Автор идеи цвета

Глава 5. Катр

Катр беспечно пообещал Мартину скорую встречу и направился по пустому коридору к ближайшему лифту. Оказавшись в маленькой прозрачной кабинке, он, повинуясь хулиганскому мальчишескому порыву, направил тонкий рычажок управления вверх, отключил ограничение скорости и прокатился до самой башни.

Выходить профессор не планировал – слишком много картинок его истории хранил овальный зал с крышей из тонкого стекла и крошечной дверью, воспользоваться которой можно было, только согнувшись. Там был маленький балкончик с черными коваными перилами. «Нет, не сейчас», – все-таки колебался Катр. Он был уверен: однажды заслуженный им кредит доверия позволит всюду перемещаться и теперь, несмотря на то, что за время недолгого для него отсутствия в мире прошел не один десяток длинных циклов. По крайней мере, по пути к Мартину никаких сложностей не возникло: прикосновения руки беспрепятственно открывали все входы и выходы. Рисковать своим кратковременным и совсем недавно обретенным спокойствием не хотелось. Стоит только притронуться к той самой медной панели, и он не сможет противиться искушению войти в открывшуюся дверь.

«Чересчур много впечатлений для одного дня», – поморщился Катр. Лифт замер, как бы предоставляя возможность передумать. Оглядев подрагивающие пальцы, профессор все-таки решился и вышел. Приложив ладонь к скрытой в изгибе стены медной пластинке, потускневшей за время его отсутствия, он с негодованием обнаружил, что не может открыть дверь принадлежавшего ему с незапамятных времен помещения. Попробовал было остановить проезжающего мимо инструкта, но тот, попискивая, объехал его, как неодушевленный предмет. Это было возмутительно едва ли не в большей степени, чем не открывшийся личный вход в башню. Катр стоял перед невидимой недоступной дверью, и все сомнения исчезли. Ему необходимо туда попасть.

«Кому пришло в голову лишить покойного великого первого автора прижизненного допуска в пространство Сообщества, которое основано на принципе доверия?» – раздраженно недоумевал он, оглядываясь по сторонам. Вокруг было пустынно и светло, в зеркальных панелях расплывались спирали лестниц, которыми не пользовался никто, кроме механического обслуживающего персонала.

Вместо своего отражения Катр видел лишь размытую тень. Он похлопал себя по карманам в поиске очков, но, обнаружив их на носу, понял, что дело не в зрении. Это было весьма неприятно – он был уверен, что вернулся, но, похоже, что-то пошло не по плану. На смену раздражению пришло задорное любопытство вместе с решением не суетиться. Неуверенно попятившись, профессор вернулся в лифт, уже не зная, ожидать ли ему и здесь подвоха, но кабинка тут же с тихим шелестом скользнула вниз.

Рассматривая медленно проплывающие вверх извилины стен лестничного колодца, Катр уловил смутное ощущение одного из первых разочарований миром, хранившееся глубоко в памяти.

Как же ему тогда хотелось скорости! Ветра в лицо, выворачивающего веки, натягивающего на виски щеки и раздувающего губы безумной улыбкой. Отдаться холодному потоку, раскинуть руки и мчаться навстречу неизведанности, приветствуя не то начало, не то конец, ощущая, как страх сменяется зарождающимся любопытством. Но здесь не было ничего, что хоть отдаленно способствовало бы исполнению этого желания. Все, что он мог сделать в такие моменты – это подняться в такой кабине на последний этаж под самую башню, нажать на панель максимального скоростного режима спуска и падать, чувствуя, как вот-вот ноги оторвутся от пола, отчаянно зная: еще миг, и тело подхватит упругая безопасность.

