– Хочу классическое колдовство сделать, котик. Я чувствую, что смогу это сейчас.
– Классическое?
– Да. Это прямо как в сказках, Рун. Это большое чудо. Слышал ты сказки, как фея обращалась в старушку, несла хворост, а того, кто вызывался ей помочь, одаривала магически в благодарность?
– Что-то подобное. Не про фей. Есть сказка, что старушке кто-то помог, а она отплатила даром волшебным. Не помню, каким.
– Думаешь, ваши старушки умеют дарами магическими наделять? Это была фея, милый, – объяснила Лала. – Это для вас сказка, потому что давно было, за века превратилось из были в небылицу. Феи очень любят так делать – обратиться человеком, нуждающимся в помощи, и за помощь бескорыстную вознаградить. Но мало кто способен на сие. А я сейчас способна. Возможно то, что здесь произойдёт сегодня, легендой или сказкой станет у вас впоследствии. Это очень почётно, Рун. Для феи. Спасибо, что разрешил.
– Да не за что. Не для меня, и ладно. За жертву было бы приятнее, но разве от тебя дождёшься. Только, Лала, ты что, в старушку хочешь превратиться?
– Да.
– Тебе может не понравиться результат, – многозначительно предупредил Рун.
– Не понравиться? – переспросила Лала с недоумением. – Неужто и старушку могут по попе шлёпнуть?
– По попе навряд ли, – покачал Рун головой. – А вот крепким бранным словцом одарить, это вполне. Ты же по дороге собираешься ходить? В сказке-то старушка в лесу ходила. А не в городе. Помешаешь лошади знатного господина, или просто кому. Ты натура чувствительная, горевать будешь, мне кажется. А могут и плёткой ожечь.
– Правда?! – пришла в полный ужас Лала.
– Очень маловероятно. Но всё же не исключено, – с сожалением поведал Рун.
– Какой мрачный у вас мир, – проговорила Лала растерянно и разочарованно. – Тогда конечно нет. Мне боязно.
– Жаль, зря монету потратили, – посетовал Рун. – Ну ладно, хворост для камина используем. Хоть какая-то польза. Слушай, Лала! А ты можешь меня в старика превратить?
– Тебя?
– Ага. Для меня бранное слово, как с гуся вода. А плёткой если вдруг, ну и подумаешь, полечишь меня потом да обнимешь понежнее, я даже в выигрыше окажусь.
– Тебя могу, – кивнула Лала. – Я, мой хороший, для тебя многое могу колдовать. Может даже больше, чем для себя.
– Вот и прекрасно. Только чтоб не навсегда. Не хочу быть старым.
– Навсегда я такое не умею, заинька. Я не богиня.
– Тогда давай. Колдуй. Без штрафа. Надо лишь, чтобы никто не заметил моё превращение. Я-то не незначимый.
– Нужно обняться. И так колдовать. Ежели рядом нету тех, кто тебя лично знает, милый, то всем будет всё равно.
– Отлично. Приятный способ превращения, – порадовался Рун.
Он шагнул к Лале вплотную и обхватил её руками. Смотрел на неё и улыбался. Лала вздохнула, как будто с облегчением, и тоже разулыбалась, глядя на него чувствами тёплыми исполнено. Глядела, глядела, и вдруг осветилась вся синим светом.
– Стань стареньким, суженый мой, – ласково произнесла она.
На мгновение сияние перешло на Руна. Волосы его тут же побелели до белоснежно-белёсых и поредели, лоб покрылся морщинами, черты лица укрупнились, с подбородка свесилась жиденькая белая-белая борода, одежда изменилась на плохенькую залатанную, тело словно усохло. И перед Лалой вместо молодца предстал старичок с доброй удивлённой физиономией.
– Ох, – выдохнул Рун. – Как странно. Прямо словно волной окатило. Ой, какой у меня голос. Я уже старый? И надето другое. Надо же.
Он захихикал весело, затрясшись от смеха. И слыша свой стариковский смех, захихикал ещё веселее, уставившись на Лалу смеющимися глазами. Она тоже разулыбалась:
– Даже старенького приятно тебя обнимать, Рун.
Он захихикал совсем уж безудержно:
– Во, жизнь пошла! Девушки бросаются на дедушек.
Лала рассмеялась, глядя на него. Отстранилась мягко.
– Ты очень симпатичный старичок, – сказала она, сияя.
