«Григорий Михайлович Карак, так?» – черноусый молодой лейтенант сидел перед кроватью больного. Увидев его кивок, офицер скривился и, показав несколько фотографий, задал следующий вопрос:

«Как вы объясните то, что в вашем номере было найдено два трупа?»

Больной презрительно ухмыльнулся.

«По заключению врачей их отравили цианидом. Зачем…? Зачем… У вас же блестящая характеристика с места работы, вы прекрасный специалист, спасли сотни жизней! Да ведь вы моего отца с того света вытащили, я помню… Чем вам не угодили эти ни в чем не повинные дети»…

Говоря это, лейтенант постоянно показывал больному фотографии двух безжизненных побледневших тел с уродливо-заострившимися носами…

«Вы даже себе не представляете… Как я полюбил этих прекрасных детей… Ваня… Рита…» – Задыхаясь произнес Григорий Михайлович, после чего радостная улыбка скользнула по его лицу…

Лейтенант в ужасе отпрянул.

«Вы… Вы убийца!»

Больной лишь закрыл воспаленные глаза.

Лейтенант попытался собраться и вернулся к протокольному допросу:

«После обеда вы увлекли их к себе в номер, так? Вас видели на выходе из столовой».

Больной кивнул.

«В номере вы пробыли один час сорок три минуты, после чего и произошло убийство – оба подростка выпили с вами вина».

Больной кивнул.

«После этого вы пошли в парк и гуляли там до поздней ночи. Если быть точным – до половины второго. Именно в это время горничная обнаружила уже безжизненные тела».

Больной кивнул. Один из мускулов на его шее еле заметно дрогнул.

«Я одного только не могу понять… Зачем после завтрака вы симулировали инфаркт!? Какой в этом был смысл!? И как так получилось, что сразу же после вашего ареста у вас случился уже настоящий приступ? Совесть заела…? Сволочь…».

Внезапно ножка древнего деревянного стула, на котором сидел офицер, подломилась. Он упал, грубо выругался, поднялся, собирая бумаги и поправляя белый халат и увидел, как целый сноп солнца (солнечных лучей?) играл на лице неожиданно помолодевшего преступника.

Убийца смеялся, смеялся, как сумасшедший – до хрипоты; до тяжелой, невыносимой боли в груди, где задыхалось больное сердце. Блестящие слезы катились по смуглому лицу этого человека, оставляя за собой влажные темные следы.

***

Огромная средневековая зала с овальным столом посередине. Гигантские потолки, стены, обшитые деревянными миниатюрами из античных мифов.

Здесь сидело порядка двадцати человек, которые очень резонировали своей одеждой на фоне этого настоящего герцогского замка. Мужчины были одеты в обыкновенные свитера и костюмы, женщины в джинсы, брюки или пиджаки… В общем-то в этом странном и жутком месте сидели самые обыкновенные люди в самой обыкновенной одежде…

Та самая Екатерина Аркадьевна (одетая, кстатически, в элегантный розовый пиджак и черные брюки) стояла и, сверкая своими волоокими глазами, громко, чуть ли не визгливо говорила:

«Мы их упустили! Я не верю этому Караку! Он не убийца!»

Один из мужчин ласково одернул выступающую:

«У нас есть трупы, у нас есть медицинское освидетельствование, у нас есть признание самого Крарака. Что вам еще нужно, голуба моя?»

«Да!… Вот только зачем он их убил!? Маньяк… Но как маньяк он мог убивать на операционном столе и об этом бы никто бы не догадался, но ведь нет – за весь его тридцатилетний стаж у него было лишь пять смертей! Пять смертей у хирурга-кардиолога, работающего в реанимации! Он не маньяк… А других мотивов у него нет».

«Это так, но ведь мы не можем знать всего… Да и к тому же… Что делать с трупами…? Они-то – настоящие…»

«Не вам, Владимир Аристархович, говорить про трупы! Даже я этот фокус проверну в два счета!»

«Но тогда мы говорим о том, что Карак – это…»

«Кархон!» – Екатерина Аркадьевна каркнула этим словом, после чего тяжело опустилась на резной, изукрашенный стул с высокой спинкой.

В зале поднялся гул, люди перешептывались друг с другом, спорили, что-то показывали на каких-то пергаментах и бумагах.

Директор санатория, вытирая салфеткой вспотевшие руки, поднялся и уверенно заговорил:

«Кархоны были разбиты и уничтожены. Мы много раз проверяли этот мир на их присутствие… Их больше нет. Ваш Карак чуть не умер после завтрака – нам пришлось исправлять глупость, которую натворили вы, Екатерина Аркадьевна и сейчас вы пытаетесь убедить нас в том, что, пожалуй, единственный выживший кархон подверг себя смертельной опасности ради парочки влюбленных идиотов! Вы сошли с ума».

Екатерина Аркадьевна вцепилась ногтями в изукрашенные еловые подлокотники так, что на лакированном дереве остались глубокие царапины.

«Ты забываешься, Геннадий Акакиевич» – зло прошипела она.

Директор усмехнулся, пошевелил своими неуклюжими толстыми пальцами, посмотрел на толстое медное кольцо, сдавившие жирный мизинец как кулинарный шпагат, после чего вновь заговорил:

«Если то, что вы говорите – правда, то… Чорт с этими детьми! В наших руках оказался кархон! Кар-хон! – директор обвел всех присутствующих многозначительным взглядом – И самое меньшее, что мы можем с ним сделать – убить». – В зале заулыбались.

Со стула поднялся тот самый Владимир Аристархович. Он представлял из себя эдакого джентльмена 19-го столетия, одетого в бежевый клетчатый костюм тройку. Ему было лет сорок, он имел аккуратную каштановую бородку и небесно-голубые глаза.

«Друзья! Посудите сами… Стал бы кархон рисковать собой ради двух милых детишек? Тем более, что санаторную обработку прошла чуть ли не половина этой страны…

Мы стоим с вами на службе порядка и здравого смысла уже почти тысячу лет. Кархоны были разбиты. Однако… Если вы так настаиваете на том, что перед нами действительно представитель этого кхм… образования…

В этом случае последнее, что мы должны делать – это упускать из виду детей! Кархоны никогда не вылазили из своих нор просто так».

«Вы плохо знаете кархонов. Они как раз-таки и были известны тем, что подставлялись из-за каждой человеческой жизни».