Поцелуй Ехидны

15

Влад вышел из котельной и жадно вдохнул свежий воздух. Он был в корне не согласен с размышлениями Бороды, но спорить, доказывать и переубеждать кого-то было не в его привычках. Как там у Эвелин Холл в ее книге-биографии Вольтера: «Ваше мнение мне глубоко враждебно, но за ваше право его высказать я готов пожертвовать своей жизнью». Все правильно, это его мнение, его правда, и она имеет право на жизнь. Забыть.

Он переключил внимание на светящееся окно. Свет казался не совсем правильным для аквариумов и террариумов. Остатками трезвого мозга Влад понимал, что ничего не знает о террариумах, да и аквариум видел пару раз и то издалека. Но пьяная часть мозга уже включила Шерлока Холмса и начала искать какой-то мотив. Что-то ему казалось неправильным. Хотелось каких-то действий. Немедленно.

Темнота была сплошной. Это когда в городе выходишь на улицу то темнота игрушечная, всегда где-то что-то светится. Даже если не над тобой, то все равно неподалеку есть свет. А здесь темнота сплошная. Светятся прямоугольниками, где еще есть стекло, а не фанера, окна котельной, а за ней тьма.

Но Влада это уже не могло остановить. Вперед. Он смело шагнул в сторону спального корпуса и растянулся на пожухлой траве. Матерясь сквозь зубы, поднялся и, ощупывая пространство перед собой руками, направился к школе. Наконец-то ноги почувствовали под собой асфальт, Влад пошел увереннее, но руки не опустил. Не доходя шагов двадцати до школьного здания, он поднял глаза. Окна были темными, настолько темными, что не поймешь, где окно, а где стена. Попрыгав на месте со словами: «Надо меньше пить», он повернул к центральной дорожке.

«Не могло же мне привидеться!»

Внутренний Шерлок требовал обойти все вокруг и проверить, что здесь за этюд в багровых тонах.

И тут он замер. В одном из окон спального корпуса что-то мелькнуло. Влад всмотрелся в окно – и вот, да, еще раз. Еле заметная голубая вспышка мелькнула в окне, и снова наступила темнота.

– Сейчас мы разберемся, что за светомузыка здесь происходит, что за дискотека, почему меня не пригласили, – поговорил сам с собой Влад.

Спальные корпуса напоминали старые бараки, в которых сделали ремонт и приспособили под нормальное жилье. Фундамент был очень высоким и выступал из стены сантиметров на десять. Алкоголь предлагал Владу разогнаться и попробовать запрыгнуть на этот выступ. Но опыт, приобретенный в армии, заставил его спокойно подняться на крыльцо и аккуратно перейти на фундамент. Вот такая вот победа интеллекта над грубой физической силой. Главное – убедить себя, что идешь не по узкой полоске, а по ровной дороге. И тогда никогда не упадешь. Он помнил это еще с детства, когда ходил по заборам. Да, он был лучший ходок по заборам на своей улице. Надо было бы это в резюме указать.

Осторожно ступая, он приблизился к окну одной из комнат медицинского блока и, держась рукой за отлив, прижался лицом к стеклу. Сначала было темно, потом стал проявляться чей-то силуэт. Нет, он не светился в прямом смысле этого слова, он просто был из другой, какой-то синеватой темноты и своей чужеродностью выделялся на темном фоне. Свою роль сыграло и то, что фигура стояла прямо около окна, повернувшись боком к Владу, и их разделяла только кровать, на которой лежал спящий ребенок. В склонившейся фигуре он с изумлением рассмотрел одну из ночных нянечек – эти бабульки заступали на дежурство в одиннадцать вечера и уходили в семь утра. Царицы ночи в спальном корпусе. Свечение усилилось, и Влад с ужасом увидел, что изо рта старухи высунулся отливающий тусклым голубым светом раздвоенный язык. Хотя нет, не язык, а несколько тонких извивающихся щупалец! Она пригнулась к лицу ребенка, и щупальца змейками скользнули ему в рот и начали пульсировать темно-голубым светом. Старуха наклонялась все ниже и ниже, и вот уже ее губы коснулись губ спящего, изображая какое-то извращенное подобие поцелуя.

