– Почему ты не ушел, Данил? Остановись. Я хочу поговорить! – вдруг выкрикнул он; я не ответил.
Вскоре мы втроем укрылись в старом туалете на втором этаже. До первого дошагать не получилось. Неля помогла мне аккуратно посадить Никиту на пол, а после мы сели рядом. И хоть пол этот был грязным и в обыденное время мы бы никогда на нем не оказались, но в тот миг нас слабо волновала чистота.
– Надо перевязать ногу. – кривясь, прошептал Никита. – Ремень обвязать туго чуть выше раны. На сантиметров десять-пятнадцать. Импровизированный… жгут.
– Хорошо-хорошо. Давай с тебя снимем ремень. Он только у тебя есть. У меня вот… – я схватился за подтяжки, стараясь улыбаться, чтобы Никита легче воспринимал свое ранение.
– Снимай.
– Дай мне, я умею. – Неля протянула руку.
– Откуда? – спросил я.
– Родители. Папа настаивал, чтобы я шла медиком. Учил меня разному. Потому и умею. –она забрала у меня из рук ремень, который я только снял с брюк Никиты и стала накладывать импровизированный жгут.
– А… Поэтому ты так взяла ситуацию в руки, когда Никита растерялся с Романычем… Теперь понятно, – мой рот приоткрылся, как бы от изумления.
– Именно. Когда я поняла, что Никите нужна помощь, тогда и начала действовать. Хоть как-то.
– На тебе бы шикарно смотрелась врачебная форма. – для чего-то сказанул я.
– Папа также думал. Потому мы много ссорились… Ты лучше скажи, почему Дима хотел с тобой поговорить? Что значат его слова?
– Я не знаю… Он пытался со мной сдружиться до сегодняшнего дня, а уже сегодня, увидев меня, не застрелил, а сказал, чтобы я убирался. Это когда я бежал в актовый произошло.
– Он, по всей видимости, в тебя и не целился сейчас. – Никита кряхтел и внимательно наблюдал, правильно ли ему накладывают импровизированный жгут. – Туже, затяни потуже. – попросил он.
– И что ему от тебя надо…
– Я не знаю. Он говорил мне, что когда-нибудь совершит нечто ужасное, и что он хочет, чтобы бы существовал тот человек, который понял бы его. И я – этот человек для него, походу. Я даже и представить не мог, что он способен на такое… Я когда видел новости про нападения на школы, никогда и не думал, что сам окажусь в такой истории… О… Слышите? Звон прекратился. Кто-то отключил сигнализацию?
И вправду, резко по школе в тот момент настала гробовая тишина. Только наверху, в кабинете №313 происходило что-то такое, что после трагедии еще требушили неделями в СМИ.
Глава 15
Чего мы хотим?
В кабинете №313 лично меня в тот момент не было. Все нижеописанное – это совокупность сводок из новостей и рассказов моих одноклассников. Я лишь попытался воссоздать картину творившегося там ужаса. Но получилось ли у меня? А если нет, то какова правда? Могло ли быть все еще хуже?
***
В классе пахло сумбуром. Многие боялись вылезать из лаборантской. Пили там чай, судорожно глотая, старались разговаривать, может быть, успокоить друг друга. А Савва сидел не в лаборантской. Он находился на подоконнике напротив входной двери. Наблюдал за тем, как к другой части школы подъехала пожарная машина, как с помощью лестницы пожарные вытаскивают школьников из дальних окон, спасают их. Возле Саввы сидел Родион, который все молчал, молчал, но в один момент не удержался и заговорил:
– До нас тоже помощь дойдет. Ског’о.
– Родь, не в обиду, но оставь меня уже. Хватит присматривать, ты не нянька.
– Да че с тобой?
– Ничего, Родя. Просто пока мы сидим здесь, Некит и Даня бегают по школе, они заняты делом. А мы, как сошки, просто ждем спасения…
– А что в этом плохого?
– Как что? Я им не нужен. Я не так важен. Знаешь, вот Никита – вот он важен, он может спасти человеческую жизнь, он станет первоклассным врачом, а Данил – решительный, умеет выходить из трудных ситуаций, умеет разговаривать с людьми. А я? Что я? Сижу здесь, страдаю, не пойми чем, что я могу сделать? Сделать химическую завивку, (он схватил себя за локон кудрявых волос, демонстративно показав) только и всего? – Савва вопросительно и при этом опечалено посмотрел на Родиона.
