Узкая строчка света ударила по глазам. Сначала появилось зрение, зацепившееся за бежевый глянец стены. Потом она почувствовала чью-то руку на себе. Одномоментно пробила дрожь и быстро сошла – девушка услышала родное посапывание. Витя. Витя закрыл её от внешней угрозы. Она выдохнула.

– Оксаночка!.. – шёпотом процедила Ника Ивановна. – Поднимайся!.. В пятом вагоне есть место.

Тревога после сна ослабилась, и хотелось уже забить на призывы проводницы, оставшись в жарком укрытии объятий бывшего. Но они же не смогут так лежать до самого прибытия. Да и Ника Ивановна зря что ли бегала по поезду…

Оксана начала ворочаться, и парень проснулся.

– М?..

– Место нашли.

Витя кивнул и сел на полке, не выходя из сонного транса. Девушка поднялась и села рядом. Он погладил её по спине и нежно подтолкнул, мол, иди скорее, пока бугай не очнулся. Хотелось чмокнуть его в щёку, но Оксана подавила это желание. Больше нельзя.

Взяв сумку и надев кое-как босоножки, девушка осторожно прошмыгнула в коридор, махнув на прощание парню. Тот ответно кивнул. Проводница пошла по вагону, вполоборота шепча:

– Там женщина с двумя взрослыми дочками. Кто-то подселится в восемь утра, но ничего – дебошир ваш в Семёнове сходит, в шесть. Я тебя разбужу, доспишь уже у себя. К вам больше никто не подсядет, не переживай, дорогуша.

– С-спасибо… Сколько мы?..

Женщина повернулась и посмотрела ошалелыми глазами на пассажирку:

– Ты и думать забудь, душенька! Не обижай меня! Я же от всей души.

Как это странно – совсем незнакомая женщина так печётся о ней, о её сохранности и безопасности. Женская солидарность или печальный опыт работы?.. Хотелось верить в первое. Только так и жить в этой монополии на мужицкость – объединяясь. Она едет к Лизке спасать ту от тирана, Ника Ивановна спасает её саму. Цепочка взаимопомощи не должна останавливаться.

И всё-таки надо что-то ей подарить. Хоть символически. Конфеты там…

Они молча прошли несколько вагонов, пару плацкартов и купейный, и проводница наконец остановилась у одного из отсеков, осторожно открыв дверь. На нижней полке сидела женщина, на соседней лежали матрас без простыни, подушка и одеяло.

– Вот. Это Оксаночка.

– Здравствуйте. – Девушка, сама не понимая зачем, наклонила голову.

– Проходи, деточка. – Женщина улыбнулась. – Мои на верхних спят, так что ложись вот тут.

– Белья я тебе выдать не могу дополнительного…

– Ничего, спасибо вам большое!

Оксана обняла Нику Ивановну. Этот порыв не было нужды останавливать. Она правда была благодарна. Женщина похлопала её по спине и мягко отстранилась.

– Ну, будет тебе, будет. Спи, душенька.

Проводница вышла и задвинула дверь.

– Ничего не случилось серьёзного? – Женщина положила руки на стол.

– Нет. Обошлось.

– Ну и хорошо. Давай спать.

– Спокойной ночи.

– И тебе.

Оксана легла и снова свернулась в позу эмбриона, положив сумку в ноги. Одеяло кололось, в спину мягко упирались резинки, выпирающие из матраса по строчке шва. Но уж лучше так, чем…

Как Витя объяснит Валере её отсутствие? Хоть бы остановка была короткой, десантник соскочил по внутреннему «Подъём!» и вышел. Не хотелось, чтобы гадик влип в неприятности из-за неё.

Только сейчас она заметила, как просто в критической ситуации вернулась к их прозвищу, которое только-только смогла похоронить в глубинах подсознания. Кто бы мог подумать?..

