Наши души

Лодочка

То ли Иван моргнул, то ли задумался о чём-то и не заметил, как исчезла полянка, а сам он оказался в огромном зале со стеклянной крышей и земляным полом. Утоптанная земля чередовалась с островками мягкой травы. На одном из них сидел Петя и что-то строгал ножом.

Иван наклонился к сыну:

– Петя, это лодочка у тебя?

– Да. Лодочка.

– Дай-ка посмотреть, – Иван повертел изделие в руках, – давай я исправлю немного. Это у тебя нос или корма будет?

– Нос.

– Ой, точно! Я чуть не испортил, у тебя и так классно получается, – отец протянул лодочку сыну.

Снова, без всякого перехода, Иван ощутил себя в группе мирно беседующих людей. Стола не было, но у всех в руках были разнообразные вкусности. Сок спелых, сочащихся фруктов капал вниз и питал собой землю, на которой, поджав под себя ноги, сидел Петя и с упоением вырисовывал свою картину. Он аккуратно двигал раскрытыми ладонями над поверхностью земли, и на ней появлялись объёмные изображения определённых мест. «Интересно, это три дороги пересекаются в центре или шесть дорог расходятся от такого замысловатого перекрёстка»? – подумал Иван.

– А какая разница, папа?

Выверенные движения Петиных рук проявляли реки, возвышали горы.

С каждым пассом карта оживала и преображалась во всех местах одновременно. Боковым зрением Иван увидел, что все окружающие с интересом наблюдали за возникающим на их глазах чудом.

Иван присел на корточки и увидел почти готовую карту, на которой Петя вырисовывал мельчайшие детали с постройками, животными и людьми:

– Сынок, это у тебя вид сверху, что ли?

Петя кивнул головой, продолжая сосредоточенно работать. Только Иван отвлёкся на прекрасные голубые озёра, на луга ярко-зелёного цвета, как в центре начала образовываться большая пробка из машин и людей – авария. Всё это было настолько объёмным, красочным и реалистичным, что дух захватывало. Кто-то из обступивших людей восторженно произнёс:

– Да, Петя, из тебя хороший Творец получается!

Присутствующие плотным кольцом окружили картину, звучали аплодисменты:

– Художник! Настоящий художник!

Поднявшись с земли, Петя взял отца за руку и увлёк к своему творению:

– Папа, пойдём!

Они вошли в ручей с прозрачной водой, запустили лодочку, а сами легли на живот и, отталкиваясь руками от дна, поплыли за своим корабликом. Под руками чистый песок перемежёвывался с мелкой галькой, прохлада воды помогала безграничному счастью полностью овладеть Иваном. Вдруг он увидел, что три других кораблика, каждый раза в два больше Петиного, быстро приближаются к ним сзади. Ветер играючи наполнял их паруса сказочной силой.

Иван занервничал:

– Смотри, они нас обгоняют! Петя, давай к нашей мачте тоже паруса приделаем!

Петя мягко улыбнулся:

– Нет, папа, не нужно. Так хорошо. Гребём потихонечку.

Иван оттолкнулся руками от большого и гладкого камня, уютно лежащего на дне, наверное, целую вечность, а то и поболее, позавидовал его счастливой судьбе и подумал: «А почему здесь живности никакой нет? Хоть бы одного краба поймать или ракушек каких-никаких найти». Иван пристальнее всмотрелся в воду – ничего. По берегам красивого стерильного ручья тоже никаких изменений не наблюдалось, но постепенно, то тут, то там, начали попадаться клешни крабов, части от рыб и мелких животных. На высоком уступе сидела ощипанная курица, каких продают в продуктовых магазинах, с надетой на голову головой небольшого крокодила. «Что за люди здесь? – подумал Иван. – Зачем так над животными издеваться?»

Ручей становился всё меньше и мельче, пока не исчез совсем, но отец и сын продолжали плыть.

Наконец Петя нарушил молчание:

– Вот, папа, ты удивляешься многим вещам, а тебе не удивительно, что вода давно кончилась, а мы всё плывём за нашим корабликом? А ещё ты хотел поймать краба – посмотри, сколько их вокруг!

Действительно, продолжая грести руками, Иван не увидел под собой воды, зато песок просто кишел крабами разных форм и размеров, хотя секунду назад (Иван мог поклясться в этом) никаких крабов здесь не наблюдалось.