– Они оставили меня, – продолжил Савва, – Даже эту Даниловскую девку взяли, а меня – нет! Значит, во мне нет ничего полезного. Я – обуза.
– Мы все тоже здесь обузы? Че за бг’ед ты несешь?
– Тебе не понять. Они бросили меня… Почему? Мы столько лет дружили и все эти годы я, кажись, будто бы был на подпевках! Никита и Данил что-то умели, что-то из себя представляли, что-то творили, а я просто был рядом, Родя! Я, наконец, понял, что если из нашей компании уйдет Никита, то все слишком изменится и мы не сможем с Данилом проводить время так, как мы проводим его втроем. Если Данил уйдет, то тоже ничего хорошего, это я уже понял. Дани в последнее время и так не было часто с нами, и я на себе ощутил, каково это. Теряется дух… А если пропаду я, то все останется… таким же.
– Ты-то лишний? Помнишь то видео? Да вы как кофе 3 в 1! Вы всегда в моих глазах были не отг’ываемы дг’уг от дг’уга! Еще хоть г’аз скажешь такую чушь – и я тебя сг’азу же стукну, здесь же!
– Бей! Выберемся отсюда – и я на тебя заяву напишу! Челкастый клоун! Если мы такие не отрываемые, то почему я здесь, а они там?! – Савва указал на дверь, – Они даже эту Нелю взяли, а не меня!
– Так Данил сам туда попег'ся! А так как попег’ся он, то и девушка его за ним пошла! Это закон паг’очек. Они всегда г’ядом.
– Даже Нелю взяли, а про меня забыли… – недовольно еще раз повторил Савва.
– Пг'о тебя не забыли! Они бег’егут тебя! Да и это… У каждого из нас будет девушка… И если тебе важен Данил, то и она должна быть важна!
– Ревнуешь, Савва? – вдруг спросила Алина, сидящая неподалеку; она вновь что-то рисовала и изредка ехидно поглядывала на Савву с Родионом.
– А это вообще не твое дело, Алина!
– Да-а? – протянула та, – Не мое? Ну, прости, плохая черта – вторгаться в чужие дела. Но у каждого есть недостатки, что поделать… – она вдруг захлопнула блокнот.
– Почему они должны что-то делать, а мы смиренно ждать спасения, как персы-картонки в фильмах? – спросил Савва у Родиона, как бы игнорируя Алину. – Мы – второстепенные?
– Потому что надо гог’диться своими ролями, не смотг’еть на остальных, а пг’инимать себя. В каждом что-то да заложено. Ты, вообще, Савва, считай, символ класса. У тебя своя г’оль в этой жизни! Тебе не надо быть Данилом, Никитой, тебе не надо бегать с ними. Ты – Савва, Ваня Савельев! У кого из нашего класса вообще фамилия сделалась именем? Цени!
– Пока они бегают по коридорам, мы спокойно сидим, разговариваем, наслаждаемся. Когда мы так еще поговорим? Я заметила… Все такими сразу открытыми стали. – проговорила Алина.
– Опасные обстоятельства заставляют еще г’аз подумать о ценностях в жизни. Я вот концег’ты хотел собиг’ать, если честно. Плевать, что я каг’тавый… Все г’авно тянулся к музыке, учился игг'ать на гитаг’е, петь. Даже стг’оил из себя ценителя. Мать всегда говог’ила, что у меня не получится стать г’ок-музыкантом, что я никогда не буду на сцене. Отныне я не буду нигде. Точнее… в могиле буду. Я в пг'инципе и не надеялся, что стану популяг’ным, но тепег’ь надежды точно нет. Все кажется законченным. А ског’ее – даже не начавшимся. – Родя улыбался, хотя говорил то, что, наверное, никогда бы не сказал, если бы его вместе с остальными не заковали в опасные обстоятельства.
– А вдруг мы выберемся. Вон, спасение-то за окном. – махнула Алина в сторону пожарных, полицейских и скорой помощи. – Я не собираюсь сегодня умирать. Мне еще надо востребованным дизайнером стать, пожить в Москве, в Париже, в Токио, в Сеуле, сделать несколько операций на теле, понаслаждаться, пожить для себя, а там уже посмотрим… И ты не прощайся с жизнью. Ты тоже, Ваня.
