Церковь Святого Матфея
Внизу детектив Лэнс наткнулся на Ричарда, изо всех сил пытавшегося сдержать толпу и не дать никому из посторонних прошмыгнуть внутрь здания.
– Дик, ты уже закончил? Есть какие-то соображения по поводу случившегося?
– Да, тут я закончил. Насчет Алисы еще пока ничего не ясно, но я сейчас хочу съездить и переговорить кое с кем, чьи сведения были бы полезны в расследовании. Как только здесь появится капитан Джексон, передай ему, чтобы немедленно вызвал на работу всех, кто остался в городе: нам нужны люди для патрулирования улиц.
– Ты хочешь сказать, что это было убийство? У нас появился подражатель Уотса?
– Скорее всего, нет, но пока исключать такой вероятности нельзя. К тому же горький опыт недавних событий учит нас быть более осторожными: не хотелось бы, чтобы в городе объявился новый маньяк. А еще передай капитану, чтобы отправил кого-нибудь на кладбище, пусть следят за могилой Уотса: если мы имеем дело с его почитателем, то, вполне вероятно, он может там появиться. И да, напомни Раковски, что его отчет должен быть сегодня вечером у меня на столе. Криминалистов это тоже, кстати, касается, пусть не затягивают.
– Окей, Дик, обязательно все передам, если, конечно, меня тут не затопчут эти ненормальные.
Лэнс попрощался с Ричардом и стал протискиваться к машине сквозь стремительно растущую толпу, попутно отмахиваясь от сыпавшихся отовсюду вопросов о случившемся. Достигнув наконец цели, он выехал в направлении церкви Святого Матфея.
В Рокдейле была только одна католическая церковь, и находилась она за городом, примерно в часе езды от места происшествия.
По дороге Дик пытался вспомнить, как выглядит это место. В последний раз он посещал церковь, будучи еще мальчишкой: мать водила его туда по воскресеньям.
Насколько он помнил, церковь представляла собой небольшое старинное неоготическое здание с покосившимся шпилем; рядом был небольшой заросший садик, в котором он после мессы с местными детьми играл в прятки. Церковью тогда управлял отец Кларк. Старик был невероятно добрым и всегда угощал их чудесными леденцами на палочке, если во время мессы они вели себя тихо и не болтали ногами, сидя на скамейках. Хотя, пожалуй, этого и не требовалось: священник обладал пусть и негромким, но в то же время таким глубоко проникновенным голосом, что помешать его речи не осмелился бы даже самый несносный мальчишка-хулиган в Рокдейле.
– Да, это было прекрасное время, – окунувшись в приятные воспоминания, вслух вымолвил Дик.
Но этому чудесному погружению в детство быстро пришел конец. На смену ему явились совсем другие воспоминания, куда менее желанные, и Лэнсом быстро овладели тягостные думы.
А ведь все могло быть иначе, если бы мать не сбил тогда этот пьяный отморозок! Наверное, именно после этого он и решил для себя, что станет полицейским: видимо, думал, что сможет помешать ненормальным ублюдкам забирать людские жизни и рушить чужие семьи. Но его ждало глубокое разочарование: Билл Уотс успел убить тридцать шесть человек, а скольким еще людям он принес этим горя и страданий, наверное, и сосчитать нельзя. Да уж, не больно-то ты, Дик, преуспел в своей миссии!.. Теперь еще этот случай с Алисой Уолш, и пусть пока ничто не указывает на убийство, но он не должен допустить появления нового маньяка в городе, новых жертв и новых разрушенных семей. Нет, лучше бы все-таки мать тогда не стала потакать его капризам и не побежала в магазин за мороженым! Тогда бы она не погибла под колесами автомобиля, а он наверняка, как и все, пошел бы учиться в колледж, а потом уехал жить в какой-нибудь мегаполис и обо всем тут случившемся узнал бы только из газет или телевизора, никогда не увидел бы всех этих изуродованных жертв, но самое главное, этого ужасного, искореженного неистовой злобой лица и выпученных диких глаз, в которых, казалось, плясало пламя самого ада.
