– Это не предположение, майор, – Том утвердительно взглянул на Хоуфмана, – это факт. Перед смертью он изнасиловал жертву, за миг до этого, тут уже предположение, убив третье лицо, Даниеля Хьюза – по карте страдающего аутизмом беднягу, проходившем психотерапевта в лице погибшей.
– И этот Карл тоже, небось, из её больных?
– Скорее всего – схватив аффект, он пытался застрелиться, но не сумел, лишь три пули в потолке – после, перед самим задержанием, он устроил пожар в кабинете Дойл, и была уничтожена большая часть документов – среди уцелевшего материала по его имени мы ничего не обнаружили. Я говорил с его семьёй – матерью и сестрой – они ничего не знают – посещал ли он её или нет. В России он не нуждался в психиатре, рос, со слов родных, обычным ребёнком – ничего ненормального..
– Но ты так не думаешь? – Йозеф посмотрел на Марвина.
– Нет – может быть в нём виднеется ревностный мотив, но.. слишком гладко у него всё вышло…
– Что сам он схватил аффект и чуть не прострелил себе голову, – закончил Том. – Здесь очевидная психопатия, майор. Радищев недальновиден, словно ребёнок или обезьяна. Прокурор запросит психиатра, после подтверждения пациент уедет пить таблетки.
– Почему три пули? В одной области? Три. Грёбаных. Пули. Шеф, посмотрите фото.
Майор развернул наспех собранную папку, высматривая нужную карточку.
– Случайность, – Том махнул рукой.
– А если нет?
– А какие ещё могут быть варианты? Следов борьбы нет – дрожащей рукой пустил «спрей по стене» – три попытки – все потрачены.
– А что по оружию?
– Макаров?.. Где он его взял – неизвестно, – ответил Марвин.
– Так допросите.
Том поправился на стуле:
– Я… мы уже начали его обрабатывать…
– Хорошо, только чтобы без следов. Даже самых мелких. Усекли? – Йозеф уставился на подчинённых.
– Да, шеф.
– И ещё – завтра же у обоих намечаются похороны. Вы хоть с родственниками-то говорили?
Марвин и Том переглянулись и одновременно произнесли:
– Я говорил сегодня с супругом Дойл
– Я ездил к матери Хьюза.
– По одному, – потребовал Хоуфман.
Том махнул рукой.
– Да, ничего особого по Даниелю сказать не могу – аутист, безработный, безобидный малый – жил всю жизнь с матерью, к которой, собственно, я заехал, дабы подробнее сообщить о произошедшем. Как всегда – море слёз. Говорит, как ребёнок был – мол, люди с такими особенностями вообще не взрослеют. Рос без отца.. Больше говорить нечего. Пить – пил, но давно в завязке.
– Хорошо, чем меньше про него знаем, тем лучше.
– Шеф, а может о нём совсем умолчать?
– Нет, нет, нет, – испугался Томас. – Они же и в суд полезут, как там его скрыть удастся?
– Идея хорошая, но Том прав. Мы можем лишь заменить имя, не сообщая об этом. Поговорю об этом с прокурором завтра утром. – Йозеф расслабился, обвалившись на спинку кресла. – Ну всё, парни, вы свободны, всё что хотели бы знать эти скоты, я узнал. Вы свободны. А, да – Марвин, останься на минуту.
Том вывалился из кабинета начальника, мгновенно достав сигареты из кармана. Затем, опомнившись, что находится не там, где допускается курение, засунул её обратно. Как говорил он сам себе, «меня абсолютно не волнует, о чём говорят эти парни». Но Том понимал – объект их обсуждений – он сам.
Он знал, насколько изощрённо газеты могут преподнести любой материал, какой захочешь. И people будут давиться нелепой комбинацией букв, что составляет сама статья. Сейчас же перед ним появилась дверь, куда он мог впустить всё то, что уже несколько дней держит в себе.
Разговор с Бенджамином как-раз таки и подразумевал общественную раскрутку данного конфликта, но того, что пресса сама позвонит в отдел, Том ожидать никак не мог. Он знал – это отличный повод всколыхнуть общественность, и ужесточить исход для обвиняемого. Тем более для этого всё уже готово.