В один из таких вечеров Катр, не отдавая себе отчета в импульсивном поступке, запрыгнул на парапет, и, закрыв глаза, качнулся всем корпусом вниз, бесцельно и бездумно. После короткого полета податливая белая гладь дороги приняла его пружинистой мягкостью и тут же отвердела, как ни в чем не бывало, когда он, отряхнувшись, встал на ноги. Недоуменно оглядевшись по сторонам и порадовавшись, что не нашлось свидетелей этому бесславному кульбиту, Катр долго слонялся по улицам. Остаток той необыкновенно длинной ночи он в одиночестве просидел в пустой темной комнате, растягивая до утра обнаруженный в стенной нише кувшинчик отвратительно сладкого амбрового напитка цвета шафрана. Сил формулировать системе Корпорации пожелания своих предпочтений не нашлось.

Вежливо улыбнувшись причудам памяти, Катр вышел на улицу, показавшуюся особенно пустынной. Замер, прислушиваясь к ощущениям, блаженно подставил лицо прохладной свежести воздуха, хлынувшего навстречу, жмурясь от ярко-белого света, окутавшего все вокруг радужной пленкой. День затянулся, судя по высоте белесых туч, прореженным тонкими лучиками. «Интересно, скоро ли будет вечер?», – рассеянно любовался знакомым небом Катр. Что толку разглагольствовать о непрогнозируемых событиях – никогда нельзя угадать, в какой момент опустятся сгустившиеся потемневшие облака и тени станут протяжными и тонкими.

Он прогуливался вдоль ровного ряда диафанических зданий, внутри которых плавали размытые силуэты. Все же нельзя не проникнуться совершенством этого места: улицы длинными широкими волнами огибают четкие силуэты строений с высокими округлыми окнами, издалека напоминающими вогнутые линзы из кремневого стекла. С любого расстояния не разглядеть никаких полос лишнего цвета вдоль плавных границ сооружений. Эта чистая логика застывшей музыки обещала умиротворение, и Катр в который раз очарованно поверил.

Удаляясь от высокого корпуса с прозрачным куполом, в котором началась его головокружительная карьера, Катр невольно вернулся мыслями в тот день, когда стал автором Идеи цвета.

***

Великим автором, а позднее и профессором, он оказался совершенно непредвиденно и относился к респектабельному статусу подчеркнуто иронично. Катра забавляло слово «великий» в официальном звании. Когда его так называли, он мысленно добавлял: «И ужасный», вспоминая взрослую и печальную историю, которую в Архиве бесстрашно рассказывают маленьким детям, и погружаясь в особое одиночество оттого, что здесь некому опознать эту цитату.

Он был одним из немногих членов Сообщества авторов Идей, имеющих только имя. Это особый символ значимости персоны, свидетельство совершенного прорыва. Катр не гордился тем, что получил это исключительное право обходиться без фамилии. Он ее и не помнил, поэтому представлялся именем, поначалу даже не смекнув, что в Сообществе это, оказывается, было привилегией и истинным признанием заслуг. Катр тогда ничего не знал о местных правилах, как и о себе самом. Но здесь это, похоже, не имело значения. По крайней мере, никто и никогда не задал ни единого вопроса.

В тот недолгий период мучительного самоопределения он маялся от безделья и ждал ассистента Юниту в слишком тесном для двоих кабинете, измотанный бесцельным хождением по кругу домыслов и жаждой уразуметь свое назначение. Юнита лишний раз не попадалась ему на глаза, устав от его неприкаянности и постоянных назойливых попыток выяснить, почему она, назвавшись ассистентом, упорно не помогает хоть в чем-нибудь разобраться.

Раздраженный, Катр стоял перед углублением в стене, в котором в очередной раз появилось вовсе не то, что было нужно. Сделав уже третий запрос на двойную порцию кофе, он пытался доходчиво сформулировать бестолковой системе обеспечения быта, что ему нужна одна чашка, а не две. Не такой уж сложный заказ упорно выдавался либо двумя небольшими емкостями, либо внушительных размеров посудиной, в которой плескалось разбавленное один к двум жидкое пойло. Махнув рукой на это безобразие, Катр взял одну из маленьких чашек и сел на подоконник.