– Я и не знаю, кем хочу быть, если честно. – задумчиво вдруг проговорил Савва, – Мне надо было после девятого уходить. Я от слова совсем не готов к экзаменам.
– Да? А я, помню, представляла тебя кем-то в сфере одежды раньше. Да и сейчас. Возможно, модельером или еще кем.
– Правда? – глаза Саввы на мгновение поднялись, взглянули на Алину с какой-то детской заинтересованностью.
– Ага. Вот что-то такое о тебе думаю.
– Точняк! Тебе бы кг’оссы кастомизиг'овать! – осенило Родиона.
– Я и не подумал… Зарабатывать на вещах…
– Я всегда представляла, что после окончания школы встречу тебя, а ты будешь идти с поджатыми губами, с пышным персиковым шарфом, в белой кепке… И так будешь идти, что… даже не обратишь на меня внимание.
– А… – Савва замолчал, но вскоре вдруг спросил, – А можно тебя обнять?
– Да… Да, непременно.
– Дай тебя тоже обниму, Родя.
Пока Савва, Родион и Алина беседовали, позади них остальные одноклассники стали сопоставлять парты в единый стол. После мальчики подносили к этому подобию стола стулья, а девочки таскали чайные кружки с заварками и сахаром, крекеры в целлофановом пакете.
– Они решили устроить чаепитие? – обернувшись, спросила недоумевающая Алина.
– В любой непонятной ситуации – пей чай! Пошлите, – Родион похлопал Савву по спине, – Поможем.
Родион целеустремленно побежал вперед, а Савва еще сидел с Алиной на подоконнике.
– И все равно, даже так, все это не отменяет то, что во мне мало пользы. – признался тихонько Савва.
– Ну-ну-ну, не унывай. – улыбнулась Алина, – Гляди, я сейчас что-то поняла. Родион точно не верит в то, что останется жив, а также не верит в свою мечту, но он улыбается. Улыбайся, и делай то, что должен делать. Вот он, кстати, к нам и бежит…
– Чего г’асселись! Помогайте! – Родион схватил нас за руки и потащил за собой.
***
Десятый «а» класс в неполном составе сидел за своеобразным столом, сотканным из парт. У каждого перед носом томилась кружка горячего чая и блюдце с несколькими крекерами. Все сидели молча, пробивали стол взглядом, погрузившись в собственные мысли. И мысли все эти были такие различные, у каждого свое стояло на уме… Но находились среди «всех» и те, кто ни о чем толком не думал, а если и думал, то совсем не о том, о чем надобно думать при нападении на школу. Они тупо посматривали на окружающих и смиренно ждали, пока кто-нибудь да заговорит. К счастью этих людей, заговорила Инесса Михайловна:
– Сашка… Сашка… бедный обреченный мальчишка. Вы же всегда у меня были таким дружным классом! Все общались, дружили, на конкурсах друг друга поддерживали. Ну почему вы Сашку-то в коллектив свой не приняли? Ему и так досталось…
– А он и сам не хотел, Инесса Михайловна! Он просто там с тараканами в голове, мы всегда пытались с ним разговаривать. Он меня пугал! Я даже догадывалась, что он способен на подобное. – убедительно протараторила Вика, посматривая на одноклассников; говоря, она не сразу заметила, что лицо Вани Савельева постепенно краснеет, хмурится.
– О, правда, Вика?! – наконец вмешался тот.
Большая часть присутствующих как-то странно покосились на Савву. Родион увидел это, а потому решил сам продолжить мысль своего то ли приятеля, то ли друга (он еще сам не определился). Родион закинул в рот остаток крекера и торжественно воскликнул:
– Пг’остите, Инесса Михайловна, я вас этим г’азочаг… г’азочаг’ую… эта картавость! Я вас этим опечалю, может быть, но лучше слышать пг’авду! Не был никогда наш класс дг’ужным! Никогда!
– Ну, для тебя класс не дружный, а для нас… – Даша показала снисходительное тупое выражение лица, сложив руки на груди.