Единственный человек, с кем ещё Поулсон не обсуждал данное дело – мать Даниеля – Ребекка.
Через пятнадцать минут в кабинет вернулся Марвин. Томас сидел у своего стола, рассматривая зафиксированные на фотографиях следы Карла. Развернувшись в пол-оборота, он задал вопрос коллеге:
– Ребекка собирается хоронить сына?
Марвин расправил галстук, освобождая сильную шею.
– Да, завтра утром, похороны начнутся в половину шестого, на кладбище мученика Пауло.
– …недалеко от Saint Prayer.
– А там что?
– Похороны миссис Дойл, – ответил Том, глубоко задумавшись.
Он знал, что на похоронах второй как-никак появятся журналисты. Стоит ли появляться там, а уж тем более заявлять о причастности к следствию до пресс конференции, ведь она начинается в двеннадцать, как раз после церемонии. И последний вопрос, который волновал Тома – если же заявить о себе до пресс-конференции там, то стоит ли вести журналистов к похоронам Хьюза?
– Ты поедешь? – спросил Додсон.
– Куда именно?
– Так как всё в одной стороне, думаю, стоит заехать и туда, и туда.
– Я тоже об этом думаю. – Том покусывал тыл фаланги указательного пальца.
Стоит ли говорить о задуманном Марвину, или же прикинуться, что не ожидал появления репортёров и газетчиков? И не об этом ли Йозеф заговорил с Марвином наедине? Как бы Том не хотел выглядеть правдоподобно, вслух о своих подозрениях говорить не стоило.
– Отлично, тогда завтра с утра заедешь за мной…
Том посмотрел на Марвина.
– Сначала к Дойл, затем к Хьюзу.
– Хорошо, – ответил Поулсон. – Я собираюсь к спуститься к Радищеву. Ты со мной?
– OK, мне всё равно нечего делать.
Спустившись в отделение изолятора, напарники прошли в открытые постовым дверные ворота и попросили привести охраняемого Радищева в комнату для допросов. После того, как Карла привели, Додсон и Поулсон зашли в помещение.
В этот раз Том позволил Додсону инициировать разговор с обвиняемым.
– Привет, Карл, – миролюбиво улыбаясь, поприветствовал Радищева Вин.
Преступник выглядел разбито – он сидел, ссутулив плечи, опустив голову и смотря всё также себе на ноги. Было слышно, как он громко дышал ноздрями, в такт поднимающейся хилой груди. Он поднял взгляд на Марвина, лишь на несколько секунд, после чего перевёл глаза на Тома, который стоял у входа, скрестив руки перед собой.
– Сколько.. – тихо выдавил он из себя.
– Что? – Прикрикнул Додсон.
– Сколько ещё. Сколько ещё меня будут держать здесь? – смело глядя в глаза Марвину, спросил Карл.
– Послушай, парень, – Марвин начал издалека. – Меня зовут Марвин, Марвин Додсон. Я старший детектив убойного отдела, занимаюсь расследованием двойного убийства..
Карл хотел было открыть рот и перебить следователя, но Додсон опытно его остановил:
– Заткнись и дослушай, – он выставил открытую ладонь на уровень лица Карла. – Три дня назад, ты был найден в поместье Дойл с двумя трупами, кровью одного из которых ты был уделан. Это ведь так? Заткнись, это был риторический вопрос. Затем следующее – следы грязи с твоей обуви, равно как и твоя обувь, единственная в доме, потому как все остальные посетители, ныне покойные, оставили её у входа, были обнаружены нами, также, как и куча отпечатков пальцев. Именно ты ворвался в кабинет миссис Дойл во время её консультации, и никто иной как ты выломал дверь при проникновении туда – другого человека с твоим ростом там не было. И, наконец, последнее – следы изнасилования миссис Дойл перед смертью. Всё против тебя, dude. И не стоит говорить мне и моему напарнику о том, что ты что-либо не помнишь, или вовсе не причастен к этому – от суда, а затем и от срока, тебе не отвертеться. Но. – Марвин сжал и разжал кулак. – Но, как я и должен предложить, мы вправе помочь тебе. Лишь отвечай на наши вопросы, и содействием со следствием ты уменьшишь себе срок.