С еще не угасшим интересом глядя в окно, Катр меланхолично признавал, что в целом здесь, конечно, неплохо. Но, в полной мере ощутив спокойствие этого места, насладившись нейтральными фонами и безмятежным отсутствием яркости вокруг, он заскучал. Цветовая гамма неограниченных просторов была до обидного скудной. Обозревание множества вариаций черного и белого не приносило удовольствия. И если крупным объектам однотонность придавала некое величие, то детали просто растворялись в пространстве безликой серостью. Только некоторые совсем мелкие предметы мелькали чудными вкраплениями. У Катра где-то валялся красный карандаш, а однажды автооператор предложил оправу для очков тошнотворного зеленоватого оттенка. Катр вежливо отказался в пользу глянцево-черного оформления своего лица: в его наружности достаточно эксцентрики. Все эти мелочи были вполне доступной роскошью, но хотелось больших объемов цвета. Катр так и не разобрался, по какому принципу устроены ограничения. Иногда он видел желтоватые пятна вечернего света, бело-серые облака порой обретали тусклую синеву, а тени внутри причудливо изогнутых стен по ночам обретали фиолетовую таинственность. Органическая еда, не блиставшая разнообразием, вполне радовала глаз, в отличие от бесцветного этичного продовольствия, предлагаемого системой обслуживания быта. Даже в глубине чашки с угольно-черным напитком Катр мог разглядеть отголоски коричневого тона. А вот незамысловатой палитрой собственного гардероба, которую пришлось выбрать из предложенных оттенков, был крайне недоволен. Он покосился на темно-графитовый рукав куртки и привычно скривился.

Отчаянная тоска по цвету не давала покоя.

– Ты прекрасен, но мне так скучно. Вот бы добавить тебе разнообразия! – мечтал он, не замечая, что рассуждает вслух, обращаясь к целому миру.

Катр не испытывал желания раскрашивать дороги и зодчество. По крайней мере, не так сразу. Признавая свой эгоизм, он все же уважал чужое пространство. Но почему бы не помечтать о цвете, если не для предметов, то хотя бы для самих жителей этой ахроматической обители? Нельзя назвать их вовсе лишенными яркости: в отличие от малонасыщенной красками окружающей среды, население было вполне заурядным, если не принимать во внимание тусклую скромность их облачения.

Обитатели этого, на первый взгляд, логически выстроенного и понятного общества, при ближайшем знакомстве показались Катру слишком, на его вкус, безмятежными. Хотелось внести в их томные ряды некоторое оживление. Новые перспективы пошли бы всем на пользу. Обнаружив, что уже давно беседует сам с собой, он не стал останавливаться, а, напротив, распаляясь, все отчетливее продолжил проговаривать цветовые фантазии: приятно было дать волю воображению.

Способность ощущать цвет через запахи, прикосновения и вкусы, казавшаяся такой естественной, никогда не находила отклика у окружающих, и Катру совершенно не с кем было это обсудить. Кому расскажешь о том, как буквально кожей на кончиках пальцев ощущается, что в слове, например, «кофе», при первом визуальном прочтении – всегда красно-черном, со второго взгляда неизменно проскользнет нотка перечного аромата, а как только она рассеется, обязательно проявится кривизна густого белого оттенка, которая вскоре затенится россыпью серых перчинок? Такое восприятие было весьма кстати: оно помогало смириться с пыльным оттенком любимого напитка.

Катр все говорил и говорил, не в состоянии перестать изливать накопившееся бесцветное томление, дотягивался до плавной оконной перекладины и, с силой проводя по гладкой поверхности ладонью, радовался изумрудному всполоху боли. Остановила этот почти безумный поток красноречия ослепительная вспышка, залившая светом все вокруг. Так и не отключенная Катром после попытки получить двойную порцию кофе система обслуживания Корпорации приняла запрос в обработку. Идея цвета была одобрена.