Так, переходя от одного воспоминания к другому и размышляя о превратностях судьбы, детектив Лэнс не заметил, как подъехал к церкви Святого Матфея.
Невероятно, но здесь ничего не поменялось с тех самых пор, как он был здесь в последний раз, еще в детстве. Все то же старое здание с покосившимся шпилем и все тот же заросший садик. На месте и эти сказочные витражные окна. Ах как страстно он любил рассматривать красочные изображения Христа, Девы Марии и двенадцати апостолов! Ему не терпелось попасть внутрь, чтобы вновь увидеть их во всем сиянии…
Взгляд его перенесся на крышу, и он увидел зиявшую в ней небольшую прореху. Неужели это та самая? Да нет, не может быть, чтобы ее до сих пор не заделали. И все-таки это и впрямь та самая: слишком уж хорошо Дик помнил, как однажды Джонни Диксон в нее провалился, взобравшись на самый верх, чтобы удивить малышку Молли Ходж. Хорошо еще, что парень остался жив, зацепившись штаниной за доску и повиснув вверх ногами. Ох и влетело же ему тогда потом от мамаши! Однако задумку свою он все же осуществил: удивил не только ту девчонку, но и полгорода – особенно тем, что его штаны оказались такими крепкими и продержались ровно до тех самых пор, пока его спустя почти час оттуда не сняли.
Детские воспоминания, казалось, снова ожили, и он опять очутился в прошлом. Ему так и чудилось, что сейчас к нему подбежит кто-нибудь из его приятелей и позовет сыграть хотя бы разок в догонялки или прятки, пока еще не началась служба. А потом из церкви выйдет мама и скажет, что хватит носиться здесь сломя голову, пришло время поблагодарить Бога за то, что он, Дик, не свернул еще себе шею и даже ни разу ничего себе не сломал. И он наперегонки с друзьями побежит внутрь – главным образом затем, чтобы скорее получить от отца Кларка эти чудесные леденцы.
Детектива Лэнса потянуло сейчас же броситься к доброму священнику за сладостями, но тут он вспомнил, что настоятелем был уже не отец Кларк – тот давно уже умер, – а некий отец Тадеуш.
«Интересно, что это за человек?» – подумал Дик Лэнс, после чего вышел из машины и не спеша направился в церковь.
Воспоминания окончательно покинули его, и он вернулся в суровую действительность, где нужно было расследовать смерть Алисы Уолш.
Как только детектив переступил порог церкви, навстречу ему из глубины зала бросился невысокий, слегка полноватый человек лет пятидесяти с залысиной на макушке, который, с трудом выговаривая на ходу слова, кричал:
– Молодой челове-е-ек! Молодой челове-е-ек! Сюда нельзя в таком виде!
Наконец, изрядно запыхавшись, он приблизился к детективу.
– Ох, молодой человек, ну что же вы, в самом деле, в таком виде… Это же церковь, а не пляж где-нибудь на Гавайях! Прошу вас, выйдите отсюда. Если хотите пофотографировать, можете сделать это снаружи, а внутрь я вас, будьте уверены, не пущу до тех пор, пока вы не переоденетесь во что-нибудь более подобающее для посещения церкви!
– Прошу прощения за вторжение в таком виде, святой отец, но я из полиции, и мне нужно срочно с вами переговорить.
– О! Из полиции? Что-то случилось?
– Боюсь, что да. Вы ведь были знакомы с Алисой Уолш?
– Да. С ней что-то произошло?
– Сегодня в полдень она была найдена мертвой у себя в ванной.
– О нет! Боже мой, это все-таки случилось!
– Вам что-то известно? Вы знали, что это случится?
– Ну, я догадывался кое о чем, но давайте все же сначала выйдем на улицу, там и побеседуем: все-таки быть так одетым в церкви – это не слишком уместно, понимаете ли.
Детектив повиновался. На улице стояла чудесная летняя погода, на небе не было ни облачка, и казалось, что в такой прекрасный день просто не может произойти ничего ужасного.
– Так о чем вы догадывались? – спросил детектив после нескольких минут молчания. – Расскажите, пожалуйста, все, что знаете.
