – рассмеялась одна из женщин, по имени Сана, иронично посмотрев на него. – Молодой барон хорош собой аки принц, да и старый ещё в силе, жених хоть куда. Останешься с носом.
– Когда такой я раскрасавец, зачем соперников бояться? – спокойно заметил Рун.
Вроде ничего смешного-то особо и не сказал, пошутил лишь немного, но женщины к его удивлению прыснули со смеху, одна аж бельё чуть не уронила в реку.
– Весёлый ты оказывается парень, – похвалила его Сана, улыбаясь.
– Денег-то много было у мельника? – полюбопытствовала рыжеволосая тётушка Дита.
Рун пожал плечами:
– Не знаю. Мы только место нашли, где спрятан клад, да указали мельнику. Сами не откапывали.
– И где он был?
– Прям у них же. В свинарнике.
– А наши мужики-то! Всё по лесам искали год назад, – насмешливо подивилась Дита. – Вот же остолопы. Высматривали, где есть землица свежеразрытая.
Рун поднял коромысло на плечо и пошёл к дому. У калитки ещё издали увидел дядю Яра. Тот тоже его заметил, не стал заходить один, подождал. Открыл калитку, когда Рун приблизился.
– Здоров, Рун, – произнёс он.
– Здравствуйте, – ответствовал Рун. – Бабуля в огороде должна быть.
– Да я к тебе вообще-то. По делу, – сообщил дядя Яр с чуть озабоченным видом.
– Ко мне? – удивился Рун.
Дядя утвердительно кивнул, глядя на него как-то странно:
– Давай в дом зайдём что ли. Там и поговорим.
Они прошли в калитку, дядя затворил её, Рун опустил вёдра наземь.
– С Лалой что-то случилось? – вдруг встревожился он, испугавшись недобрым предчувствиям.
– Да нет, – поспешил заверить его дядя. – Я думаю, что нет. Я, Рун, сегодня не был у лорда. Там… суматоха, в замке. Большой приём. Твоей невесты. Не до писаний господам. Спровадили заранее всех лишних, чтоб не мешались. Мне дали выходной до завтра.
Рун сразу успокоился. Они вошли в избу, прошли в горницу. Дядя опустился на лавку, Рун сел рядом. Дядя смотрел на него с задумчивым видом, словно не зная, как начать разговор. Рун терпеливо ждал.
– Вот что, племянник, – заговорил Яр наконец. – Зелье папашино, которым ты фею поймал. Это ведь было его наследство.
– Не пойму я, о чём вы, дядя, – признался Рун с недоумением.
– Ну о чём, о чём. Это было наследство. Наследство делится между детьми. Оно было общее. И моё. И братьев всех моих. И сестёр. Ты внук, тебе оно не принадлежало. Меж внуками наследство не делят. Ну только если детей живых не осталось, тогда лишь. А ты его себе забрал.
– Оно вроде не нужно никому было, – озадаченно молвил Рун. – И кажется подразумевалось, что моим станет. Дед предполагал, что может не дожить, слишком уж долго выдерживать ведьма наказала. Меня учил, как правильно использовать. Вам это никому неинтересно было. Вот книги же забрали, когда дед умер. А про зелье что-то даже и не вспомнил никто. Хотя оно в том же сундуке, где и книги, лежало.
– Забыли просто, Рун. В суматохе. Это ты у нас беззаботно живёшь. Тогда похоронами нужно было заниматься. Горб заказать, стол организовать, поминки, обряды погребальные. Дел много было.
– Так я и не пойму, к чему вы клоните, – посетовал Рун с сожалением. – Уже истрачено зелье, нет его. И что, вы пошли бы ловить? На семь дней в древний лес, как ведьма наказывала?
– Это было очень дорогое зелье, Рун. Его можно было продать хотя бы. А ты его забрал, – произнёс дядя обвиняюще.
– Оно ничего не стоило, – не согласился Рун. – Никак же нельзя проверить, пока не истратишь. Да и истратив, гораздо больше шансов, что не поймаешь ничего. Или поймаешь что-то бесполезное. Никто бы его не купил даже за медяк. Никто ж не верил. Что оно настоящее.
– Ну, теперь-то мы знаем, что оно было ценное. Бесценное. Много злата стоило, я думаю. А ты его забрал.
Рун вздохнул. Разговор получался, как у глухого со слепым.
– Дядя, чего вы хотите? – спросил он с искренним непониманием. – Истрачено уже зелье, нет его.
