Мужичок поглядел на него скептически, покачал головой.
– Один медяк, – ответил он. – Эх, что за клиент нынче пошёл. Ложка мёда? Это что такое? Да уж. Садись пока, жди кашу свою. Сколько тебе времени надо на заказ, Аза?
– У меня пшено запарено. Считай, нисколько. Пару минут, – отозвалась женщина в фартуке.
Она направилась к внутренней двери справа от прилавка, и вскоре скрылась за оной. Мужичок ушёл за прилавок, уселся на стул, со скучающим видом. Рун с Лалой проследовали к ближайшему из свободных столов. Он помог ей сесть. За окном полыхнуло, и Лала на секунду напряглась, пережидая гром.
– Когда же гроза закончится, – вздохнула она. – Значит, вот таковы у вас постоялые дворы? Я немножко другого ожидала. Тёмненько тут. Грязненько. Грубоватое всё. Мебель. Но пахнет вкусно.
– Откуда ж взяться свету, коли снаружи всё тучами заволокло? – пожал плечами Рун. – Не дворец поди. Это аристократы жгут свечи не жалея. Просветлеет небо, и тут наверняка не столь мрачно станет. Мне где сесть, рядом или напротив?
– А сам-то ты как думаешь, заинька? – поиронизировала Лала.
– Рядом приятнее тебе. А напротив мне. Чтобы любоваться на тебя, – серьёзно сказал он. – Да и так говорить сподручнее.
– Всё никак не налюбуешься?
– Никак.
– Ну, садись напротив, так и быть.
– Спасибо, милая, – он уселся, полез в сумку, дабы достать из узелка семь медных монет.
– Рун, почему ты ложку мёда всего заказал? И пластик сыра? Ты-то не фея, тебе мало будет.
– Лала, я обойдусь. Крестьяне не тратят деньги на излишества, – объяснил он. – Деньги тяжко даются. Обычно, когда ты без феи. А тратятся в миг, лишь начни. Я кашей наемся без проблем. И с удовольствием. Тоже надоела грибная похлёбка уже. Пол пирожка, думаю, мне достанется, зная, как ты ешь. Наемся точно.
Глазки Лалы погрустнели.
– Я, Рун, никогда не была в нужде, – промолвила она. – Никогда-никогда. Я не знаю, каково это, не мочь покушать вкусненького, или даже страдать от голода. Отказывать себе во всём.
– Ну, на то ты и фея, – улыбнулся он добродушно. – Я вот не знаю, каково это, летать. И никогда не узнаю. Каждому своё.
– Вообще-то ты летал, Рун. На свинке, – напомнила Лала.
Рун рассмеялся. Лала тоже. А потом снова стала серьёзной.
– Может мне наколдовать тебе денежек перед уходом, любимый? Я теперь сильная. Есть шанс, что смогу, – предложила она.
– Да не надо, не переживай за меня, голубка моя, всё будет хорошо.
– Ты так говоришь, Рун, чтобы я не волновалась, а будет ли всё хорошо, ты и сам не знаешь.
– Ну, даров у меня немало уже от тебя. Один договор со зверьми чего стоит, – заметил Рун. – Ты хоть понимаешь, насколько это ценно? Лес кормит, и мне теперь не нужно в нём ничего бояться. Не пропаду я, Лала, не хуже других поди. Другие же не пропадают, даже без даров. И не твои ли это слова, что деньги, волшебством доставшиеся, опасны?
– Опасны, – подтвердила Лала. – У вас тут всё опасно, Рун. Может тебя ограбят. А может развратит богатство, сделает скупым, надменным, эгоистичным, жестокосердным. Но не обязательно же. Как мне уходить, зная, что ты бедняк, и останешься им возможно навсегда?
– У меня полтора десятка монет серебряных, не такой уж я и бедный, – возразил он. – Это целый капитал. Вложишь с умом в хозяйство, будешь поживать припеваючи. Просто хозяйства пока нет. И хозяйки. Потому что за меня никто-никто не хочет выходить. Включая некоторых здесь присутствующих.
– Бедняжечка, – с тёплой иронией посмотрела на него Лала. – Нет, Рун, я так не могу. И страшно, когда там гремит.
Она пересела к нему, прижалась, разулыбавшись:
– Вот так гораздо лучше. Любуйся отсюда. Я, милый, вряд ли бы была хорошей хозяйкой. Я ничего не умею по хозяйству.
