Чтобы счастье приманить: пустячок или лакомство – незначительный подарок на память лет. И нет сил вытравить память… Продайте ваши платья и храните ваши мысли.
А как странно он выражается, самый язык кажется переводом с иностранного. Кого постигла утрата даров – тяжелее избавления от бед, испытанная душа. Уж не сошёл ли я с ума? Несносно. Вы дичитесь всех так, что ни на кого не похожи. А ты иди и полей цветы на окне.
Позвонит, разобидит, подровняв усы, приедет. Прошипит где-то лифт, тёмный футляр. Рано или поздно, как свою, алчно и неуступчиво вяло переспать, слышать щекой дыханье, угрюмо удерживая в себе пустоту, слышать своё смиряющееся неохотно блудливое сердце.
На ней были оттиснуты чёткие следы прежних отношений, ясных и неущербных. Всё же она ошибалась в подробностях жизни. Не знаю, за что ты меня ненавидишь.
Рассказывал мне, по пьянке, один пожилой чекист. Зашел он в начале нэпа с группой красноармейцев в чайную погреться, и кстати составить бумагу об изъятии змеевика. Вдруг у чекиста в ухе пискнуло, затарахтело, забарабанило в перепонку, как если б ему дунули в трубку, сказав: – Але, але, позвоните Лавуазье, спросите Троцкого – кто воротит сердцу потерянную любовь? Кто охватит глазом выдумки мироздания?.. Ай ай косой черт приласкай косой черт пожалей заморыш горит сладко родить щенят с клыками Фейхтвангера не могу раздавить портки танки идут выну кисту танки идут откусить хочу хохлатый бежим в Ленинград!.. На казне сидит красна девица, красна девица да разбойница, есаулу-то – родна сестрица, атаману-то – полюбовница…
На заднем сиденье такой натуральный хитрован, в том смысле что с ним все в порядке, он просто по жизни занял заднее сиденье, чтобы наблюдать и интересоваться (вроде меня), и поэтому, как и во мне, в нем есть немного от дурня. Я вошёл за ним в вагон, протолкался сквозь толпу в проходе и, отворив дверь, втиснулся в переполненное купе, где в уголке сидел пулеметчик. Бригадир покивал. Адъютант сел и произнес, обращаясь как бы к железной табуретке: «Как, ты не знаешь его ерундовую теорию?» Я вас, во всяком случае, за человека наиблагороднейшего почитаю-с, и даже с зачатками великодушия-с, хоть и не согласен с вами во всех убеждениях ваших, о чём долгом считаю заявить наперёд, прямо и с совершенною искренностью, ибо прежде всего не желаю обманывать… Хотя именно вы заслуженный депрессионист, пришел мой черед брюзжать и остужать ваш пыл. Шлю Вам всякие теплые и добрые пожелания. Я не могу шагать за Вашим знаменем, как и Вы не можете за моим. Но мир широк и в нём есть место для нас обоих, где мы можем продолжать быть неправыми. Именно это и пытался втолковать носильщик Александр Кузнецов своему сослуживцу Ященко по кличке Сникерс, когда говорил ему следующее: «Мне начхать, что ты сегодня говоришь правду, пидор, потому что я знаю, что ты всегда, сука, врешь».
Глава 24. С чистого листа
По-видимому, нельзя отрицать того факта, что существуют разные степени убежденности, а также то, что наши убеждения со временем меняются. Тем не менее убеждение не перестает существовать оттого, что оно является слабым или подвержено переменам. Можно счесть глупым отрицание Зеноном возможности физического движения на том основании, что в каждый данный момент времени объект должен находиться в определенном месте, однако не менее глупо, в противоположность Зенону, доказывать, что мы никогда не принимаем на себя обязательств по той причине, что наши обязательства меняются.