– Да-да, конечно. Так вот, чуть меньше месяца назад ко мне в церковь зашла молодая женщина, вид у нее был ну очень удрученный. Присмотревшись к ней, я понял, что это та самая девушка из новостей, что избежала смерти от рук маньяка, который потом, к счастью, был… хм… обезврежен, хотя вернее было бы сказать – отправлен наконец-то в ад.
– Да, это я его туда отправил.
– О! Премного вам благодарен! Так, значит, вы тот самый детектив?
– Да, я детектив Лэнс.
– Я бы сразу вас узнал и, наверное, не набросился бы так на вас в церкви, но, видите ли, вашей фотографии не было в газете.
– Ничего страшного. Вид у меня сегодня и правда несколько необычный – как для полицейского, так и для прихожанина. Понимаете, я только что приехал из отпуска и тут узнал о случившемся – было как-то не до переодеваний. Так не могли бы вы продолжить ваш рассказ?
– Ах да, конечно. Ну так вот, я тогда сразу решил, что у несчастной просто нелегко на душе после того, что с ней случилось. Кстати говоря, раньше она к нам в церковь не заглядывала. Вас я тоже, к слову сказать, вижу здесь, к сожалению, впервые. – Священник осуждающе посмотрел на детектива, но тут же вернулся к своему повествованию: – Алиса долго сидела на скамейке в уголке. Было видно, что она никак не решается подойти ко мне, поэтому я подошел к ней сам. Тогда мы и познакомились. Вскоре, однако, выяснилось, что я был не совсем прав, Алиса мне стала рассказывать странные вещи.
– А именно?
– Она якобы видела у себя в ванной комнате Билла Уотса.
– Якобы? То есть вы ей не поверили?
– Поймите меня правильно, детектив, я хоть и служитель церкви, но верить таким вещам, ну не знаю, немыслимо, что ли. Безусловно, церковь много раз сталкивалась с дьяволом и его прислужниками, в Ватикане всегда был даже собственный главный экзорцист, взять хотя бы ставшего всемирно известным отца Габриэле Аморта. Но, как говорил и он сам, большинство случаев овладения дьяволом душой являются не чем иным, как обычным психическим заболеванием.
– Значит, вы считаете, что у Алисы было психическое расстройство?
– Я не врач и поэтому не могу сказать вам, действительно ли у Алисы Уолш было психическое расстройство. Могу сказать только, что она была действительно очень напугана. Я, разумеется, деликатно сразу же предложил ей обратиться к врачу, ну знаете, сказал, что можно сначала пройти обследование: вдруг это расстройство сна или последствия пережитого дают о себе знать? Но она наотрез отказалась – сказала, что уверена в том, что видела, и что до этого момента чувствовала себя хорошо. Я не мог настаивать и поэтому предложил ей свою помощь, чтобы хоть как-то облегчить ее душевные страдания.
– И какого же рода была эта помощь?
– Ну, в первую очередь, безусловно, моральная, в тот же день она исповедалась, потом мы с ней поговорили, и она вроде как успокоилась – по крайней мере, уходила она уже не в расстроенных чувствах. Однако через несколько дней Алиса вновь прибежала ко мне в церковь: ее состояние было ужасным, она говорила, что в ванной вновь появился Уотс и пытался ее убить. Я пробовал ее успокоить, но она была безутешна, поэтому я велел ей разучить «Отче наш», дал Библию и распятие, сказав, что это защитит ее. Немного успокоившись, она ушла. И все же долгое время она боялась заходить в ванную и даже перестала готовить на кухне. Я пытался ее убедить в том, что ей ничто не угрожает, говорил, если она будет читать молитву и с ней рядом будут Библия и распятие, то все будет в порядке. И вот вчера вечером Алиса приехала сюда и сказала, что наконец-то пересилила свой страх и зашла в ванную комнату. Она последовала моим советам, и Билл Уотс не появлялся. Выглядела очень счастливой и радостной, говорила, что завтра наконец-то примет ванну…
– То есть по ней не было видно, что она планирует покончить с собой?
– Нет, что вы, наоборот! Впервые с нашей первой встречи я увидел в Алисе желание жить и радоваться жизни.
