– Эх, ну по всем предметам у меня в этом году тройбаны…
Тихонов вышел из кабинета, смеясь. На подоконнике напротив, как раз там, где было написано «Сука», сидела Гришина. Она смотрела на него круглыми от удивления глазами.
– Тихонов, ты это с кем в кабинете директора так сейчас ржал? С Юлией Фёдоровной?
– Ну а с кем ещё?
– И давно у вас с ней такая дружба?
– К сожалению, недавно. Минут десять всего.
Она слезла с подоконника.
– Лёш, я хотела с тобой поговорить…
Тихонов поднял руку, как бы призывая её к молчанию.
– Катя, не надо ничего говорить. Да и не о чем нам разговаривать. Тебе Титяев больше подходит, он непосредственный и веселый. А я псих с тиками.
В актовом зале гремела музыка. Там танцевали. Кавалеры приглашали дам и кружились пары в ослепительных огнях тысяч свечей, декольте сверкали бриллиантами, мелькали гордые осанки, напомаженные усы… Конечно, ничего это не было. Танцевали там, в основном, современные танцы и в полутьме. Что хорошего в современных танцах – их умеет танцевать всякий, если есть хотя бы чувство ритма. Выходишь и дергаешься под музыку. У Тихонова чувства ритма (и музыкального слуха) не было. Тем не менее, он всё равно однажды удостоился похвалы от девочек:
– Лёша, ты так классно танцуешь!
А всё дело в том, что в тот раз он был в жопу пьяный.
В старые времена такое бы не прокатило. Танцы танцевали сложные. И или ты умеешь, или, как Белинский, сидишь в уголке и конфузишься.
Правда, если честно, современные танцы тоже не для дураков. Серёгин, например, занимался ими профессионально, и сразу было видно, что не просто так под музыку трясётся, а с умом.
– Тихон!
– Чё?
Его толкал в локоть Стаханов. Они – он, Стаханов и Васильков – сидели в пустом классе истории на втором этаже.
– Ты о чём задумался-то? Я спрашиваю, портвейн будешь?
– Не, Стэхан. Я бросил.
– Ну ты даёшь! Тогда сигаретой угости.
– Нет сигарет, Стэхан.
Стаханов подозрительно сощурился.
– Тоже, что ли бросил?
– Да, так и есть. Больше не курю.
– Оно и правильно, – подумав, кивнул Стаханов. – Я тоже собираюсь бросать… Боксу мешает. Ладно, пойду поищу, с кем бутылку раздавить. Тебе, Васильков, я так понимаю, не предлагать?
Васильков солидно помотал головой.
Стаханов вышел, спрятав бутылку под пиджак.
– Слышь, Васильков… – позвал Тихонов.
– Чего?
– Давай что ли дружить? Ты парень-то на самом деле нормальный. Извини, что я с этими гопниками на тебя наезжал… Знаешь, как бывает, стадный инстинкт, как все…
– Понимаю, – серьёзно кивнул Васильков.
– Ну так что, дружить будем? Я не настаиваю…
– Будем, – сказал Васильков.
– Ну отлично! – обрадовался Тихонов. – А то знаешь, Денисов уехал, и я теперь без друзей остался.
– Знаю. Денисов хороший. Кстати, у меня через неделю день рождения. Приходи. Бабушка с дедушкой стол накрывают.
– А почему не родители?
– Я с бабушкой и дедушкой живу, – хмуро сказал Васильков.
– Не вопрос! Спасибо за приглашение, приду. Я вообще, кстати, дружу с бабушками.
Тихонов посмотрел в окно. Наступил вечер, в домах зажигались окна.
– Васильков, а тебе какие книги нравятся?
– Разные. Фэнтези люблю. Но и классику тоже: Гоголя, Достоевского, Толстого… Из зарубежных Дефо, Свифта…
– Всё, хватит, – прервал его Тихонов. – Вижу, ты свой человек! А Гомера любишь?
– Да, «Илиаду».
И вдруг он прочитал с выражением:
– Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына, грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал: многие души могучие славных героев низринул в мрачный Аид…
– Ладно, ладно, верю! А я больше «Одиссею» люблю… Помнишь, как там начинается каждое утро: «Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос». Круто. Не знаю, почему.
