Кухня
Эту кухню неправильно мерить в квадратных метрах. Если зайти в дом и пройти по длинному коридору, то слева оказывалась кухня, неотделённая ни стеной, ни дверями. Тянулась продолговатая столешница, делала поворот, ныряла в большую удобную раковину и заканчивалась у другой стены. Ещё стоял большой прямоугольный стол из дешёвого дерева. За ним почти никогда не ели, потому что если сесть с одной стороны, то получалось, что сидишь уже в коридоре, а с другой стороны было мало места. Все брали тарелки с горячим или миски с попкорном, пересекали открытое пространство до гостиной и усаживались на мягкие кресла и диван. Тем не менее кухня наполнялась деталями и отражала весь быт своих хозяев.
Фрэнк
Они въехали в дом, моментально заполняя своим присутствием каждую скрипящую петлю на дверях, каждую сколотую плитку кафеля. Мама, папа, дочка, два сына и бабушка. Папа делал карьеру адвоката, и вот, долгожданное повышение и возможность взять хороший дом в ипотеку. При первом осмотре с риэлтором он выглядел лучше, но папа не собирался расстраиваться, тем более он уже привык разбавлять негатив от завышенных ожиданий новыми надеждами. Мама была просто счастлива, у них будет своя комната, у детей – свои, у бабушки – тоже. А кухня, какая замечательная кухня! Длинная столешница, куча шкафчиков разного размера, окно прямо над раковиной выходит в сад. Да тут с удовольствием можно приготовить тысячу полезных завтраков детям, тысячу вкуснейших ужинов. Какая кухня была там, где они жили раньше, лучше не вспоминать. Зато Мэгги давно купила хлопчатую скатерть в крупные бело-красные квадраты, которая магически создавала домашний уют.
– Дорогая, я дома, – главу семейства звали Фрэнк, сегодня он пришёл рано, ещё нет девяти. Он прошёл на кухню в расстёгнутом нараспашку пальто. Дежурно поцеловал жену в щёку, пока она ставила на стол горячее блюдо.
– Как же мы тут поместимся все? – он находился в приподнятом настроении, потому что день оказался лёгким, тем более он выспался.
– Я не знаю, но мы должны поместиться! – Мэгги не успела подумать о рассадке домочадцев за столом. То индейка начинает пригорать, то забудешь положить корицу в шарлотку.
– Что же делать, – Фрэнк замер в коридоре, картинно подперев рукой свой массивный подбородок, – а давай-ка сядем в гостиной, там тоже есть стол. Он позвал детей, которые бойко растаскали стулья, тарелки, салфетки, напитки. За столом кривлялись младшие, готова была сорваться в любую минуту старшая. Ужин был, и правда, вкусным. Фрэнк поднял широкий бокал с вином и посмотрел на Мэгги. Она облокотилась на руку и слабо улыбнулась. Лёгкая усталость и тихая радость завладели ею целиком. Бабушка зачем-то щёлкнула старым полароидом. Все немного испугались вспышки. Фрэнк подошёл к бабушке на кухню, заглянул через её сутулую спину. Склонившись над столом, она старательно выводила на обратной стороне фотокарточки острым карандашом: «Семейная идиллия». Потом она, шаркая тапочками, подошла к высокому холодильнику и зажала фотографию между магнитиками. Бабушка повернулась к Фрэнку, и тепло проговорила:
– Наконец-то мы дома.
Утро начинается рано, потому что они живут теперь в пригороде. Фрэнк лениво выключает надоедливый будильник, тащится в душ. Душ сделан таким образом, что занимает половину ванной комнаты, вода просто стекает на пол. Вода льётся как будто с потолка. Да он всю жизнь мечтал о таком душе! Не то чтобы это была его главная мечта, нет, конечно. Но непременным атрибутом успешной жизни – да. На завтрак коктейль из творога, банана и молока. У дома уже стоит служебная машина, внутри молчаливый водитель и свежая пресса. Рабочий день начинается в дороге. В офисе ещё мало людей, Фрэнк пересекает огромный open space6 и заходит в свой кабинет. Средних размеров, в классических коричневых и тёмно-зелёных тонах. Не модный минимализм современных офисов, а островок классики. Почта, кофе, бумаги, папки с новыми делами.