Она так отчаянно старалась бежать от только что разорванного прошлого, зашиваясь на работе, забываясь дома, что думала – справилась, смогла, забыла. Как бы не так.

От этой мысли резануло по затылку, разошлось холодом по шее. Зря она так с ним вчера. Он со всей душой, развеселить пытался. Хоть какой-то настрой единения перед общей бедой создать. А она оттолкнула, отвернулась и уткнулась в себя.

Что это было? Стыд, напускная каменность? Жалкая попытка убедить себя в том, что всё, конец? Что он не тот? Страх перед осознанием ошибки?

Ведь всё равно, как только появился реальный страх, – она сразу прыгнула к нему. Почему?

Стремление к знакомому против неизвестности? Манипуляция знанием, что защитит и укроет? А почему она в этом была так уверена?

Повертевшись с одного бока на другой, Оксана дотянулась до сумки и нашарила там плеер, завёрнутый в наушники. Стук колёс не успокаивал, надо было отвлечься. Снизив громкость, девушка включила первую попавшуюся песню.

Ещё молодой Виктор Робертович запел под аккомпанемент дерзких гитар: «Каждый день ты приходишь домой, когда темно».

Сердце сжалось. Случай или судьба – без разницы. Ну не могла эта песня попасться ей в такой момент просто так. Не могла Лиза просто так затрубить о помощи именно тогда, когда она почти сошла с ума от одиночества.

Даже мама не помогала. Не поверила она тому, что Витя решил снять квартиру получше. Два месяца искать новую в их большой деревне невозможно. Она явно чувствовала, что что-то не так, поэтому была слишком натянутой в общении. Боялась задеть за живое, раззадорить боль – и делала ещё больнее.

Даже радостные лица выздоровевших малышей и благодарности родителей не спасали. Напоминали о том, чего она лишалась, пойдя на принцип.

«Проснись, это любовь. Смотри, это любовь.»

А больше никого не было. Мама, дети и, в прошлом, Витя. Обратная сторона жизни медработника – никакого времени на себя. И как только коллеги успевают личную жизнь вести, искать кого-то…

Ответственность. Гадик всегда говорил: «Слишком много на себя берёшь, всех не вылечить». Но как не брать, когда там шестимесячный малыш задыхается, когда девочка, которую привела учительница, воет от боли в животе, а родители не берут трубку? Конечно, она вела приём столько, сколько нужно, чтобы действительно помочь, а потом бегала после приёмных часов перед стационаром к своим подопечным, пыталась найти к каждому свой подход и, наконец, вылечить. Читала ночами между оформлением пациентов новые статьи по педиатрии, просматривала врачебные форумы.

Называл её «героиней в белом халате». Никакая она не героиня. Просто по-другому никак. Она может учиться, она знает, что может помочь – как не помогать?

Может, он поэтому и решил сбежать? Быт трещал по швам, любовь застопорилась на месте. Это у него двенадцать часов на заводе, а потом отдых. У неё же – бесконечная погоня за шансом спасти, который всё время ускользал из её рук. Невозможно было держать всё под контролем, регулировать температуру новорождённого, как он регулировал температуру сварочного аппарата, сшивать повреждённые пневмонией лёгкие, как он сшивал детали вместе.

Сменилась песня.

«Они говорят, им нельзя рисковать, потому что у них есть дом. В доме горит свет. И я не знаю точно, кто из нас прав».

Но всё же – нельзя сравнивать. Оба делают правильное дело. Оксана помогает будущему поколению расти здоровым. Он помогает создавать то, чем это поколение будет пользоваться. Чем и в чём будет жить. На чём будет ездить…

Она же и не интересовалась никогда, что он там варит. Сварщик – широкая по спектру деятельности профессия. А Витя не считал нужным рассказывать: «Да чего там мои железяки. Расскажи лучше, кого спасла, героиня». И она рассказывала. Могла говорить все те часы, что им удавалось провести вместе.