– Спасибо, доченька, – перешёл на шамкающий скрипучий нарочито стариковский голос Рун. – Ой, спина моя, спина. Болит. Страх как.
Лала снова рассмеялась, захлопав в ладошки:
– Браво! Актёр великолепный.
– Вообще-то она и правда болит. Потому что девицы слишком на шею вешаются, – продолжил хохмить Рун.
– Рун, ну не смеши меня, а то животик надорву, – попросила Лала сквозь смех. – Какой ты весёлый будешь старенький. И добрый. Доброта прямо лучится из тебя, львёнок. Тебя очень будут внуки любить.
– Наши? – с юмором проронил Рун.
– Всё может быть, – загадочно улыбнулась Лала.
Рун посмотрел на свои руки с любопытством:
– Ох, какие сморщенные, да натруженные, да тоненькие. Надо же. Жаль, не увидеть себя. Хотя может это и к лучшему.
– Ты приятно выглядишь, мой хороший, – искренне заверила его Лала.
– Ой, у меня даже бородёнка, – удивился Рун, и снова захихикал. – Не хочешь меня за бороду оттаскать?
– Нет, что-то не хочу, – смеясь, отказалась Лала, а потом вдруг стала серьёзной, добавив с теплотой. – Хочу обнять ещё раз. Чтобы запомнить тебя таким.
– Ну, это я завсегда, – с готовностью отозвался Рун. Шагнул к ней и прижал к себе.
Они стояли, глядя друг на друга. Старенький Рун на неё весело и добродушно, юная Лала на него с ласковым интересом, словно изучая.
– Ну такой ты милый дедушка, – произнесла она наконец, разулыбавшись. – Так бы и расцеловала тебя, Рун.
– Дак я согласен, – сразу оживился он.
– Я знаю, – лукаво усмехнулась Лала.
– Знает она! Ты не смотри что я старенький. Я ещё о-го-го! – комично стал хвастать Рун, снова перейдя на нарочито скрипучий стариковский голос. – И мастак по части целований. Да. Как сейчас помню, лет эдак… девяносто тому назад был я с одной феей. А она как схватит меня, как прижмёт, как поцалует! Ох! А я её в ответ. Тут в обморок и упала, бедная, так горячо её поцаловал.
– Мечтай, мечтай, – засмеялась Лала. – У вас, дедушка, память уже не та, подводит. Не было такого.
– А вот и было, доченька, – возразил он, еле сдерживаясь, чтобы не захихикать.
– А вот и нет, дедушка.
– А вот и да.
– А вот и нет.
– Не спорь со старшими.
– А ну уйди, дед, чего встал на дороге! – раздался сердитый окрик.
Прямо на них надвигалась лошадь, везущая телегу. Рун поспешно отпустил Лалу и оттащил вязанку в сторону.
– Пойдём, родная, делом займёмся, – мягко сказал он. – Закончим, и тогда уж пообнимаемся. Где-нибудь в сторонке.
***
Час шёл за часом, а Рун всё бродил по городу, таская вязанку на плечах. Желающих помочь ему не находилось. Никто не обращал на него никакого внимания.
– Ох, спина моя, спина, – пожаловался он, остановившись. Сбросил хворост наземь. – Притомился я что-то, солнышко, сил нет уже. Старость не радость.
– Как странно, – растерянно и чуточку расстроено молвила Лала. – Я думала, быстро отыщется кто-то добрый. Что же, здесь вообще нет добрых людей? В сказках первый встречный в лесу помогал. А тут встречных… не сосчитаешь сколько. И ни один.
– Возможно дело как раз в лесе, – предположил Рун, утерев пот со лба. – Там понятно, что далёко идти старому человеку. А тут, вдруг у меня дом прямо за углом? Раз уже в городе, почитай и дошёл, всякий подумает. Да и у всех дела свои. В лес и из леса всё равно одной дорогой идут – коли по пути, отчего бы и не помочь. А может я недостаточно старо выгляжу?
– Да нет, вполне старенький. Надо тебе сгорбиться посильнее, любимый. И ходить ещё медленнее, еле ноги передвигать.
– Ладно. Так или иначе, удачно я отговорил тебя стать старушкой, – порадовался Рун. – Таскать вязанку столь долго тяжко. Даже мужчине.
– Если ты устал, давай бросим эту затею, суженый мой, – участливо предложила Лала. – Видно не судьба, что тут поделаешь.