Петя улыбнулся, посмотрев на растерянного отца:

– Здесь ты можешь придумывать, строить и изменять свой собственный мир так, как пожелаешь.

– Как это?

– В своё время тебе об этом расскажут.

– В какое время? Кто расскажет? – Иван растерянно продолжал «плыть» вперёд.

Петя:

– Учителя, Ангелы, Гиды, Проводники… У них много имён, но суть одна – они на ступеньку выше нас и знают намного больше.

Иван сделал сильный гребок воздуха и, перевернувшись на спину, заскользил над поверхностью:

– А сколько всего ступенек? Какие ступеньки, Петь? – Иван задрожал всем телом, заметив, что со всех сторон к ним быстро приближается темнота. – Я, кажется, вообще сейчас ничего не понимаю, но мне становится страшно как-то внутри. Я боюсь чего-то…

Последним, что Иван увидел в кромешной тьме, был светящийся голос сына:

– Не бойся, пап, в своё время узнаем. Мы не Боги, мы только учимся…

Реанимация

Полная темнота и монотонный звук падающих в воду капель действовали завораживающе: «кап»… «кап»… Звук нарастал, и темнота дрожала, становясь неустойчивой и зыбкой по углам. Она уступала место мутной рвотной серости. Через отступающую пелену вырисовывались огромные капли, которые с нестерпимым грохотом разбивались о плотную водяную плёнку: кап… кап…

Брызги в виде огромной короны поднимались из воды, замирали на миг и уходили обратно в ожидании следующей капли: кап… кап… Завораживающая картинка медленно отдалилась, звук капель стал тише, и в лунном свете появилась капельница, трубки которой вели к лежащему на больничной койке человеку. Серое лицо Ивана было беспристрастно, широко открытые глаза смотрели вверх, а прибор ИВЛ через отверстие в горле размеренно поднимал и опускал грудь. Казалось, что само пространство искривилось, став густым и тягучим. Очередная капля физраствора, с трудом оторвавшись от кончика трубки, медленно полетела к своим подругам, смиренно ожидающим её в прозрачной колбе капельницы, чтобы на мгновение примерить корону и подтолкнуть бывшую королеву поближе к своему единственному предназначению – к израненной вене еле живого человека. Вместе с оглушительным разрывом капли глаза Ивана закрылись. Полная темнота надёжно укрыла зачатки нечаянного чуда.

Утром Свете разрешили навестить мужа в палате интенсивной терапии.

– Терпи, терпи, Ванечка, всё будет хорошо! – жена погладила мужа по высохшей руке.

К койке подошёл врач и покачал головой:

– Не обольщайтесь, прогноз неутешительный – в любое время…

Света оборвала эскулапа на полуслове:

– Не нужно мне этого говорить, я это уже сто раз слышала! Всё будет хорошо.

Врач вскинул голову, порывисто отошёл и выругался перед тем, как хлопнуть тяжёлой дверью:

– Умные все стали! Всё сами знают!

Медсестра кивнула сменщице, бросив взгляд на Ивана:

– Утопленник утром из комы вышел.

В реанимации Иван жил… нет, не жил, скорее он обитал где-то между небом и землёй. Он видел и даже узнавал лица посетителей, но вместе с ними видел и слышал множество разных людей в других местах. Он слышал необычайно красивую музыку света, видел такую тонкую палитру красок, о которой и помыслить раньше не мог. Иван не умел различать реальности, но никакой нужды в этом не было: он спокойно общался со всеми родственниками – с живыми, с ранее ушедшими, – и его это совсем не удивляло. В это же самое время он видел людей в других палатах больницы, свою квартиру, собаку, дачу и много всего ещё. Ему казалось, что он разговаривает со всеми, и в то же время слышал, как врач говорил Свете о том, что он никогда больше не сможет говорить, а будет простым овощем. «Интересно, я буду помидором или огурцом?» – равнодушно подумал Иван и тут же забыл об этом как о чём-то незначительном и неважном. Он видел разноцветные волшебные миры, полные счастья и гармонии, видел то, что было давно, то, что было во снах, и то, чего никогда не было. А может, и было, кто его разберёт? Все мысли происходили одновременно с действиями и были неотделимы друг от друга. Сейчас Иван видел сына.