– Ну, для меня это не главное. Главное, чтоб понежнее была. Остальное ладно уж.
Лала вздохнула.
– И всё же у меня болит за тебя сердечко. Подумай насчёт даров, мой смелый лев. Даже если придётся лишнюю жертву за это. Я соглашусь.
– Ого! – без всякой шуточности подивился Рун. – Первый раз слышу от тебя подобное. А можно просто лишнюю жертву, без даров? Это будет самый ценный дар для меня.
– Нет, – заявила Лала весело. – Жертва должна быть обоюдной. Ты соглашаешься на дар, я на второй поцелуй.
– Жаль, – посетовал Рун. – Я всё же не могу на это пойти. Это будет против чести. Итак совесть гложет, что принял дар учения во снах. Но вообще… приятно знать, что ты готова на такое ради меня. Ты правда-правда на это бы пошла?
– Конечно, – со всей своей искренностью молвила Лала. – Переживаю я за тебя, славный мой.
– Значит, было бы вдвойне нечестно принять от тебя за это жертву.
Из-за двери, куда ушла женщина в фартуке, появилась, держа поднос, миловидная девушка лет четырнадцати, с чёрными волосами, заплетёнными в длинную косу, в неброском опрятном платье. Подошла к их столу, стала составлять снедь:
– Вот, нате, кушайте на здоровье.
– Спасибо, – Рун протянул ей монетки, и обернулся к хозяину заведения. – Дяденька, я заплатил. Семь монет. За три дня и эту еду.
– Да-да, – кивнул тот.
Тем временем Лала с воодушевлением изучала глазками полученные яства. На столе пред ней предстали большая тарелка горячей, так что шёл пар, рассыпчатой пшённой каши, кружка с молоком, плошка с пирожком и кусочком сыра, и плошечка, где было налито мёда на донышке. Ко всему прилагалась ложка. После полутора месяцев романтических лесных будней это казалось целым рогом изобилия. Пиршеством.
– Ой, как аппетитненько! – восхитилась она.
– Ну, ешь, моя лебёдушка, – улыбнулся Рун. – Мёд можешь в кашу себе добавить, если хочешь. Или наоборот, положи каши в мёд.
– Я медок потом скушаю, как десерт, – ответствовала Лала, сияя довольным личиком. Отправила первую порцию каши в ротик, и засияла ещё ярче, разулыбавшись. – Ой, какая замечательная!
Рун достал свою ложку. Девица не уходила, глядя на него.
– А ты путник? – спросила она с любопытством. – Ты раньше к нам не захаживал.
– Путник, – подтвердил он.
– Издалече?
– Не очень. С севера, с соседнего лордства. Иду далече, в сторону столицы.
– Далеко, – уважительно произнесла девушка. – А какие новости там у вас последние?
– Я ногу в пути подвернул, – поведал Рун. – Долго шёл по лесам поэтому. Боюсь, все мои новости уже сильно устарели.
– Понятно, – интерес девицы сразу угас.
– Принеси нам ещё вина, красавица, я тебе расскажу новости, – добродушно обратился к ней один из монахов, в обряднике жреца луны.
– Хорошо, – оживилась она, сразу направилась к скучающему за прилавком хозяину заведения, отдала ему медяки, тот подал ей кувшин вина.
– Не приставай к клиентам, Вая, – укорил он её спокойно.
– Да всё равно дождь, носа не высунуть, почему бы и рассказать, – оправдал девушку монах благожелательным тоном.
– Вот видите, папенька, – заявила Вая.
Мужичок в жилетке только вздохнул, но промолчал. Вая отнесла кувшин монахам. Сама присела чуть в сторонке, приготовившись слушать. Святые отцы разлили вино по кружкам, пригубили, закачали головами одобрительно.
– Ну, вот моя новость, – заговорил монах в обряднике жреца луны, придав голосу ноток таинственности. Гром снаружи усилил это ощущение чуть ли не до зловещего. – Есть в одной деревне старушка, которая землицей повелевает. Лишь поведёт она рукой, и грядка прополота становится, проведёт ещё раз, и взрыхлёна или полита. Проведёт снова, и подвядшие растения оживают, поднимаются здоровёхоньки
– Слыхала, Лала? Это же про мою бабулю речь идёт, – поразился Рун. – Вот это прославилась!
– Ну конечно, котик, подобное чудо очень редкостное, так всё и должно быть, – отозвалась Лала.
