Дожить до 120

В первый раз это случилось в семь лет. Я в музыкальной школе учился. И вот еду на урок и думаю, снова учительница меня будет ругать из-за каких-то этюдов Черни. И вдруг понял, что никакого урока не будет. Я даже в класс заходить не стал, а сразу пошел к доске объявлений. И точно, висит бумажка, что моя учительница заболела. Говорю же, ерунда. Но на меня это произвело оглушительное впечатление. И я это ощущение запомнил. Как только оно у меня возникает, я уже знаю, что нашел верное решение, каким бы бредом оно ни казалось. Вот и тут. Я вдруг понял, что 120 лет, про которые в библии сказано, – вовсе не ошибка. Именно 120 лет. Только отпущены они не одному человеку, а двоим, как в моем сне. То бишь, всегда имеется пара. Вот в этом и состоит моя главная гипотеза. А почему так? Как говорится, бог весть…

Честно говоря, гипотеза Хаскина показалась мне дикой и нелепой. Но я изобразил на лице крайнюю заинтересованность и поддакнул:

– Ага, то есть, эту пару составляют муж и жена. Это и из вашего сна вытекает. Недаром же говорят: «Браки заключаются на небесах»…

– Вот и я сначала так решил, – сказал Илья Львович, – но по зрелом размышлении этот вариант отверг.

– Почему?

– Потому что тогда несправедливость получается.

– Какая несправедливость? – я, признаться, вытаращил глаза от удивления.

– Ну, как же. Муж и жена, как правило, рождаются в разные годы. Так? Выходит, у того, кто раньше родился, образуется фора. Он по этой 120-летней дороге уже давно движется, а супруга только движение начинает. Тогда получается, что чем дольше первый проживет, тем меньше второму лет жизни остается. Так нечестно. Куда логичнее предположить, что пару составляют люди, родившиеся в один год, а я подозреваю, что и в один день. А, может, и в один час, но это уж никакой проверке не поддается. Но если в один день рождаются, то и начинают одновременно. А кто больше проживет – это уж как бог или там судьба, положит. Так что вовсе не муж и жена, а абсолютно не связанные между собой люди. И каждый из них едва ли даже подозревает о существовании другого, от которого его век на самом деле зависит. Вот это моя вторая, более частная, гипотеза. А третья гипотеза состоит в том, что если всё так, то в библии записаны даты рождения всех когда либо живших людей, а вот год их смерти не найти. Ибо они однозначно не заданы, а зависят от второго члена «пары». Я так их про себя и называю – напарники.

– Но почему именно так, а не иначе? – спросил я.

– Э-э, молодой человек. Это в вас гордыня играет. Как можно задавать богу вопрос: «Почему?» Он хозяин – стало быть, барин. Вот так ему захотелось. Мы, его создания, в лучшем случае можем задавать вопрос «Что?» Ну, может быть, еще вопрос «Как?» Но уж не «почему?»

– Да, господин Хаскин, но вы-то не Господь,– несколько обиженно возразил я. – И всё, что я пока слышал, вы говорите, а не он. Так что другой, менее воспитанный человек сказал бы, пожалуй, что это лишь ваши произвольные измышления.

– Это верно, – неожиданно расхохотался Хаскин, – но придется вам пока верить на слово мне или, вернее, моему озарению. По крайней мере, до первой проверки.

– Но как такое можно проверить?

– В этом-то и проблема! Как проверять, я не знаю. И тут вы должны мне помочь. Я, правда, со своей стороны кое-что сделал. Назовем это алгоритмом преобразования двумерных матриц Рипса в трехмерные.

– И что это дает?

– Ну, кое-что дает. Давайте, я вам скоренько объясню, что называется, на пальцах.

И Хаскин начал мне объяснять «на пальцах» при помощи тензоров, теории множеств и теорем из области топологии, как он преобразовал матрицы Рипса. Я мало что понял, но кое-что ухватил. В общем, после всех этих преобразований буквы текста библии перемешивались по-другому. И если в таком объемном тексте отыскать некое имя, добавив после него год рождения (а надо сказать, что даты записываются в иврите не цифрами, а буквами, каждая из которых имеет свое числовое значение), то с теми же равными промежутками за датой рождения следует другое имя. И его можно прочесть. Хаскин полагал, что это и есть имя того самого «напарника».