– Это правда! И это из-за тебя! – Савва настолько возмутился ложью девочек, что аж встал со своего места, – Из-за тебя и Вики! Из-за вас двоих! Из-за ваших вечных обсуждений и осуждений! Вы обгладывали косточки каждому однокласснику… Из-за вас! Из-за вас мы не можем быть дружными! Из-за вас в классе вечно была атмосфера сплетен! И что теперь?.. Вы виноваты, что нас всех убьют! Только вы! Что ты на меня смотришь, Вика?! Это неправда? Не из-за вас остальные девочки скованны?! Не из-за вас Саша теперь бегает с оружием?!
– Ваня! Тише, тише… – насторожилась Инесса Михайловна. Она даже как-то выставила ладонь вперед, как бы прося успокоиться. Картина идеального класса в ее голове стала Титаником, врезавшимся в айсберг. Реальность замахивалась кулаком.
– Остальные девочки скованны? Что за чушь, это вы у нас странные мальчики, закомплексованные. Недаром говорят, что парни взрослеют позже. – по Вике было видно, что она не готова терпеть обвинения, что она собирается обернуть конфликт в свою пользу. Она улыбалась, но при этом вечно перебирала пальцы рук, очевидно нервничала. Она даже не смотрела на своего оппонента в споре, словно тот сделался призраком для нее.
– То есть не вы устг’аиваете сплетни и натг’авливаете нас дг’уг на дг’уга?
– Что-о? Ты «р» выговаривать сначала научись, потом обвиняй! Ничего не понятно из твоей болтовни.
– Теб-б-бе даже нечего сказать! – с новой волной злости закричал Савва, – Это ты, ты во в-в-в-всем виновата! Ты – иголка в стоге сена, ты обнагл-л-левшая, бездарная глупая, ничтож-ж-жная!.. Ты все самое плохое! И если нас прид-дут убивать, то первым делом я б-б-б-бы отдал тебя! Че ты губой дрыгаешь?! А что ещ-щ-ще делать? Почему мы из-за теб-б-бя, из-за твоего характера должны умирать? Ответь мне! Почему?! Если ком-му и умирать здесь, то только теб-б-бе!.. Тебе! Тебе! Тебе! Глупой дуре! – лицо Саввы все сморщилось из-за обиды и злости. Глаза залились розовой краской. Казалось, он вот-вот заплачет.
– Ва-а-аня! – Инесса Михайловна тоже встала со своего места, – Что ты такое говоришь? Это грех, Ваня! Ну как ты можешь такое говорить?
– Она заслуживает! – проскрипел сквозь зубы Савва. – Я не против б-больше ее никогда не видеть.
Вид Вики переменился. Лицо ее перестало выражать уверенность, надменность. Девочка словно потерялась в себе, утратила всякое самомнение. Она лихорадочно стала бегать глазами, взирать на одноклассниц, стараясь зацепиться хоть за кого-нибудь, найти хоть кого-то такого, кто ее поддержал бы всем видом; но одноклассницы делали то же самое, что на их месте делала бы и Вика – тупо смотрели куда-то в противоположную сторону. Даже Даша отвернулась от нее. И вот, казалось бы, наконец Вика нашла ту, кто смотрит ей прямо в глаза. Она обрадовалась, но рано: эта одноклассница демонстративно отвернулась, подняла руку и сказала:
– Я согласна! Пусть она отвечает за все!
– Господи… Вика, все эти слова про тебя – это правда? – спросила Инесса Михайловна.
Но та только открыла рот, как рыба, не выбросив и слова.
– Да что тут скрывать. – начала было Алина, – Последние мгновения, возможно, живем, можно быть честными. Да? Вика держала в страхе всех одноклассниц. Даже Дашу. Это шло не напрямую. Просто девочки знали, что если перейдут Вике хоть как-то дорогу, просто ей не понравятся, то желчь Вики не заставит себя долго ждать. Унизит, наврет, распространит клевету с помощью Даши…
– Заткнись! – перебила только что упомянутая девочка.
– …Она все сделает, чтобы поднасрать человеку, извиняюсь за бедность речи. И она получала от этого удовольствие, ей нравилось глумиться, точно нравилось. О чем тут говорить… У нас всегда в социальных сетях существовала общая беседа, но нет, определенному кругу девочек надо было создать свою, где они токсичили над одноклассниками. За поведение, за высказывания, за одежду, за некрасивость, за все подряд. – Алина размешивала сахар в чае и все время внимательно, как бы, наблюдала за образовавшимся маленьким темным водоворотом в кружке.