Перед тем, как улучшится, ситуация ухудшается. Жизнь сопровождается смертью, а радость печалью, и наоборот. Успокойся, ведь смеющаяся жизнь изменилась, город знаковый стал системой. Слышишь, как радуется и лепечет? Мир – это зеркало, возвращающее нам наше же отражение. Если мы смеемся, то и оно смеется нам в ответ. Это в порядке вещей, всё проходит… и это тоже пройдёт. Только не плачь. Всё будет или не будет. Река – не море, тоска – не горе. Радость не вечна, печаль не бесконечна. Это, знаешь, как улыбка на заплаканном лице. Нужна лишь капля масла, чтобы прекратился скрип осей или дверных петель. Точно так же солнечные лучи разгоняют тени. Жизнь тиха и закономерна, и под это ласковое равнодушие мира поезд идёт по расписанию. Иде же несть ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная… А беды… беды каждый сам себе, наверное, производит. Только природе страданья незримые духа дано врачевать. И, пожалуйста, не грусти. Наберись терпения. В твоей жизни ещё будет столько друзей, что за всеми не угонишься. И, хотя наши полки ломятся от книг, до которых никогда не дойдут руки…
Непосредственные участники видят собравшуюся на некоторое время вместе толпу одиночек, ждущих, когда им выходить. Это как в метро. Проезжаешь несколько остановок и снова выходишь на поверхность. Садясь в вагон, уже думаешь, где будешь выходить. Люди ведут себя скованно. Желание выйти, которое каждый несет в себе, и история о том, как он сюда попал, не располагают к общению.
Когда старший друг показывал, сколь прекрасен этот мир и убеждал, что слёзы не отравляют его, а, напротив, таят в себе горестную сладость, и мир наш прекрасен именно потому, что есть в нем слёзы, ибо в них научился он находить и утешение, и наслаждение.
И хотя ваша жизнь никогда не была особенно радостна, порадуемся всё же ей – дару небесному, дару бесценному, достающемуся человеку лишь раз, и то случайно и нечаянно. Сотри случайные черты – и ты увидишь: мир прекрасен и восхитителен. Новая любовь – новая жизнь – праздник, который всегда с тобой. В жизни каждого дня можно находить самые лучшие и неожиданные упражнения. И каждый умножен и нежен, как баловень бога живого. Жизнь – занятная штука, и умен тот, кто видит ее суть, открывая в ней смешные стороны. На свете много прекрасного и кроме счастья. А смешного в жизни, пожалуй, не меньше, чем печального, право, не меньше. Веселье – недостаточно хорошо понимаемая философия. Баню истопим ещё, да подружек лихих пригласим, чтоб смеялись. Так охлаждает в зной. Само собой, само собой.
Так что впредь нам не следует впускать в свое сознание дисгармоничные и мрачные образы, терзающие нашу душу, будь то страх, тревога, эгоизм, ненависть или зависть, как не пускаем мы вора в собственный дом. Нужно твердо запомнить, что подобные мысли хуже воров, ибо они крадут наш покой, счастье, благополучие. Нам необходимо усвоить, что эти враги не имеют права вторгаться в наше сознание. Обращайтесь с ними, как с правонарушителями, немедленно выбрасывайте их вон.
Родовой человек – это не абсолютный идеал, а скорее идеальный тип, предел желаний и социальных устремлений всякого разумного существа, осознавшего свою ответственность за судьбы мира и окружающих его людей. Поэтому гражданственность личности есть не только высокое нравственное подвижничество, служение всему человечеству, но и готовность удерживать целостность жизни в будничных делах и маленьких поступках, сколь бы незначительными они не казались.
То была пустота, чреватая катастрофами, сулящая приключения, учащая жить на фуфу, рискуя и в риске соревнуясь с бьющими как попало, в орла и в решку, разрядами, прозревая в их вспышках единственный, никем не предусмотренный шанс выйти в люди, встретиться лицом к лицу с неизвестностью, ослепнуть, потребовать ответа, отметиться и, падая, знать, что ты не убит, а найден, взыскан перстом судьбы в вещественное поддержание случая, который уже не пустяк, но сигнал о встрече, о вечности – "бессмертья, может быть, залог".