– А как насчет врагов? Мисс Уолш не говорила вам, что ее, может быть, кто-то преследует или следит за ней?
– Вы допускаете, что Алису могли убить? Ну нет, это исключено, зачем кому-то это делать? К тому же ни о чем таком Алиса мне не рассказывала, да и после всего того, что с ней случилось, она бы сразу побежала в полицию, заметив хоть малейший намек на угрозу с чьей-то стороны, в этом я уверен.
– Возможно, вы и правы, но все же следует в этом удостовериться; отчеты криминалистов и судмедэксперта, надеюсь, что-то прояснят. Они как раз вскоре будут готовы, поэтому мне пора, святой отец, спасибо за помощь!
– Всего хорошего, детектив, храни вас Господь!
Происшествие в отделении полиции
Уже смеркалось, когда Дик Лэнс переступил порог родного отделения полиции. От дневной атмосферы тишины и спокойствия здесь не осталось и следа: повсюду суетливо взад-вперед носились люди в форме, то и дело крича друг на друга. Собственно говоря, в отделение вернулась привычная нервная, напряженная обстановка.
Детектив Лэнс быстрым шагом направился к себе в кабинет, по пути здороваясь с сослуживцами и отмахиваясь от расспросов и колких шуточек из-за его внешнего вида. В кабинете царил привычный бардак: там и тут лежали кипы бумаг и папки с делами, а на полу в изобилии валялись стаканчики из-под кофе. С мыслями о том, что неплохо бы здесь наконец-то прибраться, которые появлялись у него каждый раз, как он входил в этот самый кабинет вот уже на протяжении нескольких лет, Дик подошел к столу и включил старый, обросший пылью вентилятор: в комнате было очень душно.
За окном уже сгущались сумерки, последние отблески ярко-красного, с оранжевыми прожилками заката таяли, и город медленно погружался в темноту. На душе у Лэнса было тяжело, а при виде этого уходящего в небытие дня его сердце словно тисками сжала какая-то тоска: ему совершенно не хотелось, чтобы солнце спряталось за горизонтом и этот чудесный закат померк.
Детектив постарался отбросить прочь гнетущее его чувство беспокойства и внимательным взглядом окинул окружающую его обстановку.
Заметив, что висевший на стене календарь с изображением Микки-Мауса слегка отстает от времени, Дик перевернул страничку и передвинул окошко на сегодняшний день. Затем подошел к висевшим на стене часам, завел их и, сверившись со своими наручными, выставил точное время.
Эти действия были просто необходимы. Детектив Лэнс с легкостью мог работать в кабинете, сплошь заваленном мусором, но никак не в помещении, где неверно идут часы, а на календаре неправильная дата – точность для него была превыше всего. У Дика даже как-то полегчало на душе, и теперь он спокойно мог приниматься за работу, тем более что на столе его уже ждали отчеты по делу Алисы Уолш. Взяв их, Лэнс углубился в чтение.
Стрелки на настенных кварцевых часах медленно и ритмично двигались вперед, и в такт их звонкому тиканью шелестели быстро переворачиваемые за столом страницы отчетов. Старый вентилятор то с глухим урчанием, то с заунывным ворчанием гонял по помещению вместе с пылью теплый спертый воздух. В коридоре все так же суетливо сновали взад-вперед коллеги Лэнса, и оттуда то и дело доносилось то чье-то недовольное ворчание, то звуки вспыхивающих время от времени перепалок.
Когда Дик, нахмурившись, уже дочитывал последний из отчетов, дверь в его кабинет с противным скрипом резко открылась и в комнату влетел высокий голубоглазый блондин атлетического телосложения. Весь его внешний вид, казалось, говорил о том, что этот человек, словно какая-нибудь бомба, вот-вот взорвется. Его красивые голубые глаза метали молнии, а белоснежного цвета взъерошенные короткие волосы, торчавшие дыбом, чем-то напоминали дьявольские рожки. Преодолев за каких-то пару шагов расстояние от двери до стола, великан угрожающе застыл перед Лэнсом, полностью заслонив своей внушительной фигурой свет одной-единственной лампочки, висевшей под потолком. Тяжело дыша, он молча смотрел на хозяина кабинета, буравя его своими небесного цвета глазами и явно собираясь с духом, чтобы выплеснуть на Дика весь свой гнев.