Свесив вниз ноги, они сидели на крыше высокого здания и весело болтали:

– Петя, а если я сейчас вниз прыгну, то я полечу?

– Рождённый ползать летать не сможет! – Петя важно сложил руки на груди.

– Сам ты змеёныш, смотри! – расставив руки в стороны, Иван прыгнул вниз и проделал несколько воздушных кульбитов в воздухе.

Петя завис над крутящимся отцом и засмеялся:

– А что же спрашивал тогда, неуверенный ты мой папок? Здесь можно всё, если ты этого хочешь и веришь в это!

Иван резко взмыл вверх и сорвался штопор:

– А как не верить-то, сынок? Это же самая разреальнейшая реальная реальность! Хочешь, проверим? Вот смотри, я сейчас тебя ущипну, и ты заорёшь от боли!

Петя заорал, едва отец протянул к нему руку.

Иван захлебнулся от восторга:

– Вот видишь! Я же сказал, что это реальность!

– Ну, раз так, то я на самолёте от тебя улечу! – тут же под Петей появился огромный бумажный самолётик, быстро набирающий скорость.

– Ясненько. Где мой веник? Так вот же он! – обхватив ногами веник, Иван погнался за сыном.

– Папа, смотри, у твоего веника хвост растрепался! Как же ты меня на таком драндулете догонишь?

Иван обернулся – и правда, из веника вываливались, разлетаясь по ветру, большие пучки соломы. Через мгновение веник закашлял чёрным дымом и начал стремительно терять высоту. Иван подозрительно посмотрел в лицо поравнявшегося с ним сына:

– Ах, вот ты как значит!

– Это не я. Это всё ты сам! – раскрасневшийся Петя выпустил чувства наружу и заливался искренним смехом.

– Врёшь, не обманёшь! Отключаю двигатели и спокойно планирую на заправку!

Внизу показалась заправка. Едва Иван коснулся ногами земли, как к нему подбежало странное многорукое существо в оранжевой жилетке, с каждым взмахом рук которого в воздухе появлялись маленькие облачка в виде знаков вопроса. Эти знаки дрожали, сливались, росли и пульсировали, выражая крайнее возбуждение. Наконец, всей толпой они устремились к Ивану.

Иван:

– Полный веник, пожалуйста!

Две руки работника выстрелили далеко в сторону и притянули ящик со связанными пучками травы, которые в одну секунду заполнили пустоты в хвостовом оперении летательного аппарата. Одна из рук дрогнула, родив большой вопросительный знак, другая с раскрытой ладонью зависла перед Иваном. Иван похлопал по пустым карманам и сконфуженно уставился на сына.

Петя:

– Ну, папа, у тебя разве нет ничего? Оранжевожилетчатые руколёты сладкое любят.

Тут же Иван обнаружил висящую на плече малюсенькую сумочку и достал из неё огромный торт. Торт плавно опустился на протянутую ладонь мигающего от непередаваемого счастья руколёта. Махнув всеми своими руками в воздухе, он тут же исчез вместе со своей заправкой, оставив на прощание кучку радостных смайликов. Улыбающиеся, возбуждённые, подмигивающие, они окружили Ивана и, дурачась и гримасничая, закружили его в хороводе.

– Поплясали и хватит! – Иван быстро запрыгнул на веник и взмыл вверх, оставляя за собой белый спиралевидный след из облаков.

– Эй, эй, так нечестно! – Петя засуетился у своего бумажного самолёта.

– Догоняй, сынуля! – успел крикнуть Иван, наскочил грудью на что-то твёрдое, закружился на месте и оказался в темноте…

…Несколько бесконечно длинных дней лениво проползли мимо больничной койки, не оставив ни малейшего следа. Света, по обыкновению этого времени суток, сидела на табурете возле кровати мужа:

– Ну, что, проснулся? Давай я тебе книгу почитаю. Иван округлил глаза, наигранно выпятил нижнюю губу и обнял сына: «Почему мне? Нам с Петей почитай, он же рядом сидит, думаешь, не услышит? – слегка приоткрытые губы на бесстрастном лице лежащего не пропустили ни звука. – Только интересную читай, а то обидимся и улетим от тебя на небо, да, Петя?»

Петя с грустью в голосе: «Останемся. Я люблю мамины книжки слушать».

