Весёлые пилюли смехотерапии – 2

–Хм,– усмехнулся Филя и снизошел до объяснения, как малолетнему ребенку.– По 9– это сало соленое. И толстое. А нам в фарш– какая разница: тонкое оно или толстое; белое или желтое, пахнет камышом или паяльной лампой? Лишь бы подешевле.

– Неужели мало желающих быстро ликвидировать эту разницу в ценах?– простодушно засомневался я.

– Правильно, сомневаться надо,– похвалил Филя.– Надо этот вопрос обсосать со всех сторон, а потом уж решать. Я, лично, ничего просто так не делаю, я все варианты просчитываю до четвертого, нет, до седьмого хода, и только после этого…

Когда выходили на улицу, Люся шепнула мне:

– Вы уж извините моего Филю. Его всегда немного заносит. Никак не может смириться, что он уже не фигура.

– Я пока не обижаюсь,– сказал Филя на прощанье, засовывая в боковой карман мои кровные сто долларов. –Вот когда я поеду во второй раз,– он сделал многозначительную паузу,– тогда посмотрим, сколько у кого найдется денег…но будет поздно, хотя для тебя я сделаю некоторое исключение.

Филя-таки наскреб требуемую сумму, продав, как он потом рассказывал, кое-что из того, что осталось от крупных сомов и всякой рыбной мелочи, и через два дня все было готово к операции «Сало»: дети пристроены, хозяйство присмотрено, машина подрихтована, деньги перевязаны тугими резинками.

Попросилась в поездку и Люся. Дундук решил уважить жену. Во-первых, сторож не помешает; во-вторых, в дороге вдвоем веселей; а в третьих, и это самое главное, пусть посмотрит, как муж умело проворачивает дела, и как трудно достаются деньги, которые она потом легко швыряет направо и налево.

– Только договоримся так,– строго предупредил Филя,– поперед батьки не лезь. Я всегда разговариваю с подходом. Мой разговор не всегда можно с первого раза уловить и раскусить– в общем, дипломатия. Я применяю высшую алгебру, а ты со своей арифметикой туда не лезь. Волосы у тебя длинные, а ум, сама знаешь, короткий. Ясно?

– Ясно-ясно,–торопливо согласилась жена. Она точно знала, что часто и арифметики достаточно, и боялась только, чтобы ее драгоценный Филя не запутался в сложных уравнениях, что с ним случалось и раньше.

На третий день Дундуки уже важно расхаживали по Одесскому Привозу. Практичный Филя решил, что лучше сало покупать здесь: дешевле и сподручней– все-таки по дороге. Он долго приценивался, нюхал шкурку, мерял пальцем толщину сального пласта, азартно торговался и уж затем покупал 50-60 кг розового, ароматного сала. Из солидного коммерсанта Филя тут же превращался в обыкновенного селюка, и пер мешок с салом добрых три квартала до своей «ласточки», как он называл свой старенький «уазик». Чуб становился мокрым и лахи задирались до самого пупа. Люся тащила сумку поменьше, но тоже увесистую.

К вечеру управились. Сало оказалось дороже, чем они ожидали, но не намного. В среднем получилось что-то около 8 гривен за кило. Многострадальный «джип» заметно подсел под тяжестью почти семисот кг. Но других препятствий уже не было, и «ласточка» лихо вылетела на шоссе Одесса– Киев, мчась навстречу удаче, которая представлялась Дундукам в виде румяной товарки, стоящей у самого въезда в столицу и бойко кричащей во все горло: « Куплю сало, куплю сало, очень дорого!».

Настроение было приподнятое. По сторонам мелькали зимние пейзажи: подернутые первым снегом поля, пушистые сосны и ели, а в самой машине было тепло; вкусно, по-деревенски пахло салом, звучал звонкий женский смех и мечты, мечты, волнительные планы.... – они переедут в Херсон, купят скромный домик неподалеку от центра, но обязательно с огородом. А там магазинчик, торговля пивом с вяленой таранкой впридачу и раками, красными, как пионерский галстук.

При въезде в Киев никто: «Куплю сало!», не кричал, и вообще, женщин, подпадающих под описание дамы с красивым именем Удача, Дундуки не заметили. «Наверно, потому что очень рано»,– пронеслось в головах супружеской пары. Они даже немножко заблудились, но все-таки к 8.00 прибыли к вышеупомянутой столовой.