Это был детектив Питер Фальконе, давний друг Лэнса, с которым они были знакомы чуть ли не с самых пеленок: они вместе сидели в школе за одной партой, потом вместе пошли учиться в полицейскую академию, а затем, опять же вместе, поступили на службу в полицию Рокдейла.
– Черт бы тебя побрал, Дик! Ты, твою мать, совсем охренел?! Я сижу у себя спокойно дома, весь такой радостный, в счастливом ожидании; пакую плавки в чемодан, а тут мне звонит капитан и говорит, чтобы я немедленно явился сюда, совершенно ничего при этом не объяснив, сказав только, что ему, видите ли, передали твою просьбу всем немедленно прибыть в отделение. Ты, Дик! Ты ведь знал, как долго я ждал этого отпуска! И что, ради всего святого, у вас тут могло стрястись, чтобы была такая великая необходимость выдергивать людей из отпуска на работу?! – надрывая глотку, гремел великан.
– Остынь, пожалуйста, Питер, я тебе сейчас все объясню. Дело действительно довольно непростое, – как можно более спокойно и убедительно ответил ему Лэнс.
– Ну, давай уж, и надеюсь, твое объяснение меня полностью удовлетворит, иначе, Дик, пеняй на себя. Я ведь пять лет уже тут пашу без продыху, и меня совсем не обрадует, если я не успею из-за какого-то пустяка на свой самолет, – несколько сбавил тон Фальконе.
Дик Лэнс, наверное, был единственным человеком на свете, умевшим успокоить взбалмошного и чрезвычайно вспыльчивого Питера, которого, как сам всегда говорил о себе Фальконе, довольно часто одолевали его итальянские корни. Исключением была разве что восьмидесятидвухлетняя темпераментная бабуля Агнесса, которая и вырастила Питера.
Лэнс как можно более подробно описал все события сегодняшнего дня своему другу, постаравшись не упустить ни одной детали, ведь, несмотря на свою вспыльчивость и взбалмошность, Питер обладал поистине острым умом, благодаря которому он был способен решать наисложнейшие задачи и находить решение в самых непростых ситуациях.
– Ну, что скажешь, Питер? – спросил Дик, закончив свой рассказ.
– Хм, вроде бы дело ясное: девушка просто тронулась умом на фоне пережитого, но, тем не менее, наверняка не все так гладко, как может показаться на первый взгляд, не так ли? А что насчет отчетов криминалистов и судмедэксперта? Они уже готовы?
– Да, я как раз их дочитывал, когда ты так эксцентрично решил заглянуть ко мне и мило поприветствовать. Вот, держи, можешь ознакомиться.
– Н-да, это… с возвращением тебя, Дик. И прости, ты же меня знаешь, меня все время одолевают.
– Да-да, знаю, твои итальянские корни. Я слышу это от тебя всю свою жизнь.
– В общем, я рад тебя видеть, – несколько сконфуженно процедил Питер.
– Знаю, но можешь не стараться со мной любезничать, лучше читай отчеты, – отмахнувшись, ответил Лэнс.
Питер, широко улыбаясь, дружески похлопал Дика по плечу и взял у него из рук бумаги. Потом плюхнулся в кресло Лэнса, отчего бедный стул жалобно завыл и чуть было не рассыпался на части, и, закинув ноги на стол, принялся изучать переданные ему материалы, ловко перелистывая страницы и быстро перескакивая взглядом со строчки на строчку.
