– Hey! Hey! – завопил нацист и двинулся прямиком в толпу. Та остановилась и люди разошлись.
– Ich habe das baby gesehen! Wo ist er? Sprechen sie!
– Что он от нас хочет? – зашептал кто-то позади Тьядека.
Рядом ответили:
– Говорит, видел ребёнка. Спрашивает, где он.
Увидев нациста, Тьядек замер и закрыл глаза. Мама плакала и шевелила губами.
Где-то неподалёку послышался голос Ицхака:
– Könnten sie Ihre frage wiederholen?
Кто-то из нацистов взвёл курок.
– Komm zurück!
Женщина с бледным лицом, взяв Тьядека за руку, спрятала его за собой.
– Ich nehme an, Sie suchen jemanden? – продолжал своё Ицхак.
– Ich wiederhole: zurück! – нацист вопил на всю округу.
– Warum pflegst du ihn? – презрено выдал другой нацист.
Выстрел. Его звук, словно гром, прозвенел в ушах Тьядека. Испугавшись, он замер. Невольно представил, как кровь Ицхака медленно впитывается в землю. А совершивший это нацист даже не смотрит на тело, которое только что лишил жизни.
– Los, soldaten! Lasses layfen, es macht sogar Spab.
Тьядек не понял ни слова, но, как ни странно, всё успокоилось. Движение возобновилось и, казалось, будто ничего и не произошло.
Несмотря на это, Тьядек решил на время прекратить поиски. В конце концов его мысли сейчас были заняты другим. В голове так и отзывался звонкий шум выстрела, а воображение продолжало рисовать жуткие последствия от пули, которая, возможно, пролетела насквозь. Тьядеку было искренне жаль Ицхака. Во многом потому, что тот сам искренне хотел ему помочь. Мальчику вдруг вспомнилось, что мама ещё с раннего детства учила его отвечать добром на добро, потому что оно, добро, по её словам, встречается очень редко, и людей, способных его дарить, нужно ценить в особенности.
Но Ицхак умер. И можно ли отныне считать, что виноват в этом сам Тьядек?
Тем временем он начал прихрамывать. Возможности сейчас снять обувь у него нет, как и нет сомнений, что мозоли на ногах уже давно стали кровавыми – настолько его распирала боль, ноющая и острая.
Неожиданно для себя Тьядек заплакал. Даже ком к горлу подступить не успел, слёзы пошли сами собой. Он старался сдержать их, но таким образом сделал себе только хуже. Но ему было больно не из-за мозолей, не из-за страха умереть, а по той причине, что слёзы для него всегда являлись символом безысходности. Тьядеку казалось, что где-то внутри он уже проиграл, принял, что ничего не исправить, что маму он так и не найдёт, что война в итоге всё равно будет проиграна, а его народ продолжит страдать и в конечном счёте погибнет.
Все эти мысли, словно болезнь, проникли в мозг мальчика, выбивая его из колеи.
Его ноги вдруг начали слабеть и подкосились. Шаг замедлился. Он был готов в любую секунду упасть. Заметив это, его подхватили две женщины, идущие следом.
– Тише, тише! – шёпотом начала одна. – Что это с тобой такое?
– Совсем ослаб, – охнула вторая. – Очень тяжело?
Тьядек зажмурил глаза что есть силы, протёр их, осмотрел женщин и кивнул, вновь встав на ноги.
– Спасибо, – хрипло проговорил Тьядек, после чего женщины хором попрощались, пожелав удачи.
Мальчик шёл как во сне. Он уже не замечал никого вокруг. Мир для него отныне состоял из разноцветных пятен, неживых, как и он сам. Его тело будто парило в воздухе и власть над ним, казалось, он потерял окончательно.