То, что это именно Идея, а не просто какая-то обыкновенная идея, Катр узнал сразу же, не успев прийти в себя и сфокусировать взгляд после белой зарницы. Веки опухли, глаза слезились, поэтому троих беззвучно появившихся в проеме двери мужчин Катр заметил не сразу, а обнаружив, что уже не один, заволновался. «Я сломал эту чертову кофеварку», – сокрушался он, осознав, что вел откровенную беседу с самим собой при включенном режиме приема заказов.

– Парни, честное слово, я не специально, – начал неловко оправдываться Катр перед визитерами, судя по их суровому виду, имевшими насчет него серьезные намерения.

– Приветствуем тебя, Автор! – от тройного гула голосов Катру еще больше стало не по себе. Обернувшись в поисках автора, которого они поприветствовали, и никого не обнаружив, он продолжил сидеть, ожидая, чем же закончится эта нелепая сцена.

– Приветствуем тебя, Великий Первый Автор Катр! – повысили градус почтительности посетители, и до Катра дошло, что обращаются к нему.

– Здрасьте… – буркнул он, и с силой потер переносицу, рассчитывая на пробуждение. Но нет, все было на самом деле. Троица в темных строгих одеждах не оправдала его чаяний и так и не сгинула. Более того, они и в самом деле пришли именно к нему.

Гости, так и не получив приглашения, расселись полукругом возле Катра и терпеливо разъяснили, что он – тот самый уникум, появление которого уже давно прогнозировали в Сообществе. Им, видите ли, необходим был кто-то, достаточно красноречивый и убедительный, чтобы найти способ взаимодействия с отзывчивым, но весьма капризным миром, создатель которого обеспечил всеобщий комфорт, но не оставил дополнительных инструкций. У системы обслуживания Корпорации были сложные и довольно затейливо ограниченные настройки, расширить которые, как выяснилось, мог только гений, способный договориться с ней о воплощении идеи, представив достаточную аргументацию необходимости внесения предлагаемых изменений.

И вот Катру, первые за всю историю, удалось это сделать. Теперь, когда приблизительно стал ясен принцип авторства, у него непременно появятся последователи. Также было разъяснено, что Сообщество Искателей станет Сообществом Авторов Идей, а он – великим первым Автором.

– Последователи? У моей идеи появятся и другие авторы?

– Ну что ты. Автор может быть только один. Остальные – либо исполнители, либо потребители. У каждой идеи свой автор, и это навсегда. Твоя идея будет первой размещена в официальных источниках информации в Галерее сведений, а ты войдешь в историю мира как Автор Идеи Цвета.

Подавая Катру для ознакомления тонкую, как глянцевая бумага, пластинку, на которой уже были выгравированы его регалии, все трое низко поклонились.

– Обалдеть, – глубокомысленно изрек он, ошарашенный происходящим. – Интересные у вас тут порядки. Ну что ж, автор так автор.

Катр полюбовался изящными строками. Заглавные буквы в коротком сочетании слов расплывались перед глазами, как гребни ветровых волн. Причем он понятия не имел, как в голове возникла динамическая картинка из перекатывающихся бирюзовых колоколообразных кривых. Здесь нет моря, нет ничего даже отдаленно похожего на водоемы, даже крошечного водостоя не встретить на белом глянце дорог. Да и откуда взяться лужам: никакого дождя эти густые облака произвести не в состоянии. Поразительно, но на это никто не обращал внимания, кроме Катра, откуда-то помнившего горько-соленый запах бесконечной воды.

Выдержав паузу, достаточную, по их мнению, для того, чтобы прийти в себя и свыкнуться с новым положением, один из новоявленных коллег задал вопрос:

– Какую карьерную траекторию ты предпочитаешь?

– В смысле, кем я хочу стать, когда вырасту? А какой у вас предлагается ассортимент успеха? – деловито поинтересовался великий первый автор.