– Что это за новость? Это всем давным-давно известно, – состроила разочарованную гримаску Вая. – Это бабушка того дурачка, что фею поймал. Фея её одарила.
– Ну да, известно, – признал монах. – Но вот про неё свежая новость. Понаехали к ней мужи учёные со всех лордств окрестных, и давай изучать да исследовать её дар. Заплатили ей за это… много. Мешок серебра.
– Этого я ещё не слыхала, – снова заинтересовалась Вая.
– Ну вот. И давай они её просить сделать то и другое. Вырой яму в два человеческих роста, говорят. А она рукой лишь махнёт, и пожалуйста. Закопай, говорят, назад. Она тут же и закопала, да так гладко, что и холмика не сталось. Словно некопаный целик сверху.
– Ого! – подивилась Вая.
– Поставь, говорят, столб из земли, в три роста человеческих. А она и это запросто. Да мудрёный такой столб, вовсе и не как столб выглядит, а как идол резной с лицом. Создай, говорят, зверя живого из землицы.
Глазки Ваи округлились:
– И она смогла?
– Нет, этого не смогла, – с сожалением поведал монах. – Сделала фигуру оленя в натуральную величину. Но неживого.
– Всё равно здорово, – восхитилась Вая.
– И стали учёные мужи проверять её магию. Сколько оной в ней. Пробовали разные методы замысловатые, и так и эдак. И подносили амулеты, на чары реагирующие, и мазали её чем-то, и давали снадобья пить специальные, и отрезали волосы и ногти, исследуя через алхимию, она всё делала, за мешок серебра чего не сделаешь. И как ни пытались, выходило, что магии-то в ней и нет совсем. Вон оно сколь загадочно. Магия фей необъяснима для человека, совершенно иначе устроена. Непостижима для нашего ума и наук наших. Вот к какому заключению они пришли.
– Да, – покачала головой девушка, явно пребывая под впечатлением от услышанного.
– Надо же, бабуля разбогатела, похоже. Хоть поживёт в достатке, – шепнул Лале Рун.
– Опасный дар у старухи-то, – заметил один из стражников. – Можно тела прятать, что и не найдёшь. Если лишь взмах рукой, и могила, а второй, и закопано, и даже и не видать, что копали, то убил, и всё, и без следов. За один миг. А можно, пожалуй, и убивать. Живьём схоронил, после задохшегося достал и обобрал.
– Ну уж, вы и скажете, – озадаченно упрекнул его монах в обряднике жреца неба. – Это же старушка, а не разбойник.
– Да я про дар, а не про неё, – пояснил стражник. – Сам дар опасный.
– С таким можно похоронное дело открывать. Очень выгодно, – поделился соображением бородатый мужик-крестьянин. – Могилы копать и закапывать одним взмахом. Не надо работников, не нужны лопаты. И быстро, хоть сотню в день похорони. В войну и мор озолотишься.
– А про саму фею нет новых слухов? Не нашлась она? – осведомилась Вая.
– Да разное болтают. Мол, появлялась то там, то сям. Но в слишком отдалённых друг от друга местах. И свидетели единичны, а не так как раньше, целыми толпами, – молвил монах. – Ушла она наверное в свой мир. Долго уже нет.
– Ой, накушалась, пузико трещит, – сообщила Лала довольно. – Как же наскучалась по всему.
– Тогда я остальное доем, ежели ты не против, – озвучил свои гастрономические планы Рун.
– Конечно, коли в тебя столько влезет, мой хороший, – улыбнулась Лала. – Всё же странно быть здесь и слушать о себе, как будто меня нет. Хотелось бы показаться. Но нельзя. И знаешь, Рун, люди совсем другие, когда меня не осознают. Я вас таких ещё не знаю. Естественные очень. Именно такие, какие есть на самом деле в обычной жизни. Более настоящие. Приятно узнать вас такими, какие вы есть. Словно целый новый мир открывается.
– Не с той стороны он может открыться, – посетовал Рун. – Вот ели бы тут жаркое, кости обгладывая. И что? Или бранились грубо через каждое слово. Или вдруг окажемся где-нибудь, где казнённый висельник висит.
– Какие ужасы ты рассказываешь, Рун, – робко посмотрела на него Лала. За окном в очередной раз прогрохотало, и она вздрогнула.