– Можете держать меня сколько угодно, но я знаю, что не виновен! – Карл гневно расширил глаза.
Томас разочарованно увёл взгляд в сторону. Марвин, выдохнув через нос, откинулся на спинку стула:
– Значит, тебя подставили?
– Я говорил о том, что я ничего не помню. И сделать подобного я не мог, я даже не знаю, кто этот второй!..
– И ты не помнишь, откуда у тебя пистолет? – Марвин начинал нервничать, принимая поведение Карла за актерскую игру, вкупе с его акцентом.
– Нет.
Взявшись за подбородок, Додсон взглянул сначала на материалы дела, затем на напарника, а после ещё раз на Карла:
– Мне очень жаль, Карл, – встав и разведя руки, сказал детектив, – больше ничем я помочь не смогу. – Затем обратился подошёл к Поулсону, тихо шепнув ему: – Он играет.
И вышел из комнаты, оставив Тома наедине с преступником.
Том и до этого думал, что парень притворяется – ещё с Гордоном он обсуждал вероятность такого плана. Со стороны слишком дешёвое актерское мастерство было очевидно, однако Томас знал – в психиатрической лечебнице условия для принудительно-лечимых куда хуже, чем в тюрьме – и зачем ради этого так стараться? Об этом, наверное, стоило спросить самого Карла?
Тихо, аккуратно взяв стул, Том поставил его подле Радищева, тем самым давая понять намерения следствия. Затем, приземлившись около, Том опёрся одной рукой на стол, другой же мгновенно схватил Карла за шею и повернул зашуганного щенка к себе лицом. После двадцатисекундной порции голодного взгляда, но каменного лица, Том начал монолог:
– Какие бы ни были у тебя представления о том, к чему ты придёшь благодаря своему притворству, даже если у тебя выйдет – попомни мои следующие слова. Ты слышал о Норд-Сайленте – место, куда подобных тебе ублюдков сбрасывают с борта нашей достопочтенной юрисдикции. Иными словами это клиника, где занимаются преимущественно теми, кто уже никогда не станет полноценной частью общества – этакий склад подопытного биомусора, коему не суждено обратно влиться в круг людей – это выгодно и обычным людям, и тем, в чьих интересах вас туда садить – прав там нет ни у кого. По мне, так лучше за месяц сгнить в Саскачеване, чем быть объектом исследований психиатров-фармацевтов, хотя возможность соображать там у тебя изымут сразу, без права на ремиссию – в итоге не пострадаешь. Ничего не объясняй ни мне, ни суду, мой друг – ибо для тебя там уже заготовлена койка.
Том подмигнул Карлу, отпустил его голову и вышел из камеры.
Глава 15
Томас проснулся от ярко палящего солнца. Удивившись, тому, как оно смогло настигнуть его, он открыл глаза, чтобы выяснить, где остался спать. Каково же было его удивление, когда он обнаружил, что спит у себя в машине, на парковке около его отдела.
– Чёрт.
Взглянув на часы у левого запястья – без пяти шесть, Карл ещё больше удивился своей удаче вставать без будильника, ведь именно в шесть он должен был забрать Марвина.
Вывалившись из машины, он направился к главному входу, где, прямо около двери, встретил Додсона, откуда оба направились обратно в машину, а после на кладбище St Prayer. Небо постепенно становилось серым.
Прибыв на место назначения только лишь спустя час, Томас удивился, насколько сильно заполнен паркинг у входа на кладбище – около сотни человек в чёрном – и это только в пределах видимости.
– Только не это, – сказал Марвин.
В одном ряду, через несколько машин ближе ко входу был припаркован микроавтобус, на боку которого располагалась символика одной из ведущих телекомпаний Торонто.
– Хм, – послышалось от Тома. – Надо идти за толпой в прощальный зал.