Гипотеза бредовая, но забавная. Чем больше я слушал его рассуждения, тем больше мне хотелось верить, что он угадал, что всё так и есть, как он излагает. Хотя сомнения, понятно, оставались.

– Допустим, – сказал я. – Допустим, что иногда удается получить в виде подсказки какое-то имя. И что с ним делать? Это же никому не ведомый человек. И как проверить, когда он родился, если вообще рождался? Где найти информацию о нем, чтобы сопоставить его с искомым человеком? Ладно, если это наш современник, да еще и живет в цивилизованной стране. Тут можно порыться в архивах. Но ведь даты рождения всех людей, когда либо живших на земле, так не найдешь? Нет таких архивов! Так что подсказка-то ничего нам не дает.

– Верно, – подтвердил Хаскин. – И единственное, на что мы можем рассчитывать – это на счастливую случайность.

– В каком смысле?

– Вы же знаете эту популярную рубрику во многих газетах: «Знаменитые люди, родившиеся в этот день». Вот и надо перелопатить все источники, Википедию, что-то еще, собрать кластер знаменитых людей, родившихся в один год и в тот же день. И если нам повезет, то окажется, что эти знаменитые где-то составят нашу «пару». Ведь такое нельзя исключить, верно?

– Верно, но вероятность-то ничтожно мала. Так что совпадение будет невероятным.

– Так да не так. Ведь чем больше окажется людей в нашем кластере, тем выше вероятность того, что кто-то из них окажется напарником другого. И если нам повезет сказочно, а такую возможность исключить тоже ведь нельзя, то тогда, сопоставив эти два имени и их судьбу, мы можем удостовериться, что суммарная длительность их жизни составляет 120 лет. Или не составляет. Главное, найти хотя бы одну пару, а лучше бы несколько. Тогда мы сможем усмотреть некоторые закономерности, о которых даже помыслить сейчас не можем. Возможно, они явятся для нас дополнительными подсказками, как этих «напарников» искать не только в случае знаменитостей, но и для самых обычных и непримечательных людей. Так что давайте для начала собирать коллекцию селебретиз. А вдруг случайно набредем?

– Буду очень удивлен, если набредем, – сказал я.

– Другого выхода нет. Теперь вся надежда на вас. Составьте хитрую программу, которая улавливала бы коды посложнее рипсовских. И тогда, если повезет, мы с вами сумеем эту мою безумную, я вполне это сознаю, гипотезу подтвердить. Словом, получим Ключ к тайне тайн – к срокам жизни человеческой.

Хаскин замолчал, лукаво поглядывая на меня. Видимо, рассчитывал, что я буду потрясен его оригинальной гипотезой и открывающимися грандиозными перспективами. Я и был потрясен, но виду старался не показывать. Наоборот, сказал:

– Получается, что это еврейское пожелание долголетия – «до 120» – с подковыркой, преехиднейшее.

– То есть? – удивился Илья Львович.

– Ну как же! Ведь это пожелание означает фактически – прожить как бы две жизни, за себя и «за того парня». Выходит, одновременно и пожелание, и проклятие «тому парню», чтобы век его жизни был покороче. Вот ведь как получается!

– Хм-м. Это вы смешно сказали насчет «того парня». Надо будет запомнить, – захихикал Хаскин.

– Программу-то я напишу, – сказал я. – Только… что-то тут не так. Какая-то во всем этом есть ошибка на уровне здравого смысла… Ага! Неувязочка у вас выходит! Вы говорите, что на двоих отпущено 120 лет. И еще век назад всё так и было. Но теперь-то? Теперь ведь люди живут гораздо дольше. Уже сегодня продолжительность жизни во многих странах выше 60 лет! Если бы выходило лет 150 на двоих или хотя бы 140, еще туда-сюда. А 120, увы, слишком мало.