Влад рефлекторно отшатнулся, ногти царапнули по отливу, и щупальца, мелькнув, исчезли во рту старухи. Она со скоростью кошки повернулась к окну, и сгусток чего-то тяжелого, мутного, похожего на гной шмякнулся о стекло как раз там, где было лицо Влада. Он дернулся и, не удержавшись на узком выступе, упал спиной вниз. Ударился затылком о бордюр и потерял сознание.

16

Семнадцатый век. Через несколько месяцев после появления первых случаев заболевания, в Италии началось время массового вымирания горожан, время братских могил и безмерной скорби. Каждый день местные жители выносили из домов тела умерших родственников и оставляли их лежать за дверью. Прямо на улице, при всех, покойников раздевали, и лекарь осматривал тело, проверяя на наличие бубонов и чумных пятен. Если доктор констатировал смерть от чумы, то дом умершего закрывали на карантин. От городского управления приходил специальный человек и окуривал все помещения едким дымом тлеющей смолы и серы. Он со своей жаровней переходил из комнаты в комнату, и густой противный дым, вероятно, выгонял из жилища большую часть блох. Под конец процедуры двери дома заколачивали снаружи двумя досками крест-накрест – знак чумы. Осенью Сенат усилиями некоторых умных не по времени сенаторов издал второй декрет по поводу чумы. В этом документе напасть уже не именовалась наказанием Господним за человеческие грехи – там говорилось, что это заразная болезнь.

Один из сенаторов, голосовавших за признание чумы болезнью и за современные методы лечения, вышел из своего дома. Если бы кто из знакомых его увидел, то был бы очень удивлен. На сенаторе был легкий кожаный плащ, перчатки, широкополая черная шляпа доктора и маска в виде клюва. Вылитый чумной доктор. Но имелось одно отличие: плащ и перчатки были более тонкой выделки и весили гораздо меньше, маска-клюв была пустой и предназначалась, как и шляпа, только для маскировки. Сенатор знал, что зараза ему не угрожает. А вот деревянная трость была гораздо тяжелее обычной палки доктора. После непродолжительной прогулки он подошел к богатому зданию и толкнул дверь. Там его должны были уже ждать. К удивлению сенатора, дверь оказалась запертой. Он постучал. Открывший слуга недоуменно посмотрел на него.

– Марио, что-то случилось? – спросил сенатор. – Почему ты так смотришь? Что-то с твоим господином?

Марио замотал головой.

– А в чем дело?

– Вы же к нему уже пришли. – Слуга побледнел, и капли пота выступили у него на лбу. – Вы ведь уже там!

Сенатор рванул по лестнице на второй этаж. Не останавливаясь, вышиб дубовую дверь, как будто она была из бумаги, и вбежал в комнату. На кровати сидел красивый молодой человек с черными вьющимися волосами и когда-то горящими глазами. Теперь глаза его были пусты, слюна стекала по подбородку и оставляла пятна на белой сорочке. Он мычал, показывая куда-то рукой, – наверно, хотел что-то сказать. Увидев сенатора и его наряд, молодой человек заскулил, бросился на пол и отполз в угол. Сенатор сдернул бесполезную маску и глянул янтарными глазами на слугу, который топтался у двери.

– Вызови господину лекаря, пусть осмотрит.

Он знал, что это бесполезно, но надо было чем-то отвлечь и занять слуг. И придать законность случившемуся.

Слуга убежал. Сенатор с жалостью глянул на того, кого знал как веселого и умного человека, и кто за несколько секунд превратился в идиота, пускающего слюни.