– Прости, малышка, я не хотел тебя напугать, – повинился Рун. – Я лишь хотел сказать, тебе опасно знать местную жизнь такой, как есть. Когда люди видят тебя, они стараются не ранить твои чувства, скрывая всё дурное. Нам надо к лорду так или иначе. Только он тебя надёжно обережёт. Поселит в замке под охраной от зла и злых картин вдали.
– У лорда мы не сможем спать в объятьях, – вздохнула Лала. – Я этого не вынесу, Рун. Привыкла уже. Полтора месяца ты мой в любой момент и днём и в ночечки.
– Ну, милая, – подбадривающе произнёс Рун. – Что тут сделаешь. Я вот смирился, что ты не выйдешь за меня. Давай я тебя немного погрею, глядишь и полегчает.
Он обхватил её руками.
– Каша твоя остынет, Рун, – буркнула Лала, сразу повеселев.
– Да ничего.
– Эх, встретить бы мне фею. И чтобы хоть одно желание, – мечтательно проговорила Вая.
– И что бы ты загадала, дочь моя? – полюбопытствовал монах.
– Не знаю, святой отец, что-нибудь эдакое, – ответила девица.
– Львёнок, спроси, что каждый из них пожелал бы у меня, мне очень интересно, – попросила Лала.
– Да неловко к незнакомым людям приставать, – смутился Рун.
– Ну, дорогой, ну не скушают же они тебя. В худшем случае проигнорируют, – ласково продолжала настаивать Лала.
– А кто что загадал бы фее, будь у него одно желание к ней? – изрёк Рун, постаравшись придать голосу как можно больше непринуждённости, дабы скрыть неуверенность.
На пару секунд установилась тишина.
– Любой нормальный человек захочет злата, – откликнулся первым охотник. – Злато исполнит все твои прочие желания.
– Так и есть, – разделил эту мысль хозяин заведения.
– Феи не любят корыстных желаний, насколько я слышал, вряд ли станут исполнять, – объяснил Рун. – Надо, чтобы желание было безобидное или доброе. Можно облегчающее труд. Топор какой-нибудь, чтоб сам рубил, если верить сказкам.
Все призадумались.
– Я бы пожелал узреть богов, каковы они, хотя бы пусть во сне. Но взаправдошных, – молвил монах в обряднике жреца неба.
– Я бы лук меткий, чтоб на тысячу шагов бил точно в цель, – озвучил своё желание охотник.
– С братьями помириться, – посетовал один из стражников. – Как делили наследство, все разругались вусмерть. Теперь враги, даже не здороваемся друг с другом который год. Без чуда тут не помириться никак.
– Коня двужильного можно бы. Чтобы пахал как два буйвола, – сообщил бородатый мужик.
– Надёжную кольчугу, что не пробить мечом и арбалетом, – поведал второй стражник.
– Кувшин с вином, не осушающийся, – улыбнулся монах в обряднике жреца солнца.
Остальные монахи одобрительно закивали.
– Я бы платьице пожелала волшебное, чтобы очень красивое, но не маралось и не рвалось от работы, и если подрастёшь, то тоже вырастало бы, – поделилась невинными грёзами Вая.
– Ну да, удобно. И меньше трат, – заметил её отец, хозяин заведения. – А я бы… даже и не знаю. Раз нельзя злато… пожелал бы стать предводителем тараканов.
– Зачем это вам, папенька? – безмерно удивилась Вая.
– Ну как зачем, – пожал он плечами. – Вот шарятся они тут, и никак не выведешь. А так была бы польза наоборот. Построил бы я их в полк и водил по столу на потеху публике. Клиентов бы больше стало, слава бы разнеслась о нашем постоялом дворе. А тараканы уже не бегали бы где попало. Давал бы им крошки. Ловить не пришлось бы их да давить. Не самое приятное занятие. Тоже ведь живые твари.
Вая рассмеялась.
– Ой, какое забавное желание, – порадовалась Лала. – И доброе. И, Рун, я ведь могу его исполнить. Я чувствую, отчётливо. Можно мне? Пожалуйста!
Её глазки заблестели воодушевлением и надеждой.
– Если ты его исполнишь, думаешь, не догадаются, что это кто-то из здесь присутствующих руку приложил? – осторожно высказал сомнения Рун.
– А я его отложено исполню, чтобы заработало лишь когда мы покинем этот городок, – предложила Лала. – Любимый, когда фея чувствует, что может выполнить чьё-то желание, это само по себе чудо. Это очень-очень редко бывает в вашем мире. А тут уже второй раз за день. Не хотелось бы это упустить. Феи вот для такого и живут. Пожалуйста, заинька!