Следователи вышли из машины. Прощание было организовано при церкви кладбища, всё по католическому канону. Огромное количество людей в чёрном, среди разговоров которых через каждое слово слышалось имя погибшей – из услышанного Том выяснил, что люди не знают о причине смерти Алисы – толпа не могла полностью поместиться на скамьях большой залы, поэтому чёрные фраки мужчин были видны в полный рост, тогда как из женских деталей можно было разглядеть лишь тёмные плечи и головные уборы. Нехватку места было видно ещё со двора.
Кладбищенская атмосфера дурно переносилась Томасом, особенно при гибели такой памяти.
Детективы, никому не представляясь, стараясь не обращать внимания на себя, слились с тёмной толпой. Обнаружить среди находящихся лиц журналистские морды было не так сложно – Том, как и предполагалось, заметил их схожее поведение с самим собой – и они, и он сам старался, подбираясь ближе к распятию, высмотреть главного организатора похорон, по совместительству супруга покойной, и саму даму, в честь прощания с которой собрались люди.
– Их всего пятеро, – тихо шепнул напарнику. – Пока что.
– О ком ты? – спросил Марвин.
– О журналистах, – незаметным движением руки Том указал несколько лиц. Среди всей картины происходящей, наглые рожи были заметны даже невооружённому глазу – абсолютно без совести, не брезгуя показать своего нахальства и неуважения, с безразличием к случившемуся, они рыскали бесстыжими глазёнками в поисках интересующих их лиц.
– Отвратительно, – выдавил Додсон. – Хорошо хоть без камер.
Так или иначе, их присутствие необходимо Тому.
Посреди широкого помещения, сквозь бесчисленные ряды голов, можно было разглядеть полузакрытый чёрный гроб, пространство вокруг которого было усеяно красными цветами. Рядом с пьедесталом стоял так востребованный всеми Бенджамин, рядом с ним – низкая полная женщина, спрятавшая своё лицо в платок перед собой. Лицо Бена было окаменевшим, в то время как к нему всё подходили и подходили люди, по мнению Тома, дабы не столько передать реальные, искренние соболезнования, сколько показаться на глазах богача и отметиться пред его лицом оригинальностью своего сочувствия. Но он молча кивал и обнимал подходящих.
Том хотел было подобраться поближе, дабы взглянуть ещё раз на её аккуратное лицо, но ему не хватило смелости – он лишь встал в одной стороне с Беном, ближе всех к правой стенке от скамей – этого было достаточно, чтобы сквозь однородную толпу Бен узрел лицо детектива. Томас молча кивнул. В это время как раз вошёл священник, за ним – десяток хористов – они прошли к алтарю. Люди мгновенно замолкли, все ушли по своим местам. Бен посмотрел на священника, наверняка обговорив с ним право первого слова:
– Господа! – начал он жёстко, полностью надувая грудь. – Большое спасибо за то, что сегодня вы здесь..
Том заметил, как руки журналистов похватали портативные диктофоны.
– …Неделю назад я уезжал из родного дома в аэропорт, чтобы пересечь границу с Соединёнными штатами и – попасть в Вашингтон. Ровно неделю назад я в последний раз видел свою супругу. Живой..
Зал охнул, давление на слёзные железы увеличилось.
– Три дня назад, по окончанию перелёта из Вашингтона в Нью-Йорк, мне позвонила моя сотрудница – Лилит, – Бен указал на сидящую в нескольких рядах от алтаря женщину, – и я десять минут пытался её уговорить перестать плакать, ведь сквозь её слёзы невозможно было разобрать ничего из сказанного ею самой. Я бы мог предположить, что её так расстроило, но её первые внятные слова после этой небольшой истерики я не забуду никогда. «Вашу жену… убили» – сказала Лилит.
Произошла небольшая пауза, Бен несколько раз сжал и разжал нос, затем утёр подступающие к выпаду из глаз слёзы:
– Моя жена погибла! – слегка повысив голос, выкрикнул он. Сказанное эхом разнеслось по зале. – Как только Лилит повторила те самые слова, я мгновенно вылетел из самолёта и пересел на другой, обратный, дабы убедиться, что она врёт. Господи, я так надеялся, что это была какая-то шутка, пускай злая – зато я бы мог вернуться домой, где хоть и редко, но с таким теплом проводил свою жизнь, ибо иного такого места в моей жизни больше нет. А сейчас что?.. Сейчас всякое место для меня потеряло ценность.
