«Да бросьте, Борис Алексеевич, мы все прекрасно знаем, что вас до сих пор не уволили не из-за ваших педагогических талантов, а благодаря вашему имени и скандалу, который разразится после вашего увольнения».

«Пусть так… Может быть действительно несколько моих книг, переведенных на пятнадцать языков, значат для вас и министерства больше, чем те талантливые ребята, которым я дал возможность писать и печататься, которых я научил творить и работать. Однако я считаю иначе, да и… Имеет ли это смысл? Какая разница из-за чего вы не можете меня уволить? Может быть, дело вообще в вашей нравственности, которая не позволяет выгнать с работы инвалида, пролежавшего три с половиной года в онкологических клиниках?

По крайней мере я надеюсь на то, что если бы на моем месте был другой преподаватель, не имеющей моей фамилии и моих работ в авторстве… Я надеюсь, что вы бы его не уволили из-за цитирования очень сильного поэта современности… Ведь так?»

После этих слов Борис Алексеевич, не дожидаясь ответа на свой вопрос, взял трость, лежащую до этих пор на кресле, и тяжело поднялся, опираясь на нее. Обычно в такие моменты он не мог сдержать легкого стона, из-за тупой и тяжелой боли пронзавшее тело при резких движениях, однако сегодня у него получилось это сделать.

«Извините, но мне нужно идти». Холодно произнес учитель литературы, уже выходя из кабинета…………………………………..

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………

По дороге домой он присоединился к семерым старшеклассникам, которые бодрыми, быстрыми шагами выходили из школы. Среди них была и та самая троица, пришедшая на урок, несмотря на «Итоговую репетицию вальса». Увидав своего учителя, ученики сильно сбавили скорость, подстраиваясь под темп своего преподавателя… В живом говоре беседы и веселом смехе был пройден один километр – ровно столько, сколько было до дома Бориса Алексеевича. Некоторые ребята жили ближе к школе, однако во время таких прогулок они забывали про то, что им надо было свернуть на сто, двести или триста метров раньше.

Радостно улыбнувшись, учитель попрощался со своими учениками и, открыв деревянную крепкую калитку, вошел во двор своего дома. Рука тут же потянулась к носовому платку, лежащему во внутреннем кармане пиджака и, вытащив его, быстро вытерла страшно вспотевший лоб, с которого соленые капли воды стекали уже по проторенным дорожкам… Ровно по тем же темненьким, влажненьким дорожкам, которые так легко образует кровь, текущая рваными, непонятными ручейками из тех мест, где снова разошлись крепкие медицинские швы.