Я мельком глянул на Хаскина, ожидая увидеть, как он спадет с лица и на глазах увянет, но он только хмыкнул, довольно потирая руки:

– Молодец, Костя! Но неужели вы могли подумать, что столь очевидная мысль мне самому в голову не пришла? Неувязочка-то мнимая. Ну что – сами догадаетесь или подсказать?

– Подскажите…

Хаскин с торжеством уставился на меня и вскричал только одно слово:

– Аборты!

– Какие аборты? – опешил я.

– Самые обычные. Должны были родиться, но не родились. Поэтому некоторое число людей из-за абортов остается без пары. Вот и живут долго. Но не только из-за абортов. Добавьте еще выкидыши, несчастные случаи, эпидемии, войны… Поняли теперь?

– А ведь точно – аборты! – обычно, когда мои аргументы опровергают, я чувствую себя последним дураком. А тут, наоборот, – обрадовался. – Получается, что как бы человечество ни пыталось вмешаться в божественный замысел, исправить его, но ничего не выходит.

– Вот именно, – важно подтвердил Илья Львович. – Но мы с вами, если, повторяю, повезет, докопаемся до истины. Дело за малым. За компьютерной программой.

– А как мы будем работать? Я должен сюда являться каждый день? Учитывая мои обстоятельства, – тут я показал на свой костыль, прислоненный к стене, – это будет затруднительно.

– Да бог с вами, Костя! Только этого кошмара не хватало. Даже не пукнешь в свое удовольствие. Нет уж, работайте дома!

На том и порешили. Приехав домой, я тут же бросился обдумывать, как должна выглядеть эта программа. Задачка, вообще говоря, не из простых, но уж больно мне не терпелось проверить гипотезу Хаскина. Вернее, не проверить, а убедиться, что она верна! Три недели я, можно сказать, не отлипал от компьютера и все писал, писал эту чертову, но (уж похвастаюсь) довольно остроумную программу…

***

Можно сказать, нам с Хаскиным баснословно повезло. Я забил в компьютер тысячи имен знаменитостей. Разумеется, среди них отыскалось несколько десятков людей, рожденных в один и тот же год и день. Я понимал, что вероятность того, что кто-то из них окажется «напарником» другого практически равняется нулю. Но все-таки решил проверить. Предполагаемым «напарником» президента США Джорджа Буша-Младшего оказался ни кто иной как Сильвестр Сталлоне. Они оба родились 6 июля 1946 года. Причем будущий президент в городке Нью-Хэйвен, а знаменитый Рембо – в Нью-Йорке. Я специально проверил, и оказалось, что расстояние между этими городами по прямой 111 километров. То есть, менее 120 – кругом мелькает это число! «Неужели нашлась пара?»– мое сердце сладко забилось в предвкушении чуда. Я отыскал имя Джорджа Буша в Библии по методу Рипса, ввел буквенное обозначение даты его рождения и молил бога, чтобы имя, которое должно появиться вслед за ним, оказалось Сильвестр или Сталлоне. Увы, ничего подобного. Выскочило имя безвестной Барбары Чейз. Потом я понял, что надежда моя на Сталлоне была вообще беспочвенной, ибо они оба были живы, а их суммарный возраст уже давно перевалил за 120 лет.

То же самое было и с другими найденными парами. Пока я не дошел до последней. И чудо случилось! С другим президентом, с Джоном Кеннеди, мне повезло больше, чем с Бушем-младшим. В один год и день с ним родился мне не известный, однако, упоминавшийся в одном из списков, биолог Барри Коллинз. Оба были американцами, оба уже почили в бозе, причем, прожили в сумме 119 лет с гаком (Коллинз скончался в 1991 году), и, что самое поразительное, родились в одном и том же городе – Бруклайн, штат Массачусетс.

Я включил программу, и после даты рождения Кеннеди на том же расстоянии выскочило имя Барри Коллинз. Была тут одна сложность. Программа распознавала только буквы еврейского алфавита, а я (да и Хаскин) ивритом не владели. Но его приятели из Израиля прислали нам специальную таблицу, где каждая буква сопровождалась транскрипцией на латинице. Конечно, из-за отсутствия в иврите гласных часто возникали проблемы с распознаванием имени, но мне с грехом пополам удавалось имена «напарников» прочесть, пусть иногда и с искажениями.