Света невольно заплакала, открывая книгу:

– Вот так я и Петеньке книжки читала!

К кровати потихоньку подошёл дежурный врач, хороший, добрый дядька, не очерствевший от своей работы:

– Света, Вы его особо не напрягайте. По смене передали, что ночью у него остановка два раза была, еле откачали. Думали – всё…

Света кивнула, попыталась прочесть первый слог, но не смогла. Ослабевшие руки уронили книгу на дрожащие колени:

– Что же ты, Ванечка… Куда ты торопишься… Где ты сейчас?

Бледное неподвижное лицо Ивана размылось, слившись с белоснежной подушкой, то ли от слёз жены, то ли проваливаясь в другой мир.

За длинным, грубо сколоченным из нестроганых досок столом пируют родные Ивану люди, а из-под стола то и дело раздаётся весёлый смех – там детишки устроили свой собственный праздник. Иван обвёл взглядом присутствующих и поймал себя на мысли, что кого-то из них он сам хоронил, а некоторые и сейчас живы, как и его родители, что сидят рядом с ним. Иван видел, как утром они приходили в больницу, но, несмотря на все уговоры, их не пустили в реанимацию, а теперь они сидели рядом со своими родителями, с родителями своих родителей, с ним самим и Петей. Всё было хорошо до тех пор, пока Иван не засомневался в реальности происходящего. Только он подумал, что всё это выглядит довольно странно, как стол со всеми родными поднялся вверх и поплыл далеко вперёд, а на его месте показалось бледное лицо жены:

– Ваня, ты меня слышишь? Если слышишь, моргни один раз!

Иван моргнул. Света поправила под собой табурет:

– Так, если ты меня понимаешь, моргни два раза! – Иван зачем-то моргнул три раза.

Света улыбнулась:

– Хорошо! Помнишь, как мы с Петрушей разговаривали? Попробуй так же: если «да» – моргни один раз, если «нет» – два раза!

Иван моргнул. Света засмеялась:

– Молодец, получается! Ты меня слышишь? – Иван снова моргнул. – Молодец! Ты хочешь кушать? – Иван моргнул три раза, и лицо его задрожало, как будто он силился что-то сказать.

Света:

– Ты сказать что-то хочешь?

Иван моргнул один раз.

Света приблизила лицо, пытаясь расслышать. Иван раскрыл непослушные губы и едва слышно произнёс:

– Дывая.

Света:

– Что-что? Я не поняла!

Иван:

– Дывая…

Света:

– Два? – Света показала два пальца, и Иван моргнул. – Что два?

Иван тяжело вздохнул и закрыл глаза.

Света:

– Ну, поспи, поспи, устал совсем…

Неожиданно Иван пробормотал:

– Два я моргнул! – широко округлил глаза, опасаясь, что его не слышно.

Света засмеялась и вытерла навернувшиеся слёзы:

– Ты говоришь, что два раза моргнул?

Иван моргнул.

Света:

– Это что кушать не хочешь или что хочешь?

Иван моргнул один раз и тут же ещё три раза. Замычал, покачал головой и уснул…

Очередная ночь в палате реанимации. Иван в сознании. Он давно не видел сына, но продолжал ощущать его присутствие и раз за разом проигрывал в голове счастливые моменты, проведённые вместе с ним. Иван лежал и улыбался своим светлым чувствам и мечтам о неминуемой встрече с сыном. Он уже знал наверняка, что так и будет, и очень скоро, как вдруг увидел прямо перед собой силуэт пожилой женщины, которую привезли накануне. Силуэт двигался и мерцал неясным синеватым оттенком, в то же время тело женщины неподвижно лежало на своей койке. Подключённые к её телу приборы громко пищали, взывая о помощи.

Наконец из-за дверей показалась заспанная санитарка, но, как оказалось, лишь для того, чтобы отключить звук и уйти обратно. Иван забеспокоился и попытался позвать на помощь, но у него ничего не вышло. Лицо призрачной женщины осветилось доброй улыбкой, от которой в палате стало светло, как днём. Одновременно, сразу со всех сторон, прозвучал тихий голос старушки, он как будто обволакивал Ивана уверенностью и спокойствием: «Не беспокойся, сынок, ничего страшного со мной не случится. Уже всё хорошо».