Он уже рыдал, не сдерживая слёз.
– И вы не представляете, насколько жестока была та ситуация, в которой она предалась Богу. – Он резко вскинул руку в сторону Поулсона, после чего все присутствующие уставились . – Этот человек рассказал мне, что случилось – он приехал в наш дом, когда я заливал горло алкоголем, ибо как по-другому пережить ту ненависть к неизвестному, из-за чего я потерял свою любовь, я не знал. Именно он занимается следствием по убийству моей жены! – Он обратился к Тому, повернувшись лицом. – Мистер Поулсон, вы дали мне гарантию того, что зло будет наказано. Спасибо вам большое.
– Чёрт! – сквозь зубы процедил Томас так, что коллега, ошарашенно стоящий сзади его услышал.
«Имя было лишним, Бен»
Вся толпа одобрительно глядела на Тома и Марвина, были еле слышны разговоры, вероятнее всего, обсуждающие их присутствие.
Мгновенно сориентировавшись, Томас сорвался в сторону выхода, сквозь толпу прихожан.
– Куда же вы, мистер Поулсон?! – выкрикнул ему вслед Бенджамин, но Том не обратил на это ни малейшего внимания.
Марвин устремился за напарником, попутно выдавая невозможные для восприятия слухом фразы, очевидно, вопросительной интонации.
Всё произошло именно так, как и планировал Томас – очевидно, что лица, заинтересованные в любой, достоверной или нет, информации, теперь висят на хвосте у детектива, зная его внешность и имя. Теперь осталось лишь привести их к третьему, ныне покойному, действующему лицу того рокового дня.
Высвободившись от тесноты толпы прихожан, Томас подлетел к автомобилю, мигом открыл дверь, врубил задний и выскочил на проезжую часть. Дав Марвину долю секунды на приземление рядом с собой, он посмотрел назад – несколько человек, как и предполагалось, являющиеся работниками СМИ, тоже вывалились в сторону парковки.
– Куда теперь? – спросил Додсон, повсеместно вникая в запланированное Томом.
– Попытаемся оторваться от них, – сказал Поулсон, вдавив педаль в пол.
Через полчаса катания в определённой местности, Марвину всё же было достаточно убеждений, чтобы направиться на Остинское кладбище.
Томас думал – он имел возможность в последний раз увидеть Алису, перед тем как её образ окончательно выпадет из этого материального мира, однако же предвкушение того, что его план будет выполнен, бороло эту тоску – иногда было отвратительно признать то, на что он разменивает подобные, дорогие сердцу, моменты. Но его мотив, его кредо заключалось лишь в каре тех, кто по его, «объективному мнению», вообще заслуживал смерти.
Сейчас всё зависело от изобретательности и ума тех, кто взялся их преследовать – Том нервничал, но был уверен, что всё таки привёл, будто Нильс, крыс за собой – благо они не будут погибать, а лишь наполнят свои пустые информационные желудки новыми сведениями. Хотя, это была лишь перестраховка – люди и так, и так должны были узнать о смерти Даниеля.
Наихудший итог, который мог на костях выпасть детективу – если Йозеф вдруг, перед самой конференцией, решит запретить говорить о смерти второго человека, а журналисты до этого не сумеют побывать на похоронах Хьюза.
«Как же это бесчеловечно» – поймал себя на безразличии к горю Ребекки Том. С этим делом он всё чаще замечал, что ради выполнения своей цели, будто навязчивой идеи, мании, он готов был перейти все границы, не обращая внимания на обстоятельства вокруг, игнорируя человечность, будто её совсем нет.
«Но ежели она желает справедливости, ей придётся терпеть происходящее – месть должны подавать холодной »
Кладбище мученика Пауло резко отличалось от предыдущего – находилось оно совсем на окраине, калитки и ограды его были ржавыми от времени, кое-где и вовсе разбиты. Газон не выглядел ухоженным, если он вообще был – здесь всё поросло сорняком. Накренившиеся плиты и деревянные кресты – всё это было наврятли кому-то нужно. От главных, полузакрытых на защёлку, ворот, помимо просёлочной дороги для машин, шла небольшая, застеленная белой растрескавшейся плиткой дорожка. Вела она к небольшой церквушке при кладбище. Место было антагонистично предыдущему, что посетили детективы.