В приподнятом тоне, усилить ноту бодрости, надежды. Возродиться для новой жизни… – Воистину живу! Гимн о жизни, прежнюю хороня. Воссияет новая заря во все стороны, ибо жизнь есть шведский стол: бери чего и сколько хочешь. Обнаружить себя в философии и философию в себе (как, в определённом смысле, генерализирующий подход). Где мне предстанет поле блеснуть умом и высказать вытверженные мысли, тезисы души. И желание добротворчества будет началом. Поразмыслишь эдак – и ободришься. И, примиряя, оно всегда возвращается в то далёкое прошлое, в тот самый день к завершенью начала…
Поздравления усугубились. Немногорадостный праздник, зато многолюдный. Чудесное, мягкое настроение. Радость заставала меня врасплох. Бестолково радостно. И в силу грусти, а верней, привычки маленькие радости выходного дня приходят нечаянно. На всех углах продают подснежники. И, если хочешь, скажи себе – печаль бедна.
Тогда меня снова захватят дела; снова удивляться жизни, вернее, её продолжению, цепляться за людей, улыбаться знакомцам ежедневно, ставить в актив, покупать презервативы, и любить всё по вечерам. С чем-то покончить и что-то начать. Забыть обиды и сострадать. Все тёмное, что нас ждёт, уже прошло, я ещё ни в чём не виноват, и тебе нечего бояться… Этот день я, не задумываясь, выбрал из предложенного веера, перед тем, как отыгравшую колоду запечатали навсегда. Но я не тороплюсь открывать его.
На другой день перечитал письмо и вижу, что может создаться впечатление, будто я только и делаю, что сижу и вспоминаю всякие грустные вещи и очень себя жалею. На самом же деле я очень счастливый человек и чувствую это. Я собираюсь жениться на прелестной крошке. И в этом мире столько любви, что хватит на всех, надо только уметь искать.
Он живёт в душевном спокойствии, можно сказать достигнутом за пределами отчаяния. Это даже не смирение, но хрупкое и парадоксальное счастье. Ведь только в достаточной мере обесцененная в собственных глазах жизнь приобретает настоящий вкус.
Глава 25. Палиндромия
Но смутно понимая, что страх перед ошибкой сам ошибочен… Он почувствовал некоторое разочарование, как в детстве, когда волшебное слово оказалось всем известным дурацким «пожалуйста». То, что восстаёт во мне и не желает умирать… Уважающий справедливость до конца. Ценность для жизни является последним основанием. Все мы желаем жить, и поэтому неудивительно, что каждый пытается найти оправдание, чтобы не умирать. Преследуемый псами запоздалых сожалений. Времена, года уже вовсе не те, какими были однажды… И время терпит нас, а мы – его. Это время во сне мы раздвинем сильней, чем странная жизни страна.
Но что бы там ни случилось, повернуть назад я уже не мог. Как во сне, где невозможно сделать выбор – нет определяющего принципа. Или же у нас нет альтернатив, чтобы этот принцип установить. Когда фоpма достигает оптимума, альтеpнатива становится бессмысленной.
Эти шары представлялись мне головками марионеток, в которые, правда, не поиграешь. Я думала, что мужчины прокляты, потому что в высшей точке страсти и счастья сладкие женские плоды в их руках неожиданно превращаются в два мешочка с песком… Так, лопнувший ёлочный шар оставляет в уме колючий пустяк, – смешна угроза… Держи их, малютка Рози, ровней и подольше в этой смешной танцевальной позе, забудь, что пахнут газетой.
Рассеялось бы её горе в привычном быту, в откровенностях… Зажить бы чистой жизнью, устроиться поуютнее, воспитывать чувство современности. Желание самого скромного, незаметного существования. Цепкая иллюзия, притаившаяся, затаившаяся. Надежда убивает или наоборот?