Вот и тут выскочило не Барри, а Бари, и не Коллинз, а Колинос. Но я отмахнулся от этих мелких несовпадений, позвонил Хаскину и дрожащим от волнения голосом сказал: «Я, кажется, нашел пару!» На том конце провода воцарилось молчание, а потом он выкрикнул: «Еду!» Я взглянул на часы. Было полтретьего ночи.

Через четверть часа он уже прилетел и, задыхаясь, выпалил: «Показывайте!»

Я повторил всю процедуру ввода в программу этой чудесной пары: Кеннеди и Коллинз.

– Какая удача, Костя! – заикаясь, сказал Илья Львович и вдруг завопил так, что стекла в окнах и серванте зазвенели.

–А-а-а! – кричал он, а потом снова: – А-а-а!!! – и бросился меня тискать.

На шум в дверях появилась встревоженная мама в халате, накинутом поверх сорочки. Он тут же подбежал к ней, схватил в охапку и закружил в каком-то нелепом вальсе. Ну да, со мной-то не больно потанцуешь. Но, признаться, я и сам был на седьмом небе от радости.

Немного успокоившись, Хаскин сказал:

– Надо же – всего одна пара, а сколько дополнительного материала! Теперь мы можем высказать осторожное предположение, что искомые напарники, возможно, рождаются в одной стране, а, может быть, даже – в одном городе. Значит, теперь, используя эту информацию, мы можем уже искать документы в архивах. Костя! Давайте сейчас же проверим!

Мне пришлось немного пригасить его энтузиазм:

– Не сейчас, Илья Львович. Где я вам эти архивные данные возьму? Надо будет поискать, может быть, послать запрос. Несколько дней придется потерпеть.

Хаскин горестно воздел руки, но вынужден был согласиться:

– Что ж, потерпим. Зато теперь, если всё окажется так, нам уже и знаменитости не нужны. Пусть будут самые обычные люди, только из одной страны и даже из одного города, рожденные в один и тот же день. Только, Костя, ищите тех, кто родился не раньше середины прошлого века. Чтобы оба напарника к этому моменту уже гарантированно скончались, и можно было бы посчитать, сколько они в сумме лет прожили.

С архивными данными о записях гражданского состояния дела, как правило, обстояли неважно. Причем, в разных странах. Исключение составляла Австрия, хранившая бюрократические традиции Австро-Венгерской империи. Там эти данные содержались в образцовом порядке, да к тому же давно были компьютеризированы. Проблема состояла еще и в том, что в некоторых странах эти архивные данные были закрытыми, и доступа к ним без особого разрешения не было. Хаскин где-то раздобыл официальную бумагу под шапкой Академии Наук РФ, где содержалась просьба к архивариусам разных стран предоставить запрашиваемые профессором Хаскиным акты гражданского состояния для научных исследований.

На эту бумажку откликались далеко не все. Но мы и без того располагали более чем достаточным материалом для проверки. Так что спустя месяц все сомнения отпали. Итак, что же оказалось? Какое бы имя из рожденных в 1901 году (я для простоты ограничился этим годом) и содержавшихся в архивах, к которым получал доступ, я ни вносил в программу, оно всегда отыскивалось и примерно в 80% случаев за ним следовало второе имя. Почему только в 80%? Возможно, дело действительно было в этих пресловутых абортах. Кстати, мы проверили эту гипотезу. Как? Очень просто. В католической Италии число абортов должно было быть существенно меньше. И точно – среди итальянцев второе имя появлялось в 95% случаев. Более чем веское свидетельство истинности гипотезы об абортах.

Если имя «напарника» обнаруживалось, то он рождался всегда в той же стране, а иногда и в том же городе. Но вот что интересно, даже если и в разных, то расстояние между населенными пунктами, где рождались «напарники», никогда не превышало 120 километров! Поистине удивительно! То есть, это магическое число 120 фигурировало и во времени и в пространстве.