– Рун, ты поймал фею, – сказал дядя с нажимом. – Три желания получил. Благодаря зелью. Может на одно желание ты и имел право. Внук всё же, и поймал ты. Ты истратил два. На ерунду, честно говоря. Истратил и истратил, ничего не поделаешь. Но третье ты должен отдать мне. По совести это будет.
У Руна от неожиданности аж вытянулось лицо. Сколько-то времени он сидел, не зная что ответить.
– Почему вам? – тихо поинтересовался он наконец. – Почему не всем детям дедушкиным?
– Ну, их здесь нет, – развёл руками Яр. – Да и разве не я приютил вас, как вы погорели, дом свой старый вам передал? Другие что-то вас не приняли. Отдай его мне, Рун. Третье желание. Сделай, как по чести и совести надлежит.
Рун призадумался с удручённым видом.
– Может в чём-то вы и правы, дядя, – грустно признал он. – Но всё же кажется, не очень. Не нужно вам было это зелье, никому не нужно, я точно знаю. Мне было дедом завещано. И я не могу пойти к Лале и потребовать у неё желание для вас. Не посмею ни за что. Не смогу просто.
– То, что оно не нужно было никому кроме тебя, это твои личные домыслы, – возразил Дядя жёстко. – То, что тебе папашей завещано, лишь твои слова. Может ты и веришь в это, но как было по правде, мы не знаем. Я сомневаюсь, что он сказал: «Рун, это только твоё наследство, бери и владей». Он умер, у него теперь не спросишь, ты мог и перепутать что-то. А что касаемо желаний, два для себя ты уже истребовал, да ещё какие, а с третьим вдруг не смеешь? Смешно! Отдай его мне, просто объясни фее, что оно моё, я сам ей загадаю.
– Не могу я так поступить никак, – с опечаленным сожалением молвил Рун.
– Ты живёшь в моём доме, – произнёс дядя с укором. – Носишь мою одежду. Я вам помогаю, чем могу. Когда тебя выгнать хотели из деревни, кто за тебя вступился? Я ходил к главе. Угрожал ему даже. Отдай мне это желание. По совести, ты должен отдать. Сделай как должно. Не становись… бесчестным. Разве этому тебя отец учил?
– Я не могу отдать вам желание, – вздохнул Рун. – Прикажете покинуть ваш дом, мы с Лалой уйдём. Я могу лишь обещать, если когда-нибудь разбогатею из-за Лалы, обязательно с вами поделюсь. Но может я и не разбогатею. Отпущу её, и всё. Развею третьим желанием первые два, и отпущу.
– Совсем с ума сошёл!? – воскликнул Яр в неописуемом удивлении. – Отпустит он! Не вздумай даже! Отдай мне желание сначала, и потом делай всё что заблагорассудится.
Рун сидел молча, мрачный. Дядя Яр встал.
– Вот что, племянничек. Из дома я тебя не гоню. Но желание ты должен отдать. Я тебе даю три дня на раздумья. Через три дня, ежели не отдашь, сам изложу всё фее. Наверняка признает мою правоту. А если ты ей не позволишь отдать мне желание. Или не дай бог истратишь его за эти три дня. Я в суд обращусь. Не обессудь. Это моё желание. По праву. Суд будет на моей стороне. Потому что правда за мной.
– Судиться будете с феей? – изумился Рун.
– Не с феей, Рун. С тобой. Стыдно тебе будет. Лучше отдай его сам, не позорь себя.
Рун посмотрел на него удручённо:
– Поступайте как хотите, дядя.
– Подумай, Рун, подумай хорошенько, – посоветовал Яр вполне мирно. – Три дня у тебя. Надеюсь на твою совесть всё же. И на благоразумье. Прощай.
Он вышел. Скрипнули половицы в сенях, стукнула входная дверь. Рун сидел в расстроенных чувствах, не зная, что делать. Доля правды в словах дяди есть. И всё же про зелье его слова – лукавство. Не нужно оно было никому. Никто не верил. Все посмеивались только. К тому же Лала это не зелье. Её он отпустил. Нет никакого права требовать с неё чудес даже у него самого, не то что у дяди. И ведь дядя-то не глуп, на мелочи не станет размениваться, загадает что-то большое, на что магии много надо. Как быть? Непонятно.