Подавив в себе отвращение, запретив себе проклинать… его жизнь стала податливой, по крайней мере, тоска его потеряла свой прежний оттенок угрюмости. Жизнь, как вы знаете, всего-навсего подмостки, на которых каждому предоставляется возможность кривляться, покуда не наскучит. И, если жизнь есть неминуемое приближение к смерти, то лучше эту дорогу (на эшафот?) прошествовать с улыбкой, смеясь, топ-топ. Благородство обнаруживается только в отрицании существования, в улыбке, нависающей над безжизненным ландшафтом. Умиpать нужно весело.
Всё становилось красивее, чем было раньше, что говорить: я избегу тоски грядущей, непосильной, и не завидую не любящему жизнь. Восстановив правильный закон, можно с уверенной радостью увидеть, ощутить, что живёшь правильно.
При свиданиях с ним всегда старалась приводить себя в светлое и радостное настроение, хотя и не имела повода таковое ощущать. Он же бормотал, что всё правильно. Ночные раздумья, эстетические капризы… В такие минуты нападают философские жучки. Он стал сомневаться, так ли это должно было быть. Оснований для веры все-таки было мало. Но вот ведь как: только ставящий всё под сомнение может усомниться и в самом сомнении. Поэтому всё время находился в дурном (ослином) настроении.
Бессвязно и горестно думалось: придётся одному справляться с бесом уныния, которое, может быть, и есть частица истинной жизни, ведь в такие скучные минуты в нас, быть может, и происходит наиважнейшее в жизни.
Им овладевало наступившее безразличное настроение, в какое впадают преступники после сурового приговора. Нетвёрдые желания, безразличие и холодная тоска в этой усталой комнате. Захотелось спать. Мир становится безразличным, водянистым, никчёмным.
Почему ж сволочизм появляется снова? Потому что он спонтанно прёт из твоей инфернальной натуры, не строй на этот счет себе иллюзий, но и кровь себе не порти тоже. Сволочи всегда выживают за счет хороших людей. Всё начинается снова и опять.
А с помощью поэзии? Стихи как таковые я понимаю все меньше; я могу теперь выносить одну лишь скрытую, неявную поэзию, поэзию совершенно без слов, я хочу сказать – без тех приемов и уловок, которыми обычно пользуются в стихах. Чем старше я становлюсь, тем больше убеждаюсь, что мои надежды на нее тоже оказались явно чрезмерными. Я любил ее в ущерб собственному здоровью и полагал даже, что погибну от преклонения перед ней. Поэзия! Если в недавнем прошлом от этого слова в моем сознании возникали образы тысяч вселенных, то теперь оно ассоциируется у меня с каким-то невнятным мурлыканьем, с никчемностью, с дурно пахнущей таинственностью и притворством.
Как бы там ни было, не обвиняйте меня в том, что я говорю с Вами безапелляционным тоном. Мои убеждения – не более чем поводы для размышления: так по какому же праву я стал бы Вам их навязывать? Иначе обстоит дело с моими колебаниями: их я не выдумываю, в них я верю, верю помимо собственной воли. Так что этот урок недоумения я преподал Вам с добрыми намерениями и без большой охоты.
В мире присутствует конец, а сущность конца – преображение. И ничего, ничего не нашаришь. Ничего не надо. Человек – это конец. Философ должен выражаться лаконически. Человек достоин только жалости. Что нас действительно волнует, это обстоятельства нашей смерти; обстоятельства рождения – вопрос второй. Все дни приходят к концу. Не надо ничего доказывать. День смерти лучше дня рождения.
"А беспокойно, должно быть, людям с тобой?", – опасливо спрашивает она. Боятся тебя наши девушки… – Ну тебе кто-то и нагудел же про меня. – А каких вы любите больше? Ты всегда отвечаешь уклончиво. Ответить вдвоем – или, точнее, повременить с ответом… Пауза, которую я сделаю прежде чем ответить, скажет вам больше.