Потому что он поселил в ней уверенность, что её профессия важнее. Но это же не так. А она, дура, и не задумывалась об этом.

Пошли слёзы. Она, она во всём виновата. Недолюбила, недоинтересовалась, недоуважала. Упустила. Сама выгнала. Руки в боки, упёрлась.

Ну что этот год? Есть же звонки, письма на «мыло» – Витя говорил, что на Мирном ловит спутниковый интернет.

Зато ведь правда – могли бы ипотеку взять на заработанные им деньги. Слетать в Европу. Все уши ему прожужжала Италией, а появилась, пусть и отложенная, возможность – бросила. Сбежала к маме, в дом, где всегда кто-то есть, накрыт стол.

Одиночество? Может, поэтому? Страшно жить в пустой квартире, зная, что ещё недавно в ней был любимый человек, и ещё год его не будет. Страшно возвращаться под утро, зная, что чайник придётся ставить самой, греть еду самой. Застилать диван самой. Ходить в магазин самой, набирая в корзину в два раза меньше продуктов. Стирать вещи в один подход.

«Нам с тобой и беда станет не беда».

И что? Это же не навсегда. Могло быть не навсегда. Женька тоже стерва, блин. И послал бог на душу такую медсестру. «Полярники всегда на Севере со второй семьёй живут». Посадила зерно сомнения.

Восемь лет она и не задумывалась о ревности. Даже к Лизке не ревновала. Витя всегда, каждым словом, каждым действием показывал, что Оксана – единственная, кого он хочет и любит.

А она запаниковала и повелась.

Хотелось ударить себя. По лицу, по груди, по животу. Но природа это делала за неё. Надо было смениться. Не снимая наушников, девушка нашла в сумке прокладку и пошла в туалет.

«Я знаю, моё дерево скоро оставит меня».

Как кипятком окатило. Зайдя в мерзкий, холодный жестяной короб, она разрыдалась и прижавшись спиной к двери, осела на пол.

«Но я всё своё время провожу рядом с ним».

Она оставила свой дом. Оставила свой мир. Из-за дурацких предрассудков, навязанных извне. Страх временной разлуки был таким большим, что, сбегая от него, она сломала всё. Сломала навсегда.

«Горе ты моё от ума, не печалься, гляди веселей».

Через несколько минут истерика затихла, Оксана медленно встала и сделала всё на автомате. Умывшись, девушка посмотрела на своё бледное, едва различимое из-за слабой лампочки, отражение.

Возможно ли всё вернуть? Есть ли шанс, что гадик простит её и пустит обратно под своё железное крыло? Сегодня ночью он так и сделал, но это был акт защиты. Поступит ли он так же, когда не будет никакой опасности?

«Хочешь ли ты изменить этот мир? Сможешь ли ты принять как есть?»

Хочу изменить. Не могу принять. Я разрушила, мне и строить. Хоть в мольбах, хоть на коленях. Никак, нет, никак без.

Надо поговорить. Но не сейчас. Когда они будут одни.

Он любил её. Она любила его. Все эти восемь лет. Если в ней за эти два месяца разрыва чувства не угасли, то и в нём тоже.

Оксана, пошатываясь, вышла из туалета и вернулась в купе. Ночь лунила, медленно подходя к своему завершению. Бесконечные кроны деревьев стали чуть светлее, кое-где уже возможно было разглядеть отдельные ветви.

Виктор Робертович, уже стоявший на пороге своей короткой жизни, допевал издалека:

«Любовь стоит того, чтобы ждать».

Девушка убрала плеер в сумку, легла на полку и завернулась в одеяло с головой.

Стоит того, чтобы ждать. Ком в горле постепенно рассасывался, сердечный ритм нормализовался. Не было страха перед утренним разговором. Ломать страшно, строить – вселяет надежду.

Обессилев после кипы тяжёлых мыслей, нескольких истерик и полного морального опустошения, Оксана почти мгновенно отключилась.