«Лестница!»… Это слово всегда проносилось огнем в мозгу учителя литературы, когда тот подходил к этой стандартной обшарпанной школьной лестнице, с ярко-выкрашенными перилами и десятью ступенями в одном пролете. Медленные шаги, быстрая боль… К этому тяжело привыкнуть… Порою, когда нужно было подниматься на второй или третий этаж, Борис Алексеевич отказывался, ссылаясь на то, что сегодня особенно сильно болела нога, однако сейчас ему нужно было пройти в свой кабинет, а значит спустится со второго на первый этаж… Два пролета… Двадцать ступенек… Двадцать раз в твой левый бок ударит тупая, жгучая боль.
Медленно преодолев это препятствие и пройдя еще метров сорок по светлому длинному коридору, Борис Алексеевич наконец-то открыл дверь в свой кабинет. Приятный воздух, наполненный смешением запахов нескольких сотен ухоженных книг; растений и цветов, стоящих на подоконнике и шкафах и свежего майского воздуха, ударил в нос хозяину этого кабинета.
Через минут семь должен был начаться урок, однако учеников не было, так как воспитатель одиннадцатого класса отпросила своих детей для итоговых репетиций школьного вальса. Борис Алексеевич прошелся вдоль своих книжных шкафов и выбрал объемный сборник Уильяма Сарояна. Удобно усевшись в свое кресло, специально купленное и привезенное им в кабинет, он открыл первое произведение в этом тысячастраничном томе – «Человеческую Комедию».
Его глаза уже хотели бежать по приятным и счастливым строчкам читая… Глотая эту жизнерадостную и неутомимую в своем поиске доброй истины прозу, которая не отличалась величием и могуществом литературной гениальности, однако была своеобразным лекарством от отчаяния мира сего, но прием этого лекарства был сорван тремя вошедшими учениками.
«Борис Алексеевич, мы все равно вальс не танцуем и…» Робко сказал русоволосый, не очень высокий парень – Вадимка Терешев.
В глазах у учителя заблестел знакомый всем его друзьям огонек… Он прекрасно знал, что в вальсе участвуют, дай Бог, человек двенадцать, а остальных отпросили по принципу «заодно», и сегодня в его кабинете стояли три самых любимых ученика, те ради кого он и преподавал литературу в одиннадцатом классе, как серьезный предмет, а не добровольный факультатив.