Вика только отвернулась. Непонятно, плакала ли она, но вряд ли стыдилась.
– Ну хватит, хватит, дети! Не надо искать сейчас виноватых… – Инесса Михайловна поспешила к Вике с намерениями успокоить.
– Эти слезы не спасут нас от возможной смерти! – тыкал пальцем Савва.
– Нельзя все грехи взваливать на Вику. Если так посмотреть, то мы все тогда виноваты. – вдруг тихонько проговорила Маша Савичева; ее спокойненький голос прорезался сквозь ругань так же, как лучи солнца пробиваются через тучи. – Мы допустили эту атмосферу в классе, допустили такое отношение к себе… Еще мы не обращали внимание на проблемы Саши, на его тоскливый вид, мы не спрашивали, как у него дела; мы просто оставляли его гнить на задних партах. Мы как послушные обыватели соглашались со всем происходящим в классе: с диктатурой Вики и Даши, с грустью Саши, мы на все смотрели, словно безмолвные куклы и принимали как должное. Мы зацикливались на себе. У Саши были личные проблемы дома, а потом он еще приходил в школу и видел обстановку в нашем классе. Вокруг него сложились воедино множество обстоятельств, которые и побудили его к такому шагу… Он просто не выдержал сложившихся правил жизни, его действия – это революция против этих же самых правил. Но даже так… Мы теперь должны из-за этого умирать? У каждого из нас есть свои проблемы, но это же не повод убивать других людей… Многие из нас хорошо относились к Саше, никакого зла ему не делали, просто не трогали. Неужели он убьет и нас? У каждого же есть свои, цели, стремления, у каждого есть мечты… И он от своего несчастья хочет это погубить? Что я сделала Саше, чтобы он желал меня убить? Разве я заслуживаю смерти?!
Все внимательно слушали Машу, которая в коем-то веке заговорила со всем классом.
– Может Саша не будет нас убивать? – спросил кто-то, – Может он убьет только тех, кто ему насолил?
– Он же убил ребят в актовом. Хотя они ему ничего не сделали, даже не знали его. Он – псих. Просто человек с особой психикой, попавший в определенные условия. Мы не заметили их, не помогли девианту – теперь страдаем. – наконец попробовала свой чай Алина.
Выстрел. В уши ударил громкий звук, после которого изменилось мировосприятие. Крики раздавались эхом, их заглушал неприятный писк. Было видно, как от входной двери отлетают щепки, как на местах, откуда они летят появляются многочисленные дыры.
– Паг’ты! Надо сг’очно ставить паг’ты!!! – завопил Родион. Он кинулся к первому попавшемуся столу и со всем напором начал его отодвигать к двери.
Кто-то из учеников тут же убежал в лаборантскую, но основная масса стояла ступором. Родион увидел это, развернулся и прокричал:
– Что стоите, кг’етины! Помогайте! Быстг’ее!
У многих еще стоял звон в ушах, ребята толком не слышали рева Родиона, но зато испугались его выражения лица. Вдруг Вадик кинулся помогать, а за ним и еще один парнишка.
Алина тем временем стиснула зубы, поглядела по сторонам, особенно она заострила внимание на окно, потом повернула голову на Савву.
– Пошли! – она взяла его за руку и повела за собой. – Тут третий этаж. Мы сломаем ноги, но… это цена выживания.
– Надо пацанов предупредить!.. Чтобы не возвращались! – Савва резким движением вырвал руку и впопыхах попытался нащупать телефон в кармане.
Раздался новый выстрел, заставивший мальчишку вздрогнуть, оглянуться. Он смотрел на экран телефона – и в это мгновение словно все процессы в голове его сбились, он стоял, тупив, не понимая, что он хочет сделать; он растерялся. Его неуклюжие пальцы отыскали в списке контактов Никиту и тыкнули на зеленую трубку. Пошли гудки. Савва посмотрел на Алину, которая уже открыла окно. Вдруг прогремело что-то такое, что заставило пол всколыхнуться. Только что отстроенная баррикада из парт рухнула. Показалось лицо Саши Гамбарова. Они с Саввой встретились глазами.