Словом, через полтора месяца проверок у нас имелся обширный материал, неопровержимо подтверждающий истинность гипотезы Хаскина, как я ее про себя называл.

Это было столь очевидно, что я, наверное, в сотый раз повторял:

– Это же великое открытие! Переворот! Надо срочно публиковать результаты!

Хаскин в ответ только смеялся:

– Эх, Костя. Ну где такое опубликуешь? Я же говорил вам, что расшифровщики Библии давно стали персонами нон-грата в научном сообществе. Так что в серьезный журнал и не сунешься. Да ведь не ради славы мы этим занимаемся, а ради поисков истины.

– Так что? Кроме вас и меня об этой тайне никто не узнает? Это же переворот в сознании! И доказательство, что он, Бог, существует! Нет, нельзя нам молчать, – упорствовал я.

– Да чего уж там. Вы, Костя, помните сказку, как кто-то узнал тайну короля с ослиными ушами и, уже не в силах таить ее в себе, нашептал об этом дереву?

– Да, что-то смутно припоминаю.

– Вот и мы с вами в той же ситуации. Рассказать страсть как хочется, а некому. Что ж, если в серьезных журналах ни за что не опубликуют, можно намекнуть желтой прессе. Всем этим журнальчикам про НЛО и снежного человека. Я уже пару раз давал таким интервью. Будут они у нас, как то дерево в сказке. Но это всё пустое, для удовлетворения амбиций. А нам надо дальше копать.

– Куда уж дальше? – удивился я.

– О, дальше и глубже. Гораздо глубже. Ведь что из всего этого следует?

– Да, что следует? – глупо переспросил я.

– А следует из этого, что количество Добра и Зла в нашем мире, по-видимому, остается неизменным.

– Почему? – снова я выглядел самым тупым учеником в классе.

– Да потому. Вот вы сами подумайте. Допустим, один проживет свой долгий век. Это благо, конечно. Но допустим, что прожил он свою долгую и райскую жизнь. А тот, второй? Для него долголетие его «напарника» оборачивается горем. Он-то свое не дожил? А сколько среди этих «напарников» было гениев? Поэты, ученые. Но не состоялись. Так что не только для них горе и ущерб, но и для всего человечества. Понимаете?

– Да, кажется, понимаю.

– Вот и получается что-то вроде Закона сохранения материи – баланс между Добром и Злом. Кому-то радость, а кому беда. Не зря говорят, не надо стремиться этот мир улучшать, ибо обязательно где-то Зло все наши добрые поступки обязательно уравновесит.

– Но ведь существует же прогресс? – стал возражать я. – Люди живут дольше, питаются лучше. И вообще…

– А, может, наоборот, регресс? – усмехнулся Хаскин. – Возьмите Адама с Евой. У них в Раю условия, чай, были получше, чем при всем нашем прогрессе.

***

Илья Львович целыми днями что-то строчил. Прошло уже 4 месяца с тех пор, как я начал на него работать. Изредка писал какие-то программки для проверки безумных идей «шефа» о балансе Добра и Зла в мире, о законе кармы и прочая. Словом, работка не бей лежачего.

А в остальное время развлекался тем, что проверял его формулу на разных известных исторических персонажах, когда удавалось отыскать в архивах сведения об их возможных «напарниках». Самым ярким оказался случай с Кировым, «мальчиком из Уржума». Он родился 15 марта 1886 года по старому стилю. А в этой дыре, в Уржуме, сохранились все списки рожденных в тот год – великая удача. Дальше уже дело техники. Установил я программу, и она через пару минут выдала, что напарником Кирова, вернее, напарницей, была некая Семенова Зоя Ивановна, родившаяся в тот же день, что и наш пламенный революционер. Его кокнули в декабре 34 года, а она скончалась в 1958, в том же декабре. Тютелька в тютельку 120 лет. Так-то вот…

Конечно, меня интересовали не только и не столько уже умершие знаменитости. Первым делом, снедаемый любопытством, я вычислил своего «напарника». Ничего интересного. Им оказался неведомый мне татарин по фамилии Хабибулин или Хабиулин. Нашел я и напарника мамы, и еще нескольких напарников моих знакомых. Сам Хаскин категорически отказался своего напарника определять, и мне запретил, заявив, что знать об этом не хочет, да и зачем? Что, дескать, ему делать с этой информацией?