– Нет. Я что, зазря столько маялся? – возразил Рун. – Потерплю ещё. Главное не помереть ненароком. Я сейчас насколько по-настоящему старый? Я могу помереть?
– Ой, я не знаю, Рун, – озадачилась Лала, поглядев на него испуганными глазками.
Он захихикал беззлобно:
– Неожиданным выйдет результат твоего эксперимента, правда?
– Рун, это не смешно, – Лала пыталась говорить серьёзно, но всё же не удержалась от лёгкой улыбки, заразившись его весельем. – Надо всё отменить. Срочно.
– Да не волнуйся, не может такого быть, – уверенно заявил Рун. – Раз феи так делали, значит, есть какое-то предохранение от смерти. Или не всё внутри старое. Может, сердце молодым остаётся.
Лала призадумалась.
– Скорее всего ты прав, котик, – произнесла она. – Но всё равно. Страшновато за тебя.
– Давай ещё пол часика походим. Или час. Буду еле ноги передвигать. Смотришь, кто-то и вызовется помочь.
– Соскучилась очень, – грустно поведала Лала.
– Ну, ласточка моя, ты же сама заметила. Я слишком счастливым становлюсь после объятий. А мне надо выглядеть как можно разнесчастнее. Кто ж станет помогать деду, который идёт и радуется? Потерпи. Я тоже соскучился. Страх как. Зато представь, потом, когда наскучаемся сильно, как сладко будет обняться.
– Да, это будет… очень сладенько сердечку, – улыбнулась она мечтательно.
– Считай, сие тоже эксперимент. Который мы ещё не проводили, – поделился мыслью Рун. – Оба терпим стойко, чтобы проверить, насколько слаще будет обрести, когда ждёшь долго.
– Ну хорошо, – Лала одарила его тёплым озорным взглядом. – Доверюсь вашей мудрости, дедушка.
– Вот и правильно, доченька. Или внученька? Или правнученька? Я очень мудрый, – похвалился Рун. – Ну, вроде передохнул. Пойдём. Так, не забыть еле ноги переставлять. Напоминай мне, если что.
Лала кивнула. Он взвалил вязанку на спину, сгорбился и поплёлся, по чуть-чуть смещая ступни, стараясь сделать лицо как можно более отрешённо-усталым. Тут же услышал, как Лала смеётся звонко от всей души.
– Что? – улыбнулся он, обернувшись на неё.
– Заинька, если бы ты так из леса шёл, ты бы месяц вязаночку нёс оттуда, пожалуй, – смеясь, поведала она. – Но выглядит очень… умилительно.
– Ну ладно, пойду чуть побыстрее, – усмехнулся Рун.
Ему потребовалось немало времени, чтобы вновь вернуть на физиономию отрешённость. Когда ты с феей, тем более с девушкой, что нравится безумно, тяжело притворяться несчастным, даже таская старым хворост на плечах. Зная, что скоро ждут объятья с ней и много разных нежных слов, трудно нет-нет да не озариться счастьем, забывшись в грёзах. Это требует больших усилий и сосредоточенности. Будь ты хоть сам «великий врунишка». Рун столь сконцентрировался на своей задаче, что не сразу осознал присутствие постороннего рядом.
– Дед, чего ты всё ходишь туда-сюда с вязанкой, – не без иронии спросил бритоголовый круглолицый парень лет двадцати пяти.
Одет он был простенько, в рубаху да холщёвые штаны, но ладные, без прорех и заплат.
– Ой, спина моя, спина, – жалостливо проговорил Рун, не придумав, как ответить.
– Что, помочь тебе донести? – не предложил, а скорее поинтересовался парень.
– Помоги, соколик, – живо отозвался Рун.
– Ой, наконец-то! – безмерно обрадовалась Лала, воссияв. – Всё же мир не без добрых людей. Просто походочка у тебя видимо была не, котик.
Рун сбросил вязанку. Парень тут же взвалил её на себя.
– Куда идти-то?
– Знаешь где постоялый двор с гусем? Вот туда, я в той стороне живу, сынок, – объяснил Рун.
– Понятно. Через дворы пойдём, так короче выйдет, – заявил парень.
Он сразу свернул в проулок. Зашагал довольно быстро. Рун засеменил следом.
– Вот спасибо, добрый молодец, – чистосердечно выразил признательность он, испытывая огромное облегчение от того, что всё вот-вот закончится.