Силуэт пожилой женщины проплыл по комнате и медленно вкрутился в больничный потолок. Иван последовал за старушкой, которая уже не казалась старой, и очутился на залитой солнцем лужайке. Со стороны он увидел себя и сына, катающихся в высокой траве. Как всегда, оставшись друг с другом наедине, эти двое смеялись и дурачились. Иван улыбнулся, расслабился и отдался покою…

Утром следующего дня Светлану не пустили в реанимацию.

– Как же так? Мы вчера с доктором договаривались на раннее посещение, – Света явно нервничала, – что-нибудь случилось?

Медсестра внимательно рассматривала свои ногти:

– Сказали Вам подождать.

– Так случилось что-то? – Светин голос дрожал, ощущая тревожные удары сердца.

– Сказали подождать, – подув на пальцы, медсестра скрылась за дверью.

Свету уже трясло. Впустив в себя каплю сомнения, она возвела его в ранг убеждения и уже вовсю рисовала мрачные картины грядущих известий. Жаждая побыстрее узнать правду и опасаясь страшных известий, она осторожно ходила по коридору.

К дверям реанимации с грохотом подвезли пустую каталку. Одна из медсестёр привычно, несколько раз с небольшими интервалами, нажала на звонок, продолжая незаконченную беседу:

– Мой-то жрёт и жрёт – глотка лужёная! В субботу у Вальки на именинах так упился, что обоссался с головы до пят.

– На то они и мужики, чтобы бухать да баб трахать! – поддержала её товарка.

Через минуту каталка исчезла за дверями, и Света, борясь с негнущимися коленями, опустилась на лавку. Вскоре подошёл дежурный врач, но, бросив беглый взгляд на подскочившую Светлану, молча прошёл в реанимацию. Прошло ещё несколько томительных минут ожидания, наконец двери открылись, и медсёстры выкатили каталку с покрытым простынёй телом человека. «Зачем ногами вперёд-то вывезли?!» – мелькнуло у Светы в голове, и тут же она с перекорёженным от страха лицом схватилась за борт кушетки, слушая, как женщины ведут свой бесконечный и важный разговор:

– Ну, а картошка у тебя как? У меня фитофтора всё пожрала – наполовину чёрная стоит!

– Нет, тьфу, тьфу. У нас вроде справная, – работница повернулась к Свете, – это не Ваш, не плачьте! – А вот в прошлом году рано ботва сдохла, один горох собирали…

Растерянная Светлана осталась в опустевшем коридоре. Радости не было. Не было облегчения, как не было и боли – была полная пустота и отрешённость на фоне громыхающей по грубому цементному полу тележки…

Мальчик Коля

Обыкновенная небогато обставленная квартира, каких уйма в средней полосе России. Подросток Коля уже несколько дней упрашивал свою маму сходить в школу и записаться на поездку по Золотому Кольцу России. Вот и сегодня он стоял перед ней, виноватый, с опущенными вниз руками:

– Мама, давай съездим, пожалуйста. Завтра последний день заявления принимают… Я очень хочу посмотреть другие города, а в поездку только с родителями записывают.

Мать, почти не слушая:

– Зачем с родителями?

– Программа «Моя семья». Одним нельзя ехать, – Коля нервно теребил пальцы рук за своей спиной.

Мать докрасила губы, промокнула их одну о другую, вытянула к зеркалу:

– Придумают же – «Семья»! Какая такая у нас семья? Как отца твоего схоронили, царство ему небесное, так ты мне всю жизнь поломал…, испоганил! Семья…

– Ну, мам… Я же тебя редко о чём-то прошу… – жалобно протянул Коля, – давай съездим, пожалуйста, и…

Мать перебила:

– Ну и не проси. И не «мамкай»! Пока молода да красива была, ты всё время под ногами мешался. Прямо прицеп. Балласт какой-то, и не сбросить, и не продать…, мам!

В больших глазах Коли дрогнули крупные слёзы:

– Что же я тебе сделал такого, что ты меня так ненавидишь?

Мать достала бутылку из холодильника, налила рюмку, опрокинула её в рот и зажмурилась:

– Для храбрости! Ух, где мои годы молодые?! Да ничегошеньки ты мне, Коленька, не сделал. Совсем ничегошеньки! Это папаня твой заделал тебя, да кони двинул! Молодец какой – настоящий полковник! – поправила причёску перед зеркалом и накинула куртку на плечи. – В общем, некогда мне с тобой тут лясы разводить. Приду поздно. Если повезёт, то не одна! – хохоча, мать протопала каблуками на кухню, выпила ещё рюмку и хлопнула входной дверью.