***

Мы с Хаскиным представляли ту еще парочку и для стороннего наблюдателя являли собой довольно комичное зрелище. Правда, долгое время этим наблюдателем была исключительно моя мама.

Илья Львович пристрастился к нам наведываться. Не потому, что в этом была какая-то нужда или я был ему особо интересен. Нет, всё из-за пирожков, которыми угощала его мама. Пирожки с капустой, картошкой и творогом удавались ей на славу, а Хаскин вечно был голодным, сидя днем и ночью в своем каземате за Лианозово. И иногда даже забывал съесть свой неаппетитный бутерброд с колбасой. Так что у него с мамой всё сошлось. Она любила печь эти пирожки, да не для кого. Я ими в детстве объелся и с тех пор в рот не беру. А тут нежданная радость – ценитель и фанат ее стряпни объявился. Словом, и она, и он не могли друг на друга нарадоваться.

Однажды Илья Львович снова появился, сияя довольной улыбкой. И не в предвкушении маминых пирожков, а совсем по другой причине.

– Ну, Константин, пляшите! – воскликнул он. – Купили нас! С потрохами купили… Теперь начнется новая жизнь. Как у белых людей. Со следующего месяца начнете получать не жалкую тысячу, а две. А там поглядим. Думаю, и это не предел.

– С чего вдруг такая щедрость?

– Эх, Костя, как говорится, меньше знаешь, крепче спишь. Кроме того, боюсь сглазить. Одно могу сказать – возможно, мы с вами попали в сказку, – загадочно ответил обычно столь словоохотливый Хаскин и тут же перевел разговор на другую тему.

Что ж, не хочет говорить – не надо. Я не из тех, кто лезет в душу со своими расспросами.

***

Сказка, на которую намекал Хаскин, между тем становилась былью. Причем, в масштабах и в сроки, которые нам и во сне привидеться не могли. Месяца через три Илья Львович позвал меня «на смотрины». За мной прибыл роскошный черный мерседес и привез в один из живописнейших уголков ближнего Подмосковья. Холм, на который мы въехали, был перегорожен высоким и глухим забором. У входа стояла стеклянная будка с вертушкой – пропускной пункт. Рядом с будкой прямо на травке сидело несколько охранников, нежащихся под майским солнышком. На каждом военизированная униформа с эмблемой – молния, низвергающаяся с небес на землю. Из-за забора доносился яростный лай собак.

«Ого! Куда это меня привезли?» – только и успел подумать я, как из будки выскочил Илья Львович. Лицо его лопалось от удовольствия.

– Вот, Костя, теперь это все наше! – воскликнул он в упоении, глотая еще больше звуков в каждом слове, чем обычно. – Да, да, не удивляйтесь. Теперь не мы двое, а целый институт будет заниматься библейскими кодами.

– Институт? – переспросил я, не веря собственным ушам. – Но зачем? По-моему, вы и так неплохо справлялись. А это все, – я окинул рукой пространство вокруг, – это же огромные тыщи.

– Миллионы, – гордо поправил Хаскин.

– Откуда же?

– Нашлись добрые люди… – уклончиво ответил он. – Хватит, сказали они мне, работать по старинке. Скромность, сказали, конечно, украшают настоящего ученого, но жизнь человеческая, увы, быстротечна, и было бы непозволительным упущением, чтобы свои открытия глубинных тайн бытия вы делали «на коленке». И, если честно, эти добрые люди тысячу раз правы. Словом, предложили открыть частный институт под моим, так сказать, руководством. Я уже и штат сотрудников начал нанимать. Лучших из лучших!