– Эх, Винсенте, Винсенте, я не успел, прости! – Он подошел к распахнутому окну и задумчиво добавил: – Ну и где ты? Что тебя выгнало из твоей норы?

17

Голова болела очень сильно. Каждое легкое движение отдавалось ответным ударом откуда-то из глубин мозга в стенку черепа. Ему хотелось убить того, кто толкает его, пытаясь разбудить. Но еще больше хотелось, чтобы этот человек ушел и не трогал его. Нет, чтобы все ушли. Но если все уйдут, то кто же принесет воды?

– Пить, – прошептал он. – Дайте попить.

– На, пей, – раздался голос Бороды, и в руку ткнулось холодное стекло стакана.

Приподнявшись на локтях, но не открывая глаз, Влад залпом выпил содержимое. Выдохнул и попытался посмотреть на мир. Мир оказался ярким. Горели лампочки под потолком, за окном было темно.

«Часов шесть утра», – прикинул Влад.

– Что это было?

– Шампанское. Лучшее средство для реанимации.

– А как мы вчера… – Он хотел спросить, как они вчера разошлись, но в этот момент память начала возвращаться. – А как я здесь оказался?

Мозг отказывался принимать всплывающие воспоминания за правду и пытался перевести их в отделение «это мне приснилось».

– Я же тебе говорил не таскаться пьяным по территории. Говорил, что может увидеть кто-то. Зачем ты вчера около спальников гулял?

– А в чем проблема? Я что-то натворил?

– А в том, что ночные тебя видели и мне сказали. Я пришел, тебя забрал.

– Откуда забрал?

– Уснул ты в травке около спален. Я тебя привел, почти принес. Ночных я, конечно, предупредил, чтобы молчали.

– Будут молчать?

– Нет, конечно. Обязательно доложат Фрейду. А ты как думал?

– Я не способен думать, – проговорил Влад и, с трудом поднявшись, пошел к умывальнику.

– Я воду пустил. Можешь душ принять.

Идея была хорошая. Влад выкопал из рюкзака полотенце и свежее белье и поплелся в душ. Напор был что надо, вода жесткими струями била по голове и стекала по лицу, сознание прояснялось. Конечно, огромную роль сыграло шампанское, но и душ был ох как нужен. Влад осознавал, что то, что он увидел, было не сном. А вот как это соотнести с реальностью, сообразить не мог. Фильм ужасов какой-то, и он тот дурачок, который пошел не туда. Поговорить, в общем-то, не с кем. Подумают, что у психолога профессиональное заболевание. Надо попробовать разобраться самому. Потом поговорить с Матвеем, он вроде адекватный человек. Хотя в этой ситуации адекватность – это минус.

– Ох твою ж дивизию! – вырвалось у Влада, когда из трубы пошел почти кипяток.

Повернул рукоятку, влево, на холодную, пару секунд постоял, глубоко дыша. Закрыл кран. Хорошо. Ему не нужны были психологи, он знал, что напиться в компании людей, которым до фонаря твои проблемы, всегда помогает перезагрузиться.

От второго бокала шампанского он отказался, но кофе, щедро добавив сахара, выпил с удовольствием. Настроение стало улучшаться. Одежда была свежей, в голове почти не ощущалось последствий пьянки. Только легкая боль в затылке и небольшая шишка в том же месте напоминали об увиденном кошмаре. Беззащитный спящий ребенок, а над ним старуха с языками-щупальцами, которыми она лезет ему в рот, а может, вообще в мозг. Ком подкатил к горлу, и Влада чуть не вытошнило.

– Что, плохо? – сочувственно спросил Борода.

Влад кивнул, удерживая неприятные позывы. Что это за гадость? Что с этим делать? С кем посоветоваться? Вопросов больше, чем ответов. Но предчувствие шептало: «Не спеши, все образуется в свое время», а он привык доверять своему предчувствию. За всю свою жизнь он понял, что предчувствие его лучший советчик. И если не надо торопиться, он не будет торопиться.