Плачу и рыдаю егда помышляю смерть. Идите и больше не вернитесь. Ошибся я, загородив этим страх перед смертью? Показной фатализм? Не льщу ли я себе, считая себя несчастным среди людей? И вы убоялись возрастающих трудностей? Какая грустная ошибка… И не спешу перестать.
Внезапно я осознал, что являюсь мигом времени, созданным теми, кто жил до меня, и сам я, в свой черёд, – создатель других. Что мне дороже всего в жизни? Не всё ли равно, что я умираю, – думает он, – ведь ничто не разлучает, не приближает, потому что каждый момент возвращается, каждая минута вечна, поэтому никого не коснется чувство утраты… Так что никто не забудет ни слёз, ни хромых сочетаний истин, затверженных нами, ни самой ничтожной уловки… Не всё ли одно, какое хлебово без соли разжёвывать впоследствии.
Струй, ручьев горячих слов дружеское посредничество, которыми как пушинками мы перекидываемся и в маленькие трусости и хитрости которых потом прячемся. Бесполезно что-либо предъявлять обвиняемому – всё равно он ни в чём не сознается.
Улыбкой нежности окончен наш роман… – женщины как шёлк, но, конечно, продажным поцелуем и в нелюбви первые. Женщина всегда готова поменять свое решение, если его нет. Сходились не любя и расходились не ненавидя. У любви свои законы, но чаще всего там беспредел. Как знать. Но иногда, мой ласковый друг, так хочется сказать три слова в десять букв… Смелые слова не сломают смелых отношений.
Быть привлекательной для мужчин – одна из биологических функций женщины. Поэтому женщинам свойственно украшать себя и демонстрировать свое тело, подчеркивая те признаки, которые говорят о молодости, здоровье и готовности к зачатию. Демонстрация тела, разумеется, не единственный метод. Существует также масса провокационных поведенческих элементов. Здесь и «стрельба глазами», и слова, и интонации, и мимика, и жесты, и запахи, и макияж, и татуировки и многое другое.
Животные занимаются сексом только весной и осенью, а в остальное время они едят, едят, едят… Взрослые животные обычно избегают тесных контактов с другими взрослыми животными – они сохраняют между собой некоторую дистанцию, нарушение которой для особи неприятно, вызывает страх и приступ агрессивности. Парное токование постепенно сокращает дистанцию, допуская тесный контакт. Очень разнообразное и изящное токовое поведение, как установили этологи, имеет в своей основе столкновение двух мотиваций: стремление к партнеру и боязни натолкнуться на отпор. Токуя, самец изображает то приближение, то удаление, то демонстрирует все свои украшения, то прячет их, то принимает позу угрозы, то позу подчинения. Каждый боится близости – другое дело, осознаете вы это или нет. Близость означает: полностью показать себя незнакомцу – а все мы незнакомцы; никто никого не знает. Мы незнакомцы даже для самих себя, потому что не знаем, кто мы такие.
Фрейд в своей теории либидо также следует некой гидравлической схеме. Либидо нарастает – напряженность усиливается – недовольство ширится; сексуальный акт дает разрядку, снимает напряжение до тех пор, пока оно вновь не начнет усиливаться и нарастать.
Сдающийся внаем городской дом с большим количеством маленьких квартир, узкими задними дворами, тесно и экономно расположенными лестницами, но с фасадом дворца и соответствующим парадным ходом – нечто подобное мы воспринимаем как фальшивое… или когда угловой дом украшен башенкой, не служащей какой-либо цели и никак не связанной с остальной постройкой.