Всю роскошь места я разглядел, когда вошел в утопавшее в зелени здание института. Оказалось, что это с виду небольшое изящное строение имеет три этажа и еще один располагается под землей. Там было собрано все оборудование, которое теоретически могло понадобиться. И оно уже работало, потому что снизу шел тихий, но постоянный гуд. На этажах еще пахло свежей штукатуркой и краской, но кое-где уже шла работа – по коридорам расхаживали, смотрели в окна на лужайку или, собравшись в кучку, дымили сигаретами новоявленные сотрудники.

Илья Львович завел меня в просторный кабинет и сказал, ухмыляясь:

– А это, Костя, ваш!

– Мой что? – удивился я.

– Ваш начальственный кабинет. Вы теперь руководитель группы. А гройсе начальник…

– Я?

– А кто же? Мы с вами начинали, так не кину же я вас на переправе? Вы только списочек составьте лучших в вашем деле. Пусть работают под вашим началом. Человек пять-шесть, а дальше по мере надобности.

– Я не потяну… – испугался я.

– Потянете, – усмехнулся Хаскин. – Руководить – это вам, Костя, не кайлом ворочать. Но, повторяю, чтобы лучшие из лучших.

– Так лучшие-то все при деле. И дорого стоят.

– А вы им предлагайте вдвое, втрое больше, чем они сейчас получают.

– Выходит, Илья Львович, моя лафа кончилась? И придется мне отсиживать с девяти до шести в этом роскошном кабинете?

– Ни в коем случае, милый Костя! Из дома будете работать и… руководить. Ну, когда уж совсем что-то важное, за вами машина с шофером будет подана. Как у больших…

«Да, дела… – подумал я. – Точно как в сказке». А Хаскин продолжал:

– Одна только и осталась проблема. Никак не могу название звучное придумать для института. Он, конечно, будет неофициальным и закрытым, но все же… Надо хоть между своих его как-то называть.

И тут у меня само выпелось:

– Институт по извлечению божественной информации.

Илья Львович подумал, хмыкнул и сказал:

– А что, неплохо. Сокращенно получается «ПОИБИН». Вы, Костя, охальник.

– Ох, об аббревиатуре я не подумал, – смутился я.

– Вот и хорошо. Даже отлично. Название-то неофициальное. Так сказать, для служебного пользования. Напоминает мне книжку Зиновьева «Зияющие высоты». Читали?

Я отрицательно покачал головой.

– Ну да, чукча не читатель, чукча программист. А зря не читали. Великая книжка. А почему я ее вспомнил? Там фигурирует город Ибанск, а у нас будет институт Поибин. Очередной пример того, что идеи носятся в воздухе и порой залетают в совершенно неподходящие головы.

Как бы там ни было, хотя официально институт оставался безымянным, но мое название вкупе с неприличной аббревиатурой прижилось, и вскоре все сотрудники автоматически повторяли «ПОИБИН», так что непосвященные вздрагивали.

***

Уже через пару месяцев под началом Хаскина в абсолютно засекреченном ПОИБИНе работало человек сорок. В большинстве, его знакомцы по мехмату и «мои» программисты. Я составил «списочек», ибо мы так или иначе знаем звезд в своей области. Все пятеро были, что называется, программисты милостью божьей. Не мне чета. И я индивел при мысли, что мне придется ими «руководить». Но ничего, очень скоро привык.

Среди сотрудников встречались и экзотические персонажи – лингвисты, религиоведы и антропологи. В основном, моего возраста. Но не только институт, напичканный ультрасовременным оборудованием, с гигантскими зарплатами сотрудников, с охраной и личными шоферами, оказалось главным новшеством. Наша с Ильей Львовичем жизнь круто изменилась.

Очень скоро Илья Львович пристрастился проводить «производственные совещания» в элитных ресторанах. Тогда я впервые отведал лобстеров, устриц, билтонг из страусятины и прочие яства, запивая их дорогими коньяками и винами. Но в таких злачных местах не только ведь еда и алкоголь, но и элитные «девочки», готовые для уважаемых клиентов на всё. И вот тут я, полукалека, вечно голодный в смысле секса, пустился во все тяжкие. Да, стал пользоваться услугами жриц любви. Они были умелы и уважительны. Ни слова, ни косого взгляда на мои дефекты с их стороны ни разу не было. И я почувствовал себя куда увереннее. Надо сказать, что в такого рода забавах Хаскин никогда не участвовал, храня верность «своей старой кошелке», как он ласково ворчал, поминая свою супругу.