– Ваня, надо прыгать! – крикнула Алина, переживая, – Иди сюда! Ну же!
Савва сбросил вызов и встал в ступор
– Я н-н-напишу им-м!
– Да плевать, он сейчас войдет!
Входная дверь была полностью разнесена. Парты валялись на входе. Саша Гамбаров походил на яростного зверя, который пинал и ломал все, лишь бы только пройти дальше в кабинет.
– Да быстрее, Ваня, быстрее! – истерила Алина со слезами на глазах.
– Я не могу… Я не буду бесполезным! – пальцы Саввы искали иконку мессенджера.
– Что?
– Я не буду бесполезным!
– Ваня… Ну, и черт с тобой! – Алина отвернулась от Саввы, свесила ноги, закрыла глаза…
Она думала, как перебороть свой страх, прыгнуть – но за нее это сделал выстрел. Девочка испугалась громкого звука и прыгнула вниз.
У Саввы округлились глаза. Он тут же подбежал к окну и высунулся: Алина сидела на траве, задрав голову и смотрела на Савву; рот ее был открыт, она сбила дыхание и пыталась вновь задышать.
– Отойди, Савельев! – прокричал Вадик, несясь к окну.
Тот неосознанно послушался, отступил. Вадик тут же встал на подоконник, наклонил свое тело, чтобы спрыгнуть, но в последний момент, видимо, из-за страха, отказался, попятился назад, но было поздно: тело его неловко содрогнулось, – и Вадик полетел с третьего этажа вниз головой. Приземлился он прямо на узкий участок асфальта у школьного черного цоколя. Звук был неприятный. Зрелище еще неприятнее. Голова Вадика раскололась, словно арбуз, упавший с прилавка. Все содержимое разлетелось по сторонам. Горячая кровь, кусочки розоватого мозга лежали на земле и асфальте. Савва увидел это… Он в ужасе отвернулся и быстро стал набирать сообщение Данилу. Он настолько вбил в себе в голову мысль о бесполезности, настолько она была спонтанная и необдуманная, что Савва решил во что бы ему это не стало стать наконец полезным. Даже ценною собственной жизни. Стрелок тем временем оттолкнул уже последнюю парту и готовился войти в кабинет. Савва все это видел. Он то печатал сообщение, то посматривал на окружающую обстановку. Вот к подоконнику подбежал Родион и вскрикнул «Пг’ыгаем», но Савва прыгнуть не мог. Он отрицательно помахал головой и прикусил губу. Тогда Родион высунулся из окна, еще раз вскрикнул «Савва, давай!» и приготовился прыгнуть так, чтобы не упасть на тело Вадика.
Наконец Савва набрал сообщение. Дело оставалось за малым – отправить его; но именно тут Ваня Савельев оторопел. Гамбаров глядел на него. Большими черными кляксами на белых яблоках. Ими он, как Каа гипнотизировал Савельева и заставлял того не двигаться. Они смотрели друг на друга, и Савва понимал, что проживает, быть может, последние мгновения. Не знаю как, но он нашел в себе силы и, не отводя взгляда, ткнул большим пальцем по экрану телефона, тем самым отправив сообщение.
– Это наш конец! – заявил Савва; опустив глаза, он увидел, что сообщение Данилу было доставлено.
С чувством выполненного долга он вдруг замахнулся и бросил свой «Iphone 8» в Гамбарова. Не ожидая, тот, сморщившись, отбил телефон рукой и вдруг почувствовал боль. Секундная растерянность Саши сыграла на пользу Савве, который налетел на стрелка, стараясь того удержать. Правой рукой он схватил обрез и отвел в сторону. Левой то бил, то пытался оттолкнуть Гамбарова. Все происходило быстро. Саша, восстановившись от удара, еще больше рассердился и, процедив сквозь зубы: «Убью», стукнулся лбом об нос Саввы. Тот почувствовал неприятное давление и боль, но только сильнее ухватился за обрез. Понимая, что ему не победить, что сил у Гамбарова явно больше, Савва повернул голову в сторону окна, находившегося позади него. На подоконнике на корточках там сидел Родион, который все еще не прыгнул. Он напугано смотрел на происходившую драку, на то, как слабый Ваня Савельев старается остановить стрелка.
– Р-р-р-родя! Помо-о-оги!!! – завопил умоляюще Саввка, наивно ожидая помощи от друга.