– Ну хорошо, – сдался он.
– Ой, спасибо, мой славный! И без штрафа? Это будет не для тебя и не при тебе, раз отложенное.
– Без, – вздохнул он, и мрачно добавил. – Можно мне тоже одно желание? Очень доброе. Чтобы получить штраф.
– Ты докушивай кашку, милый, пока совсем не остыла. Я отогрелась немножко, – невинно ответствовала Лала.
Он лишь покачал головой с полушутливым осуждением, отпуская её. Лала тут же взмахнула ручкой:
– Пусть этот дяденька после нашего ухода из этого городка станет предводителем таракашек. Все таракашки, живущие не далее ста шагов отсюда, будут его слушаться и выполнять его приказы до тех пор, пока он их не обижает.
И снова, как и при выполнении желания мальчика, она на миг вся озарилась синим светом.
– Ох, – произнёс хозяин заведения. – Словно волной по внутренностям прошло. Как странно.
– Ой, как замечательно! – ярче солнышка воссияла Лала, забыв и о грозе. – Ла-лала-лала.
Рун разулыбался, глядя на это бесхитростное простодушное счастье.
– Ты-то сам что загадал бы, парень? – обратился к нему монах в обряднике жреца луны.
– Я? Жениться на одной девице, – признался Рун не без юмора. – Есть у меня подруга. Прям умирает от восторга, когда я рядом. Всё время улыбается, минуты без меня прожить не может. А замуж ни в какую.
– Можно было и не спрашивать, – рассмеялся монах. – Известно, юноши о девушках мечтают.
Рун наконец расправился с кашей, быстро проглотил остатки пирожка и допил молоко.
– А где моя комната, можно мне туда? – попросился он.
– Иди, проводи клиента в его комнату, Вая, – велел мужичок в жилетке. – В ту, дальнюю. Да с посудой матери помоги потом, хватит бездельничать.
– Хорошо, папенька, – послушно кивнула девушка, вставая, и обернулась к Руну. – За мной ступай, пожалуйста.
Она направилась к внутренней двери, расположенной слева от прилавка. Рун и Лала двинулись следом. За дверью оказался длинный узкий прямой коридор, по обе стороны которого чуть поодаль виднелись ещё несколько деверей, так же тут была лестница на второй этаж. Вая довела их до самой дальней двери, распахнула ту полностью.
– Вот твоя комната, – показала она рукой внутрь. – Только разувайся, когда будешь ложиться. Чтобы не пачкать.
– Ладно, – Рун заглянул внутрь.
Комнатка была совсем небольшой, почти как кладовка. В ней наличествовали узкий топчан, маленький стол, табурет, сундук с плоской крышкой, позволяющей при желании использовать его тоже как стол. Ну и ещё окно, с куском грубой ткани, изображающей штору. Вот и всё. Картину довершали дощатые некрашеные стены да растрескавшиеся почерневшие половицы пола.
– Ой, как тесненько! Как же мы тут будем? – растерянно молвила Лала разочарованным голоском. – Мы на этой кроватке даже и не поместимся вдвоём. Я не буду ложиться прямо на тебя, и не мечтай.
– Что-то тут больно тесно, – осторожно высказал сомнения Рун, посмотрев на Ваю.
– Одному тут вполне нормально, – возразила девушка. – Никто не жаловался.
– Но я-то же вдвоём, – ещё более осторожно с недоумением заметил он.
– Ой, правда, – удивилась Вая. – Что это со мной? Просто… папенька сюда приказал. По двое её тоже нередко снимают, кому надо дёшево совсем. Даже вскладчину порой поселяются совершенно чужие друг другу люди. Ночуют один на полу, другой на топчане.
– Я первый раз на постоялом дворе, – извиняющимся тоном объяснил Рун. – Не знал, какие тут комнаты. Мне это никак не подходит. А какие тут ещё есть? Есть больше? Я доплачу, если что.
– Есть больше, и даже одна совсем большая, – сообщила Вая. – Тебя как звать?
– Нур.
– А я Вая. Вон та комната самая большая, Нур. Мы её по шесть монет сдаём. Иногда по семь. А когда сильно много клиентов, пускаем туда тоже как бы вскладчину, селим по две-три монетки с человека всех, кто поместится. До дюжины людей. А дальше средняя комната, та пять-шесть монет, а наверху тоже средние и маленькие комнаты.