Она была закрыта. Подождали час, два, но и в десять ни одна рука не коснулась ручки входной двери.

– Начинаются мелкие пакости,– сказал Филя и, вздыхая, нехотя вылез из машины. Он дотошно обследовал толстый замок, входную дверь, окна. Действительно, все спало крепким зимним сном, на пороге лежал снежок, которого не касалась нога человека. Тогда Дундук обошел все здание и обнаружил служебный вход. С замиранием сердца от тревожных предчувствий он вошел. В коридоре было полутемно. Филя нашел табличку «Заведующая» и толкнул дверь, не особенно надеясь, что она откроется. Но она неожиданно открылась.

За письменным столом неотапливаемого кабинета сидел юркий, приземистый человек, похожий на администратора ансамбля, без особого успеха гастролирующего по сельским глубинам области. Он был в галстуке, поношенном костюме с блестками и с озабоченным видом что-то быстро-быстро строчил шариковой ручкой.

– Мы приехали!– радостно, как благую весть, сообщил Дундук, как человек, командующий парадным расчетом почетного караула, готового немедленно пройти торжественным маршем перед праздничной публикой.

– Кто это «Мы» ? – недоуменно спросил человек, поднимая голову.– Чем могу служить?

– А Нина Алексеевна есть?– в свою очередь спросил Дундук, начинающий смутно и тревожно догадываться, что все идет не по намеченному сценарию и холодея от этой нехорошей мысли.– Мы с ней договаривались. Я из Херсона. Сальца немного привез.

– Ах, из Херсона!– несколько театрально воскликнул незнакомец. – Так это ж совсем другое дело! Да-да, помню. Нина Алексеевна о вас говорила. Значит, сало.–Он заглянул в свой рабочий блокнот, лежащий перед ним:

– Да, вот запись. Будем знакомы,– человек выскочил из-за стола и восторженно потряс руку Дундуку, стоящему с постной физиономией,– Мстислав Генрихович Альпеншток, заместитель по хозяйственной части, так сказать.

– Филипп Овидиеич,– без энтузиазма представился гость, зная, что когда на месте только заместитель– толку не жди.

– А где же Нина Алексеевна?

– К сожалению, приболела и отправилась в Трускавец подлечиться,– опечаленно пояснил заместитель, снова заглядывая в блокнот.– Очень просила ее извинить. Так сколько у вас сальца?

– Семьсот.

– Угу,– Мстислав Генрихович в задумчивости закусил губу,– и по чем?

– Прошу по четырнадцать,– скромно сказал гость.

– Сколько-сколько?– выразительно переспросил Альпеншток с поднятием обеих бровей.

– По тринадцать,– быстро отреагировал Филипп Овидиевич.

– Гражданин,– уже строго сказал заместитель гостю, как человеку, нарушающему общественный порядок,–не вводите меня в заблуждение. У нас сроду не было такой цены. Вот у меня записано: по 7 гривен 100 килограмм.

– Ну как же так!– горячась, возразил Дундук,– я с Ниной Александровной договаривался неделю назад. Привози хоть тонну,– она говорила. По одиннадцать гривен примем запросто. А за это время цены у нас поднялись, я тоже немного добавил. Я привез всего семьсот килограмм. И вот-те на – сто кило. И по цене…смешно.

– Мил человек,– терпеливо, как воспитатель аристократа, продолжал Мстислав Генрихович,– во-первых, 7дней– это…это…так сказать, дистанция огромного размера…в наши дни. За это время правительство может два раза смениться…курс доллара улететь… Во– вторых, идемте со мной, –заместитель деликатно взял Дундука за локоток и повернул к двери. Они прошлись по столовой. Везде был ремонт: валялись ржавые и новые трубы, баллоны с пропаном и кислородом, битые стекла, известь, цемент и прочие стройматериалы.

– Санстанция срочно закрыла,– объяснял заместитель.– Два предписания уже было, на третье денег не хватило откупиться. Теперь ремонтируемся. Фарш гоним втихаря, по ночам. По моему личному мнению, дешевле все-таки было бы отмазаться,– шепнул он доверительно.– Но хозяйка сказала иначе– ничего не попишешь. Вот какие у нас дела,– сокрушенно вздохнул заместитель.– Больше ста килограмм принять от вас не могу, даже по шесть.