Он вышел из котельной. Дул сильный ветер. Осень наращивала обороты, скоро надо будет переходить на теплую куртку. Влад зябко поежился в пиджаке и с грустью вспомнил свое легкое пальто. Если бы не скандал с Ингой, да не его желание напиться и забыться, то пальто он бы обязательно взял. Однако мозги были заняты другим, а погода еще не приучила тепло одеваться. Но грех жаловаться, осень стояла на удивление теплая. Такое чувство, что времена года удивительным образом сместились. В марте еще лежал снег и даже была легкая метель, а вот конец сентября, но по ощущению – конец августа. Осень – пик расцвета, именно расцвета, а не увядания, как говорят многие. Природа как бы показывает свой последний этап. Все то, к чему она шла все три сезона Очищения, Омовения, Созревания – и вот она, Яркая Бабочка, полная даров и красок. Это и есть результат, к которому стремится природа. И когда все эти дары: цветы, грибы, ягоды, листья – обдерут, тогда ей надо очиститься от жадных прикосновений запасливых рук, лап, голодных ртов. Вот тогда и наступает следующий этап очищения – зима. И так по кругу, по замкнутому кругу.

От этих мыслей его отвлек звонок телефона. На экране робко высветился номер их с Ингой квартиры.

«Ну вот, начинается», – вздохнул он и нажал на изображение телефонной трубки.

– Влад-здравствуй-я-всю-ночь-не-спала-думала-я-виновата-прости-меня, – протараторил динамик голосом супруги.

– И тебе доброго утра, – деланно уставшим голосом ответил Влад. – Как дела?

– Он еще спрашивает, как дела! – тут же зачастила Инга. – Я всю ночь не сплю, сначала плакала и злилась на тебя, потом плакала и думала, где ты и с кем, потом плакала и злилась на себя, потом плакала и злилась на нас. Почему у нас все так получается? Постоянно ругаемся. Вот у Оксаны с мужем всегда все хорошо и спокойно, а у нас все не слава богу. И ты еще уехал. Ты вообще уже в командировке? Или к своим поехал и пил там с мужиками, да? Или к своей бывшей, Валентине, плакался в ее пышную грудь?

– Никуда я не ездил, – поспешил он сознаться, зная, куда может завести ее фантазия. И тогда примирение быстро перерастет в продолжение ссоры. – Я в школе, в котельной с мужиками коньяк глушил всю ночь, сейчас выпью кофе и поедем.

– Так уж и всю? – не поверила Инга.

– Да нет, не всю, – поправился Влад. – Только треть. Какой из меня пьяница? Слабенький. А потом спал в комнатке, тут же.

– А когда вы выезжаете. И на сколько?

– Сейчас возьму бланки, дождусь Матвея, позавтракаем и поедем. На сколько, не знаю. Максимум дня на три, я же тебе уже говорил.

– Вот ты уезжаешь, а мне опять одной дома сидеть, делать нечего, от телевизора тошнит. Подруг у меня здесь нет, а тебя не буде-е-е-ет…

– Если хочешь, я поговорю с директором. Им вроде фельдшер был нужен, попробую тебя устроить. Будешь при деле. И будем периодически днем видеться, а то только вечером и по выходным.

В трубке повисла тишина.

«Поторопился, – подумал Влад. – Слишком рано заикнулся про работу».

– А ты мне денег дашь? Я себе такой халатик куплю, белый, коротенький. Буду такая красивая, сексуальная. Ты будешь ко мне приходить, и все тебе будут завидовать.

– Конечно, дам, дорогая, для тебя все самое лучшее. У меня батарея пищит, сейчас отключится. Всё, пока, до встречи.

– Ну ты же на меня больше не обижаешься? – быстро спросила Инга. – Совсем-совсем?

– Совсем-совсем, – подтвердил он. – Я тебя люблю. – И скинул звонок. Пусть лучше думает, что села батарея.