Но тот продолжал смотреть округлившимися глазами.
– Р-р-род-д-дя!!! – умолял Савва. – Пожа-а-алуйста!
В глазах мальчишки читалось отчаяние. Он начинал осознавать, что Родион ему не поможет, что вот-вот Саша победит его. Савва не хотел умирать. Он надеялся. Он точно знал, что если Родион поможет ему, то они одолеют Гамбарова.
– Родио-о-он!
– Нет… Нет! – пугливо отшатнулся тот, развернулся и окончательно собрался прыгать.
В этот момент Савва упал. Раздался выстрел. Родион не видел, но слышал и осознавал, что бросил друга, который теперь умрет. Он прыгнул. Мгновение, – и он уже лежал подле трупа Вадика и размыто видел, как к нему, перебирая руками, ползет Алина. «Что с Ваней, что с Ваней?» – спрашивала она. А Родион только молчал, пытаясь прийти в себя.
Савва лежал на школьном дряхлом линолеуме. Смерть почти мгновенная. Он не остановил Сашу Гамбарова, но выиграл время. Благодаря поступку Саввы часть детей и Екатерина Владиславовна сумели упрятаться в лаборантской и забаррикадировать дверь. Вне лаборантской оставались Инесса Михайловна, Маша Савичева, Даша, Вика (которая отчаянно ломилась внутрь, но ее не впускали) и еще пару одноклассников. Саша Гамбаров сорвал маску с себя. Снял перчатки, которые отчасти пропитались кровью. Все это он бросил на пол, с сумки достал какой-то самопальный пистолет-пулемет, зарядил. Все наблюдали за этим так, как наблюдают за стоматологом, который медленно готовится просверлить пациенту больной зуб. И ведь из детей никто и не вздрогнул. Все застыли, словно играли в «Море волнуется раз». Только Инесса Михайловна вдруг бросилась в сторону Гамбарова и упала перед ним и телом Саввы на колени.
– Боже мой, Боже мой! Ваня… Ва-а-аня! Бедный мальчик!.. – учительница вдруг развернулась к Саше, – Сашка, зачем, зачем, Боже мой, зачем ты себя загуби-и-ил?
Тот брезгливо отшагнул назад.
– Почему ты отвернулся, Сашенька? Ибо понимаешь, что не такой ты, не-е-ет, не такой! Ты запутался. Прости меня, это я, я, дура, упустила, прости! Покайся, пока не поздно. Всегда есть прощение тому, кто запутался и искренне сожалеет…
– Я не сожалею! – Гамбаров сжал губы. Глаза его залились гневом пуще прежнего; при этом они не смотрели на Инессу Михайловну.
– Но я знаю: ты не такой. В душе не такой…
– Да, да, да, да – Саша с язвительной улыбкой замахал головой. Всем видом он сопротивлялся словам классной руководительницы.
– Я, когда тебя впервые увидела, ты мне так запомнился… Любознательный мальчик… Глазки светились… И этот ангельский поцелуй на переносице.
– «Ангельский поцелуй»? – Саша Гамбаров наконец перевел взгляд на Инессу Михайловну. – Я бы ножом вырезал этот кусочек бурой кожи. Одни страдания от него! Нахер тогда этого ангела, который поцеловал меня. – он наставил самопальный пистолет-пулемет на свою учительницу.
– Я во всем виновата. Я упустила. Я! – стоя на коленях сквозь слезы произнесла Инесса Михайловна. – Настоящий ты – хороший мальчик.
Гамбаров затрясся от переполняющих его эмоций. Он должен был уже застрелить Инессу Михайловну, но все медлил. Ему надобно было что-то выразить. Он, собрав силы, проговорил:
– Вы не виновны. Но в одном вы не правы. Я не запутался. Я всю жизнь жил ради сегодняшнего момента.
Гамбаров закрыл глаза и зажал спусковой крючок. Пули впивались в Инессу Михайловну одна за другой. Когда обойма кончилась, тело учительницы запрокинулось назад. Клочок седых волос с макушки ее касались пола. Гамбаров никак не отреагировал на труп. Хмурясь, он перезарядил самопал, достал длинный охотничий нож и направился вглубь класса. Сходу он, без раздумий, застрелил одноклассника, который собирался проскользнуть мимо и выбежать из класса. Несколько пуль вполне хватило. Следом Гамбаров увидел такую картину: Даша и другая одноклассница, что выступила доселе за то, чтобы выдать Вику стрелкам, держали с обеих сторон эту самую Вику, заламывая ей руки. Та изо всех сил брыкалась, но сил выбраться у нее не хватало.