Сгорбившись, обняв голову руками, Коля сидел на полу и тихонько плакал.

…Больничная палата. Иван полулежит на кровати и ест с придвижного столика. Рядышком сидит Света:

– Ну, вот и хорошо, а то пугали, что ты никогда есть сам не будешь, и говорить… Ну, как про Петю нам всегда говорили…

Иван молча кивнул головой и, увидев входящего в палату лечащего врача, отложил ложку в сторону. Бегло осмотрев постояльцев, врач остановил взгляд на Свете и поздоровался в ответ на приветствие:

– Здравствуйте, здравствуйте! Давайте начнём с вас, пока вы оба здесь, – доктор присел на табурет и долго перебирал бумаги, что-то бормоча и выкрикивая, потом свернул их в рулон и постучал себе по коленке. – Ну, Иван, как чувствуешь себя?

– Нормально.

Доктор:

– Нормально… Нормально… Да нет. Не нормально, а хорошо, я бы сказал. Все анализы в норме, пневмония стороной прошла. Сколько Вы уже в общей палате?

Света:

– Сегодня ровно неделя.

– Неделя… Ровно неделя… Домой-то хочешь? – доктор как будто силился решить непосильную задачу, вытягивая слова из своего словарного запаса, которого на всех может и не хватить.

Иван:

– Да, пора бы…

Доктор как будто думал о том, как прокормить голодающую часть беднейшего населения Африки, или как лучше провести операцию на голени вымершему мастодонту, но Иван уже знал, что не стоит обращать на это внимания и волноваться о будущем. Это просто такая забавная манера общения доктора – глубокомысленно повторять последние услышанные слова и фразы. Иван хорошо знал, что сейчас скажет врач.

– Да, пора бы, пора бы, – доктор продолжал постукивать историей болезни о колено, – пора пора-рам, пора по пабам, – и, как будто резко очнувшись, – вот значит что! Давайте мы завтра с Вами повторим КТ и ЭЭГ, посмотрим результаты и, если они удовлетворительные, а я думаю, что так оно и есть… – доктор прервался, повернувшись к Свете, – Вы видите положительную динамику?

Света быстро закивала головой, желая поскорее закрепить положительную динамику:

– Да, Анатолий Степанович, конечно, вижу: день и ночь.

Доктор:

– День и ночь… День и ночь… Ну и хорошо, тогда денька через три будем домой выписывать, на амбулаторное, так сказать, лечение, хватит здесь валяться. Готовы к выписке?

Иван безразлично:

– Всегда готовы.

– Всегда готовы… – подхватил доктор.

Света радостно:

– Конечно, готовы! Спасибо Вам, Анатолий Степанович!

– Спасибо, Анатолий Степанович! – доктор развернул документы и подошёл к соседней кровати. – Ну, Юрий Фёдорович, как ваше НИЧЕГО?

Дед свесил сухие ноги с кровати:

– Ничего.

Доктор:

– Ничего… Вот и ничего, раз ничего…

…День от души нагулялся, и поздний вечер, повинуясь суточному ритуалу, накрыл засыпающий город. Громко хлопнула входная дверь, Коля выключил телевизор и укутался поглубже в одеяло. Пьяный смех и возня переместились из коридора в кухню, теперь звуки продолжающейся попойки доносились через тонкую самодельную перегородку. Наконец дверь в комнату распахнулась, и пьяная мать уставилась на сына:

– Колька! Чёрт ты окаянный! Ну-ка, хватай раскладушку и марш на кухню!

Коля притворился спящим.

– Ну, чего? Ты меня слышал, выгребайся отсюда! – мать сильно качнуло к центру комнаты. Теперь она стояла, уперев руки в бока, и пыталась сфокусировать ненавидящий пьяный глаз на расплывающейся постели. – Ну!

Сзади её обнял и заслюнявил здоровенный мужик.

Коля:

– Я уже сплю.

Мужик, неожиданно рассвирепев, отпихнул женщину в сторону:

– Ты чего, сопляк, мать не слышал? Быстро хватай манатки и вали отсюда, пока пендюлей не навешал!