Они дошли до соседней двери, Вая толкнула её, открывая:
– Вот эта самая большая.
– Ну, эта хорошая, – с одобрением отозвалась Лала, окинув взором помещение. – Просторненько, уютненько, кроватка двуспальная, удобненько будет, и светлей тут. И стульчики, и лавочка, есть где присесть, чтобы обняться. Камин, подсвечники в стенах. Стены покрашены. Мне нравится.
– Хорошая комната, – озвучил Вае своё мнение Рун.
– Лучшая у нас, – кивнула девица. – А за ней средняя. А с той стороны тоже средние, а вон та уже занята.
Они перешли дальше, заглянули за следующую дверь. Комната была небольшая, но всё же не как первая, где вдвоём не протолкнутся. Вместо кровати топчан, хотя и достаточно широкий, двуспальный. Никаких лавочек, никакого камина, никакой покраски на стенах. Непритязательная скудная мебель. Торжество простоты и минимализма.
– Тоже ничего, – произнесла Лала чуть разочаровано. – Но мне та очень понравилась, Рун.
Она посмотрела на него просяще.
– Вая, а нельзя большую, но за пять? Я бы снял на три дня, – вежливо осведомился Рун
Девушка призадумалась.
– Ну хорошо, Нур, – неуверенно согласилась она. – Скажу папеньке, уговорила тебя на большую. Поворчит, но… пять монеток лучше, чем две. Всё равно сейчас не сезон, пустует.
– Спасибо. Я вечером доплачу, как есть придём.
– Пожалуйста, – улыбнулась Вая приветливо. – Ну, тогда заселяйтесь. Внутри засов, а если нужен замок на дверь, когда уходишь, то или свой, или у папеньки спроси, он выдаст, это бесплатно, но придётся залог отставить в монетку, вдруг потеряешь ключ, тогда залог нам достанется. Ежели нужны дрова или свечи, или что-то ещё, всё к папеньке, это недорого. И можешь заплатить сразу за все дни за еду, коли у нас питаться собираешься, дешевше выйдет. Как ты кушаешь, так меньше одной монетки за обед. Наверное, две монетки за три обеда.
– Ну да, это выгодно, скорее всего так и сделаю, – пообещал Рун.
– Только не ложись обутый на кровать. А то нам стирать потом, – попросила Вая.
– Не, не буду. Стану разуваться обязательно, – заверил он.
– Ну, до свидания тогда, Нур, – озарилась Вая улыбкой. – Пойду, а то папенька потерял поди уже, думает, ты тут со мной что-то делаешь.
Лала слегка помрачнела, глядя на эту улыбку, осуждающе покачала головой, но промолчала.
– До свидания, Вая, – тоже улыбнулся Рун.
Лала помрачнела ещё сильнее. Рун завёл её внутрь, закрыл дверь и задвинул засов. Обернулся, притянул её к себе.
– Попалась, которая обнималась?!
Она не ответила.
– Хоть наедине с тобой побыть, – продолжил изливать он своё приподнятое настроение. – Пусть, тебя никто и не видит, всё равно так приятнее. Без посторонних.
Лала молчала. Рун наконец заметил, что она не рада.
– Что-то не так, милая? – обеспокоился он.
– Не так, – заявила Лала грустно.
– Комната не нравится? Самая дорогая здесь.
– Комната замечательная, Рун. Зачем ты ей разулыбался?
– Разулыбался? – удивился он. – Кому? Вае что ли?
– Вае, Вае.
– Ну… из вежливости.
– Ишь ты! Какой вежливый, – саркастически молвила Лала.
– Ну прости, ревнивая красавица моя, – рассмеялся Рун.
– Смешно ему, – буркнула Лала неодобрительно. – Вот были бы тут наши мужчины, и я любезничала бы со всяким, посмотрела бы я тогда на тебя.
– И что, ты стала бы им всем грубить или говорить сурово, точно с врагами?
– Нет. Не стала бы. Просто… посдержаннее бы вела себя.
– А как посдержаннее? Не улыбнулась бы в награду, когда с тобой любезны?
– Улыбнулась. Но не так, как некоторые. «Ой, спасибо, моя милая Вая», – передразнила она чуть возмущённо и обиженно.
– Не говорил я «моя милая», Лала, – мягко стал оправдываться Рун. – Думаешь, она мне нравится? Разве мало сейчас магии?