– Просто, по-людски, – сказал Марвин, открывая входные ворота.
Машин на территории рядом не оказалось – даже катафалка – по всей видимости, никого, кроме должного священника и матери самого погибшего, здесь не было.
Двери церкви были закрыты. Том аккуратно постучал костяшками пальцев, прежде чем открыть скрипучую, растрескавшуюся лаком, высокую дверь.
Внутри никого не было, кроме женщины, сидящей на ближайшей к стоящему у алтаря закрытому гробу скамье. Голова её была наклонена – она то ли не обратила внимание на появившихся, то ли не услышала их прихода – узкие плечи, прикрытые поверх чёрной блузы тёмной вуалью. Она тихо, но выразительно, искренне плакала, что слышно было даже сквозь скрип и стук дверей, а также звуки шагов по каменному полу – эхо разносило всё, но этого плача касаться не смело.
Марвин шёл впереди, Томас старался держаться ближе к выходу – видеть парковочные места, чтобы, в случае чего, убедиться в присутствии тех, кого он так ждал.
– Миссис Хьюз, – Додсон аккуратно подсел к женщине, приобняв одной рукой, – это я, Марвин.
Ребекка подняла заплаканное лицо на детектива, всматриваясь ему в глаза:
– А, мистер Додсон. – Она вновь опустила голову.
– Мы с моим напарником, Томом Поулсоном, решили тоже попрощаться с Даниелем. Вы не против? – Марвин указал на Тома, который тотчас поспешил к первым скамьям.
– Конечно нет, – ответила женщина, всхлипывая.
– Миссис Хьюз, – обратился Том к женщине, – примите мои глубочайшие соболезнования.
Том говорил без единого намёка на лицемерие, но это всё равно не помогло убитой горем обратить на него внимание. Посидев так около минуты, Том ощутил еле-слышимый шум мотора автомобиля.
«Они здесь»
Наверняка они ненамного просунут свой нос в эту церквушку, полностью не появляясь на виду у присутствующих. Том подождал, пока это произойдёт, и как только он почувствовал появление кого-то чужого за скрипучей входной дверью, он обратился к Ребекке:
– Миссис Хьюз, обещаем вам, виновный будет наказан по всей строгости.
Плач той ещё больше усилился, тогда как Том прибавил величину голосу:
– Я понимаю, насколько сильно данная потеря ударила по вам – я сам всю жизнь терял людей, близких и дорогих моему сердцу. И я прекрасно понимаю, чего желает душа человека, родственник которого был убит, убит ни за что.
Том обошёл скамью и сел рядом с женщиной с противоположной Марвину стороны. Полуобняв своими сильными руками беззащитную женщину, Том шепнул ей на ухо:
– Скоро будет публичный суд, и решение о жестокости наказания для виновного будет зависеть только от вас.
Он тут же отпустил женщину, что подняла голову и посмотрела своими маленькими, серыми глазами на детектива – в ответ на этот полный только что приобретённой надежды взгляд Том кивнул, взяв её за руку.
– Обещаю вам, Господь, – Поулсон глянул на алтарь, – покарает виновных за их грехи, а тем, кто перенёс страдания, подобные мучениям Христа, обеспечит райскую жизнь.
С этими словами он встал, вежливо попрощался с Ребеккой, подошёл к закрытому гробу Даниеля, положил на него руку, развернулся и зашагал, не дожидаясь напарника, к выходу.
– Прощайте.
Марвину ничего не оставалось делать, кроме как последовать примеру коллеги.
Выскочив из церкви, Том нарочно, но будто случайно, с видом пренебрежения, оттолкнул стоящего за дверью мерзавца, после окинув взглядом ещё нескольких ТВ-шных крыс, после чего направился к машине. Марвин вышел за ним, и, ненавистно посмотрев на каждого из подслушивающих, прорычал им, чтобы они убирались отсюда.