Ближе к 11 он чувствует, что ему нужен перерыв. Достаёт сотовый, пишет смс-ку. Клэр входит без стука. В его кабинет, в каждый его день. Сегодня на ней облегающее чёрное платье-футляр, волосы убраны назад. Без единого слова она вручает ему документы и забирает жадный поцелуй. Фрэнк так и замер, откинувшись в кресле, когда она ушла. Ноздри всё ещё щекочет её аромат, слишком тяжёлый для такой молодой девушки. Этот запах будто говорит: «Я не простушка, я опытнее, чем кажется». Это, правда, но аромат ей не подходит. Она знает об этом. Он вырывается из блаженства, подтягивается к столу. Да, у него есть служебный роман. Не первый. Далеко не последний, главное реже ходить к урологу, чтобы не расстраиваться, обнаруживая противные болячки. Чувство вины, которое так и не угасает годами, он забрасывал сначала самооправданиями, потом монологами самобичевания, а потом старыми простынями дешёвых номеров в мотелях, забытой помадой, привычкой задвигать шторы. Вины уже не видно, но он знает, она спит под горой этого хлама. Дело против целомудрия он давно проиграл. И теперь наслаждается плодами сделок, заключённых самим с собой.
На обеде с большой компанией коллег в дорогом ресторане через дорогу. Они подкалывают друг друга: «Что, американская мечта стала реальностью?» Ежедневный пир волков, волчат и гиен в городских джунглях. На десерт: сплетни про центральный офис, обзор бейсбольных матчей. Фрэнку подают пальто, открывают двери и даже легко кланяются. Это, конечно, перебор, но приятно. К такой жизни он шёл годами. Молодец, что пришёл.
Вечером, сразу после шести, он ждёт лифт в фойе. К нему подходит Клэр.
– Ты сегодня со мной? – вопросительных интонаций в её сладком голосе почти не слышно.
– Нет, сегодня мне нужно домой, позвали друзей к ужину, – Фрэнк внешне спокоен, но всё что он хочет на самом деле, это схватит Клэр и забраться в подсобку. Похоть съедала его изнутри.
– Как хочешь, мы с ребятами в бар, – она развернулась на каблуках, как солдат на посту. Фрэнк шагнул в лифт, развернулся и смотрел, как покачиваются бёдра его любовницы, пока не закрылись дверцы лифта.
– Хорошо посидели, дорогой, – Фрэнк вместе с женой уносил грязную посуду на кухонный стол. – У Энни живот стал таким заметным.
Ох да. Дружище Джек решил завести себе ребёнка на старости лет. И теперь Фрэнку придётся выслушивать все эти разговоры, сдобренные воспоминаниями жены, про младенцев, пелёнки, детское питание.
– Они ещё не выбрали имя, представляешь? – воодушевление Мэгги могло заразить кого угодно, только не мужа. – Сходили на УЗИ, а имя не выбрали! – она начала мыть посуду, а Фрэнк уселся за столом. Теперь ему мужественно нужно было пережить ещё один вечер. – Как хорошо, что они переехали в наш район, теперь можно видеться намного чаще! И ещё, Фрэнк, давай купим посудомоечную машину. Я недавно видела рекламу: «Женщина – не посудомойка». Чудесно сказано, не правда ли? Фрэнк, Фрэнк…
У Фрэнка завибрировал телефон. Он открыл сообщение, в котором была фотография. Фотография Клэр в туалете одного из баров в центре. Сэлфи, как делают девчонки-подростки, которых они не должны делать. Он спокойно удалил фотографию, выдержка у него была крепкая.
– Да, да, давай купим, – на последнюю фразу легко реагировать.
– Что пишут? – Мэгги отложила недомытый половник и пристально смотрела на мужа.
– Опять по работе, – Фрэнк отвечал голосом Фрэнка-семьянина. Успокаивающим, ровным, искренним.
– Доконает тебя твоя работа однажды, – и она вернулась к своему занятию. Фрэнк поднялся наверх, уложил детей и сам вырубился до того, как Мэгги пришла спать.