Я вот что думаю, Мстислав Генрихович,– кинув шапку на стол, сказал многоопытный Дундук,– к черту это сало. Как-нибудь я эти семьсот кило пристрою. Лучше согрейте нам чайку, а вам я привез грамульку коньячка. Пойдет?

– Не больше грамульки, не больше,– поспешно согласился Альпеншток.

– Через два часа Филипп Овидиевич знал, что хотел, а заместитель выпил все, что давали. Он тяжело пытался подняться, но не мог и заплетающимся голосом продолжал себя уговаривать:

– Они меня главрежом назначают…а я не хочу; они меня опять назначают, а я опять не хочу. Дайте, говорю, мне поставить что-нибудь настоящее…этакое, чтоб волосы дыбом, а иначе не хочу…теперь в заместителях на кухне…ну и черт с ним… зато я вопрос поставил ребром…

– Генрихович, ты мне расскажи подробнее. Как до этого цеха мне добраться,– перебивал его Дундук.– Значит, еду по Леси Украинки, потом налево, потом еще раз налево, потом на Житомирское шоссе. Сколько по шоссе?

– Пятнадцать– двадцать,– промычал Альпеншток,– да подожди ты, дай душу открыть…

– В следующий раз, Генрихович, в следующий раз…всю душу выворотишь, а сейчас некогда,– Дундук бесцеремонно отстранил кандидата в главные режиссеры и кинулся на выход. На молчаливый вопрос жены коротко ответил:

– Здесь в километрах двадцати есть крупный мясной цех. Там принимают. По дороге объясню.

Через некоторое время Филя вывел свои мысли наружу:

– И кто только не лезет в торговлю…какие-то актеры…главные режиссеры…ну играли бы себе…так нет же, лезут.

Диалектика соотношений алгебры и арифметики не обсуждалась, но как и густой запах сала тяжелым, грозовым облаком висела в салоне «ласточки». 20 км на самом деле обернулись тридцатью пятью. Наконец приехали. Их привели к начальнику цеха– долговязому, худому мужчине лет пятидесяти пяти. Лицо его испещряли глубокие, невыводимые кремами морщины. Он напоминал угнетенного рабочего– продукта капиталистической эксплуатации из советских фильмов о революции. Взгляд его был суров, но мудр, и лишь в тайниках глаз обнаруживались признаки похмельного синдрома.

Дундук инстинктивно огляделся: нет ли поблизости булыжника– орудия пролетариата. Но все дышало покоем, ничего не говорило ни о классовой непримиримости, ни об экспоприации экспоприаторов.

– Небось, сало привезли?– пророчески спросил начальник цеха, видимо, экономивший на времени.– Задолбали. Пять машин привозят сало. Жиркомбинат здесь, что ли?

– Я к вам с запиской от Мстислава Генриховича. Обещал, что вы поможете.

– От Генриховича, значит? Тогда другое дело. Хороший собеседник, крепкий. Уважаю таких. Пишет– надо помочь. Хорошо, поможем. Цена?

По девять,– выдохнул Филя.

– Начальник, похожий на изнуренного спиртом рабочего, долго молчал, словно раздумывал, как в революцию: брать власть в свои руки или повременить. Затем обратился к своему сотруднику:

– Ерофеич, выведи их за ворота. Они не туды попали.

– А сколько вы дадите?– быстро спросил Филя, у которого от непредвиденных волнений разболелась голова и печень.

– По шесть. Только из уважения к Генриховичу. Исключительный человечище. С ним всегда можно побеседовать. Вот возьму сейчас и поеду к нему, черт меня возьми. Сил уже нет бороться. Из-за этого и возьму вас по шесть. Себе на шею.

– Мы дома закупали по восемь,– жалобно сказал Филя, видя, что юлить нет уже смысла.

– Браток, в город завезли четыре вагона польского сала по пять с полтиной. Ну какой мне резон брать у вас по восемь? Говорю– по шесть, учитывая, что с доставкой и что от Альпенштока, чтоб не обиделся. Не с кем будет и минералки выпить.

– Что ж мне делать?– простонал Филя.–Я уже полтонны бензина сжег, три дня с женой без сна, сало уже на пределе– я его даже не посолил, надеялся сразу сдать.