Катру доходчиво объяснили, что автором он останется в любом случае. Система уже одобрила сформулированный им запрос, и он может приступать к реализации Идеи цвета. В регламент изысканий внесены изменения, и вскоре любой, ставший автором, будет иметь право претендовать на докторскую степень. Она дается исследователям, официально представившим Идею и получившим одобрение не только от системы, но и от членов Сообщества.

– Ну что вы, ребята, какой из меня доктор, – поскромничал Катр, уверенный, что не нуждается ни в чьем одобрении и не станет делиться секретами.

– Ты можешь стать профессором, – упорно соблазняли его головокружительными перспективами.

– Я? Профессор? Не смешите, я уже и так великий и первый. Да меня же разорвет от избытка собственной важности, – издевался над сосредоточенными посетителями Катр. – А что нужно изобрести для профессорских регалий? И насколько необходимо обнажиться перед многоуважаемым Сообществом?

– Нам понятна твоя ирония, автор, но мы ее не разделяем, ты уж извини.

– Прошу прошения, уважаемые, – поклонился Катр и плавным жестом продемонстрировал готовность к продолжению диалога.

Оказалось, что получить почетное звание профессора не так-то просто. Более того, на данный момент у них в Сообществе не было никого, кто имел бы достаточно заслуг, чтобы претендовать на это.

– Заинтриговали. – Катр почувствовал знакомую щекотку желания получить недостижимое. Так какой экзамен для этого нужно сдать?

– Это действительно что-то вроде испытания, ты прав. Почетное звание получает тот автор и учитель, чей ученик представил Сообществу Идею и получил докторскую степень.

– Какая правильная логика, – восхитился Катр. Он непременно станет именно профессором. Пусть какой-нибудь старательный ученик отдувается за него перед этими убийственно важными дядьками. Внезапный груз престижной ответственности уже начинал ощущаться как давление.

– Есть другой путь, – поколебавшись, признался один из собеседников. Но он еще сложнее. Нужно совершить прорыв.

– Прорыв? Прорыв чего? Или прорыв куда? Дайте же внятные инструкции. – Катр откровенно насмехался. Он уже утомился от рафинированного общения и мечтал избавиться от обходительных визитеров.

– Прорыв – это открытие, необратимо меняющее мир. При всем уважении, автор, твоя Идея цвета, невзирая на новизну и оригинальность, не является глобальной.

– А вот это мы еще посмотрим! – уязвленно воскликнул Катр.

Если бы он только знал тогда, насколько окажется прав, то был бы весьма удивлен.

– Существует и третий путь, но он тебе не подойдет, – продолжили ответственные товарищи занудное изложение вариантов его триумфального будущего.

– Валяйте, – великодушно разрешил Катр.

– Действующий профессор, автор Идеи, может оставить все материалы и звания любому, кого посчитает достойным, но только после того, как сам… – говорящий замялся.

– Да ладно, чего тут непонятного! – резюмировал Катр. – Я могу завещать все достижения тебе, например, и ты тогда получишь все мои регалии, правильно? – и он повернулся в сторону молчаливого мужчины, который его больше всех раздражал своей торжественной важностью.

– А ты это сделаешь? – не уразумел шутки тот.

– Это вряд ли, приятель. Я и сам еще не наигрался.

Катр раздумывал, как избавиться от засидевшихся новоиспеченных коллег, и осмелился тонко намекнуть, что аудиенция затянулась:

– Послушайте, а если кто-то не хочет быть членом Сообщества? А? Что скажете, многоуважаемые «сообщники»? Это сильно порицается?

– Автор, за кого ты нас принимаешь! – добродушно рассмеялись двое новых знакомых. Третий почему-то не присоединился к их веселью, но Катра это не смутило. Ему нужен был ответ, посмеяться он мог и сам.

– Должен быть выбор. – Катр уже твердо решил, что пошлет все к черту, если обнаружится отсутствие альтернатив.