– Да не за что, уж поверь мне, – спокойно молвил парень.
Вскоре они оказались совсем в безлюдном месте, в узеньком просвете меж домов. Парень прибавил шаг. И ещё, и ещё, идя всё быстрее и быстрее. Рун как не старался поспешать, семеня за ним, начал отставать.
– Больно уж шибко ты идёшь. Я же тебя не догоню, сынок, – посетовал он.
Парень остановился.
– Так я на это и рассчитываю, дедушка, – сказал он очень искренне, обернувшись. А затем пустился бегом наутёк, со всех ног.
– Куда же ты, сынок? – позвал Рун, затрясшись от смеха.
Но парня и след простыл, свернул за угол, и исчез. Рун, чуть не падая со смеху, повернулся к Лале. Зрелище, открывшееся ему, было очень живописным. Глазки у неё округлённые, ротик открыт, а на личике глубокое потрясённое изумление.
– Он что, тебя ограбил? – проговорила она оторопело, словно не в силах поверить в произошедшее.
– Ну, вроде того, – продолжая хихикать безудержно, кивнул Рун. – Помог так помог. Избавил от ноши.
– Боже мой! – покачала головой Лала в растерянности. – Я даже представить себе такого не могла!
– Ну вот, теперь будешь представлять.
– Рун, почему ты смеёшься? – с непониманием и даже как будто слегка с укором спросила Лала.
– Потому что это смешно, – признался он. – Я, если честно, тоже не ожидал. Чего мне горевать, я же не настоящий дед, и не собирал этот хворост. Был бы настоящий, как тот, что монетку потерял, наверное и расплакался бы. А так… Он в общем-то действительно помог. Не придётся боле с вязанкой расхаживать.
– Это очень плохой поступок, Рун. Очень-очень, – грустно молвила Лала. – Он же не знал, что ты не настоящий старичок. Я тоже думаю, что настоящий расплакался бы горько. Столько трудов, столько времени и усилий. И даже то малое, полученное так тяжело, отняли. Это была проверка, Рун. Чем бы она не закончилась, я должна воздать по заслугам. Так полагается.
– Солнышко моё, ты расстроишься очень, если примешься его наказывать, – став серьёзным, мягко поделился мыслью Рун. – Бог с ним. Так вышло, что волей случая он не сделал настоящего зла. Просто не прошёл твою проверку. Сам себя наказал, мог бы получить дар чудесный, а не получит ничего. Это уже наказание. День такой замечательный сегодня, ты накажешь его, будешь переживать. Не стоит он того.
– Я его накажу как-нибудь не очень сурово, чтобы не сильно переживать, – возразила Лала. – Но получить то, что заслужил, он должен. Тогда это всё было не зря, тогда ты вязаночку столько носил не зря. Обнимешь меня, мне и полегчает.
– Как пожелаешь, милая. Буду обнимать сколько нужно. Хоть весь день, – ласково пообещал Рун.
– Спасибо, мой хороший. Это всё равно очень почётно. Для феи. У нас, может, каждая мечтает, чтобы нечто подобное с ней произошло. Встретить человека, дать ему выбрать между добром и злом, и воздать по заслугам. В ваши сказки сей случай конечно не войдёт. После того, что приключилось. А у нас, когда я вернусь и расскажу… наверное станет историей, интересной многим. Кажется, я придумала награду для этого грабителя.
Лала взмахнула ручкой, осветившейся ярким синим светом. Через мгновение тот потух, а она стала ещё печальнее. Рун шагнул к ней и обнял.
– Кудесница ты моя златовласая, – нежно улыбнулся он.
Лала вздохнула.
– Какой всё-таки странный у вас мир. И дурное и хорошее вперемешку.
– Не было бы дурного, никто бы не ценил хорошее, – тихо заметил Рун.
– Я в этом совсем не уверена, – грустно возразила Лала. – У нас мало дурного, а хорошее всё равно ценится. Хотя может в чём-то ты и прав.
– Что ты ему хоть сделала-то? – полюбопытствовал Рун аккуратно.