Дик же, морщась от боли, стал потирать нывшее от боли плечо: его товарищ не всегда мог верно рассчитать свою силу, так что не столь крупному Лэнсу частенько доставалось от Фальконе, который не понимал, что своими дружескими похлопываниями причиняет людям физические страдания. Когда боль в плече наконец улеглась, Дик решил немного прибраться у себя в кабинете, главным образом затем, чтобы хоть как-то скоротать время, пока его приятель изучает отчеты. Он подобрал парочку пластиковых стаканчиков из-под кофе и легким движением кисти отправил один за другим в мусорную корзину. Оба точно попали в цель, и Лэнс, немного удивившись этому, подцепил еще парочку, чтобы закрепить свой успех. Стаканчики снова спикировали прямо в корзину. Дику уже начинало нравиться это занятие, он готов был вообразить себя кем-то вроде баскетбольной звезды, так что, не теряя времени, снова приступил к сбору мусора, количество которого как будто нисколько не уменьшилось. Однако третий бросок, увы, преподнес ему сюрприз: один из пущенных в корзину стаканчиков оказался недопитым, и при ударе о ведро из него во все стороны брызнула коричневатая жидкость, мгновенно придавшая белым обоям неповторимый пятнистый окрас.
Из-за стола послышался тихий смешок, быстро переросший в громкий гогот. Все это время Фальконе поверх бумаг искоса поглядывал на действия своего друга, только и дожидаясь момента, когда у того что-нибудь пойдет не так.
– А ты давай не отвлекайся и читай, – раздраженно отозвался на хохот Питера Дик.
– Читаю-читаю, ты только не серчай, – все еще немного посмеиваясь, откликнулся Фальконе. – Но если ты в таком же духе продолжишь наводить порядок у себя в кабинете, то, боюсь, он еще быстрее превратится в помойку, – хихикая, добавил он.
– Ну и пусть, у меня-то хоть есть свой кабинет, – огрызнулся Дик.
Питер внезапно замолчал и, насупившись, уткнулся носом в документы. До недавнего времени у него тоже был свой кабинет, пока за очередную вспышку гнева он его благополучно не лишился. Капитан Джексон отобрал его полгода назад в знак предупреждения, когда Фальконе имел несчастье вспылить по совершенно пустяковому делу. Он всего-то лишь не сдержался после того, как начальник наступил ему на ногу, и не просто на ногу, а на белоснежные, только что купленные «найки».
После неудачного броска у детектива Лэнса отпало всякое желание продолжать уборку, и за отсутствием лишнего стула в кабинете ему пришлось просто стоя ждать, пока Питер закончит читать. Фальконе же, видимо решив поиздеваться над другом, стал читать бумаги как можно медленнее. Лэнсу ничего не оставалось, как рассматривать свои настенные часы, по циферблату которых, звонко тикая, шустро скользила секундная стрелка. Он уже отсчитал целых пятнадцать ее полных оборотов, когда заметил, что Питер, отложив в сторону бумаги, позевывая, посматривает на него, удобно развалившись в кресле.
– Вижу, что ты наконец-то закончил. Каково твое мнение, что скажешь? – спросил Лэнс.
– Я скажу, что все это весьма интересно. Криминалисты не нашли никаких улик: ни тебе чужих отпечатков и ДНК, ни следов взлома – в общем, вообще ничего.
– А тебя ничего не смутило в этом отчете?
– Вообще, да. Пробка от ванны.
– Вот-вот, мне это показалось странным, еще когда я сам осматривал место происшествия. Тогда я, правда, пробку не нашел, зато, как видишь, это сделали наши криминалисты, и она каким-то образом оказалась в самом углу ванной комнаты – заметь, за несколько метров от тела…
– Да уж, маловероятно, что Алиса могла ее сама выбросить, но еще менее вероятным кажется предположение, что ее мог зачем-то выбросить потенциальный убийца, ведь это поставило бы под сомнение версию о самоубийстве или несчастном случае.
– А если убийца и не собирался скрывать свое преступление?
– Тогда зачем, черт подери, так тщательно заметать следы? Уж вот во что я никогда не поверю, так это в то, что убийца чисто случайно мог не оставить не единого следа!
– Тогда единственным логичным объяснением в этом случае остается версия о том, что Алиса сделала это сама, но не специально. Можно ведь с натяжкой допустить, что, захлебываясь, она могла вытолкнуть затычку из ванны ногой.