– Чем ты так обеспокоен, автор? – недоуменно спросил самый разговорчивый из троицы. – Ты вовсе не обязан быть членом Сообщества. Ты еще не разобрался, но это награда, а не наказание. Вариантов достаточно. Если кто-то считает, что ему не нужна Идея, или он не считает нужным к нам присоединиться по любым причинам, мы только поздравим. Это значит, что он может быть путешественником либо игроком, а, возможно, даже наблюдателем. Ты разберешься, автор. Здесь не принято торопить и настаивать, а уж тем более принуждать.

Вскоре Катр убедился, что все действительно именно так. Быть автором оказалось весьма приятно. Помимо свободы и отсутствия обязанностей, права были практически беспредельны и ограничивались лишь этикетом. И профессором он все же стал, причем быстрее, чем рассчитывал.

– Ладно, ребята, всем спасибо, разберусь. Один технический вопросик: раз уж я такой великий, то могу выбрать себе помещение? Два. Или три. Для научных, разумеется, целей.

– Разумеется, – хором ответствовали почтенные гости, и Катр, осваиваясь с новым статусом, нахально поинтересовался:

– А кто здесь у вас, то есть, у нас, главный, коллеги?

Все трое переглянулись, недоумевая, как только что приобретенный товарищ, в общем-то, неглупый и даже великий, может не знать таких простых вещей, но все же сочли необходимым просветить новичка:

– Главный – Шеф. Но он не вмешивается. Принцип доверия.

– А-а-а, ну и отлично. – Катра, никогда не терпевшего контроля, это очень устраивало. – А имя-то есть у вашего, то есть, нашего Шефа?

Величественные переговорщики засмеялись нестройным хором, как будто Катр выдал что-то забавное. Присоединившись ко всеобщему веселью, он понял, что в ближайшее время не соскучится.

Авторство позволяло не ограничивать фантазию и предложить единомышленникам, действительно заинтересованным в разнообразии, способ радикального изменения своих цветовых параметров. Конечно же, не всем подряд, а только тем, кто был готов подтвердить потребность в цвете достаточным кредитом доверия или количеством знаков на счетах для оплаты желанной игрушки. Катр ценил усилия и хотел избавиться от любопытствующих обывателей.

Вопросом, есть ли альтернатива у тех, кого он искушает, Катр не задавался, руководствуясь очевидным положением, которое впоследствии ему и приписали – Катр искренне считал, что выбор должен быть всегда.

Поначалу автор Идеи цвета раздумывал, не стать ли демонстрационным образцом, но собственная внешность никогда не была ему интересна. Своему очаровательному ассистенту он не осмелился предложить внесение изменений во внешний вид. Она, на взгляд Катра, была идеальна. Если бы он был соавтором ее создателя, то Юнита получилась бы именно такой: филигранным черно-белым эстампом. Однако результаты опытов с оттенками нуждались в представлении. Катр вышел из положения, придумав способ воспользоваться красочностью, доступной для небольших объектов . Он организовал выпуск каталогов пигментов. Регулярное обновление их ассортимента, представленное крошечными цветовыми палитрами, неизменно подстегивало всеобщий интерес к Идее цвета.

Когда Катр убедился, что ограничений не будет, а принцип доверия позволяет ни в чем себе не отказывать, на какое-то время все остальное перестало иметь значение. У него получилось: проект процветал, превратившись в целую индустрию. Катр впоследствии понял, как ему удалось стать автором. Он просто был первым, кто поговорил с системой Корпорации так, будто она была живая: искренне, доверительно, правдиво.

Но легендой он стал вовсе не благодаря воплощению Идеи цвета. Главным достижением Катр считал то, что ему удалось обнаружить шанс избежать неотвратимости физических изменений – открыть способ остановки линейного старения. Не без условий, как выяснилось. Его безграничный интерес к процессу исследования зачастую доходил до категорического равнодушия к последствиям открытий. Катр редко вникал в особенности своего внутреннего мира, а уж до чужого ему и вовсе не было дела. Важно только то, какие совершаешь изменения. Зачем прогнозировать и без того понятные последствия? Создать, решить, перевернуть все и посмотреть, что будет. Он всегда прав. Все, что производит его пытливый ум – благо.