– Согласен, – кивнул Васильков. – Круто.
Последний звонок закончился и все разошлись по домам. Васильков хотел остаться, но честно признался, что в таком случае за ним приедут бабушка с дедушкой. Долго держался Серёгин, но в конце концов и ему пришлось уйти, чтобы успеть на метро. Остались только Тихонов и Стаханов.
В конце мая ночи уже теплые, можно сидеть на улице хоть до утра. И Тихонов со Стахановым устроились на лавочке во дворе напротив школы. Тихонов не шёл домой, потому что не хотел, чтобы завершился сегодняшний день – день, полный свершений и побед. Ведь тогда наступит завтра, а вдруг оно будет таким же, как позавчера?
Стаханов остался просто за компанию. Он так и не нашёл, с кем выпить портвейн, и выпил всё один. И теперь ему хотелось говорить.
– Тихон, – громко сказал он, – вот скажи мне, зачем мы живём?
– Не знаю, Стэхан. Откуда мне знать?
– Ну думаешь ты хоть что об этом?
Тихонов в самом деле много об этом думал. И к чему пришёл? Ни к чему.
– Знаешь, Стэхан, в древней Греции были такие философы, Демокрит и Эпикур. Самые весёлые и жизнерадостные из всех. Демокрита так и звали: «ржущим». Он считал, что ничего из того, что мы считаем важным и ценным на самом деле не существует. Есть только атомы и пустота. И больше ничего. Так и говорил: только атомы и пустота.
– А Эпи… Этот хрен, как его? Он что считал?
– Эпикур. Почти то же самое. Он утверждал, что смысл жизни в получении удовольствий. Что всё телесно, и даже душа состоит из атомов. И после смерти атомы разлетаются в пустоте. И ничего не остаётся.
– А какие удовольствия он предпочитал? Женщины, пивко, наркота наверно?
– Нет. Для него удовольствие – это просто отсутствие страданий. Хотя некоторые подозревают, что не обходилось и без бухла…
– Я не понял, Тихон, и что же они были такие радостные при таких отстойных идеях?
– Да чёрт их знает, – вздохнул Тихонов.
И добавил:
– Может, смысл жизни просто в том, чтобы жить.
Тихонов возвращался домой перед рассветом. Было темно. Мир замер, ничто не двигалось и не дышало. Это не очень приятное время. Это время, когда ночь окончательно победила и утро ещё не родилось. Это время конца – того самого, который тянется бесконечно, который неизменен, в котором ничего не происходит. Если прав тот математик, по истечении бесконечно долгого времени конец должен превратится в начало. Но как же это долго – целая бесконечность! В силах ли хоть что-нибудь её переждать?
Тихонов устало вздохнул и позвонил в дверь. Через пару секунд открыли – значит, несмотря на позднее время, дома не спали.
На пороге стоял отец, он был совершенно трезвый. Тихонов никогда не видел его таким взволнованным. От бессонной ночи он стал совсем белого цвета.
– Ты где был? – спросил отец тихо. – Мы с мамой всю ночь не спали.
Но он спрашивал не строго. Наверно, понимал, что давно уже лишил себя права на какую-либо строгость. Он говорил скорее радостно и с облегчением.
– Пап, так последний звонок же сегодня. С друзьями сидели, то, да сё.
– Пили? – спросил отец трагическим тоном.
– Ещё как! Но я бросил. Что и всем советую.
Он прошёл в свою комнату и закрыл дверь. Потом, передумав, открыл её и выглянул. Отец уходил по коридору.
– Пап!
Тот обернулся и молча посмотрел на него.
– Спокойной ночи. Если что, я на тебя не обижаюсь.
Закрыв дверь, он быстро разделся и бросился в кровать. Боже, как же он устал. Едва сомкнулись веки, как сразу в голову полезли странные видения, предвестники сна – потерявшие связь с реальностью фантастические картинки.
Вырвавшись на секунду из сонного дурмана, он посмотрел в окно. Серая мгла растаяла, крыши домов порозовели, и над ними разливалась нежная голубизна. Тихонов улыбнулся и снова закрыл глаза – на этот раз окончательно.
Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос.
В оформлении обложки использована фотография, принадлежащая автору