«Хватит – громко выкрикнула Екатерина Аркадьевна. Ее глаза снова блестели иссиня-черным цветом – если этот Карак – кархон, то он от нас не уйдет… А детей я найду… Из под земли вытащ-щу».

После этого она развернулась и вышла из залы. Громкий стук высоких каблуков ритмично бил по барабанным перепонкам.

Директор санатория вновь уставился на свое медное колечко, вдавленное в теплую мякоть пальца.

Глава 5.

Я прилип к окну и смотрел на крайний дом, в который чуть не поволок за собой Риту (он находился наискосок от избы Ярослава Викторовича и Валентины Ивановны). Там горела одинокая настольная лампа. Сгорбившийся силуэт что-то делал за столом.

Рядом со мной тихо дремала Рита. Наша старенькая софа стояла у самого окна и из-за этого чернильного, кристально чистого глаза, через который была видна почти что вся окрестность, я не мог уснуть.

Что нас ждало в той избе? Кто там живет? Почему нас никто не преследует? Господи, какой же это все бред… Что стало с Григорием Михайловичем?…

Что если все это – сумасшествие!? Как у Скорсезе в «Острове Проклятых»… Только там дурдом, а здесь санаторий. Нет… Не может быть… Не может…

Рита тихо приподнялась на руках – я ничего не заметил. Моя голова лежала на деревянном белом подоконнике. Какие-то соринки впивались в щеку, глаза горели от усталости и недосыпа…

Мягкие, как всегда холодноватые руки обхватили мою спину – я обернулся. Рита внимательно смотрела на меня, а я видел в ее расширенных от темноты зрачках свое отражение…

Губы тихо коснулись моей шеи… Мы поцеловались… Наверное, это неправильно… Все-таки мы в гостях… Плевать…

……………………………………………………………………………………….

Наутро мы вышли в основной дом (нам постелили отдельно, в боковой пристройке-терраске). Ярослав Викторович и Валентина Ивановна что-то щебетали на кухне. После завтрака нас стали уговаривать остаться, но подвергать опасности этих милых стариков было невозможно. Я не мог забыть страшного посиневшего лица Григория Михайловича…

Напоследок я задал лишь один вопрос:

«А кто живет вон в той избе»?

Ярослав Викторович поднял мохнатые брови и, опешив, ответил:

«Дык никто… Как три года назад преставилась Ефросинья Егоровна, так никто и не живет… Там же все бурьяном поросло…»

Я выглянул в окно – и действительно увидел полностью заброшенный дом, который никак нельзя было принять за жилой. Клены пробили деревянное крыльцо, высокая трава доходила почти до окон, забор страшно покосился, а в некоторых местах рухнул…

Но там ведь был…

«Спасибо вам большое, до свидания» – голос Риты вернул меня из страшного оцепенения.

«С Богом, робятки, с Богом…»

Выходя из дома в сени, мы снова разбудили бздюка… Он оказался самым обыкновенным, хотя и красивейшим ручным хорьком. Даже как-то странно… Слишком обыкновенно.

Увидев меня зверек будто над чем-то задумался, потом сорвался с места и приволок из-под старой скамейки желтый листок бумаги. Я аккуратно взял его и… Отпрянул. Это был вырванная мягкая обложка от «Обезьяны» Домбровского.

«Коли два километра протопаете вон туда, выйдите к трассе. Ну а там вас, уж дай Бог, кто-нибудь подберет» – После этих слов Ярослав Викторович дал нам корзинку с вареной картошкой, огурцами и луком, перекрестил и обнял.

Я не знаю, что за хрень сидит в этих браслетах, но они по-прежнему не снимались…

***

Через два километра мы действительно вышли к дороге, которую при самых больших натяжках нельзя было назвать трассой. Машин практически не было, а те, что проезжали не останавливались. Мы решили потихоньку идти по обочине, надеясь встретить какой-то более крупный поселок, где можно было бы хотя бы связаться с родителями. Связь не ловила нигде уже вторые сутки.

Через несколько часов пути Рита сказала, что за ней кто-то смотрит. Мы остановились, мимо проехал рыжий Рено Логан, а по нам пробежала странно-холодная и склизкая тень.

В небольшой посадке что-то зашуршало…. Внезапно на повороте показался старый белый жигуль с прямоугольными фарами… Я такой марки даже не помню…

Он несся со страшной скоростью и остановился прямо перед нами. Из посадки показался какой-то сгорбленный человек, застегивающий ширинку по пути.

В жигуле сидел Григорий Михайлович.

«Залазьте, живо!»

Мы бросились в машину, сгорбленный человек даже не прибавил шагу.

Жигуль рванул с места, сгорбленный человек что-то буркнул себе под нос и, зевнув, пошел вдоль дороги в обратном от нас направлении.

«Так. Во-первых, дай сюда эту пакость» – Григорий Михайлович бесцеремонно схватил Риту за руку, поразительно легко сдернул ее браслет и выкинул его на дорогу.

То же самое он проделал и с моим браслетом, пробормотав:

«Фу. Бяка. Не мешайся». После чего разразился громким хохотом.

«Так… Во-вторых. Где вы шлялись целую ночь»? – сказал он, еле сдерживая улыбку.

Глава… Какая-то.

«Зеркало»…

«Что?»

«Вместо вашего Карака на койке лежало зеркало».

***

Рыжий Рено перегородил нам дорогу. Оттуда вышел какой-то странный, очень элегантный человек в костюме «тройка», а также Екатерина Аркадьевна и тот самый сгорбленный бомж, которого мы только что видели позади нас.

Начало смеркаться. Облака будто отяжелели и опустились от густого вечернего воздуха, они клубились над нами плотным аметисто-чернильным туманом.

Григорий Михайлович снова улыбнулся, затормозил машину и вышел.

«Ну и какое твое настоящее имя, Карак?»

«Чего ты добился?… Теперь ты умрешь, а твоих подопечных мы все равно заберем себе».

«И ради этого ты молчал сотню лет?»

Странно посмотрев на эту вопрошающую троицу Григорий Михайлович направился к нам, показал, чтобы мы выходили из машины, после чего, насвистывая Рахманинова, сошел с дороги.

Ошалев от это «наглости» за ним кинулся сгорбленный уродец. С ужасом я узнал в этом мерзком человечке с сальными бурыми волосами тот самый силуэт, сидевший в крайней избе ночью.