Пролетариат молчал, медленно проворачивая что-то в голове. Классовое чутье подсказывало, что надо бы помочь, иначе незачем ехать к Генриховичу. А ехать надо– голова раскалывается, а он не пьяница, чтоб самому себе наливать…

– Есть здесь неподалеку, километров 10, еще один цех…пицца, фарши, вареники… Туда мало кто знает дорогу. Попробуйте.

– А точно десять км?– недоверчиво спросил Филя.

– Ну 15-16, какая разница,– поморщился начальник.– Ваше сало я уже отсюда слышу.

Уже в потемках нашли указанный цех. Пришлось заночевать. В машине было холодно, неприятно несло салом, на душе было ещев котором они остановились. На следующий день, обойдя по периметру забор, Филя не обнаружил никаких признаков жизни, кроме собак, лающих внутри двора.

Он, наконец, огляделся. Машина стояла посреди дремучего леса. В небе качались высокие сосны, осыпая время от времени «ласточку» и ее хозяев колючей снежной пылью. Прямо перед ними были крепкие ворота, за которыми угадывались какие-то постройки.

Подождали, может приедет рабочая бригада из Киева. Но никто не ехал. В полдень Филя, чертыхаясь, завел машину. И тут наконец ворота приоткрылись и показался мужичонка, очевидно сторож, похожий на деда Мазая.

– Чего надо?– спросил он грозно.– Кто такие?

– Что ж ты не открывал полдня?– в свою очередь зло спросил Филя, едва владея собой.

– Приказано в самую последнюю очередь,– охотно пояснил сторож.

– Что значит, в последнюю очередь?– подозрительно спросил Филя.

– Ну…значит…в крайнем случае,– поправился сторож,– жалко стало вас– вот и открыл.

– Начальство есть?

– Нету здесь никакого начальства. Редко бывает.

– А нам сказали, что вы здесь пиццу делаете, фарши всякие.

– Уже почти год, как не делаем. Накрыли. А раньше много всего делали.

– А куда нам лучше ехать отсюда?

– А вы зачем сюда забрели? Мне надо начальству доложить.

– Хотели сало предложить. Да о чем теперь говорить, если вы не работаете.

– Да, не работаем. Здесь, километров пятнадцать отсюда есть поселок. Там базарчик. –Очень хорошо сало идет. Я там год назад свинину продавал. За один день управился. Не то, что…

– Дед, показывай, как ехать. Нам некогда. Полдня уже потеряли.

В поселок приехали к вечеру. Опять заночевали. Было холодно, неприятно пахло салом, домашние припасы съели, денег осталось в обрез. Утром ни свет ни заря расположились торговать. Начали с цены шесть с полтиной, потому как рядом какая-то торговка выставила сало по семь, потом она куда-то незаметно исчезла. Процесс пошел. Филя уже хотел поднять цену на два пункта, но тут подошел некто в штатском и вежливо попросил документы. Дундук его вежливо послал. Оказалось, заместителя начальника местной милиции.

– Что?! Майора в отставке…афганца…брать…– ревел Филя, бычась и упираясь всеми силами, когда его деликатно, но настойчиво подталкивали к милицейской машине. Разбирались до вечера. Учитывая заслуги перед державой, хотя и ничем не подтвержденные, оштрафовали по минимуму– на пятьдесят гривен.

Первым не выдержало железо. Как ни дергал Дундук рычаги и прочие механизмы, «ласточка» упорно отказывалась катить дальше, словно чувствуя напрасность усилий. Слесарь из ближайшей мастерской запросил еще пятьдесят. Филя выпучил глаза и от души высказался, слесарь все понял и ушел чуть ближе, чем его посылали. Пришлось заночевать. Пошли четвертые сутки эпопеи. В машине было холодно, сало уже не пахло, а откровенно воняло. Хотелось выть, плакать и звать маму.

– Филя,– сказала жена, вытягивая из «нз» пятерку,– сходи за бутылкой. Я боюсь, чтоб тебя не хватил инфаркт.

Супруг благодарно посмотрел на Люсю и пошел в магазин. Через час «ласточка» уже содрогалась от богатырского храпа. Во сне Филя улыбался и чмокал губами, как в детстве.