***
В замке наступило обеденное время. Вся семья барона собралась в столовой. Лалу усадили на почётное место, во главу стола, где обычно сидит хозяин, она немножко смутилась, пыталась возражать, но её уговорили.
– Не обижайте нас отказом, дорогая гостья, – попросил барон добродушно. – Мы все хотим на вас полюбоваться. Здесь вас ничто не будет оттенять. Уважьте нас пожалуйста.
– Ну хорошо, мой друг, – мягко улыбнулась Лала.
Барон галантно подвинул за ней стул, сам расположился от неё по правую руку, его старший сын Саатпиен по левую, за бароном уселись два его младших сынка – Ундараошхе и Ландомгноп 13-ти и 10-ти лет от роду, две дочки сели за Саатпиеном, девицы на выданье, восемнадцатилетняя Эминетэра и шестнадцатилетняя Фаанселина. Прежде чем усесться, младшие сыновья помогли со стульями сёстрам. Ландомгноп делал это столь старательно и неловко, что Лала разулыбалась в умилении.
– Приучаю быть кавалерами, – весело объяснил ей барон, заметив её реакцию на потуги сына.
– А слуги тогда зачем? – с искренним непониманием молвил Ландомгноп. – Кавалер должен делать благородные вещи. Ну там под руку вести, и всё такое. Сопровождать в поездке, охраняя. Для стульев есть прислуга.
Барон рассмеялся.
– Вы не правы, милый Ландомгноп, – ласково сказала Лала. – Когда вы помогаете даме, вы так показываете ей, что она для вас важна. Она будет чувствовать себя защищённой при вас. Ей будет приятно и спокойно.
– Ну… если так, то ладно, – пожал плечами Ландомгноп.
– Разумный мальчик, – похвалился барон. – Всё подвергает осмыслению. Критическому.
– Молодец, – одобрительно кивнула Лала.
Она с интересом осмотрела свои столовые приборы. Узорные, из серебра, начищенные до блеска, они разительно отличались от нехитрой крестьянской утвари.
– Фамильное серебро, – поведал барон. – Старинное. Немного грубовато по современной моде. Зато с историей богатой. Уж много поколений моих предков в руках его держало.
– Они чудесны. Мне почётно ими пользоваться, – вежливо ответствовала Лала. С удивлением обнаружила, что у неё две чайные ложки, а столовой нет. – Ой, вы даже знаете, что мне нужна маленькая ложечка вместо большой?
– Конечно знаем, дорогая леди, – довольно произнёс барон. – И думаю, что все в наших краях уж знают тоже. Разве может быть иначе? Поймите, вы теперь у нас в округе главный предмет для обсуждений. У всех на языке лишь вы. Любое ваше действие иль слово мгновенно слухом разлетается повсюду. Всем любопытно знать о вашей жизни. Включая, не прогневайтесь, и нас. Я полагаю, каждому из местных уж ведомо о чём вы говорили с семьёю кузнеца у них в гостях. И так же в храме. И что клад искали. Посредством магии.
– Мне очень лестно, что я столь интересую всех, – с доброй улыбкой промолвила Лала чистосердечно.
– Чтож, приступим к трапезе, – барон сотворил над столом знак благодарения. – Спасибо, небеса, за эту пищу, что вы послали нам. И ещё боле спасибо за великую отраду делить её с чудесной гостьей нашей.
Слуги немедля засуетились, подавая господам. Один подошёл было и к Лале, но барон сделал ему знак рукой, тот понял и отступил.
– Позвольте мне за вами поухаживать, леди Лаланна, – предложил барон учтиво.
– Благодарю, мой добрый друг, – одарила его очаровательным взглядом Лала.
На первое был суп. На столе стояла прикрытая крышкой расписная фарфоровая супница, из неё и наливали в тарелки. Пред всеми тарелки были нормального размера, а Лале барон совсем немного плеснул из поварёшки в малюсенькое блюдечко.
– Ой, вы даже знаете, сколько я кушаю! – радостно подивилась Лала.
– Конечно! – отозвался барон не без доли мальчишеской горделивости на физиономии. – Я специально посылал человека к деревенскому кузнецу, дабы точно выяснить, какие порции для вас удобны.
– Милорд, вы очень милый и заботливый. Мне совестно, что вы так беспокоились из-за меня, – чуть смущённо посмотрела на него Лала.
– О, что вы, что вы. Это честь для нас. Вас принимать. Честь не бывает беспокойством, – любезно заверил её барон.