Через полтора часа, как и оговаривалось, два детектива приводили себя в порядок перед выступлением. Том стоял в туалете и глядел на себя в зеркало – небольшие мешки под глазами, слегка посеревшее благодаря отсутствию режима и лёгкой щетине лицо. Если приглядеться, можно было рассмотреть раздражённые слизистые глаз. Он думал, взять ли ему «подкрепления» перед конференцией, и скажется ли на этом, казалось, обычном, моменте его жизни, но лишь представив, как он палит себя перед огромной аудиторией, Томас осознает – всякий сверху лишит его возможности творить суд дальше, лицезрев подобное.
Мысли о предстоящем всё чаще и чаще напоминали ему об МДМА, ещё со вчерашнего разговора с начальством. В ящике Пандоры у Тома лежало ещё одно оружие – алпразолам. Если первое, чем он хотел воспользоваться, могло выдать его внешним видом перед камерами, то бишь нестандартным, слегка возбуждённым, поведением, хотя без сторонней стимуляции Том был уверен, что будет выглядеть гораздо хуже, то алпразолам был способен выбить из него категорически всю панику, наделив железным терпением – тогда хватит ли ему харизмы и эрудиции, чтобы обратить толпу против того, кто сейчас за решёткой?
За «ксани» Томас брался очень редко – давний знакомый, практикующий психиатр-нарколог, в ходе лекций о наркомании, её связи с криминалом, а также о криминогенных состояниях, к которым приводит то или иное вещество, очень помог Тому в плане ориентации в собственной «зависимости». Почему в кавычках? Да потому что Томас не был зависимым. Он мог годами не употреблять даже спиртного, и окажись в его руке что-нибудь, объективно оценив ситуацию, Том способен решить – употреблять или нет. Также дела обстояли и с “ксанакс” – о действиях этого чудо-препарата среди молодёжи ходили легенды, однако Том не знал ни одного выжившего едака этих таблеток – все либо сходили с ума от переизбытка наркотика, либо от его нехватки. В любом случае дело всегда кончалось самоубийством. Наркологи же не хотят связывать своих пациентов, сколько бы они их не любили или не ненавидели, с ним – «ксанакс» такое же ужасное изобретение человека, как и героином. Ребята, что без перерывов употребляли его чуть больше двух недель, уже никогда не научатся радоваться жизни без этого «чуда в меле».
Решив остаться в трезвом сознании, Том посмотрел на себя в зеркало – ему уже не нравилось, как он выглядит – ему не хотелось участвовать в фальшивой демонстрации подготовленных заранее достоинств сотрудников их отдела, поэтому галстук, который так редко оказывался на шее своего хозяина, был снят, так же, как и теснящий плечи пиджак, рукава вновь завёрнуты, а верхняя пуговица освободила свод шеи.
– Плевать, – сказал он вслух, посмотрев на себя обновлённого.
Вернувшись в кабинет, Том увидел своего коллегу, видом напоминающего офисного работника.
– Что? – Мартин расставил руки в стороны.
– Ничего. – Том увёл взгляд в сторону.
В кабинет зашёл Йозеф – по его внешнему виду не сказать было, что он отработал дежурство.
– Так, парни, они уже внизу. В принципе, мы можем выходить. – Взгляд его пробежался по Додсону и остановился на Томасе. – Надеюсь, ты пиджак оденешь?
– Шеф, я иду не на свидание – вот мой рабочий вид.
– Ну, ладно, – он, ухмыльнувшись, махнул рукой и вышел из кабинета.
Весь штаб начальства находился в актовом зале, напротив нескольких десятков камер и микрофонов – те же самые, отвратительные лица подготовленных журналисточек, светящие своими белоснежными зубами. Том не слушал выступление Йозефа, какие вопросы ему задавали и чем он на них отвечал – его интересовала лишь интроспекция своего внутреннего состояния. Задолго до выхода на «сцену», до собственного приближения к кафедре, он чувствовал увеличение давления, приток непонятной паники, тогда как даже в самых экстремальных, казалось бы, для обычного человека, ситуациях его состояние почти ничем не отличалось от обычного.