Вскоре ему стало мало одной Идеи, хоть это и нарушало общепринятые правила. Катру было неспокойно. Все его мысли заняла тема объективной реальности. Он не был наивным и понимал, что отличается от тех, кто помнит свое прошлое и безоговорочно адекватен действительности. А ретроспектива Катра имела начало в образе Юниты, встречающей его в той самой башне. И о биографии помощницы он мог лишь строить предположения: здесь не приняты подобные разговоры. Но любопытство Катра останавливало не нарушение этикета, а то, как Юнита, всегда готовая непринужденно беседовать, виртуозно подхватывая любую тему, буквально леденела, когда речь заходила о ней самой. Он и не настаивал, его все устраивало как есть.

В итоге, помаявшись, он не стал мучиться погоней за непроверяемыми гипотезами и постановил, что единственная достоверная реальность – это собственное сознание. Идея цвета как средство разнообразить ощущения была необходима в качестве не особо убедительного, но все же доказательства собственного существования.

Удобный, сговорчивый, но такой сдержанный мир не признавал излишеств, и у Катра, как и у прочих членов Сообщества, имелись в распоряжении лишь изящные книги с короткими рукописными историями, чертежи, тонкие пластинки нарисованных сюжетных карточек. Не было фактов, на которые можно было бы хоть как-то опереться – об их существовании он узнал много позже, когда обрел высший уровень допуска к Галерее сведений.

Став автором, Катр получил приоритетное право проводить там неограниченное время. Он умел задавать нужные вопросы и нашел не только давно утерянный запас знаний Сообщества, но и скрытый, потусторонний, как позднее выяснилось, фонд сведений. Ошалевший от обилия полученных знаний, Катр часто думал: «Какая удача, что я раньше не знал про мир Архива! Я бы заблудился в бесконечном поиске смыслов».

***

Теперь, когда он вернулся, все это, почти забытое, очищенное временем, снова стало иметь значение. Катр шел, через петли шагов запутывая мысли, пока не понял, что давно уже бродит по кругу. Он никого не встретил, и эта пустынность дорог снова заставила усомниться в реальности возвращения.

Проходя мимо белокаменного крыльца, огибающего широкой волной невысокое здание, он заприметил приземистую фигурку, показавшуюся смутно знакомой, и, прервав уже порядком досаждавшие хаотичной настойчивостью думы, направился в ее сторону. Он глазам не верил: неужели это его обожаемая Дали? Когда Катр видел ее в последний раз, Дали была похожа на симпатичную шаровую молнию: бесшумная и стремительная, непредсказуемая, властно захватывающая все внимание.

Она добродушно посмеивалась над стремлением начинающего новые опыты Катра облагодетельствовать мир вечной молодостью, и это было предметом их жарких дискуссий. «Это только у меня прошел лишь один длинный цикл», – панически напомнил он себе, стараясь свыкнуться с изменившимся обликом своей, теперь уже действительно старой, подруги. Дали всегда непостижимо менялась. Катр и раньше видел ее в совершенно разных образах: то она была хрупкой девчонкой, то вдруг становилась канонической пышной красоткой. За прошедшее для нее время Дали как-то уменьшилась, и ему почему-то от этого было мучительно неловко.

Катр лихорадочно попытался подсчитать ее возраст с учетом давности знакомства, но не успел: Дали остановилась, поймав взглядом длинную тень. Катру показалось, что силуэт старушки покачнулся и еще больше сжался. Но через мгновение пожилая женщина уже приближалась к нему бодрым широким шагом.

– Катриэль, дорогой, неужели ты здесь? – радостно пробасила Дали и раскрыла радушные объятия.

Это и вправду была она. Профессор вздрогнул от непривычного звучания варианта своего имени, который он терпеть не мог, считая чрезмерно элегантным и даже нескромным. Только Дали было позволительно обращаться так к нему, причем для Катра было загадкой, как она узнала это полное имя, ведь он никогда так не представлялся.