Обряд будничного утра повторился снова. Те же тосты на завтрак, те же светофоры по пути в офис. Тот же контраст от смены металла и стекла на уют своего кабинета. Очередное совещание, лишний повод рассмотреть наряд Клэр. Как же она безукоризненно одевается! Будто для делового визита к президенту, а не на работу. Среди толпы клерков Клэр была принцессой. Щенячьи взгляды практикантов. Агрессивные, от своего бессилия, взгляды матёрых законников. Все они скользили по её идеальной фигуре и пролетали мимо. Фрэнк самодовольно улыбался сам себе, замечая эти знаки внимания. Сексуальное напряжение невидимыми нитями пронзало офисных жителей насквозь. А офисные жительницы тихонько закипали в своей раскалённой зависти. Клэр была далеко не самой молодой в компании, но в остальных не было природного магнетизма.
– Пойдём куда-нибудь вечером, – она плавно закрыла за собой дверь в его кабинете.
– Сегодня можно. Стейки? – Фрэнк делал вид, что изучает материалы дела, раскладывая жёлтые листы формата А4 на столе.
– Только если с кровью, – Клэр добавляла пикантность везде, даже в разговор про ужин.
– Я закажу стол. А теперь оставь меня, пожалуйста, нужно работать, – Фрэнк держал её в тонусе. Пока мог держать. Клэр поджала губы и вышла.
Старина Фрэнк не питал иллюзий относительно Клэр. Он оказался в пересечении её интересов и вкусов: карьеры, статности, зрелости, успеха. Как только один из кругов Эйлера7 сильно сместится или совсем уйдёт, Клэр перестанет замечать Фрэнка. Ещё одна притягательная черта – он женат. Клэр заводило то, что она подтачивает чужой брак. Хоть и сожалела, что «союз сердец» рушит всё-таки не она. А Фрэнку оставалось пользоваться моментом, при этом играя с Клэр, как с подругой в школьные годы. Это даст ещё времени. Фрэнк забронировал столик в любимом стейк-хаусе, который находился около станции метро в нескольких кварталах от работы.
Высокие двери из чёрного пластика были уместны в интерьере ресторана. Внутри толпились люди, очередь была уже человек из десяти. Для некоторых горожан не настолько любимое место, чтобы бронировать столы. Их нисколько это не смущало, они перекидывали свои пальто через руки, курили, смеялись, обсуждали новости. Фрэнка со спутницей провели к столику на двоих около окна. Окна в баре были как у небоскрёба, не смотря на первый этаж. Приглушённый свет в зале, яркие лампочки-светлячки над каждым столом. Непрекращающийся гомон людей, парочки, деловые встречи, небольшие корпоративы, бар был всеядным. Но не безвкусным. Расторопная официантка появилась из ниоткуда:
– Добрый вечер. Сэр. Леди, – она обращалась к каждому по очереди. – Чего желаете?
– Добрый. Я буду рибай medium8 и бутылку вина на выбор сомелье, – Фрэнк даже не открыл меню так хорошо ему знакомое.
– А мне, пожалуйста, medium rare9, – Клэр всё же пробежала глазами меню, прочитала «подсказки» про степень прожарки.
Официантка исчезла также незаметно, как появилась. Клэр оперлась на руки, томно глядя на Фрэнка.
– Фрэнк, я устала прятаться, скажу тебе честно.
Фрэнк удивился, мягко выражаясь. Но его не так легко было застать врасплох, поэтому он успел сдержать первую эмоцию. Раньше он думал, что, во-первых, эта тема вообще подниматься не будет, во-вторых, если и будет, то много позже. Кажется, он не совсем верно определил ориентиры своей любовницы.
– Вижу, ты молчишь, – Клэр старалась не выдавать своего волнения, но вдох перед отрепетированной речью был заметным. – Давай я расскажу тебе, как ты думал до этого момента, и как ты будешь думать теперь. Ты думал, что у нас такой лёгкий служебный роман молодой карьеристки и успешного законника в престижной фирме, с вкраплениями страстного секса и пьяных поцелуев. Так всё и начиналось, так всё и продолжается, так и должно закончиться. Но мои чувства к тебе переродились. Я люблю тебя, Фрэнк.