– Ах, какой ты у меня грозный попался, прямо рыцарь! – мать пьяно захохотала, повесилась мужику на шею и потащила на кровать, – портки скидай быстрее, я вся твоя! Я вся горю!

Темнота укрыла собой всё хорошее и всё плохое, весь этот странный и чудный мир…

…Больница, где Иван долёживал последние дни, располагалась недалеко от Колиного дома. Сегодня она, как всегда, привычно и равнодушно смотрела своими жёлтыми окнами казённых палат в наступившие сумерки. Ничего хорошего и ничего плохого не произошло в её стенах: кто-то выписался, кто-то умер, кто-то лёг на плановую операцию – всё, как всегда. Очередной день подходил к концу вечерним обходом, и завтра обязательно начнётся следующий.

Дежурный доктор померял давление старику и подошёл к Ивану:

– Не спится? Всё, предпоследняя ночь сегодня – в понедельник домой, не увидимся. Жена за тобой приедет?

Иван кивнул:

– Да.

– Счастливо тогда. Сразу в поликлинику сходи – не затягивай, направление у завотделением не забудь взять. В лесу больше не блудись, не надо… всякое в жизни бывает. Держитесь с супругой друг за друга, удачи! – доктор протянул на прощание руку и закрыл за собой дверь.

Иван развернулся к окну и, облокотившись на подоконник, уставился в темноту больничного двора.

– Что, прыгнуть охота? – вечно кашляющий сосед-алкоголик захлебнулся мокрым смехом.

– Молчи, идиот! – одёрнул его сосед справа.

– А что я сказал? Я ничего, – откашлявшись, алкаш натужно засмеялся. – Может, он мне за синькой сгонять хочет?

…Колина квартира купалась в лучах счастливого солнца, которое, пробившись сквозь плотную завесу завистливых облаков, решило побаловать и прогреть человеческие души последним теплом уходящего года. Вокруг накрытого стола суетилась и хлопотала мать:

– Радость-то какая, Колька! Отец из поездки вернулся, денежку нам, дуракам, привёз!

Из ванной комнаты вышел щуплый мужичок в одном полотенце на бёдрах:

– Мы, дальнобои, такие!

Отвернувшись, Коля облокотился на стену:

– Не отец он мне.

– Цыц, малявка, пока я добрый, возьми вон подарок на столе, – мужичок подозрительно огляделся, – слышь, Ирка, где штаны-то мои домашние?!

Мать протянула сыну шоколадку:

– Держи, пока отец добрый! – и игриво повернулась к мужичку. – Всё постирано и поглажено, тебя дожидается! Мог бы сообщить, что приезжаешь, а то пропал на месяц, и ни слуху ни духу никакого!

Мужичок:

– А с чего сообщать? Я, может, проверял тебя. Думал, вот приеду, а ты тут с мужиком кувыркаешься, а я и пристукну обоих!

– Да нужны мне твои мужики! Одни хлопоты с ними. Я же только тебя, дурака, люблю! – мать облизала губы, повела бёдрами, подошла к мужику и залезла рукой под полотенце, – сейчас Колька гулять пойдёт, я те покажу, как ждала, – пощады запросишь!

Слышь, Коль? Иди, погуляй, отцу отдохнуть надо!

Коля положил шоколадку на стол и прошёл в коридор:

– Не отец он мне!

Мать:

– Поговори ещё у меня! Ремня давно не получал?

Коля хлопнул входной дверью.

– Совсем оболтус страх потерял! – мужичок смачно сплюнул в угол. – Ну, Ирка-дырка, показывай фокусы! Удиви дальнобоя талантами!

Мать медленно расстегнула халат и стянула с мужичка мокрое полотенце:

– А что, думаешь, и удивить нечем? И удивлю!

…Стрелки на больничных часах показали одиннадцать часов воскресного вечера. Завтра Ивану предстоял безрадостный путь домой, где раньше его всегда ждал сын, а теперь каждая клеточка мозга посылала сигналы боли израненному сердцу, напоминая хозяину о том, что Пети там нет и уже никогда не будет. Иван достал из тумбочки пакет с кроссовками, положил туда свитер и направился к дверям палаты.

Дед с соседней кровати приподнялся на локоть:

– Ванёк, никак в самоволку собрался? У тебя же дембель завтра.