"Вы не находите, сударыня, что красота непозволена, недопустима?" – сказал он суровым голосом, подчеркивая, что он не хотел бы придать словам двусмысленность. «Я вас уверяю, – в будущем станут издавать законы против красоты…». Следует помнить, что у мужчины жажда стать красивее совсем иной природы, чем у женщины: у мужчины это всегда желание смерти… Красота – это самоощущение, и она отражается в твоих глазах… Я люблю мужчин с будущим и женщин с прошлым.
Словом, в них была какая-то жестокость, но как раз в меру, жестокость, которую хочется целовать, горькость, коварная и приятная. И даже если он имеет дело с умной женщиной, он все равно "съедает" сам себя. Дело в том, что ритуал ухаживания за женщиной есть не что иное, как попытка мужчины извиниться перед женщиной за очевидное невнимание к ней.
Речь его запутывает ум, вселяя горячность в душу. Ваша теория потрясающе аморальна! "Это очень суровый философ, часто он пишет о страшных и безысходных вещах – говорила она, – но это самый нежный, самый преданный друг, и для всякого, кто его знает…" Кто же, охваченный тобою и чувствуя твой суровый взгляд, мог бежать? Зачем нужно сострадание осуждённым на смерть? Мы сгинем от любви или будем раздавлены в борьбе за любовь, – всё едино: нам суждена гибель… Счастье – это удачная жизнь, страдание – это сигнал, предупреждающий о провале.
Какое великое душевное разочарование принёс мне он! Пессимизм поддерживает и питает традиции изящества. Я понял теперь и оценил опасность пессимизма, приучающего к постоянным жалобам, ослабляющий душу и предрасполагающий к мистическим утешениям. Вот поживёшь с моё, человек, оценивший жизнь, когда успел нажить ты скепсис, где ж это ты нахватался такой мудрости, ведь затем человеку и душа дана, чтобы он мог любить.
Ничего не может быть плохо из того, чего никогда не бывает, если книгу не дописать не успеть, значит, конец несчастливый, мы же, как никак, взрослые люди, знаем, что нет объятий, которые в конце концов не разомкнутся, что, если долго держаться за руки это нередко заканчивается смертью, и что, если жить достаточно долго, можно увидеть конец света.
Я наблюдал за вами. Все наладится, надо только потерпеть. Всё будет хорошо, особенно, если учесть, что ничего не бывает, и я ручаюсь тебе, ручаюсь, всё будет ослепительно хорошо. Но ты не бойся, это будет не скоро. До этого пройдёт ещё много времени, много скотины народится. Жизнь снова будет волшебной, вот увидишь. Мы ещё доберёмся до Тибета! Несмотря на деланную внешнюю весёлость, всё будет заебцом, верно? (Вначале было как в начале, но все закончится концом) За-ме-ча-тель-но, да?! Она довольно часто стучит в нашу дверь и интересуется, что у нас нового и как дела? Всякий раз я отвечаю ей, что всё хорошо. О ля-ля! Все просто замечательно!
"Мне уже 30 лет, – пишет он в своих заметках, – жизнь становится тяжёлым бременем. Я не вижу никакого повода быть весёлым, а между тем, казалось бы, что всегда должен быть повод быть весёлым". Не ради дел жить хочу. Нет. Быть хочу (не там, не тут), а в жизни, в жизни. Не в игре в сыщиков-разбойников, а на передовой реальности, в этой непереносимой жизни, не самой жизни, а её медлительной размечающей прозы. (– Нет нет, не говори, что в мире много прозы!). Дурацкая кукла, играющая в жизнь. Дурацкие куклы, смотрящие в небо.
Всё это общие места, дешёвая пошляческая философия, скольжение по поверхности, какая-то розовая чушь, кастрированность воинствующим оптимизмом.
Для достижения куда более важной в философском отношении цели, которую я поставил перед собой, мне потребуется, напротив, отказаться от всего лишнего. Упростить. Исключить массу деталей, одну за другой. Сам ход истории поможет мне в этой задаче. Третье тысячелетие обещает быть чудесным.