Посмотрел на сеть – высвечивалась одна палочка. Сделал шаг вправо – исчезла. Вернулся – появилась. Сделал шаг влево – исчезла.

«Вот это везение, надо ее в казино сводить».

18

Матвея в кабинете не было. Запах кофе был, сам кофе был, а Матвея не было. Влад с удовольствием выпил еще чашку кофе, гораздо более качественного, чем в котельной.

– Пить – это вам не спортом заниматься, для того чтобы пить, здоровье надо, – бормотал он, прихлебывая ароматный напиток.

Собрал бланки и все необходимые бумаги, пошел в канцелярию за личными делами учеников. В канцелярии был Дмитрий Анатольевич. Увидев Влада, он зачем-то встал со стула и заходил по маленькой комнатке туда-сюда.

– Нет, вот вы, Владислав Сергеевич, посмотрите, – как бы продолжая разговор, затараторил историк. – Вчера видел одного комментатора по телевизору, у него или ай кью меньше семидесяти, или хорошо платят за тот бред, что он несет. Ну конечно же, платят, о чем я? Представляете, обсуждали зарплату педагогов, и их важность как профессии. Так этот имбецил, прошу прощения за сравнение… Так вот, этот не особо умный человек доказывал, что, к примеру, работник МЧС более важен, чем педагог или кого-то там еще он приводил в пример…

Влад взял папки и начал их просматривать. Елена, работница канцелярии, дородная рыжая девица, отрешенно попивала чай, по запаху – с какими-то жутко «натуральными» ароматизаторами. И, судя по не-выспавшемуся виду, присутствовала в кабинете лишь телесно.

– Да это не особо важно, – не унимался историк. – Потому как все эти люди стали такими благодаря своим учителям. Это они помогли им стать теми, кто они есть. Педагогика – это наука не о детях, это наука, которая оправдывается в будущем. Взрослого создает учитель в школе. И этот эмчеэсник, и кто-то там еще, не помню, и этот имбецил – все они результат работы педагогов, но он, по-моему, много уроков прогулял.

На фото были ничем не примечательные дети, только какого-то недокормленного вида. Может, такой эффект давали короткие стрижки, почти наголо, или взгляд. В этих взглядах болезни не было, а была какая-то обреченность, раннее понимание жизни. Влад посмотрел первые страницы: задержка психического развития. Предыдущий психолог писала, старая школа. Сейчас такие заключения не пишут. А раньше сплошь и рядом – в основном, детям из многодетных, неблагополучных семей. Дома с ними не занимаются, в школе сплошные прогулы и двойки, родители не могут прокормить столько ртов. И директор школы принимает решение помочь. И тогда у обычного социально запущенного ребенка появляется такая запись. И едет он на казенные харчи. В казенный дом, где периодически еще и одежду выдают из гуманитарной помощи. Да и содержат такие школы, в основном, на деньги спонсоров. Ребенок одет, обут, накормлен. Находится в тепле и под присмотром. И это хорошо. Если государство не хочет, именно не хочет, помогать таким людям, то это хоть какой-то способ облегчить им жизнь.

– Одна из грубейших ошибок – считать, что педагогика является наукой о ребенке, а не о человеке, – продолжал Дмитрий Анатольевич. – Вспыльчивый ребенок, не помня себя, ударил; взрослый, не помня себя, убил. У простодушного ребенка выманили игрушку; у взрослого – подпись на векселе. Легкомысленный ребенок за десятку, данную ему на тетрадь, купил конфет; взрослый проиграл в карты все свое состояние. Детей нет – есть люди, но с иным масштабом понятий, иным запасом опыта, иными влечениями, иной игрой чувств, – это он цитировал Януша Корчака.

Влад был с ним полностью согласен. Но также он понимал, что клоуны на телевидении для того и существуют, чтобы развлекать зрителя или отвлекать его от каких-нибудь более серьезных проблем. Такая разновидность обезьянки, которая гримасничает перед отдыхающими в то время, когда обчищают их карманы. И вот по этой причине он старался телевизор не смотреть.