– Ему тоже будут сниться особые сны. Только другие, чем тебе, – тусклым голоском поведала Лала. – Сегодня ему явится старичок. В твоём образе. И откроет, что он потерял. Что мог бы дар магический обрести, а обретёт… Теперь целый год, в тот день, в какой он не сделает хотя бы одного доброго дела, во сне он будет стареньким носить вязаночку. А проснувшись, будет чувствовать себя, словно действительно носил её всю ночь. Ну а коли он сделает дурной поступок… Дедушка снова явится к нему в эту ночь и накажет, как у вас наказывают расшалившихся деток. По попе прутиком. А больно ему будет по правде. Ежели в течение года он ни одного дурного поступка не сделает, чары развеются.
Рун захихикал.
– Хитро, – одобрительно покачал он головой. – И вроде и зла-то никакого нет. Делай по одному доброму делу каждый день, и спи себе спокойно. Но всё же вы опасные существа.
– Для тех, кто пытается делать нам дурное, безусловно, – с печальным личиком подтвердила Лала. – Я устраивала эту проверку совсем не для наказаний. Для награды. Мне бы и на ум не пришло, Рун, что так может быть. Даже у вас. Пожалуй, больше я не стану никогда никого проверять. Как же мне тепло от тебя, милый. Всё плохое словно отступает. Я прямо чувствую, как оно рассеивается. Спасибо. Мне полегче уже.
***
Хотя настроение Лалы и улучшилось, отменить чары состаривания она оказалась не в состоянии. Феи существа с тонкой душевной организацией, для разных типов колдовства им требуется особое вдохновение, для каждого своё. Сейчас у неё не было ни на что моральных сил. Поэтому возвращаться на постоялый двор Рун не рискнул. В теории её незначимость могла бы помочь ему попасть в их комнату и в образе деда, проскочив мимо Уго, однако даже и у самой Лалы присутствовали сомнения на сей счёт. Оставалось только ждать, чары рано или поздно должны были развеяться сами. Пока Рун бродил с вязанкой по городу, он успел заметить ответвление дороги, ведущее к реке. К реке он и предложил пойти дожидаться. И вот, через треть часа неторопливой прогулки по улицам, они уже очутились на берегу. Рун хотел было расположиться на песке, постелив Лале куртку, и лишь тут сообразил: куртки-то нет, обращена магией в стариковские одежды. Пришлось им немного отойти от воды, обосновавшись на травянистом прибрежном лужке. Но может так вышло даже и лучше. Вокруг цвела травка, зеленея мягким ковром, тревожа обоняние ароматами лета. Простирающаяся пред глазами необъятная водная гладь навевала воспоминания об озере, согревая душу. Им было хорошо. Сидели в обнимку, с интересом наблюдая за местной портовой жизнью. Городок близ деревни Руна не был на реке, был около неё, но не на ней самой, да и она не использовалась для перевозки грузов, грузы перевозили через неё, так как она разрезала собой большую дорогу надвое. А здесь явно нашли воде более полезное применение. На берегу имелся причал, какие-то постройки, у причала стояла большая парусная ладья, подле неё суетился народ, мужики грузили бочки и мешки, разгружая телегу. Лала окончательно отошла от своих печалей, улыбалась умиротворённо, а вскоре и засияла тихим счастьем. Рун тоже разулыбался, любуясь этим сиянием.
– Надо же, – подивился он добродушно. – Тебя совершенно не смущает, что я старый.
– Я же знаю, что ты это ты, котик, – приветливо поведала Лала. – А магии в тебе как всегда.
– Всё равно. Вот посмотри. Борода моя седа, – он потеребил бородёнку рукой. – Я не уверен, что смог бы так же легко это принять, обратись ты старушкой. Не уверен, была бы магия, и смог бы тебя обнимать. Всё же обниматься со старичком… странно. Представь, кто-то сейчас увидел бы нас. Что бы он подумал? Девушка и дедушка в обнимочку посиживают.
– Ну, милый, нас никто не видит, и вообще какая разница, кто что подумает? – пожала плечиками Лала. – Главное, что мы думаем сами. О тебе все были плохого мнения в твоих краях. А я тебя люблю. Мне важно, что я сама о тебе думаю, что моё сердечко к тебе чувствует. И всё. Причём тут чужие?
– Пожалуй, ни при чём, – согласился он.
– По поводу, обратись я старушкой… Мужчины любят глазами, тебе сложнее бы было это принять, – кивнула Лала. – Дело даже не в самой старости, а в том, что мой образ слишком поменялся бы для тебя на непривычный. Но ты бы быстро принял его. Ведь ты бы знал, что это я. И что мне будет горестно, коли не обнимешь. Ты добрый, Рун. И магия бы была, поверь мне.