– Ты не понимаешь, Рун, как это работает, – расстроено произнесла Лала. – Когда станет мало, уже ничего и не вернёшь. Надо заранее заботиться. Помни, мы клятвы верности давали друг дружке.
– Я помню, лебёдушка моя. Это очень дорогой моему сердцу момент.
– Ну, хорошо, – слегка успокоилась Лала.
– Ну что, так постоим, или сидя, или прилечь может хочешь? Или вдруг оглядеться тут сперва?
– Прилечь. Устала чуточку с дороги. И разомлела от вкусненького.
– Давай приляжем.
Они оба разулись, Рун помог Лале улечься, лёг рядом сам. Она прижалась и тут же засияла счастьем ослепительно.
– Какой прекрасный денёк. Два чуда сотворила знаменательных, желания исполняющих, накушалась вкусненького, и на десерт буду почивать в объятьях нежных милого жениха в кроватке настоящей, с одеялком, с подушками. Вот что я поняла, Рун. Когда я незначима, люди, не понимая, что я рядом, не впадают в алчность и смятение, и легче открывают сердца. Потому их желания легче исполнять.
– Один я, единственный, для кого ты значима, страдаю от неисполненных желаний, – посетовал Рун шутливо.
– Какие же у тебя желания, мой дорогой? Скажи их мне, быть может я исполню. Если без жертв, – с лукавым очарованием поглядела на него Лала.
– Без жертв не выйдет, – усмехнулся Рун. – Потому что это как раз одно из двух. Чтоб много-много жертв заполучить. Желательно сейчас.
– Я не всесильна, львёнок, это я не в состоянии исполнить. Какое же второе?
– Знамо какое. Хочу жениться.
– А на ком? – невинно поинтересовалась Лала.
– Знамо на ком. Поверь мне, не на Вае.
– Ну, слава богам, что не на ней. Ты, Рун, хоть понимаешь, что сейчас происходит? – спросила Лала вдруг серьёзно.
– Нет, – пожал он плечами. – А что?
– Ну как что? Ещё две первых вещи произошло у меня с тобой. Впервые я на постоялом дворе. Комнатку снимаю. И впервые в одной кроватке с мужчиной. И это ты. Звучит пригадко, между прочим. Если не принимать во внимание мою природу. Но ежели принять… То это очень значимый момент.
– Ну уж, Лала, если эдак рассуждать, подобных первых вещей можно и тысячу набрать, – заметил Рун добродушно. – Я тоже так могу наговорить. Я впервые с феей. И это ты. Вот, радуйся. Впервые в озере с девицей плавал. И это ты. Впервые угощал похлёбкой деву. И это ты опять. Впервые на руках носил девицу. И снова ты. Вот видишь, сколько всего.
– Ох, Рун, ведь правда! Ты ещё и первый мужчина, кто носил меня на ручках. Ну, если папу не считать, когда была малышкой, – озадачилась Лала. – Ты не понимаешь, котик. Значимо то, что будешь вспоминать потом, как первое, или как то, чего не случится с кем-то ещё. Я никогда не была на постоялых дворах. Это интересно. Я буду вспоминать это как то, что было с тобой. Если меня в будущем муж возьмёт на ручки, кого я сразу вспомню, какой момент? Наш на озерце, как ты меня в водичку заносил. И кроватка. Ничего себе, лечь с парнем. Это, знаешь ли, постыдно в какой-то мере даже для меня. Отложится навек в сердечке, как что-то важное. И романтичное. И то, что не расскажешь может даже мамочке. Настолько это тонкое меж нами, что не поймёт никто, лишь ты и я.
– Да мы уж сколько вместе спим. Есть разница, где и в чём? – с искренним непониманием посмотрел на неё Рун.
– Есть, заинька, поверь мне. Одно дело, спать вместе в лесу, и совсем другое в кроватке.
– Ну, это сильно тонко для меня, – посетовал Рун. – Мне не понять, любимая. А помнишь, как мы спали в шалаше? Мокрыми, ты в одной моей рубахе, а я без рубахи. По-моему это… почище, чем кровать. А как в избе моей легли, а тут бабуля, и мы вскочили, словно ошпаренные. У нас таких моментов, Лала… для сердца дорогих, и слишком тонких, что не поймёт никто и все осудят, узнай они о том. Не сосчитаешь.