Иван:

– Да. Воздухом подышу напоследок.

Дед усмехнулся:

– Напоследок, Вань, не надышишься!

Иван не поддержал шутку:

– Я попробую. Через часик вернусь.

Осторожно шагнул в коридор, спустился в приёмный покой, быстро обулся в тёмном углу и, никем не замеченный, вышел на улицу.

– Эй, утопленник, далеко собрался? – у тёмной стены стоял охранник с дымящейся сигаретой.

Иван:

– Воздухом подышу.

Охранник метко метнул бычок в урну и взялся за дверную ручку:

– Я тебя не видел!

– Меня никто не видел, – тихо пробормотал Иван и наполнил лёгкие свежим дыханием золотой осени.

Проказник-ветер, озорничая, поиграл опавшей листвой у ног одинокого человека и поднялся к самым макушкам деревьев, туда, где раскачивался тусклый фонарь, устало освещавший ветку огромного дерева с чудом задержавшимися на ней листочками. Иван проследил ещё выше, до самого небосвода, где в глубокой черноте ночи ярко горели вечные звёзды.

– Петя, сынок, я хочу к тебе, родной мой… Почему всё так сложно?

Жёлтый кленовый листочек дрогнул в вышине и, оставшись без материнской опоры, мягко лёг в подставленную руку. Иван слегка покачнулся от обилия кислорода, который, проникнув в кровь, взорвался в голове цветными картинками, прикрыл глаза, аккуратно убрал листик под свитер, поближе к сердцу, и медленно побрёл к выходу из больничного городка.

…Вместе с природой засыпал и двор Коли. Обняв ноги руками, мальчик сидел на скамейке и смотрел на такие прекрасные и далёкие звёзды. Он был далеко отсюда, далеко от горя и от всех проблем, так рано свалившихся на его голову. Коля ни о чём не думал и ничего не решал – ему было «безмятежно», но вдруг он вздрогнул: громыхнув мусорным ведром о дверную коробку, из подъезда вышла соседка.

– Замёрз, поди, Колька? – соседка кивком указала в сторону старенького «мерседеса», – этот, что ли, опять нарисовался?

Коля утвердительно кивнул.

Соседка:

– А я-то думаю, кто там у неё? Нажрались и орут на весь подъезд! Поубивают друг дружку!

Коля стремительно вскочил на ноги и побежал к подъезду.

– Куда ж ты, Колян, на рожон-то лезешь! – крикнула вслед сердобольная соседка, но Коля уже бежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Громкий мат и звуки борьбы усилились, как только Коля распахнул дверь квартиры. Мужичок методично и зло избивал мать.

– Ну, что? Погуляла без меня, шалава крашеная? – звонкая оплеуха оглушила лежащую на полу мать, – до магазина нельзя дойти, как все новости сообщают, лядина ты такая!

Мужичок размахнулся для следующего удара, но Коля схватил его за руку и повис на ней:

– Не трогай маманю!

Мужик с удвоенной от злобы и выпитого силой отшвырнул мальчика от себя:

– Куда лезешь, выблядок сраный! – врезал матери по щеке и тряхнул её, как тряпичную куклу. – Нравится? А, нравится?!

Мать захлебнулась соплями:

– Ну, прости ж ты меня, прости, дуру бестолковую… Люблю же тебя… Люблю…

От чувства собственного превосходства силы мужичка удесятерились, и он, намотав волосы на руку, потащил мать по полу.

Коля:

– Стой, гадина!

Мужик обернулся и застыл в изумлении:

– Ты чего это, Колян?

Коля выставил перед собой огромный кухонный нож:

– Мамку отпусти, гадина!

Перехватив полный решимости взгляд мальчика, мужик протрезвел на мгновение и разжал руку. Тут же мать, словно на пружинах, подскочила к сыну:

– Тише, тише, Коленька! Отдай ножик-то, милый… Не надо так играться, – размазывая кровь по лицу, протянула обе руки.

Коля, дрожа всем телом, отдал нож матери. Одно движение, и нож лязгнул о гору грязной посуды в раковине, а мать всем телом навалилась на сына и повалила его на пол:

– Ах ты, сволочь такая, за нож мне хвататься будешь! Я те все глаза повыцарапываю, паршивец ты поганый! Бей его, Лёша!