Ожоги

Он смутился собственной возвышенности, склонил голову набок и по-дирижерски плавно поводил в воздухе рукой в такт пения, которое сейчас вспоминал.

– И я сидел возле своей дыры и слушал все это пение, как будто ангелы прямо вот поют с небес. И мне прямо легче как-то так стало на душе, знаешь, вроде как ожил немного. Все-таки есть что-то на Земле, и не зря все это мучение. И можно его терпеть, ради Христа-то… А?

  Он снова взглянул на последние капли на дне бутылки, и снова удержался, хоть на сей раз и с трудом.

– Я, помню, так тогда весь как-то… как бы, знаешь? Весь как-то так. Аж прям… И слезы из меня прямо потекли, такие горячие. Я даже думал, что на щеках ожоги будут, волдыри, знаешь? Я в церкви не был никогда. А правда, вы ведь тоже там плачете из-за покаяния каждую службу? Нет? А я вот, чего-то. Такое бывает, знаешь, услышу пение это… И плачу сижу.

  Он усмехнулся сам себе и, не выдержав, потянулся за бутылкой, рассмотрел остаток и, решившись выпить, выдохнул шумно и коротко… Но осекся, заткнул пробкой и поставил бутылку под ноги. Впрочем, через мгновенье снова подхватил ее.

– Так я стал специально не пить в воскресенье до службы, чтобы послушать пение это. И так научился не пить по воскресным дням и по субботам, а стал приходить к церкви и просить подаяние, чтобы, пока люди проходят и дверь открывается, успеть послушать немного.

  Он, наконец, сорвался, вынул пробку и одним глотком допил остаток, жадно впитывая последние капли.

  Рассказ его затухал по мере растворения алкоголя в крови, но основное Палыч расслышать успел.

  Так или иначе, а с той поры, как в церкви пошли службы, Митька искал Бога во всем, что его окружало, но не находил, пеняя на глубину своего падения. Со временем он научился не пить и в двунадесятые праздники, выпросил в церкви прошлогодний календарь, сместил его на один день и всегда неукоснительно соблюдал свое трезвенное правило.

Впрочем, радости от того он не получал, ибо в такие дни он лежал на рваном кособоком диване бле