Принесли вино. Оценить букет не получилось, он не успевал раскрыться из-за поспешных глотков Фрэнка. Старый законник так разволновался не из-за самой ситуации, в нечто подобное он уже попадал, выходя сухим из воды. Дело было в самой Клэр. Решимость, смешанная с паникой, пугала Фрэнка. Некстати пришла мысль: «Почему в слове «любовница» есть слово «любовь», а в слове «жена» – нет». Разве должно быть не наоборот?
– Фрэнк, можешь не отвечать, любишь ты меня или нет. Я знаю, что любишь. Мне нужны от тебя другие действия. Решительные, – быстрый глоток красного. – Мы должны быть вместе. Ты должен развестись.
– Клэр, ты говоришь об очень серьёзных вещах в очень интенсивной манере. Так легко и быстро всё не получится даже при большом желании, – к Фрэнку возвращались навыки умелого переговорщика, пульс замедлялся, вино смешивалось с кровью.
– Что же ты не начал для приличия приговаривать, как сильно любишь меня, и как счастлив, услышать всё это? Ага, пропустим эту часть, как саму собой разумеющуюся, – она продолжила выпивать, раскраснелась от редко прерываемого монолога.
– Родная, конечно, я люблю тебя и я счастлив. Но не всё так просто, у меня же семья, дом, дети, – при завершении разговора Фрэнк использовал беспроигрышный козырь. После таких слов в женщинах просыпалась искренняя жалость.
– Я люблю детей! – Клэр всплеснула руками. – У нас всё получится, – она накрыла рукой его левую руку. Такая ухоженная рука с красивым французским маникюром на руке молодого старика с ярко выраженными венами и потёртым обручальным кольцом.
– Клэр, давай не будем спешить, надо придумать, как получше всё это обставить, – теперь он сжал её руку.
– Конечно, конечно, дорогой. Времени у тебя сутки, а с тактикой тоже подскажу: честность – лучшая политика, – Клэр подхватила свою сумочку, подарила Фрэнку безвкусный поцелуй. – Тебе нужно хорошенько подумать, а я не голодна.
Фрэнк закрыл невольно распахнувшийся рот. Дождался горячего, налил ещё вина. Увидел Клэр в окне, как она свистит и ловит такси. Пожевал отличный стейк, ослабил галстук. Неприятно ощущать, что тебя взяли в оборот. Влюбившаяся любовница с взрывоопасной смесью из гормонов и амбиций на пороге его семейной «идиллии». Если будет пожар, то на пепелище не останется даже фотокарточки из полароида. Ладно, Фрэнк, и не такие дела ты брал. И из более тяжёлых процессов выходил победителем. Надо ехать домой, этот бар омрачать печальными мыслями не стоит. Испортишь атмосферу, засветишь плёнки-воспоминания.
Мэгги
Мэгги проводила молодость так, как она хотела, в своё удовольствие. Ближе к тридцати годам пришло осознание, что пора бы выходить замуж и иметь детей. За осознанием подоспело и жгучее желание, итого, дремлющий инстинкт материнства проснулся на радость родителям. С Фрэнком они встречались несколько месяцев, и, казалось, он замер на перепутье, так что подтолкнуть его было несложно. Потом родилась Маргарет, потом сыновья, и жизнь завертелась, как бешеная юла. Сейчас юла несколько замедляла бег, иногда касалась пола. В один из таких моментов касания Мэгги сидела на кухне, курила тонкие сигареты. Курить дома нельзя, но никого нет, дети с бабушкой гуляют, Фрэнк ещё не вернулся. Смолы приятно обжигали лёгкие, никотин незаметно растворялся в крови, обезболивая. Расслабляя. Всё сложилось. Жизнь удалась.