Рядом стоял Марвин – ни намёка на улыбку, высокоподнятая голова, руки за спиной. Том же стоял, обхватив одной рукой живот, другая просто висела перед ним – его не волновали, возможно, неодобрительные взгляды кого-либо из присутствующих, будь то просто зевака из отдела, либо полковник – Томас думал о себе. Лёгкая паника заставляла его нестандартное мышление искать причины её появления, и Том копал внутри себя – но все попытки словно тычок пальцем в небо – куда не вставь лопату, она упиралась в какой-то абсурд, абсолютно нелогичный вывод.
Он вспоминал все моменты своей работы, анализировал их на приближение, возможно даже прямой контакт со смертью, и задавался вопросом, почему ни одно из пережитых состояний не отложило на него след, отпечаток, благодаря которому сейчас он бы держал себя в руках. Нельзя было сказать, что он сильно мандражировал – но давление у него точно было повышено.
Каким страхом вызвано это состояние? Страх чего именно? Томас начинал прямо издалека, чтобы не пропустить ничего: неужели это страх опозориться перед камерами, ляпнув что-то не то? Точно не этот страх, хотя это предположение следует здравому смыслу, так как перед камерами Том никогда не выступал. Страх подвести своего коллегу и начальника? Ничего подобного, на обоих в глубине души ему было плевать. Всё-таки может быть это страх нестандартной ситуации? Ну да, она не совсем стандартная – всего лишь встать перед десятком микро и на целую страну поведать о картине происходящего..
Стоп. Поведать о происходящем. О том, что произошло. А произошло убийство.
Том опять почувствовал учащение сердцебиения. Во-первых, он поймал себя на том, что в его голове стоит лишь мысль об убийстве – не о двойном убийстве – ведь Карл убил и Даниеля Чарльза Хьюза. Он помнил лишь о том, что была убита Алиса.
Том застрял взглядом на этом моменте – его задача была рассказать о том, что произошло с человеком, который, как никак, был ему дорог, хоть и давно выпал из его жизни. Он должен был рассказать о смерти надежды. Но этого сделать было нельзя – суть разговора была несколько в другом. Том улыбнулся. Он должен был рассказать, показать, что совершил Карл, дабы расплата за содеянное настигла виновного, и весь мир резал по нему живьём и наблюдал, как он страдал.
– Детектив Поулсон? – Где-то вдали эхом проговорил голос Йозефа.
Томас мгновенно опомнился, оглядев все лица, направленные на него – шеф приглашал его к микрофону.
Томас расслабился, принимая эту участь, подошёл к кафедре и лениво облокотился на неё. С момента начала его движения защёлкали фотовспышки, детектив заметил плавное передвижение камер за его фигурой. Незаметно набрав полную грудь воздуха, Том ещё раз оглядел всех присутствующих, выпрямился и начал монолог.
– Благодарю за предоставленное право слова, ведь редко полиции при подобных случаях дают право на огласку столь жестоких событий. Как и сказал мой старший коллега, майор Йозеф Хоуфман, в четверг, четырнадцатого сентября, около двух часов дня, по версии следствия, произошло зверское убийство двух людей, – Том ощутил привкус серости в своих словах. – Я понимаю, что вас, саму прессу, в этом деле интересует лишь обстоятельства смерти фигурирующей в данном деле личности, но я напомню вам, погиб ещё один невинный человек. – Его несло не в том направлении. – Алисиа Анна Дойл и Даниель Чарльз Хьюз были убиты в фамильном поместье Дойл.
Тут Том внезапно остановился, отвёл взгляд в сторону, посмотрел на майора, который пристально наблюдал за ним в ответ, и вернулся к микрофону:
– Мне отвратительно находиться здесь и кормить вас, жадных до инфоповода ублюдков. – Том схватил микрофон, отвёл его в сторону и взглянул на удивившиеся лица присутствующего начальства, ошеломлённое лицо Хоуфмана, затем снова вернул микрофон. – Но так уж вышло, что я стою перед вами и жду ваши грёбанные вопросы.