– Может и так.
– И, между прочим… это очень трогательно, Рун. Ты не представляешь, как. Я рада, что познакомилась с тобой и вот таким. Ты чрезвычайно милый, и добрый будешь дедушка. И весёлый. Твоей жене будет хорошо коротать с тобой старость. Это воспоминание о тебе, вот таком, останется для меня очень дорогим и тёплым. Обычно нужно прожить всю жизнь вместе, чтобы узнать любимого стареньким. А я теперь знаю и так. Ты ещё ближе мне стал как будто. Намного. Прямо родной.
– А раньше, значит, был неродной? Эх ты, – укорил он её с юмором. – Обнимаешь, обнимаешь месяцами, а всё незнамо кто для неё.
– И раньше был родной, – улыбнулась Лала. – А теперь ещё роднее.
– Ну ладно, коли так. Долго мне ещё стариком-то быть? Надоело, поясницу ломит.
– Скоро помолодеешь, заинька. Потерпи.
– Старый заинька, – поиронизировал Рун. – Я понял, почему я тебе так нравлюсь дедушкой.
– И почему же?
– Потому что я раскрасавец.
– Ну, этого у тебя не отнять, – рассмеялась Лала. – Я снова счастлива, суженый мой. Совсем-совсем. И даже ни тёмного пятнышка не осталась в сердечке из-за наказания. Это не было наказание, Рун. Это была награда. Просто… каждый получает то, что заслуживает. Я обязана была его вознаградить. Таковы законы волшебства.
– Вполне возможно это и правда награда, – поделился мыслью Рун. – Через год наверняка станет прекрасным человеком. Спешащим всякому на помощь. Уважать его начнут и любить люди. Это дорогого стоит.
– А ведь верно! – поразилась Лала.
– Ну, или будет ходить с распухшим задом, – весело захихикал Рун.
***
Рун и Лала зашли в покойную прохладу своей комнаты.
– Фу, – выдохнул он устало, запирая дверь. – Притомился за сегодня. Скорей бы поужинать и спать. Заметила, как на меня народ глазел в харчевне? Такая толпа, а едва мы появились, все смолкли. И тишина. Гробовая. У меня аж мурашки по коже. Ещё дяденька Уго уставился, прямо сверлил взглядом. Вот же незадача. Где-то мы неосторожны были. Или в пении котов всё же меня сочли виновным.
– Не переживай, милый. Ты великий врунишка, найдёшь, как всех провести, – улыбнулась Лала, садясь на кроватку. – Иди лучше ко мне, полежим, ожидая ужин. Мечтала об этом. Отдохнуть в постельке в твоих объятьях. Тоже устала, хоть и не носила вязаночку. Спасибо, что избавил меня от этого. Мой рыцарь надёжный.
– Рад, что угодил столь прекрасной деве, – добродушно ответствовал Рун.
Он скинул башмаки, тоже забрался в кровать, прижал Лалу к себе. Она сразу аж словно вспыхнула, озарившись улыбкой во всю ширь личика.
– Какой замечательный был денёк, правда? – поделилась она своими светлыми переживаниями. Её голосок был полон умиротворения, счастья и тепла. – Столько всего произошло. Кошечки пели нам, я молилась в храме, обнятая нежно, помогли дедушке, танцевали на площади. Крысочка подарила нам монетки. Мы были на базаре, кушали вкусненькое, я смотрела товары местные, мерила платочки и накидочки, узнала тебя старенького, какой ты будешь милый да весёлый дедушка, сотворила большое классическое чудо, как в сказках. Пусть результат не очень, но всё равно. Мы обнимались на речечке. Долго-долго. Столько всего. Незабываемого. Ла-лала-лала.
– Да, день был… хороший. И сейчас неплох, – согласился Рун тихо, любуясь на неё. – Ещё бы старость побыстрее отступила. Почитай до самого вечера продержалась. Молодым приятнее обниматься. Ничего не болит.
– Ну, заинька, я не виновата, – мягко стала оправдываться Лала. – Магия слишком сильная во мне. Я не привыкла такой управлять. Старалась на ненадолго тебя зачаровать, и вот что вышло. Ты виноват. Разрешал бы мне почаще колдовать, я бы быстрее научилась делать это более умело.
– Да я как бы и не запрещаю, – с юмором проронил Рун. – Просто… за всё надо платить.