А еще через три месяца, Илья Львович, поедая мамины пирожки, сообщил, что отправляет меня в знаменитую немецкую клинику, где, говорят, тамошние врачи творят чудеса, устраняя дефекты двигательного аппарата. «Может, и вам, Костя, они помогут», – сказал он, громко чавкая. Мама после этих его слов всплеснула руками, прослезилась и бросилась обнимать «благодетеля», изрядно этим смущенного.

Это был мой первый выезд за границу. О своих германских впечатлениях рассказывать не стану. Читатели, верно, знают о «загранице» куда больше, чем я. Поездка в клинику оказалась не напрасной. Нет, чудодейственного исцеления не произошло, но костыли я таки смог отбросить, заменив их изящной тростью, на которую все же приходилось опираться при ходьбе. Что ж, это лишь придавало дополнительную импозантность молодому господину. Словом, вечные мои комплексы были забыты, и временами я даже начал нравиться сам себе.

***

У генерала Пронина вошло в привычку опрашивать всех свидетелей в надежде отыскать хоть малейшую зацепку. Но нет, всё было напрасно. Тем не менее, генерал с маниакальным упорством продолжал эти бессмысленные расспросы. Убийство Федора Степановича Грушина стало последним по времени из этой серии.

В две минуты четвертого секретарша доложила: К вам – Людмила Теодоровна Грушина. Пригласить?

Пронин кивнул, и почти тут же в кабинет уверенно зашла молодая и весьма эффектная женщина. «Задорная и стильная», – так определил про себя Пронин. Черная складчатая юбка и бесформенная темно-серая кофта, явно найденные впопыхах в материнском гардеробе или у соседей, дабы обозначить траур, не только не скрывали, а даже подчеркивали стройность и изящество фигуры. Точно так же, как усталое лицо, заплаканные глаза с наспех наложенной косметикой подчеркивали гладкость и ухоженность кожи. Короткая стрижка придавала ее облику что-то мальчишеское. Такой тип всегда нравился Пронину.

– Танечка, организуй нам, э… – окликнул он секретаршу и, обращаясь уже к гостье, спросил: – Чай, кофе?

– Кофе, спасибо.

Пронин по-отечески приобнял гостью, подводя ее к одному из двух кресел, стоящих в углу кабинета.

На работе Пронин сибаритства не допускал. В его кабинете не было ничего лишнего. На стене – портрет главы государства. Большой лакированный стол. Крутящееся кресло. По стенам – стеллажи, заставленные кластерами. У окна, открывавшего вид на знаменитую площадь, кадка с фикусом. А в углу – журнальный столик и два кожаных кресла для доверительных разговоров.

–Тэк-с, позвольте прежде всего выразить вам мои искренние соболезнования.

– Спасибо.

– Схоронили уже?

– Да, позавчера.

– А-а, ну-ну… Так вот, значит, Людмила Федоровна…

– Теодоровна.

–Пардон, Людмила Теодоровна, – Пронин с любопытством взглянул на гостью. «Конечно, – подумал он, – Федоровна для такой фифы слишком простовато. Выпендривается. Наверняка работает на радио ассистенткой режиссера. Или в газете». Он любил делать такие несложные умозаключения и был доволен, когда они подтверждались. – А где, разрешите полюбопытствовать, Вы работаете?

– В кольцах Сатурна.

– Где, простите?

– Это журнал такой – «Кольца Сатурна» называется, – усмехнулась Людмила Теодоровна.

– Не слышал.

– Ничего. Сейчас их столько развелось – все не упомнишь.

– Да, это точно, – подтвердил Пронин. – А вы, стало быть, журналистка? Наверно, про любовь пишите и … дружбу?

– Почему вы так решили? – удивилась гостья.

– Ну, название уж больно игривое – «Кольца Сатурна»,– Пронин снова не без удовольствия оглядел ее мальчишеское лицо и фигурку.