Между тем Люся принесла откуда-то воду, соль, приспособила кастрюлю и принялась за сало. «Я тебе покажу арифметику,– бормотала она, остервенело натирая сало солью.–Бизнесмен великий…хвастунишка…нет, чтобы лишний раз уточнить, проверить....

Утром, когда Филя возвратился к унылой действительности, Люся заканчивала драить последний кусок сала. Бедняжку шатало от усталости. Дундук, отдохнув, созрел до оплаты за ремонт, и через некоторое время чета Дундуков без гроша в кармане опять летела в столицу ловить птицу счастья. Они искали ее, эту жар– птицу, на рынках, в магазинах, больших и маленьких, ларьках, киосках, палатках, павильонах, во всех точках бывшего общепита, которые хотя бы теоретически могли приютить эту конспиративную птаху.

Дундук, проявляя чудеса изворотливости и смекалки, даже разыскал в коридорах власти высокопоставленного земляка. Тот охотно согласился помочь, но определенно и точно указал только одно: куда и кому нести презенты. Филя еще раз удостоверился в фундаментальности всеобщего закона: спасение утопающих– дело самих утопающих.

Еще через день многострадальный «уазик» вполз во двор описанной выше столовой. В трюмах «летучего голландца»все еще хранилось около пятисот кило свинины жирной обрезной. Мифическая птица удачи, похоже, решила окончательно воплотиться в прозаического Мстислава Генриховича. Он лучезарно улыбался, как и в первый раз, был учтив, предупредителен, ласков, как и положено быть режиссеру, у которого нет зрителей даже в первых рядах. Сейчас Генрихович излучал добродушие и жизнерадостность, и вообще демонстрировал, как прекрасен этот мир, когда в доме нет хозяина. Его слегка покачивало от избытка чувств и поиска смелых режиссерских решений.

Филя был несколько иного мнения об этом лучшем из миров. Дело шло к закату дня, и Филя планировал здесь и заночевать. Поэтому беседа на взаимоинтересующие собеседников темы была долгой и многотрудной. Ближе к полуночи гость выскочил посоветоваться с женой.

– Я его уболтал принять все по пятерке,– доложил он жене голосом заговорщика, у которого все получается. Люся открыла, было, рот, но Филя не дал ей говорить.– Ну подумай сама, что такое, в конце концов, какая-то тысяча гривен убытка. Пыль– и больше ничего. Будем живы– заработаем. Представляешь, завтра утром едем пустыми домой… и никакого запаха…всего-то тысяча гривен убытка. Идет?– и не дожидаясь ответа, опять помчался в кабинет.

На следующий день пасторальную тишину киевского утра пронзил истошный крик:

– Так оно ж вонючее!– это к машине вышла шеф-повар– здоровенная баба, из тех, кто коня на скаку остановит.– Нет-нет, что хотите, но я такое сало по пять не возьму…с хорошим душком…и что это за сало?– тонкое, одна шкура, ни в какие нормы не вложишься. Нет-нет, четыре с половиной или забирайте взад.

Филя, суетливо помогавший выгружать товар, побледнел. Он стал горячо доказывать, что есть и толстые куски и сало почти нормальное. Но повариха была неумолима. С трясущимися, синими губами Филя подошел к жене. Она все слышала, хотела что-то возразить, но посмотрела в его глаза, молящие о пощаде, и молча махнула рукой– согласна.

– Ладно,– поспешно согласился Дундук,– но это последняя цена. Иначе…иначе я выворочу все это сало в первую попавшуюся канаву и застрелюсь.

– Ну не паникуйте,– миролюбиво сказала повариха.– У нас тоже разные случаи бывают. Совсем недавно…я делала фарш на беляши– и вдруг санитарный врач…можете представить мое положение…

– Как мы удачно сплавили, а ?– заискивающе оборачиваясь к жене, говорил в дороге довольный Филя.– Могло быть намного хуже, а так немного потеряли– только и всего. Зато живы-здоровы. Вот ты бы еще не лезла со своими советами– совсем было бы хорошо. А сто пятьдесят кило, что забраковали, ты отмоешь, и мы сами съедим, даже гостей можно угощать, если с перчиком, с чесночком.

– Да уж,– нехотя отвечала Люся, стараясь не смотреть на мужа.

Так противоречиво, как заканчивается и большинство операций, закончилась операция «Сало».