Ночь лунила, купе еле-еле освещалось её холодным светом. Машинально поднявшись, Витя посмотрел на спящую Оксану. Как всегда, попой наружу, мартышка. Вроде не протекла. Спит, хорошо. Стоп.

Он уже не должен этого делать, следить, проверять. Не спала бы – не дала бы даже подумать об этом. Но чисто по-человечески… Парень привстал и поправил одеяло, полностью закрыв девушку.

Окно было подёрнуто маревом тьмы, но отблески луны выхватывали из неё редкие лесополосы, ряд за рядом выстроенные по периметру возделываемых полей. Витя прислушался – да, всё та же мелодия. Зевнул.

Он любил варить под классику. Ничего мощного, гремящего: «Серенада» Моцарта, «Утро» Грига, «Щелкунчик» Чайковского, особенно «Адажио», «Вальс» из «Метели» Свиридова, «Лунный свет» Дебюсси, «Прелюдия и фуга No. 1 до мажор» из «Хорошо темперированного клавира» Баха… В общем, то, что знает каждый неграмотный с музыкальной точки зрения человек.

Михалыч научил. Пока на стажировке у него был, всё время слушали «Времена года». Сначала было странно, в техникуме если кто и варил под музыку, то это был рок или металл какой-нибудь. А тут – классика.

Но под конец стажировки, когда Михалыч стал звать Витю уже не «зелёный», а «напарник», парень сам понял, почему классика, и собрал свой личный плейлист.

Варить – оно же дело почти такое же тонкое, как и музыку писать, ну, может, чуть грубее. Чуть рука дрогнет – и весь шов к чертям, переделывать надо, как в музыке – одна фальшивая нота разрушает всё полотно. Да и просто успокоение. Всегда на нервах, когда работать приходится в температуре под сотню. Хочется закончить быстро и сделать на совесть, а классика концентрирует. Когда-то на досуге посмотрел пару образовательных фильмов по «Культуре», поэтому теперь знал некоторые термины, щеголял ими перед старшим товарищем.

Но был у этого один минус – после смены только под классику невозможно спокойно перестроить сознание на немузыкальный лад. Весь мир становится симфонией. Иногда это было весело, но в целом означало отрыв от реальности. Зато в последние два месяца только такой взгляд на мир и спасал от тяжёлых ненужных мыслей.

Стар уже Михалыч стал. Глаз всё ещё острый, а руки дрожат. На пенсию нынче. Жаль, навещать не скоро получится. Всё его стараниями: он выбил Вите место в экспедиции на Мирный, строить новый научный комплекс. В сентябре в Мурманск, там на ледоход и всё – прощай, большая земля, на год, а того и больше, если контракт продлят. Было страшно, но интересно.

Но не Оксане. Не зря, когда Витя шёл с новостью домой, в плеере заиграл «Реквием». Да, она очень хотела свадьбу этим летом. Но что поделать – такие деньги, такие возможности! Плюс, задел на будущее, квартира там, машина. Отказаться – значит, предать себя.

А получилось, что предал её. Со старших классов были неразлучны – она не могла представить себе и дня без парня, не то что год. Он понимал это, понимал её страхи и сомнения, но сам как-то спокойно принял, что пробудет так долго без неё. Это не должен был быть конец. Даже не пауза – они же могли бы всё равно общаться. Но, к сожалению, сложилось как сложилось.

На этом их пути и разошлись. Спокойно всё обговорили, долго, больно, но всё-таки пришли к решению остаться друзьями. На почтительном расстоянии.

Они ведь и так почти не виделись. Сначала он начал пропадать на заводе, а потом она, после аспирантуры, днём – участковый педиатр, ночью – в приёмном покое. Полчаса в день да часов пять совместного сна. Совсем не совпадающие стили и темпы жизни. Исход был понятен давно, но не было толчка. До пришествия Севера.

Тогда казалось, что как кусок от сердца оторвали, а сейчас… А что сейчас? Витя посмотрел на Оксану, мирно сопящую, отвёрнутую к стене. Возможно, это их последняя совместная поездка.

Больно ли ему? Нет. Пусто? Пока да.

На самом деле, ещё пару дней назад он поймал себя на мысли, что переживания из-за разрыва постепенно затухают, а на их место встаёт трепет от предстоящего приключения.

Он любил её. Любит и сейчас, но по-другому. Она навсегда останется у него в сердце светлым образом. Что уж говорить, даже от сегодняшнего прохладного взаимодействия ему было хорошо. Но уже не так, как раньше.

Витя посмотрел на стол. Блистер обезболивающих. Целый. Рядом бутылка воды.

Хотела выпить и забыла? Надо разбудить, дать таблетку…

Но уснула же спокойно. Пусть спит, заболит – проснётся и выпьет. Не маленькая. Если что, он услышит и поможет. Потому что так – по-человечески.

А вот Лизке не повезло. Бывают же мудаки. Скоро заберём, и всё будет хорошо. Хоть бы.

Зевнув, парень закрыл глаза. Да, всё та же мелодия. Хмыкнул. Темп такой же, как у «Лунной сонаты». Дешёвый символизм.

