Возникшие в этом году новые ситуации и взаимоотношения с семьей Гюнтера не изменили моих чувств к Лизе. Я так же, как и раньше, продолжаю любить ее тихой, застенчивой и запрятанной в самую глубину моего сердца страдальческой любовью, без всякой надежды на взаимность, так как время – этот великий целитель и преобразователь – могло изменить саму Лизу, переориентировать ее взгляды, но не ее чувства. Я думаю, что и она так же, как и я, по-прежнему любит меня, но теперь уж не так свободна в излияниях своих чувств, как раньше. Не исключаю и того, что она до сих пор носит в своей груди обиду на меня за то, что я в далеком 1956 году по своей инициативе прекратил с ней любовную переписку и разрушил саму любовь.
Но я не в обиде на нее и не осуждаю ее поступки, точнее непоступки, не зависимо от того, нравится мне это или нет. Человек, который по-настоящему и глубоко любит другого человека, не осудит, а простит ему любой, даже сделанный во вред ему поступок. Больше того, он сам найдет веские причины, чтобы оправдать его, убедить себя и окружающих о благородных мотивах этого “неблагородного" поступка. Он не только простит все любимому существу, но и оправдает его. Таков закон любви, который на крутых поворотах судьбы, как на лакмусовой бумажке, проверяет, была ли эта любовь настоящей или была только ее подобием.
Так поступил и я. По какой-то не известной мне причине, Лиза, зная мой адрес, пока не написала мне, а ее ближайшие родственники ничего не сообщают и не пишут о ней, если не считать той одной-единственной фразы из первого письма Гюнтера. Ну и пусть будет так. Значит, моей Лизе так удобно, ей так надо, и я, конечно, не осуждаю и тем более не сержусь на нее. Я как безмерно любящий ее человек не только во всем согласен с нею, но и буду сам активно поддерживать и проводить в жизнь ту норму поведения, которую Лиза сама выбрала. Мне важнее ее личное благополучие, ее спокойствие и ее счастье, чем свое собственное желание и стремление что-то узнать о ней. Одна только мысль, что она, моя Лиза, жива и здорова, что она где-то, пусть далеко от меня, живет, дышит и ходит по земле, что это милое и бесконечно дорогое мне существо есть на белом свете, придает мне силы, уверенность и, может быть, какие-то надежды на будущее. Я начинаю заново понимать смысл своей жизни и предназначение своего собственного существования, неожиданно у меня появились новые благородные стремления и обострился вкус к жизни. Я почувствовал, что мое сердце забилось чаще и полнее, и что я сам стал лучше и чище. Вот так человек облагораживается не только самой любовью, но и ее прошлым отблеском. Так было, так есть и так будет всегда. Сейчас мне от Лизы ничего не надо и я ничего от нее не жду. Дай Бог, чтобы она была действительно здорова и счастлива. Да, да, действительно, счастлива. Я этого ей всегда желал и желаю сейчас. И хотя история нашей любви длится полвека, но она еще не окончилась и не закончится, пока мы оба живы и я не ставлю точку, а ставлю многоточие… История нашей любви продолжается, ведь Вюрфель-2 еще не сказал своего последнего слова, и он его скажет обязательно!
И сейчас, когда на меня наплывают приступы острой, порой невыносимой тоски и одиночества, я как и раньше поспешно выбегаю на крыльцо своего дома и со слезами на глазах посылаю в бездонную пучину ночного неба свой запоздалый и покаянный призыв:
“ЛИЗА, ЛИЗОЧКА, ЛИЗХЕН!
Я ПО-ПРЕЖНЕМУ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!
ГДЕ ТЫ? ГДЕ? ОТЗОВИСЬ!..”
Красноярск, 15 декабря 1995 года
Источники иллюстраций
Все фотографии взяты из личного архива автора, схемы составлены автором.
В 6-й главе приведен отрывок и рисунки из газеты ГДР “Junge Welt”, номер 154.