Ещё одна глубокая затяжка. Чувство беспокойства никак не унималось внутри Мэгги. Это не тот случай, когда Маргарет нет дома, а на часах уже полночь. Не тот случай, когда Фрэнка нет дома, а на часах два ночи. Новое беспокойство нарастало несколько лет, и сейчас его сложно было не замечать. Как любая женщина, Мэгги доверяла своей интуиции, особенно сдобренной рюмкой ликёра и лёгкой сигаретой. Фрэнк казался притворно приветливым, Маргарет – открыто холодной. Когда Мэгги в молодости работала, она успела стать заместителем начальника в компании, занимающейся продажей кондиционеров. Познавая азы управления людьми и искусства построения отношений, Мэгги открыла простую истину. Если у тебя есть проблема, то обратись напрямую к человеку, с которым она связана, чтобы обсудить её. Тем более, если это твой руководитель. И святая обязанность, если это твой подчинённый. Следуя этому правилу, Мэгги сегодня же намеревалась поговорить о своих волнениях с Фрэнком, а завтра – с дочерью. Мэгги налила ещё чёрного кофе, неуклюже потушила сигарету, завернула её в салфетку и выкинула. Побрызгала освежителем воздуха, который только ещё быстрее разносил противный запах по кухне. Уже стемнело, Мэгги смотрела в окно сада, прислонившись горячим больше обычного лбом к холодному стеклу. Раздался телефонный звонок. Короткий взволнованный монолог на том конце провода. Она положила телефон на стол, даже не отключив собеседника.
В коридоре послышались привычные звуки.
– Милая, я дома. Чертовски устал сегодня, ещё и деловая встреча после работы, – у Фрэнка действительно был уставший голос, он скинул пальто на стул в кухне, разулся в гостиной.
– Милый, – Мэгги сделал многозначительную паузу, пока Фрэнк не повернулся к ней, – нам надо поговорить.
Фрэнк нехотя поднялся с дивана, проклиная всех святых. К двум тяжёлым разговорам за день он не был готов. А лёгкий разговор не начинается с такого избитого клише.
– Садись, садись, – Мэгги излишне любезно подвинула мужу стул. Неприятные разговоры она предпочитала вести на кухне. В гостиной уже сложилась аура безопасности и единения.
– Мэгги, сегодня точно не самый лучший вечер для разговоров. Я скажу больше, худший, – Фрэнк даже опустил голову на руки, замер в надежде отправиться посмотреть телевизор и отпустить на несколько мгновений жизненную ситуацию.
– Фрэнк, расскажи, что происходит, – решительность Мэгги неприятно удивляла. Она собиралась, как новая соковыжималка, показать старому горькому грейпфруту, насколько в нём мало живого сока и много бесполезной мякоти.
– Мэгги, ничего не происходит, что за дурацкий вопрос, – Фрэнк реагировал, как обычно, словно на репетиции надоевшей пьесы пятнадцатилетней давности.
– Фрэнк, ты, наверное, меня больше не любишь, – и она скопировала его позу.
– С чего ты это взяла, тыквенная голова? – её всегда забавляла эта фраза. Прибегнуть к ней – это как перевернуть страницу сценария на тысячной репетиции. Точно знаешь, что будет дальше.
– Я давно это знаю, только время пришло об этом поговорить, – плечи Мэгги неуловимо задрожали, она говорила шепотом.
Фрэнку было неприятно, что оборот не сработал, теперь нужно придумывать что-то прямо сейчас. Желательно стоящее, потому что в этой главе у нас плачущая жена. Ещё одна мысль некстати, сегодня было признание в любви и сразу ещё и обвинение, что любви больше нет. Сумасшедший Амур решил поддерживать баланс?
– Мэгги, перестань, конечно, я люблю тебя, что ты такое говоришь, – доля эмоций в словах – достаточная. Фрэнк обошёл стол, обнял жену. Добротный приём, практически безотказный.
– Не трогай меня! – переход с шепота в истерику был очень резким, Мэгги вскочила и дёрнулась от мужа. – Я тебя ненавижу, – слёзы успели разъесть недорогую тушь, иссиня-чёрные ручейки бежали по щекам отчаявшейся домохозяйки. Фрэнк смотрел на раскрасневшуюся жену, она выглядела некрасивой и жалкой. Сам он жалости не испытал при взгляде на неё, за что получил укол от всколыхнувшейся совести.
– Да, что с тобой такое! – уж переход в наступление всегда заканчивается победой. Нет таких женских эмоций, которых не смог бы укротить властолюбивый Фрэнк.