– Пожалуй в чём-то ты и прав, суженый мой. И всё-таки кроватка есть кроватка. Сколько я буду спать в шалашиках, когда вернусь? Нисколько. Сколько на лежаночках, как в твоём домике? Тоже нисколько. А сколько в кроватке? Каждый день все мои годы. И каждый раз, как лягу, возможно какая-то частика памяти о нас будет всплывать в сердечке, согревая и волнуя его. Первое, Рун, всегда самые яркие переживания даёт. А в нашем случае… Ты вообще понимаешь, что значит лечь в одну кроватку с тем, кто не муж, для девушки?
– Я, Лала, понял одно, – сказал Рун серьёзно. – Для тебя это почему-то даже значимей, чем в шалаше, когда ты в моей рубахе. Значит, я тоже буду это очень ценить, раз это столь важное для тебя. И оно первое. И для меня, между прочим. Я тоже с девицами ещё не лежал в кроватях. Что-то даже разволновался, как ты мне всё расписала.
– Да чувствую. Магией прямо обдало, – улыбнулась Лала. И вдруг посмотрела на него как-то особенно тепло. – Рун, я тебя очень-очень люблю.
– Да знаю, – отозвался он беззлобно, тоже разулыбавшись.
– Вот ты какой! – буркнула Лала. – Рун, на такое надо всегда отвечать «я тебя тоже очень люблю, дорогая Лала».
– Я тебя тоже очень-очень-очень сильно люблю, солнышко моё ненаглядное, моя дорогая Лала, – любяще произнёс он.
– Ой, как ласково, – восхитилась Лала растроганно. – Я тебя, Рун, очень вознагражу за это, как встанем. Какую хочешь награду?
– Ты знаешь, – усмехнулся он.
Лала покраснела.
– Нет, что-то другое, заинька, – мягко проговорила она.– Хочешь, платьице сменю, на какое-нибудь особенно романтичное? Можно даже юбочку покороче. Всё равно никто не увидит кроме тебя.
– Хочу, – искренне признался Рун. – Люблю, как ты меняешь платья. Это прямо услада для глаз каждый раз.
– Ну такой ты милый, – порадовалась Лала сквозь накатывающуюся сонливость.
Так и заснула, бесконечно счастливая, улыбаясь во всю ширь личика.
***
Лала потянулась сладко с грацией кошечки, открыла глазки. Посмотрела на Руна, сияя ослепительно.
– Доброе утро, суженый мой, – произнесла она приветливо довольным голоском.
– Вообще-то вечер скоро, – с юмором заметил Рун.
– Ой, правда. Давно ты пробудился, любовь моя?
– Да я и не спал.
– А что ты делал?
– А вот догадайся.
Лала уставилась на него с очаровательным недоумением.
– Хм… на меня любовался?
– Ага. Что же ещё. Да обнимал понежнее да понадёжнее.
– Ах вот почему я такая, – озарилась пониманием Лала, продолжая сиять лучезарно. – Когда ты спишь, Рун, магии поменьше, чем когда нет. Так сладко спалось… словно медок лился на сердечко, в сны проникая.
– Ну, я рад.
– Между прочим, Рун, ты с первого дня давал мне магию даже когда спал, – припомнила Лала. – Мне интересно, как так может быть? Так сильно сразу полюбилась? Или жалел меня? Или что?
– Не знаю… беспокоился о тебе. Переживал, что обидел, когда поймал. Трудно сказать. Но точно не любил. Не влюблён был.
– Ну вот, – изобразила великое разочарование Лала, что выглядело комично при столь счастливом блеске очей. – Я думала, я вмиг могу в себя влюбить.
– Я гнал тебя домой вообще-то, – улыбнулся он весело. – Да и ты, по-моему, сначала не сильно-то старалась меня влюбить. Проклятьями грозила.
– А нечего было под юбочку пытаться заглядывать.
– Я не пытался.
– А вот и пытался, – игриво заявила она. – Говорил «лети-ка, Лала, вверх».
– А вот и нет, – рассмеялся он её хорошему настроению.
– А вот и да, – она тоже рассмеялась, и вдруг обхватила его ласково ручками. – Вот я тебя поймала.
– В сети своей красоты?
– Да, – подтвердила она довольно. – Налюбовался хоть ты на меня, Рун?
– Нет, – вздохнул он с полушутливым добродушным сожалением, и добавил уже вполне серьёзно. – Это невозможно.
– Ну такой ты милый, – порадовалась Лала, сияя улыбкой счастья бесконечного. – Так бы и расцеловала тебя, жених мой.
– Дак я не против, – оживился Рун, притворившись исполненным пылких ожиданий.