Агасферово семя
Старуха,
обыкновенная,
морщинка на теле общества.
Чего нахохлился-то?
"Есть в старости нечто людское",
с улыбкой сказал антрополог.
И растворился в океане голов,
словно средство от ноющей боли.
—
Ничего я не хохлился!
Интерес натуралиста.
Заметки кручу на полях,
исписывая страницы.
Она ведь падает ниц,
эта старуха.
И точно чего-то боится,
"22:05"
поздно для алкоголя.
—
Эмпатия есть у меня,
мне понятно людское горе.
Почему же страх вьётся лозой?
А ритм сердца такой ломаный?
Я пишу не для вас,
не премий ради,
не ради наград,
интерес у меня понятный.
К психологу нынче сложно попасть,
а мозги лечить как-то надо.
—
Старуха кормит собак,
покупает шарады,
её взгляд прожигает газеты.
Она крестится-молится,
плюёт на асфальт,
чувствует себя жертвой.
Я, ребят, отнюдь не фантаст,
в незримых маньяков не верю.
Бог конечно же есть,
но под большим сомнением бесы.
—
Долго думал над загадкой старухи,
в словах тонули заметки.
Этот раз дворецкий не при делах,
но пара рук её схватила крепко.
Старухи тут нет,
это обман,
иллюзия из света и тени.
Она одинока,
но не в этом беда,
для итога не нужен медиум.
Старуха труп,
безнадёжна мертва,
её Танатос из жалости терпит.
Пытается отвлечься, сбежать,
чтоб кортизол не выделялся в теле.
Призрак девочки является ей,
призрак, что ищет время.
То же имя, те же черты лица,
на щёчках райская бледность.
Часто молчит,
укоризненный взгляд,
палач, вовлечённый в казнь.
Её манипуляции видны в старухи слезах;
она много руками машет, словно бы ей говоря:
"Как ты могла? Как могла?!"
Похоронила душу свою, пронзив сердце общественным мнением.