– Где вот ты был сегодня, Фрэнк? ГДЕ ТЫ БЫЛ? – Мэгги оперлась на стол и закричала безо всякой причины.
– Я был на деловом ужине, с клиентом, я же тебе говорил, – Фрэнк был спокоен, высокие тона жены раздражали его слух не больше обычного.
– А с каких пор ты называешь шлюх из своего офиса КЛИЕНТАМИ? – Мэгги выплюнула смесь ругательства и обвинения в лицо мужу. – Мне звонила Энни, она ужинала в твоём любимом баре, она всё видела!
То ли многолетняя выдержка старого адвоката дрогнула, то ли Фрэнку где-то в глубине душе надоело прятаться, но на его лице отразился испуг. Скорее, тень испуга. Но Мэгги её и ждала.
– Что ты молчишь? Так значит, это правда. Подонок, какой же ты подонок, – Мэгги рухнула обратно на стул и заревела во весь голос. Фрэнк постоял несколько секунд, осторожно открыл холодильник, достал виски и налил в бокал. Потом вернулся на своё место. Терпеливо подождал, пока жена немного успокоится, с удовольствием допил обжигающий напиток.
– Мэгги, сегодня у нас разговора не получится. Завтра суббота, давай выспимся и поговорим утром, – Фрэнк вложил максимум успокоения в свой твёрдый голос.
– Утром? Утром? – Мэгги подняла на него свои красные и припухшие глаза. – Да, давай поговорим лучше через неделю! Или две! Зачем спешить? Ты разрушил нашу семью, мою жизнь, жизнь своих детей! Можно теперь бухну́ть и завалиться спать. А мы сами разберёмся. А я сойду с ума. Отличный план, Фрэнк! – она смахнула пустой стакан со стола, он ударился в стену и разлетелся на осколки. Лучшее музыкальное сопровождение разбитого брака.
Фрэнк не знал, что говорить. И не хотел. Может, это не такой плохой финал для пьесы, которая уже многие годы не может сойти с повторяющихся одинаковых витков? Он взял бутылку виски и поднялся наверх. У Мэгги горе, внезапно ставшее реальностью, захлестнуло ненависть, и она не могла насытиться слезами, которые копились годами. Легче не становилось, только одиночество, давно поселившееся рядом, мучительно для Мэгги вступало в свои права, заполняя её душу, её дом, её кухню.
Прошло несколько холодных месяцев. Дом перестал быть домом, он стал зданием, в котором живёт «недосемья». Глава семейства, бывший глава семейства, жил в центре. А бездушная машина с нацарапанной искусанными ногтями надписью «Развод» работала как часы. Расписание встреч с детьми висит на холодильнике. Перечисление алиментов на банковскую карточку. Визжащие сыновья от дорогих подарков на дни рождения. Младшие не реагировали так остро на перемены. А для Маргарет развод стал катализатором всех пагубных процессов в девочке-подростке. Ожидаемо. Но от этого никому не легче. Разъяснения «почему именно всё так плохо» никому не помогают, скорее, раздражают.
Мэгги по вечерам без причины шаталась по опустевшему дому, всё время прибиралась, много времени проводила с сыновьями. Дети стали смыслом жизни, одновременно перестав быть бременем. Простой очевидный выход. Другого искать и не хотелось. Мэгги не расспрашивала детей про отца, но жадно слушала подробности, когда они рассказывали сами. Маргарет быстро почувствовала это, поэтому специально не делилась новостями. Мэгги не могла себе признаться в том, что, возможно, нужно было превратить тот вечер в грандиозный затянувшийся скандал, а не в развод. Боже, какое страшное слово. Как фатальная болезнь, не веришь, что случится с тобой. А если и случится, то будешь первым, на ком подействует экспериментальное лечение, снова выйдешь замуж, наступит ремиссия. Ставшая хронической, болезнь отступит, симптомы в виде одиноких вечеров и притворной радости за подруг – исчезнут. Но, нет, в холодной палате отчаяния Мэгги совсем одна. Успокаивающий морфий, который по капелькам берётся из связи с детьми, иссякает пропорционально их взрослению, и что будет через десять лет, лучше не думать…