– Ага, получается, пробка, как пуля, вылетела из ванны и улетела в другой конец комнаты! Звучит не особо правдоподобно. Ну что ж, допустим: бывает и не такое. Хотя, если ты не заметил, в отчете также говорилось, что лететь пробка должна была с немалой скоростью, потому что, прежде чем оказаться в углу ванной комнаты, она ударилась в потолок, оставив там даже небольшую вмятину, и уже оттуда отрикошетила в угол, где ее и нашли. Как это можно объяснить?
– Адреналин?
– Хм…
– А что думаешь по поводу отчета Раковски?
– Старый козел, как всегда, весьма туманен. Он пишет, что никаких следов насильственной смерти на теле жертвы не обнаружено, однако ряд признаков указывает на потенциальную возможность утопления. Но самое странное, он пишет, что жертва в момент смерти почти наверняка находилась в сознании. То есть вероятность того, что Алиса Уолш могла уснуть, принимая ванну, и захлебнуться, минимальна.
– Получается какая-то несусветица.
– Думаешь, Раковски выжил из ума?
– Не похоже. Нашего всеми любимого судмедэксперта я сегодня видел; он, разумеется, как обычно, был само очарование, но назвать его выжившим из ума точно нельзя.
– Меня еще смутило в отчете вот что: Раковски пишет, что, судя по всем признакам, тело жертвы должно было пролежать в воде немало времени, но, тем не менее, приблизительное время смерти Алисы Уолш – утро сегодняшнего дня! Как такое может быть возможно?!
– Не знаю. Тогда мне и в голову не могла прийти эта несостыковка. Я видел труп, и он действительно был похож на тело самого обычного утопленника, который провел под водой не менее нескольких дней, прежде чем его нашла Бэтти Роуз и спустила воду.
– В итоге мы имеем одни противоречия, которые никак не можем объяснить!
– В любом случае, я думаю, что ты, Питер, можешь идти домой и продолжать собирать вещи. Никаких явных признаков, указывающих на убийство Алисы, нет, так что ты имеешь полное право смело отправляться в свое долгожданное путешествие. А все эти противоречия, я уверен, потом сами собой как-то разъяснятся.
– Ты уверен, Дик?
– Да. Просто, наверное, после случая с Биллом Уотсом все мы стали несколько более подозрительными и ищем подвох там, где его, возможно, и нет. В конце концов, все люди, общавшиеся с Алисой в последнее время, говорили о том, что она была не в себе, плюс никаких людей, входивших в дом, в это время замечено не было – а я уверен, за этим миссис Керри действительно следила очень тщательно. И наконец, у нас совсем нет никаких причин думать, что в квартире был кто-то посторонний, как и нет каких-либо следов насильственной смерти на теле жертвы. А как ты понимаешь, верить в возвращение Уотса мы, конечно же, не можем, пусть хоть об этом и болтают люди по всему городу.
– Ну, тогда бывай, Дик. Аруба, жди меня, я лечу к тебе! – явно оживившись, возбужденно выкрикнул Питер Фальконе, который, в отличие от друга, никогда не мог скрывать своих эмоций.
Когда Питер уже пожимал Дику руку на прощание, в кабинет Лэнса влетел смертельно бледный Джим, весь в поту и с округленными от ужаса глазами.
– Детективы-ы-ы, детективы-ы! – истошно орал он.
– Джим, что с тобой, что случилось? – беспокойно спросил Лэнс, прекрасно понимая, что Джим им явно принес какие-то дурные вести.
– Там… там… Джозеф Раковски.
– Что Джозеф Раковски?
– Он. он. мертв!
– Как еще мертв? Его удар, что ли, хватил? – растерянно спросил Питер.
– Да нет же, нет! Он там. в туалете, его убили! Кошмар, там ужас, я зашел, а он там.
Дик переглянулся с Питером, и оба, не теряя времени, бросились к туалету. Там уже собралась порядочная толпа полицейских, и все были явно напуганы.
Растолкав своих коллег, детективы втиснулись в дверной проем, и их глазам предстала жуткая картина. Возле писсуара в луже крови лежал распростертый и бездыханный Джозеф Раковски, на лице которого застыла гримаса ужаса, а рядом с ним валялся его оторванный член.
– Матерь Божья! – только и смог вымолвить Питер Фальконе.