Пролистал папки с похожим содержимым. Кивнул на прощание Елене и Дмитрию и вышел. Тяжелая дверь отсекла голос историка, как бритвой.

19

Матвей сидел в кресле, закинув ноги на стул. Пил кофе и морщился, как от зубной боли.

– Голова болит? – пожав ему руку, поинтересовался Влад.

– Нет, просто не выспался. А у тебя как самочувствие? – Матвей улыбнулся.

– Да все слава богу, – вернул улыбку Влад. – Ну что, готов к марш-броску?

– Сейчас чашку помою и поедем. – Матвей поднялся и пошел к умывальнику.

Машина была гораздо просторней, чем у Влада. Тот самый тяжелый приземистый «додж». Американцы, они любят все большое. И хорошая аудиосистема. Из колонок доносился с детства знакомый голос:

 
Я смотрю в темноту, я вижу огни —
Это где-то в степи полыхает пожар.
Я вижу огни, вижу пламя костров —
Это значит, что здесь скрывается зверь.
Я гнался за ним столько лет, столько зим…
 

Выехать собирались с самого утра, но все как обычно. Пока бумаги, пока кофе, пока поговорить, и когда выехали, то по дороге к школе уже шли учителя. Сейчас воспитатели, которые работают с подъема, сдадут вахту, и начнутся уроки. Воспитатели в это время свободны. Кто на машине, тот едет домой, чтобы не сидеть в школе. Кто-то сидит, пишет планы и отчеты. Превратили профессионалов в бумагомарателей. Вместо непосредственной работы с детьми надо написать тонны бумаг о том, как ты работал с детьми. Все эти филькины грамоты потом подшиваются в папки для чего-то там очень нужного.

 
Я даже знаю, как болит у зверя в груди,
Он идет, он хрипит, мне знаком этот крик.
Я кружу в темноте, там, где слышится смех —
Это значит, что теперь зверю конец.
Я не буду ждать утра, чтоб не видеть, как он,
Пробудившись ото сна, станет другим.
Я не буду ждать утра, чтоб не тратить больше сил…
Смотри на звезду – она теперь твоя.
Искры тают в ночи, звезды светят в пути,
Я лечу и мне грустно в этой степи…
 

Это Матвей сделал громче. Он сосредоточенно рулил и молчал, только постукивал по рулю пальцами в такт музыке.

И существуют проверяющие, которые читают эти папки. И на основе этих неверных данных создают свои. А на их папки также есть проверка, а на ту проверку, у которой также есть папки, тоже есть проверка. Ужас, как у Гарри Гаррисона в «Стальной Крысе» – прибор для поиска жучков в приборе для поиска жучков. Когда читаешь такое в детстве, то смешно, во взрослой же жизни это печально.

 
Когда утро взошло, успокоилась ночь,
Не грозила ничем, лишь отправилась прочь.
Он еще крепко спал, когда слабая дрожь
Мелькнула в груди, с неба вылился дождь.
Он еще крепко спал, когда утро взошло…^[3]
 

Влад убавил звук. Матвей повернул к нему голову:

– Не нравится песня?

– Нравится, я слушал их еще на пластинке. У меня были. «Наутилус», «Бригада С», Владимир Высоцкий. Высоцкого было особенно много, на пленке. Такие тяжелые бобины с пленкой. Еще была такая штука – радиола, не помню точное название. Сверху ставились бобины. Ниже шли настройки радио. А еще ниже такая выдвижная штука, выдвигаешь, а там проигрыватель пластинок. Вот такой вот комбайн. Отец на нем Высоцкого крутил, да и много других исполнителей было. Вот и осталась с детства любовь к нашей старой музыке.

– Родители живы еще?

– Да, живут в городе. Почти городе, мы с окраины. Частный сектор.