Он положил пальцы рук на столешницу, представляя, что перед ним рояль. Чу-чух, чу-чуух, чу-чух, чу-чуух. Темп взят. Та-да-да, та-да-да, та-да-да, та-да-да, та-да-да, та-да-да. Таан-та-дааан, тан-та-дааан, тан, дан, тан-даа-дан-дан, тан.

Восстанавливая сонату в голове (и ужасно фальшивя при этом), Витя закрыл глаза и словно вознёсся над своим телом, осмотрел сверху Оксану, себя, удивился неорганичности происходящей сцены и прошёл через крышу поезда. Соната растекалась по необъятным полям, покрытым тонким маревом сиреневого тумана, отражаясь от широкого полотна реки где-то вдалеке и устремляясь в космос – казалось, что и звёзды мерцают в такт мотиву. Им вторили тени, выскакивающие на секунду под прожектор локомотива и тут же пропадающие в родной им тьме. Поезд нёсся, разрывая тьму и тишину одним своим существованием, перекрывая тихую, но вкрадчивую мелодию рояля. Не было гармонии в пейзаже, не было спокойствия в мелодии, не было согласия внутри.

Вздохнув, маэстро осторожно закрыл клавиатуру и лёг.

Вот как же так? Поехать к почти что незнакомцу в почти что чужой город без какой-либо подушки безопасности? С мамой, которая за пару лет до сегодня переехала в Нижний, Лиза почти не общалась после того, как сбежала от неё в общагу техникума. Там и познакомились. А потом Лиза с Оксаной стали лучшими подругами, и Витя отошёл на второй план.

Поэтому удивительно, что вчерашний звонок с просьбой приехать вместе с Окс и помочь поступил именно ему. Они не рассказали подруге, что расстались, потому что уже тогда в отношениях у той было плохо, рассчитывали, что, когда всё наладится, то сообщат, поэтому Витя не знал, что делать. Одно было понятно – бросать подругу нельзя. Сначала парень не хотел звонить бывшей, сказать Лизке, что та не смогла приехать или что-то такое, но потом понял, что без Оксаны ему не справиться.

Так и сложился этот, ранее прекрасный, а сейчас абсурдный, дуэт по спасению человека.

Он повернулся к подруге и посмотрел на мутный из-за ночной мглы, хрупкий, тихо вздымающийся от глубокого дыхания силуэт.

И всё-таки она суперская. Открытая, искренняя, пробивная и до конца стоящая на своём. Что же она в нём нашла, в замкнутом в себе чудаке, который только сейчас, в двадцать пять лет, смог найти свою цель, понял своё призвание? Почему она так долго была с ним? Принцип магнетизма? Брехня – не было на его памяти пар с противоположными полярностями, которые пробыли бы вместе долго. Такие зажигаются быстро, напряжение между ними убийственное, и вроде всё хорошо, а потом как коротнёт – и ожоги по всему телу. По всей душе.

Но и пар он знает не так много. Вот Лизка с её Романом – чёрт знает, каков он, но она – такая же искра над пороховой бочкой. Что-нибудь взбредёт в голову – и пиши-пропало. Михалыч с Раисой Ивановной – обратная ситуация: как один человек в двух обличиях, сорок лет душа в душу, оба шутники ещё те, так и живут на взаимных подколах. Мама с папой… Он и не знал, какие они. Заботятся друг о друге, смеются, но как будто бы истинных себя не показывают. Может, всю четверть века у них был фарс? Привычка?

Может, и у них с Окс тоже привычка? У обоих первые отношения, и сразу серьёзные. Хорошо, хоть ума хватило не ссориться, не громить кропотливо созданный уют. Будто куришь себе несколько лет, жить без этого не можешь, а одним утром встаёшь – и всё, не тянет. Никаких замещений, пластырей, которые хрен без боли отлепишь – просто бросил пачку в мусорку и пошёл завтрак готовить. Руки помыл, зубы почистил – и как не пах никогда табаком. Мужики идут на перекур, а ты лучше инструмент проверишь или умоешься. Да, и правда, закурить бы…

Михалычу нравилась Оксана. «Держи, – говорил, – её, да покрепче». Но зачем держать, когда на перекрёстке ему надо направо, а ей налево? Зачем создавать затор на дорогах? Разошлись спокойно, и жизнь дальше идёт, машины катятся.

Но всё-таки – это же только его взгляд. Два месяца назад они разошлись, потому что у них как будто не осталось ничего общего. Сейчас – появилась Лизка. Ей же нужно где-то жить. Не поедет же она к Окс с мамой.

Надо им предложить переехать вдвоём на квартиру, которую они снимали вместе с Окс. Всё равно там на год вперёд проплачено, зачем жилплощади пустовать?

Так у них будет общая привязанность, значит, и темы для разговора. А дальше – вдруг они и правда смогут стать друзьями?

Что таится в этой светлой головке, мирно лежащей на подушке? Они обсудили обстоятельства, следствие, но не причину. Эдак и в будущем (если что-то будет) можно дров наломать. Надо будет поговорить. Всё-таки, не чужие люди. Разошлись мирно, опять же, да и о дружбе не стоит забывать. Таких, как она, не найти. Значит, и отпускать так просто нельзя.

Кивнув самому себе, Витя повернулся к стене и медленно отключился.