– Дали, это чудо какое-то! Ты еще здесь! – бестактно обрадовался Катр, наклоняясь и обнимая округлые плечи. От ее присутствия становилось тепло, внутри вспыхивали крошечные огоньки. Вот и сейчас он стоял, согреваясь этим неугасающим светом.

Дали, нисколько не обидевшись на такое приветствие, снисходительно похлопала его по плечу и увлекла за собой внутрь здания, даже не подумав спросить согласия.

Спустившись по крутой лестнице в пространство, единственным источником света в котором была медная настольная лампа, рассеянным зеленым пятном освещавшая дугу комнаты, Катр растаял от умиления.

– Что, старушка, все еще нервируешь инструктов электрическими штуковинами? – рассмеялся он. В жилище Дали все осталось почти таким же, как в те времена, когда он частенько заходил сюда и подолгу сидел в уютном сумраке, обсуждая с ней новые детали проекта или просто болтая о всякой всячине.

Дали раскатисто рассмеялась и пододвинула к столу еще одно большое кресло: она не признавала автоматических удобств корпоративных номеров и предпочитала находиться в подвале без окон, но с возможностью отключения от эксплуатационных систем здания. Развалившись на упругом сиденье и поглядывая на кирпичную кладку, сведенную куполом к потолку, Катр погружался в забытые ощущения.

– Дали, моя хорошая, как же я счастлив тебя видеть! – радостно начал он, но вежливые излияния прервал неприлично отчетливый звук, изданный желудком, требующим пропущенного сегодня обеда.

– Профессор, ничего не меняется! – засмеялась она. – Ты все так же прибегаешь ко мне пожрать, как голодный стажер! Потерпи, будет тебе то, чего ты заслуживаешь, – не то пообещала, не то пригрозила хозяйка, отходя в дальнюю арку комнаты к небольшой медной стойке за высокой ширмой, сплетенной из упругих тонких лент.

Слушая звук льющейся воды, звон тонкого стекла, сухое потрескивание огня и тихий стук приборов, заглушаемый шкварчанием ароматного масла, Катр задремал и открыл глаза только тогда, когда запах разогретого на огне жаркого, посыпанного настоящим фиолетово-зеленым базиликом, буквально взорвался перед носом ослепительной вспышкой.

– М-м-м, Далюшка, как же я тебя люблю! – мычал он с набитым ртом, жестом прося добавки. – Как тебе это удается, а?

– Что именно, дружок? Терпеть твои выходки?

Катр не поддержал шутки. В ней прозвучало нечто похожее на порицание, а он не готов был оправдываться.

– Дали, ну расскажи мне хоть что-нибудь! Я не возлагаю надежд, что ты выдашь авторский секрет, но позволь выразить восхищение! Неоспоримо, что ты – гений. Сформулировать то, что ты придумываешь со вкусами, получать желаемое от нашей строптивой системы обслуживания, это подвиг! Я поначалу и чашки кофе у нее не мог выпросить. – Он замолчал, погрузившись в раздумья.

– Не такая уж у нас и непонятливая система, автор, кому, как не тебе это знать! При желании с ней вполне успешно можно договориться. Катр, ты без ложной скромности можешь быть уверен, что существенно упростил мое дело, да и не только мое. Как бы то ни было, именно ты первым подметил, что от мира можно получить практически все, если иметь достойные устремления и найти весомые аргументы. С тех пор прошло достаточно времени для того, чтобы научиться получать все больше, была бы Идея. А у меня она есть. Кроме того, ты любезно оставил для общего пользования готовые алгоритмы запросов на получение цветового пигмента. Они, конечно, очень причудливые и звучат как заклинания, но благодаря им мы делаем цветные неорганические продукты, что раньше было немыслимо. Не забыл, как тебе не нравилась бесцветная еда?