– Работают? Хозяйство держат?

– Ты откуда свалился? Какие свои хозяйства? Может, где-то они и есть. Но у нас нет. Почти ни у кого. Раньше люди и овец держали, и кур, и гусей, телят растили. Выпускали днем в поля или привязывали, вечером забирали. А сейчас все поля под застройки да под зерновые забрали, свой скот пасти запретили. Но на пятнадцати – двадцати сотках не разгуляешься, не напасешься. В итоге и поля пустые, и дворы пустые. Зато в магазин привозят и мясо, и молоко. Покупайте кооперативное от нашего райпо. Уничтожили хозяйства в пользу купи-продай.

– А что люди? – поинтересовался Матвей.

– Что люди? Люди пьют. Молодежь, кто посообразительней, пытается уехать, устроиться где угодно, только бы не в нашей дыре. А остальные по кругу, как времена года. Умирают родители, на их место становятся дети, рожают детей, умирают и так далее. Нескончаемый конвейер.

– И это я слышу от того, кто лишь вчера с пеной у рта рассказывал мне о свободном человеке. – Матвей не издевался, он смотрел заинтересованно, словно пытался понять, о чем Влад ему говорит.

– Мое мнение такое: человек становится свободным тогда, когда осознает свое рабство, осознает и принимает его. Я реалист, я понимаю структуру нашего реального общества. И поэтому я свободен.

– Ну а ты как? Уехал? Искал свободу?

– Родители у меня простые работяги. Но книги у нас в семье читают все. Отец прочитал, наверное, библиотеки три. Поштучно не знаю, но точно больше шести тысяч. Очень интересный собеседник, если не переходит на тему: «А вот в наше время…» Мать также много читала, подолгу и интересно рассказывала.

– И ты от всего этого поумнел и пошел учиться?

– Нет, я, как и все нормальные пацаны с нашей улицы, хотел стать бандитом.

– Это такой на БМВ и в коже?

– В том-то вся и проблема, – засмеялся Влад. – Это парни хотели на БМВ и в коже, а я хотел на «мерседесе» и в костюме. И я понимал, что так сразу «мерседес» и костюм не дают. Придется сначала заслужить БМВ и кожу. Постараться остаться живым и потихоньку двигаться к своей цели.

– И что изменилось? Почему ты сейчас работаешь с детьми, а не являешься хозяином каких-либо полулегальных казино?

– Ну, я подошел к вопросу серьезно, немного таскал железо, очень много времени провел на ринге, в тире. Пару раз даже на мелкие разборки ездил. А потом вся эта романтика закончилась. Главные бандиты у нас в стране ты сам знаешь кто теперь. И я пошел в институт. Два года отучился, устал и решил сходить в армию, отдохнуть.

– Отдохнул?

– Да, отдохнул. Разведка. Горячие точки. Полугодовой запой. Потом взял себя в руки, восстановился, доучился. Вот так и вышел педагог-психолог, который может хорошо надрать кому-то задницу или выбить сорок девять из пятидесяти. А ты задаешь такие вопросы, как будто жил не у нас в стране. Ты как попал в нашу профессию? Не тянешь ты на простого учителя, вон, и Марина Ивановна тебя испугалась.

– Ничего сверхъестественного. Родители у меня были богатые. Мы жили в Лондоне. Я там и учился. Родители погибли, когда я окончил школу и путешествовал перед Стэнфордом. Я вернулся к бабке с дедом. Со временем пришел в себя и все-таки окончил Стэнфорд. А работал первое время в госаппарате. Не у нас, у соседей. Но как начали в очередной раз делить власть, я плюнул и уехал. У меня от деда здесь квартира осталась. Там и живу. Устроился к вам в школу. А боится она меня чисто инстинктивно. Ничего я ей не могу сделать. Это же система. Максимум – уволят. Так на ее место другая такая же встанет. Так что все обычно.