– Вот, ее убей, ее! Она о тебе слухи разносила! – сказала Даша.
– Она во всем виновата. – поддержала другая девочка.
Вика брыкалась. Лицо ее покраснело от истерики. Гамбаров подошел медленно, посмотрел на творившийся цирк и без ответа одноклассницам всадил охотничий нож в живот Даше. Вторая девочка тут же все поняла, стремительно отпустила Вику и побежала к окну, но ее почти сразу настигли пули самопала. Вика же, в полной рассеянности, каким-то образом, шатаясь, убралась из кабинета №313. Отвлекшийся на другую девочку Гамбаров не успел выстрелить в нее. Бежать за ней он тоже не стал. Даша все еще была живой. Она, истекая кровью, наблюдала за Гамбаровым. Тот это увидел. Медленно подошел. И с какой-то маниакальной жестокостью продолжил наносить Даше увечья охотничьим ножом. За всем этим из-под второй парты на первом ряду наблюдала Маша Савичева. Она своими глазками видела, как Саша вновь и вновь всаживает нож в живот, в грудь, в горло Даше. И крови все больше-больше. И от ее вида тошнит. Убедившись в смерти Даши, Саша опустился сжал щеки девушки и поцеловал ее в губы. Вдруг в голову ему ударило какое-то странно чувство. Он ощутил, что кто-то смотрит на него и, подняв голову, увидел Машу Савичеву. Исподлобья злостно взглянув на нее, он резко встал, исчез из вида девушки. Она стала озираться по сторонам, ища стрелка. И резко: парта, под которой она сидела, уехала в сторону. Маша Савичева вскрикнула. Ее застали врасплох. Она, громко хныкая, принялась отползать, барахтаясь ногами и руками; отползать так, как только может. Сашу лишь рассмешили ее движения. Когда Маша Савичева уткнулась спиной в неподалеку стоящую парту, Гамбаров присел напротив нее на корточки, вертя в руках нож.
– Ты знаешь… Ты попадешь в ад. – тихим голосочком проговорила Маша.
Саша кивнул.
– А ты знаешь, что подглядывать нехорошо? – спросил он.
Нож его вонзился прямо в глазницу Маше. Та закричала с такой громкостью, что, кажется, было слышно за пределами школы. Это был крик боли, ужаса. Самый сильный вопль в ее жизни. Она руками схватилась за лицо, упала на пол и стала барахтаться от боли. Саша Гамбаров же встал с корточек и после пристрелил Машу; видимо, чтобы самому не слышать ее криков боли. Он вдруг вздохнул, подошел к двери, ведущей в лаборантскую и свирепо постучал по ней.
– Открывайте! Сдохните все! – закричал он.
Неутолимая злоба хранилась в нем. Он и не думал останавливаться. Те, кто находились в лаборантской, рассказывают, что Саша очень громко стучал в дверь. Кулак школьника звучал тяжелее кулака взрослого мужчины. Гамбаров не жалел себя. Но поняв, что дверь ему не откроют, он, по всей видимости, вспомнил о тех, кто прыгал из окон. Приготовив самопальный пистолет-пулемет, он подошел к подоконнику. Что-то блеснуло вдруг вдали. Через секунду в Сашу Гамбарова вонзилась пуля. Теперь упал уже он; упал навзничь. Спустя несколько минут этот монстр умер.
А внизу, у школьного цоколя над прыгнувшими ребятами, как мухи, кружились врачи, расспрашивая о самочувствии. «Все будет хорошо» – услышала Алина раз десять. Она невдумчиво отвечала на вопросы докторов и при этом глядела на окна кабинета, из которого прыгнула. Все пережитое проносилось мимо ее глаз. Алина не верила, что крики утихли. В голове ее пока не укладывалось, что эти ужасные почти полтора часа ее жизни закончились. И что по окончанию этого времени не все те, кого она знала, кем, может быть, интересовалась, остались живы.