– Мечтай и дальше. Об оплате, – иронично молвила Лала, слегка покраснев.
Они смотрели друг на друга, улыбаясь, оба очень счастливые. Лала покраснела ещё сильнее.
– Знаешь, солнышко, – произнёс Рун искренним тоном. – Наконец я понял важную вещь. Сегодня в храме. Почему я избранный. Ведь боги меня как бы избрали, послав тебя. Знаешь почему?
– И почему же, суженый мой?
– А просто так. Нету никакой причины. Люди, когда им небо благоволит, думают, они особенные. Но это всегда случайность. Бог ткнул перстом не глядя, указал на тебя, и вот ты уже и избран им. Не потому, что он тебя особенно любит, не потому, что расположен к тебе. Просто ты ненароком попался ему под руку. Это твоя личная удача.
– А разве удача не по воле богов происходит? – поинтересовалась Лала, буравя его с нежностью очаровательными глазками.
– По воле. Но они и её распределяют случайным образом, не разбирая, кто им попался. Иначе бы везло всегда праведникам, а злодеи были бы невезучи.
– Ну, ты прямо философ, Рун, – развеселилась Лала. – Нашёл о чём думать, когда обнимаешь невесту прекрасную.
– Так в том-то и дело. Я всё думал, за что мне это даровано богами? Такое счастье. Обнимать тебя.
– Это не нуждается в осмыслении, в поиске причин, – по-доброму сказала Лала. – Обнимай меня, пока я рядом. Моменты счастья мимолётны. Пройдут, и будешь вспоминать потом.
– Всё-то ты знаешь, милая, – усмехнулся он.
– Всё-всё, – подтвердила Лала, сияя. – Я умненькая. Между прочим, я тоже избранница небес, каких поискать. Может даже удачливее тебя. Ты хоть понимаешь, мой котик, что такое для феи объятий найти себе кавалера, который любит обниматься ещё больше, чем она?
На последней фразе её разобрал тихий смех, мелодичным колокольчиком наполнив комнату.
– Я не был таким поначалу, – тоже рассмеялся Рун. – Ты приучила. Ну как это не полюбить, когда ты такая хорошая, когда радуешься моим объятьям, прямо довольная-довольная. Посмотришь на это, и сердце поёт. Это невыносимо приятно, делать тебе приятное.
– Ой-ёй-ёй! Спасибо, любимый. Такие сладенькие слова для ушек, – восхитилась Лала.
Они замолчали, глядя друг на друга. Не всегда нужно говорить, чтобы выразить чувства. Личико Лалы вдруг покрылась ярко алым румянцем.
– Солнышко, ты меня пугаешь сегодня, – озадаченно поведал Рун мягким тоном. – Ты чего краснеешь задперёд?
– Ничего, – буркнула она смущённо.
– Это печально, – вздохнул Рун.
– Почему же?
– Ну… выходит, ты мне не доверяешь в чём-то. Мне вот… стыдно с тобой обниматься при ком угодно. Стыжусь других людей, при них подобные нежности выказывать. А тебя нет, наоборот. Знаю, что не обидишь, не станешь насмехаться, не плюнешь в душу. Согреешь лишь её, и всё. А ты почему-то меня стесняешься как будто. Начала с недавних пор.
– Какие же вы, мужчины, всё-таки, – посетовала Лала с жалостливым сожалением. – Недогадливые. Всё понимаете прямо противоположно.
– Противоположно?
– Да. Я не тебе не доверяю, котик. Я себе немножко перестала доверять.
Рун призадумался, пытаясь осмыслить услышанное. На его физиономии отобразилось недоумённое выражение.
– Вот какой ты нехороший, суженый мой, заставляешь меня признаваться в таких вещах, – осуждающе и сконфуженно покачала Лала головой, поняв, что ни к каким выводам он так и не пришёл. – Сегодня… когда мы… когда твоё лицо было слишком близко. Я посмотрела на… твои губы, подумала о жертве. И что-то разволновалась. И до сих пор… волнуюсь. Думаю об этом, не могу перестать.
– Боишься расплаты? – аккуратно предположил Рун.
– Да что ж такое то! – простонала Лала. – Ох, Рун.
– Ну… если не боишься… Значит… хочешь?
– Немножко, – расстроено подтвердила она. – Даже вот думаю. Взял бы ты и насильно меня поцеловал. Но ты не целуй меня, Рун. Если поцелуешь так, я не смогу с тобой остаться.