– Нормальное «обычно». Выпускник Стэнфорда и богатый наследник работает в нашей школе. И мы с ним сейчас едем вылавливать социально неблагополучных детей. Едем на его дорогом автомобиле. Нет, совсем ничего необычного.

Матвей просто пожал плечами и сосредоточился на дороге.

Влад откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза, отголоски ночной попойки давали о себе знать. Ну что ж, он не молодеет. Посидев немного с закрытыми глазами, он взял первую попавшуюся под руку папку.

– Как-то тут особо ничего не написано. – Влад просматривал страницу за страницей. – Скудно. Пара строчек, пара фраз – и все.

– А ты у меня спроси, я вчера поговорил с учителями, сегодня с воспитателями.

– Узнал что-то интересное?

– Узнал, но не у них. А у уборщиц из спального корпуса, вот они всю информацию выложили. Кто там у нас первый?

– Бесогонов Максим.

Влад показал папку Матвею, тот мельком глянул на фото и опять перевел взгляд на дорогу.

– Была обычная семья: муж, жена, сын. Он работал на заводе, она в детском саду. По профессии она архитектор. Но чтобы сына взяли в детский сад, идет работать помощником воспитателя. Пока сынок растет, мама работает. И потихоньку за жизненными хлопотами забывает свою мечту стать известным архитектором. И вот когда сын идет в школу, она так и остается работать в детском саду. Отсутствие стажа, пропуск в четыре года. В общем, трудовая книжка испорчена. Муж работает на заводе. Такой обычный мужик. Мастером в каком-то цеху. Особо не выпивает, только по выходным и по праздникам. Живут и живут, а тут все накрывается медным тазом, очередная дележка страны, работы нет, завода нет. Пока не закрыли, но сокращение идет тотальное. Зарплата в пару долларов это уже хорошо. В итоге он остается без работы. Жена работает, но на зарплату нянечки прожить невозможно. Муж начинает пить чаще, почти ежедневно, периодически воспитывает супругу. Но, как я понимаю, исключительно из чувства вины. Бил, а потом мирились, и после каждого перемирия у них появлялся ребенок. В итоге со старшим – шесть. С жильем проблема, жена постоянно в декретном. Не хватает даже на еду, не то что на оплату коммунальных услуг. Это сейчас какую-то помощь можно получить. Пособия появились, социальные службы. Конечно, только в городах, но что-то дадут, чем-то помогут. А тогда этого всего не было. Квартира не приватизированная, от завода, и оказывается наше семейство Бесогоновых в деревне, у матери жены. Благо свой дом и какое-никакое хозяйство. Тут бы мужу и взяться за ум, но нет, разгон уже набран и не остановить. И начинает наш Бесогонов бесов гонять по-настоящему. И как-то, будучи в таком состоянии, доводит супругу до реанимации. При помощи ухвата, которым он отбивался от чертей. На этот раз с рук ему это не сошло, и ушел он в тюрьму. А там и сгинул от болезни, и осталась женщина одна с кучей детей и очень старой матушкой. Старший уже успел окончить нормальную школу и уехал. По возможности помогает матери деньгами. Живет где-то в близлежащем городке и работает на заводе. Остальные дети проходят через нашу школу по очереди. Вот сейчас у нас учится Максим. Причина неявки в школу – отсутствие денег на билет, и… она считает, что мы сами можем приехать и забрать. Обычная процедура с этой семьей. Заедем, посмотрим и поедем дальше. Будем собирать с конца. Чтобы не возить с собой толпу детишек.

– А не убегут?

– Да нет. Эти не бегуны. Им в радость жизнь в нашей школе. Лучше, чем в деревне, где три старухи, две тетки и ни одного деда.

– А почему дедов нет?

– Спились да умерли. Или сели. Или сбежали от этих же теток.

– Рассказываешь так, что заслушаешься. Ты книги писать не пробовал?

– Нет, не пробовал. У меня воображение плохое.