– Лала, – улыбнулся Рун ласково по-доброму. – Ты зря переживаешь. И волнуешься понапрасну. Даже я понимаю, что целоваться беспричинно тем, кто не помолвлен по правде, это ущерб для чести. Это нельзя. Так что доверяй себе. И мне. Ты хорошая, ты не пойдёшь против чести. И я точно не поцелую насильно. Но жертвы, когда придёт час расплаты, возьму, об ином и не мечтай. Они как раз твой долг чести.
– «Они», – передразнила Лала с мрачной иронией. – Ты сильно-то не надейся, любимый.
– Ну, она, – усмехнулся Рун. – Одна тоже неплохо. А вообще, ты меня очень удивила. Не ожидал, что ты захочешь сама. Всегда: «жертва, жертва». Вот так жертва.
– Я же не железная, зайка. Я живая. Поцелуи, это следующая ступенька.
– Ступенька?
– Да. Нежности. Сначала объятья. Первая ступенька. Потом ласковые имена. Потом ласки. Дальше вот это. Поцелуи, это квинтэссенция нежности, которую двое могут подарить друг дружке.
– Что такое «квинтэссенция»?
– Ну… высшая степень, самое большое, – объяснила Лала. – Чувству нежности хочется отдаться. Полностью. Когда оно уже такое… сильное в романтических отношениях с кем-то. Хочется раствориться в нём до конца. Вот.
– Просто признайся, что влюблена по уши, – рассмеялся Рун.
– Всё может быть, – лукаво улыбнулась Лала.
– Я бы хотел с тобой… вот эту самую… Квинтэссенцию, – серьёзно сказал Рун. – Знаешь, Лала, чего я совершенно не понимаю? Как может быть, что я хочу жертв?
– Почему же это, Рун? – чуточку растерянно и обиженно посмотрела на него Лала.
– Вот послушай, – мягко отозвался он. – Ещё в детстве я отчётливо понял такую вещь: если ты что-то не испытал, не попробовал, ты не можешь этого хотеть. Я в детстве решил никогда не пробовать хмельных напитков. Если не попробую, то не узнаю, что это, и потому не смогу желать их. Мне не придётся постоянно бороться с собой, в поисках ли меры или попытках перебороть пагубную склонность ради близких. Многие мучаются, бросают пить и снова срываются. Губят себя и к нищете приводят свои семьи. А мне мало того, что всё это не будет грозить, я ещё и буду жить в спокойствии, в душевном равновесии, без внутренней борьбы. Это дорогого стоит.
– Это очень мудро, – искренне похвалила его Лала.
– Это я случайно придумал, – признался он. – Но считаю, что удачно. Повезло. Это работает. Я понятия не имею, зачем люди пьют хмельное. Меня не тянет совершенно. Даже наоборот, тянет держаться подальше от вина. Но вот же странно. Я никогда не целовался. Однако я этого очень хочу. Я очень хочу твоих жертв. Вот как так?!
– Ох, Рун, ну и наивненький ты у меня, – тепло разулыбалась Лала. – Что такое поцелуй? Мы же сейчас только об этом говорили. Поцелуй, это нежность, которую двое дарят друг дружке. А нежность ты знаешь что такое.
– И правда! – поражённо молвил он. – Лала, ты очень умная. Для меня это была прям загадка. А ты сразу поняла, в чём дело.
– Ну, милый, девушкам дано такое понимать. У мужчин свои таланты, у женщин свои. Подобное нам дано понимать гораздо более, чем вам.
– Похоже на то. Но всё равно, – Рун уважительно покачал головой. – Всё по полочкам про отношения.
– Так и есть, – подтвердила Лала, лучась улыбкой.
В этот момент в дверь постучали.
– Ужин! – раздался знакомый девичий голосок.
– Иду! – крикнул Рун, поднимаясь с кровати.
– Ох, как кушать хочется, – обрадовалась Лала.
Она села. Рун быстро обулся, торопливым шагом подошёл к двери, распахнул.
– Добрый вечер, Нур, – произнесла Вая, улыбаясь радушно.
– Добрый, – ответил коротким приветствием он, и отступил, пропуская её.
– Что это? – удивлённо встрепенулась Лала. – Почему она с тобой так ласково здоровается, Рун?
На её личике начала проступать подозрительность.
– А это было ласково? – притворив дверь, с острожным сомнением осведомился Рун.